Текст книги "Усыпальница"

Автор книги: Боб Хостетлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

110 [63]63
  Описание событий этой главы основано на Евангелии от Матфея, 28:11–15 (Комментарий автора).


[Закрыть]

31 год от P. X.

Иерусалим, Зал тесаных камней

Место, где обычно сидели Иосиф Аримафейский и Никодим, пустовало. Остальные члены Синедриона собрались в Зале тесаных камней.

Когда Каиафа велел писцам огласить список, все уже знали, зачем собрались.

– К чему оглашать имена? – спросил кто-то. – Разