Текст книги "О материалистическом подходе к явлениям языка"
Автор книги: Борис Серебренников
Жанр:
Языкознание
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)
Плеоназм средств выражения обычно устраняется. В тюркском праязыке было довольно значительное количество лативов или направительных падежей: направительный на -ra, направительный на -ča, направительный на -n и т.д. С течением времени значения этих падежей, по-видимому, очень сильно сблизились, и тюркские языки освободились в дальнейшем от этих падежей как от ненужного балласта.
В эпическом санскрите существовало семь различных типов аориста: 1) корневой, 2) тематический, 3) удвоительный, 4) аорист на -s, 5) аорист на -sa, 6) аорист на -is/-iș, 7) аорист на -sis/siș. Позднее эта система распалась[314]314
Кальянов В.И. Средства выражения прошедшего времени в эпическом санскрите. – Учен. зап. ЛГУ, № 9. Серия востоковедческих наук, вып. 1, 1948, с. 8.
[Закрыть].
В индоевропейском языке различались две системы личных глагольных окончаний – первичные и вторичные. Первичные личные окончания были характерны для форм настоящего времени действительного и среднего залога, формы c-ового будущего и перфекта изъявительного наклонения среднего залога. Вторичные личные окончания употреблялись во всех формах с так называемым аугментом (имперфект, аорист). Наиболее четко эти две системы представлены в древнеиндийском. Уже в греческом наблюдаются элементы их смешения. В латинском и германских языках прослеживаются только слабые следы первичных личных окончаний. Во многих индоевропейских языках эти серии окончаний вообще не различаются.
Одним из процессов, связанных с тенденцией к улучшению языкового механизма, является стремление к достижению смысловой четкости. Одновременно с развитием многозначности слова усиливается семантическая неточность слова. Языковой коллектив вынужден прибегать к дополнительным средствам уточнения слова в контексте[315]315
Чернышева Н.И. Указ. соч., с. 108.
[Закрыть]. Постоянно действующая в языке тенденция к повышению коммуникативной четкости языковых единиц приводит в конечном итоге к полному вытеснению из языка одного из омонимов[316]316
Там же, с. 109.
[Закрыть].
Язык стремится сохранить состояние его коммуникативной пригодности. Язык не только исторически изменяется. Он одновременно оказывает сопротивление какому бы то ни было изменению, стремится сохранить существующее в данный момент состояние. Говорящий на том или ином языке заинтересован в том, чтобы окружающие его поняли. Всякое внезапное и быстрое изменение языка несет в себе опасность превращения его в недостаточно удобное и пригодное средство общения и, наоборот, стремление сохранить систему привычных и коммуникативно отработанных средств общения предохраняет язык от этой опасности. Поэтому в каждом языке существует тенденция к сохранению существующего состояния до тех пор, пока какая-нибудь сила не преодолевает это естественное сопротивление.
Можно привести также немало других тенденций и свойств языка, не определяемых историей общества. Формы и функции языковых элементов изменяются с различной скоростью. Автономность плана выражения и плана содержания, недостаточность знаковой сигнализации, вызывающая включение смыслового и ситуативного контекста в дистинктивный аппарат языка. Не определяется историей общества дистрибуция фонем в языке. Не определяются историей общества также такие явления, как контаминация глагольных времен, близких по значению, превращение перфекта в простой претеритум, неустойчивость глагольных времен, обозначающих длительное действие, неустойчивость будущего времени, неустойчивость форм медиума и страдательного залога, тенденция к смешению косвенных наклонений, контаминация слов, переосмысление значений форм, объединение разных по происхождению форм по принципу единства их значений, возможность новых способов выражения в результате перемещения ассоциаций, превращение самостоятельных слов в суффиксы и т.п.
От истории общества не зависит такое свойство человеческого мышления, как метафоризация, т.е. способность познавать новые явления через сравнение их со старыми. История слов изобилует такими случаями, когда название какого-либо предмета или явления возникает в результате сравнения.
От истории общества не зависят принципы организации человеческой речи, например, ее линейность. На земле сменилось довольно много различных общественно-экономических формаций, но на всем протяжении их истории язык оставался линейным. Такие атрибуты речи, как наличие дейксиса, обычно проявляющегося в употреблении местоимений, придание речи экспрессии, употребление экспрессивных слов и т.п., также не зависят от истории общества.
Утверждение некоторых лингвистов, что все в языке зависит от истории общества и определяется внешними причинами и внутренние законы развития языка являются только своеобразным выражением внешних причин, явно идет от Марра и отражает нематериалистический подход к явлениям языка.
Об особенностях развития мышления и языковых структур
Хорошо известно, что проблеме развития мышления Н.Я. Марр придавал огромное значение. Причину всех стадиальных изменений в языке он видел в изменениях мышления, обусловленных в свою очередь изменениями в производстве. Марр утверждал, что
«принадлежность различных систем морфологии к различным периодам языкотворчества опирается, разумеется, не непосредственно на тот или иной тип техники, хозяйственной и социальной структуры, а при посредстве мышления. Мышление не стабильно»[317]317
Марр Н.Я. Избр. работы, т. III. М. – Л., 1934, с. 70.
[Закрыть].
Тех же взглядов придерживался и И.И. Мещанинов:
«Изменения мышления, зависящие от развития материального производства и материального общения людей с их развивающейся идеологией, отражаются в языковом строе, передавая также и отношения человека к изменяемой им природе… Тем самым стадиальное языковое деление обусловлено периодизацией мышления и через него связано с социальной основой общественного развития»[319]319
Мещанинов И.И. Новое учение о языке. Стадиальная типология. Л., 1936, с. 57.
[Закрыть].
Некоторые современные защитники марризма отзываются весьма положительно о всех этих попытках решить проблемы развития человеческого мышления. Вот что об этом писал в одной из своих работ В.И. Абаев.
«Было время (видимо, период „нового учения о языке“? – Б.С.), когда и в советском языкознании проблемы языка и мышления, языка и истории стояли в центре внимания. В их решении допускались грубые ошибки и упрощения, но в самой постановке проблемы ошибки не было. В этих проблемах языкознание утверждало себя как одна из ведущих наук гуманитарного цикла»[320]320
Абаев В.И. Лингвистический модернизм как дегуманизация науки о языке. – ВЯ, 1965, № 3, с. 41.
[Закрыть].
От этого утверждения веет какой-то наивностью. Абаев думает, что постановка вопроса сама по себе может быть совершенно безыдейной и абстрактной. Ни один ученый никогда не ставит вопроса, не опирающегося на определенную точку зрения.
О том же в сущности говорит и Р.А. Будагов:
«Я отнюдь не призываю возвратиться к тому пониманию стадиальности, которое было характерно для 30 – 40-х годов. Но надо сказать, что стадиальные исследования, изолированные от исследований в области мышления, стали у нас гораздо беднее, чем они были в прошлом… Лишившись фона мышления, типологические разыскания наших дней стали характеризоваться статичностью и некоторой схоластичностью»[321]321
Будагов Р.А. О предмете языкознания. – Изв. АН СССР, ОЛЯ, 1972, т. XXXI, вып. 5, с. 410.
[Закрыть].
На самом деле в исследованиях проблемы развития мышления, относящихся к периоду 30 – 40-х годов, никакого богатства не было. Результаты этих исследований были просто лишены какого бы то ни было познавательного значения, и это обстоятельство имеет определенные причины.
Н.Я. Марр и его последователи вообще не понимали, что такое мышление. Они постоянно его смешивали с идеологией, приписывали ему классовый характер. Марр утверждал:
Ход развития человеческого языка целиком и полностью отождествляется Марром с развитием мышления, хотя достаточно хорошо известно, что не каждое семантическое изменение связано с изменением в развитии мышления.
Коми-зырянскому шор ʽручейʼ соответствует в удмуртском шур ʽрекаʼ, так же как латинскому rivus ʽручейʼ соответствует испанское rio ʽрекаʼ. Наделение слова, означающего ʽручейʼ, значением ʽрекаʼ – это изменение значения на основании некоторого ассоциативного сходства.
Вопреки утверждениям марристов, изменения в материальной культуре хотя отражаются в материальном составе языка, однако не вызывают коренной ломки его структуры.
Понятие норм мышления у Марра представлялось слишком суженным. В стадиальных сменах И.И. Мещанинова оно фактически свелось к субъектно-объектным отношениям. Характеризуя эти стадиальные схемы, В.В. Виноградов не без основания замечает, что
«анти-марксистское понимание языка как надстройки над базисом, над экономическим строем общества, свойственное новому учению о языке, тут очень сужено – до предела синтаксических отношений, определяющих структуру предложения»[323]323
Виноградов В.В. Критика антимарксистских концепций стадиальности в развитии языка и мышления. – В кн.: Против вульгаризации и извращения марксизма в языкознании, т. 1. М., 1951, с. 148.
[Закрыть].
Чтобы судить о нормах мышления в целом, достаточно было лишь какой-нибудь одной языковой особенности.
Неужели различие строя языка, сводящегося к нескольким частным деталям, как то наличие особой формы падежа субъекта и т.д., может создать серьезные препятствия для полного и адекватного выражения мыслей и чувств?
Было бы наивно думать, что Марр и его последователи пришли к идее о стадиальности развития в мышлении на основании тщательного и скрупулезного изучения процессов развития языка и мышления. Марр на самом деле их априорно устанавливал, используя высказывания некоторых западно-европейских ученых. Так, например, идея о существовании тотемического, космического и макрокосмического мышления явно была навеяна высказываниями Л. Леви-Брюля о мистическом характере психологической деятельности первобытных людей. Следуя взглядам О. Конта, Леви-Брюль утверждал, что в умственной жизни человека все, что не сводится к простой реакции организма на получаемые раздражения, имеет социальную природу.
Многое Н.Я. Марр заимствовал у А.Н. Веселовского, Спенсера и Кассирера.
Марр никогда не был глубоким знатоком марксизма. Некоторые общие положения марксистской теории он истолковывал вульгарно-материалистически. Он отождествлял развитие мышления с развитием семантики слов и придавал особое значение так называемым семантическим законам. В.А. Звегинцев правильно подметил, что
«Н.Я. Марр оперировал в основном четырьмя типами развития значений: 1) поляризация значений, 2) ассоциативные переходы значений, 3) функциональная семантика и 4) стадиальная трансформация значений»[326]326
Звегинцев В.А. Критика семантических законов Н.Я. Марра. – В кн.: Против вульгаризации и извращения марксизма в языкознании, ч. 1. М., 1951, с. 157.
[Закрыть].
«Процессы семантических изменений обладают большим разнообразием, но здесь они сведены к четырем. Функциональные смысловые сдвиги, поляризация значений и некоторые привлекаемые Марром ассоциативные переходы значений – лишь небольшая часть известных научной лингвистике семантических изменений, вскрытых конкретными исследованиями языкового материала. Они наблюдаются в истории небольшого числа слов. Эти частные семантические процессы Н.Я. Марр абстрагирует от конкретных слов, где они действительно имели место, и бездоказательно провозглашает универсальными „законами“»[327]327
Звегинцев В.А. Указ. соч., с. 160.
[Закрыть].
Н.Я. Марр и его последователи никогда не имели целостного представления о какой-либо из постулируемых ими стадий и фактически оперировали отдельными придуманными ими фактами. Так, например, чтобы доказать, что использованию лошади как транспортного средства предшествовало употребление для этих целей собак, Марр сопоставляет такие слова, как конь и конура. Слово конь первоначально означало собаку.
По палеонтологии речи первоначально не только небо и земля, но и море как три космических предмета носили одно и то же название: небо означало и небо и землю и море. Для доказательства этого положения Н.Я. Марр сопоставлял нем. Himmel ʽнебоʼ и рус. земля, которые на самом деле ничего не имеют между собой общего.
Основным средством доказательства всех стадиальных изменений у Марра служил пресловутый четырехэлементный анализ, который в действительности ровным счетом ничего не доказывал.
Чтобы осуществить материалистический подход к проблеме развития человеческого мышления, необходимо решительно отказаться от всего того, что сделано в этом отношении Марром и его последователями.
В.И. Абаев писал:
«Неразрывное единство с мышлением и неразрывная связь с историей как раз-то и составляют глубочайшую специфику языка, и, стало быть, те, кто занимается языком без мышления и без истории, занимаются в сущности не языком, а некой фикцией, которой не соответствует никакая объективная реальность»[328]328
Абаев В.И. Указ. соч., с. 40, 41.
[Закрыть].
Однако и чрезмерное внимание к мышлению может превратить его в фикцию, если не решить основных проблем, связанных с мышлением. Об этом красноречиво говорит опыт «нового учения» о языке.
Материалистический подход к проблеме мышления связан с преодолением больших трудностей. Прежде всего необходимо решить вопрос, что такое мышление и каковы его формы. Можем ли мы ограничиваться только словесным мышлением или будем признавать его различные типы. В зависимости от этих двух точек зрения изучение проблемы развития мышления может получить различные направления.
Не менее важное значение может иметь материал, при изучении которого будет решаться проблема развития мышления. Естественно, что языковед будет иметь в своем распоряжении только языковой материал и фактически будет изучать проблему развития словесного мышления. Изучение других типов мышления является скорее задачей биолога. Однако пренебрежение этими типами в языковедческих исследованиях может быть ущербным для понимания самого мышления.
В существующей лингвистической литературе нет капитальных и достаточно исчерпывающих исследований, касающихся развития человеческого мышления и его отражения в языке. Поэтому в данном разделе мы ограничимся только постановкой некоторых проблем, имеющих непосредственное отношение к затронутой теме.
Было ли мышление древнего человека диффузным?
В связи с данной проблемой целесообразно рассмотреть два основных вопроса: 1) было ли значение слова первоначально диффузным и 2) различались ли в первобытных языках части речи?
Н.Я. Марр и его последователи утверждали, что первоначально значения слов человеческого языка были диффузными, т.е. полисемантичными:
«Одно слово всегда в физическом или материальном восприятии возникавшее, являлось выразителем десятков различных понятий… Рука давала представление, говоря проще – означала не только руку и ряд чисел 1, 2, 10, но мощь, власть, право, долг; милость, благодать, богатый, могущественный; сторона; опора, помощь, подобный, подобно, через, до; держать, ловить, получать, давать, поручать, терпеть, побуждать… Объединению в одном слове многих десятков, а с производными – и многих сотен значений в соответствующие первобытные эпохи содействовала недифференцированность миров материального, общественного и духовного, недифференцированное представление о них в восприятии религиозном, почему одним и тем же словом назывались небо и земля, свет, искра, мысль, правда, справедливость, колдовство и т.д.»[329]329
Марр Н.Я. Избр. работы, т. I. Л., 1933, с. 99 – 101.
[Закрыть].
Нетрудно заметить, что утверждение о полисемантизме или диффузности значения слов первобытных языков логически выводится из других постулатов Марра, в данном – из предположения о существовании мифологической стадии развития мышления.
«Словом небо, – утверждает Марр, – называлось не только небо и небеса, но все, что связывалось в представлении доисторического человека с небесами, так, с одной стороны, облако, с другой – светила, звезды, равно птицы. Названием каждой птицы, не только основное название птицы, в яфетических языках оказалось слово, означающее небеса или небесенок, но небо употреблялось в значении и высокий, равно голубой, а также гора, голова, верх, острие, начало, конец»[330]330
Там же, с. 213.
[Закрыть].
В данном случае абсолютно неясно, демонстрируют ли все эти слова только так называемые этимологические связи или тем самым утверждается, что слово со множеством значений выступает в конкретном речевом акте.
Ни один из существующих в мире этимологических словарей не подтверждает этимологических связей именно такого рода, когда, скажем, пятьдесят совершенно разных по своему значению слов образуются от одного корня. Для производства одного слова необходимы определенные семантические предпосылки, ср. нем. Fliege ʽмухаʼ от fliegen ʽлетатьʼ, рус. сердце и середина (середина тела), греч. πετομαν ʽлетатьʼ и рус. птица и т.д.
Совершенно ясно, что Марр искусственно сближал разные по значению слова, чтобы доказать былое наличие так называемого космического мышления.
Полисемантическое слово не могло выступать в конкретном речевом акте, поскольку в каждом речевом акте слово может выступать только в одном значении. Полисемия исключает в данном случае четкое понимание речи собеседником. Даже чисто животный сигнал не обладает той диффузностью значений, о которой говорил Марр. Свист сторожевого суслика определенно сигнализирует об опасности, а не о чем-либо другом, хотя в этом свисте и не раскрывается в деталях характер грозящей опасности.
Среди лингвистов самых различных специальностей широко распространено мнение, что в глубокой древности части речи в языках четко не различались.
«Палеонтология яфетических языков, – писал Н.Я. Марр, – вскрывает, что вначале существовали лишь имена… Словом, был момент, длинный период, многие эпохи, когда не было особой категории глаголов, были имена, т.е. имена, которые впоследствии стали известны в грамматике под названием имен существительных, раньше также не различавшихся, так как первоначально в реальности были имена-представления, как бы знаменья, дававшие представления, образ предмета, а не понятие, состав и действие или состояние его»[331]331
Марр Н.Я. Избр. работы, т. II, с. 191.
[Закрыть].
Этой же точки зрения придерживался известный венгерский лингвист А. Клемм, утверждавший, что в уральском праязыке первоначально существовал только именной предикат[332]332
Цит. по: Györke J. Wortbildung des Uralischen. Tartu, 1912, S. 18.
[Закрыть].
Помимо указаний на реликты этого состояния в уральских языках, А. Клемм пытался привести и некоторые чисто психологические обоснования.
«Мышление примитивного человека оперировало предметными понятиями, языковым выражением которых были имена. Понятия качеств, языковым выражением которых было прилагательное и понятие состояний или процессов, языковым выражением которых является глагол, могли возникнуть только в связи с предметными понятиями. Человек с примитивной душой понимал качества и процессы только в связи с соответствующими одушевленными и неодушевленными предметами. Он их не отделял друг от друга»[333]333
Там же, с. 72. Имеется в виду книга А. Клемма A magyar törteneti mondottan.
[Закрыть].
Первоначальную нерасчлененность частей речи признавал также В.А. Богородицкий. Он писал:
«Эпоха имени-глагола, в которой еще не существовало определенных формальных отличий имени от глагола, является наиболее ранней и, может быть, совпадает с тем временем, когда одно слово-корень представляло собой целое предложение».
Для доказательства своей мысли Богородицкий приводит примеры из индоевропейских языков, показывающих, что имя и глагол могут быть образованы от одного и того же корня, ср. гр. αγ-ω ʽведуʼ и αγ-ος ʽвождьʼ. Он также ссылается на китайский язык, в котором слово может выступать и в роли глагола[334]334
Богородицкий В.А. Очерки по языковедению и русскому языку. 4-е изд. М., 1959, с. 205.
[Закрыть].
«Можно предполагать, – заявляет В. Вундт, – что возникающие словесные обозначения первоначально употреблялись для обозначения как предмета, так и действия и, что, следовательно, возникновение различий между ними есть позднейшее явление»[335]335
Wundt W. Völkerpsychologie. Eine Untersuchung der Entwicklungsgesetze der Sprache, Mythus und Sitte, II – Die Sprache, T. 2. Leipzig, 1922, S. 8, 9.
[Закрыть].
Для подтверждения этого тезиса часто привлекаются высказывания А.А. Потебни и К. Бругмана.
«Различие между существительным и прилагательным, – писал А.А. Потебня, – не исконно. Прилагательные возникли из существительных, т.е. было время, оставившее в разных индоевропейских языках более или менее явственные следы и данные, когда свойство мыслилось только конкретно, только как вещь»[336]336
Потебня А.А. Из записок по русской грамматике, т. III. М., 1968, с. 69.
[Закрыть].
По мнению К. Бругмана, в индоевропейском праязыке прилагательных не было и они начали возникать в индоевропейских языках в результате адъективизации существительных[337]337
Brugmann K., Delbrück В. Grundriss der vergleichenden Grammatik der indogermanischen Sprachen, II, T. 2, Strassburg, 1911, S. 653.
[Закрыть]. В индоевропейских языках первый элемент часто выступает в значении прилагательного, будучи по форме существительным. Свидетельством первоначального неразличения существительных и прилагательных в индоевропейских языках является отсутствие суффиксов, выступающих в роли специальных оформителей прилагательных. Суффиксы существительных и прилагательных в основном тождественны[338]338
Жирмунский В.М. Происхождение категории прилагательных в индоевропейских языках в сравнительно-грамматическом освещении. – Изв. АН СССР, ОЛЯ, 1946, вып. 3, с. 185.
[Закрыть].
Показательны также в этом отношении высказывания Л.П. Якубинского:
«Имя прилагательное есть часть речи, обозначающая свойства – признаки предметов. Оно развивается на основе синтаксической категории определения. Естественно, что предпосылки развития определения (прилагательного) создаются лишь по мере того, как говорящие научаются выделять те или иные свойства предметов, сравнивая эти предметы между собой, познавая один предмет через другой… Так как свойства предметов раскрываются через другие предметы, то первоначально названия тех или иных свойств – это не что иное как названия предметов, которые с точки зрения говорящих являются преимущественными носителями этого свойства или признака… Отсюда ясно, что на первоначальном этапе развития определения нет и не может быть речи об особой категории слов, выражающих признаки предметов, – выразителем свойств является та же грамматическая категория имен, названий предметов. Отсюда ясно также, что в своем генезисе все прилагательные являются относительными, семантически производными от какого-то названия предмета, через отношение к которому характеризуются другой или другие предметы»[339]339
Якубинский Л.П. История древнерусского языка. М., 1953, с. 211.
[Закрыть].
Эти же взгляды развивал в свое время И.И. Мещанинов:
По мнению Б. Коллиндера, типологические финитные формы глагола были первоначально именными конструкциями: синтагмами имени, образованными от глагольных основ[341]341
Collinder В. Comparative Grammar of the Uralic Languages. Uppsala, 1960, p. 243.
[Закрыть].
«Тесное сплетение категорий имени и глагола, – пишет Н.К. Дмитриев, – проходит сквозь всю башкирскую грамматику. Достаточно указать на то, что спряжение в башкирском языке (как и в других тюркских языках) носит ярко выраженный именной характер: формы лиц глагола характеризуются теми же аффиксами (формантами), которые образуют так называемую форму сказуемости 1-го, 2-го и 3-го лица обоих чисел от любого имени. Таким образом, вместо русского я читаю или я буду читать по-башкирски собственно говорят я читающий – есмь и я имеющий читать – есмь так же, как говорят я читатель – есмь и т.п. …»
«Вторым структурным типом (кроме формы сказуемости), объединяющими имя и глагол, являются в башкирском языке (как и во всех тюркских языках) морфологические образования, известные под названием формы принадлежности. „Форма принадлежности“, как выразительница известной грамматической „категории принадлежности“, одинаково свойственна и именам и глаголам: ср. хотя бы ат-ым ʽмой коньʼ (по-башкирски одно слово!) и барған-ым ʽмое прошлое хождениеʼ, т.е. тот факт, что я ходил (по-башкирски тоже одно слово)»[342]342
Дмитриев H.К. Грамматика башкирского языка. M. – Л., 1948, с. 137 – 139.
[Закрыть].
В. Банг в свое время пришел к выводу, что «чистый глагольный корень» тюркских языков представляет «чистый субстантив, т.е. отглагольное имя»[343]343
Bang W. Vom Koktürkischon zum Osmanischen, 2. Mitteilung: Über einige schallnachamende Verba. – Abhandlungen der preussischen Akademie der Wissenschaften. Phil. – hist. Klasse, 5. Berlin, 1919, S. 35.
[Закрыть].
Убежденным сторонником первоначального неразличения имени и глагола был Э.В. Севортян. Он собрал довольно многочисленные случаи совпадения глагольных и именных основ типа ақ– ʽтечьʼ и aқ– ʽжидкостьʼ, аң ʽпомнитьʼ и аң ʽпонятливостьʼ, дад– ʽпробовать на вкусʼ и дад ʽвкусʼ и т.п. Имеются также случаи схождения производных форм глагола и имени, напр. азерб. ағры– ʽболетьʼ и агры ʽбольʼ, оху– ʽчитатьʼ и оху ʽчтениеʼ и т.д.
«На основании уже учтенных форм, – замечает Э.В. Севортян, – можно прийти к выводу, что все глаголы и имена, семантически связанные между собой и объединяемые значениями названия процесса, результата и т.д., восходят к корням и производным словам, в которых не было не только грамматического, но и лексического разграничения глагола и имени действия, процесса или его признака (или результата) и т.п.»[344]344
Севортян Э.В. Аффиксы глаголообразования в азербайджанском языке. М., 1962, с. 423.
[Закрыть]
Гипотезу о первоначальном неразличении в тюркских языках частей речи защищает А.М. Щербак.
А.М. Щербак также утверждает, что глаголы и имена были недостаточно дифференцированы.
Это положение аргументируется тем, что в древнетюркском языке глагольно-именных основ больше, чем в современных языках, и что по мере приближения к нынешнему состоянию их количество постепенно уменьшается. Анализ же общетюркских односложных основ, реконструируемых на уровне праязыка, показывает заметное увеличение случаев омонимии по сравнению с тем, что выявляется в ходе исследования любых старописьменных текстов, ср. āp ʽпротивоположная сторона; зад; спина и класть что-л., перевешивая на другую сторону; переходить какой-л. предел; превышать что-л.ʼ; ǟн ʽниз, низкий и сходить, спускатьсяʼ[346]346
Щербак А.М. К вопросу о происхождении глагола в тюркских языках. – ВЯ, 1975, № 5, с. 19.
[Закрыть].
По мнению А.М. Щербака,
«внешнее совпадение именных и глагольных основ не является случайным и, по всей видимости, отражает своеобразие исторического процесса становления и развития частей речи. Факты именной и глагольной омонимии в древних и современных тюркских языках, результаты проведенных в этой области теоретических исследований и, отчасти, соображения теоретического порядка, подкрепленные ссылками на материалы не тюркских языков, позволяют думать, что в тюркском праязыке почти любой первичный корень обозначал и предмет и действие, т.е. был синкретичным»[347]347
Там же, с. 22.
[Закрыть].
«При всех возможных различиях прилагательных и существительных в таких языках, как индоевропейские, тюркские и др., прилагательные в этих языках обнаруживают близость к существительному. В ряде языков Юго-Восточной Азии слова, обозначающие качественные признаки, по своим грамматическим свойствам тяготеют не к именам, а к глаголам… Можно предполагать, – замечает далее В.З. Панфилов, что возникающие обозначения первоначально употреблялись для обозначения как предмета, так и действия и, что, следовательно, возникновение различий между именами и глаголами есть позднейшие явления. Проявление такой первоначальной неотдифференцированности имени и глагола в той или иной степени обнаруживается во всех языках»[348]348
Панфилов В.З. Категории мышления и языка. Становление и развитие категории качества. – ВЯ, 1976, 6, с. 6, 11.
[Закрыть].
Основным аргументом, привлекаемым для доказательства этого положения, выступает опять-таки амбивалентность некоторых основ, т.е. их способность быть основами имен и глаголов. Наличие общих именных и глагольных основ отмечается в финно-угорских, тунгусо-маньчжурских, тюркских, палеоазиатских, кавказских и некоторых других языках. Значительное количество общих именных и глагольных основ зафиксировано в эскимосском языке. В нивхском языке количество общих именных и глагольных основ весьма велико. В эскимосском языке любое имя, выступая в функции сказуемого, присоединяет глаголообразующий суффикс и получает соответствующее глагольное управление[349]349
Там же, с. 12, 13.
[Закрыть].
Генетическая связь существительных и прилагательных, подтверждаемая материалами многих языков, получает свое объяснение в связи с генезисом и развитием категории качества как категории мышления. В процессе выделения того или иного качественного признака предмета в результате сравнения какой-либо из предметов начинает выступать как его наиболее характерный носитель, т.е. как своего рода эталон, с которым отождествляются по соответствующему качественному признаку другие предметы. Поэтому название этого предмета вместе с тем выступает и как название того качественного признака, эталоном носителем которого он является.
Те прилагательные, которые тяготеют в некоторых языках к глаголу, первоначально были связаны с синкретическим глаголом, или вторым членом первоначальной оппозиции[350]350
Там же, с. 15, 16.
[Закрыть]. Как можно видеть из изложенного, сторонников теории о первоначальной диффузности частей речи довольно много. Тем не менее в ней можно усмотреть весьма существенные, на наш взгляд, недостатки. Во-первых, сторонники этой теории недопустимо смешивают между собой две коммуникационные системы. Можно с полным основанием утверждать, что до речи у человека, как и у многих животных, существовали сигнальные системы. Примером таких сигнальных систем может служить предостерегающий о возможной опасности свист наблюдающего за обстановкой суслика, тревожное стрекотание сороки, особый крик диких гусей и т.п. Сигнал сам по себе действительно не расчленен. В нем невозможно выделить, какой-либо элемент, относящийся к определенному имени, его отдельному качеству и т.д. Он выражает в самом общем виде какую-то опасную ситуацию, в достаточной степени неопределенную. Здесь биологически важным является понятие об опасности и необходимость ее предостережения.
И вот некоторые лингвисты делают вывод, что и первые слова человеческой речи были подобны этим сигналам. Здесь также не было никаких частей речи. Вместо них было нечто диффузное и неопределенное. Чем же отличалось такое состояние от эпохи сигналов. Выходит, что оно ничем не отличалось. Это были те же сигналы. Но совершенно очевидно, что коммуникация при помощи языка явилась совершенно новым этапом в истории человеческого общения. Это был какой-то качественно новый этап, не похожий на ему предшествующий.
Сущность предложения во всех языках мира заключается в развертывании признаков предмета. До осознания признаков не могло быть никакой речи.
Речевой акт, даже в условиях первобытной речи, всегда выражал нечто конкретное и в соответствующих условиях совершенно определенное, а не диффузное. Первобытная человеческая речь не могла состоять только из одних имен существительных, так как субстантивация процессуального признака, т.е. создание отглагольного существительного требует довольно высокой степени абстракции.
В нашем языкознании еще со времен господства марровского учения о языке утвердилась довольно странная традиция. Любая особенность языка прямо и непосредственно соотносится с определенным состоянием развития человеческого мышления. Если в языке, скажем, встречаются амбивалентные основы типа азерб. ағры– ʽболетьʼ и ағры ʽбольʼ, то это свидетельствует о том, что в человеческом сознании части речи еще недостаточно разграничены. Однако такого обязательного параллелизма между языком и мышлением могло и не быть. В человеческом сознании предметы и их признаки могли быть выделены достаточно четко, но язык мог использовать одну и ту же основу для выражения и предметов и признаков.
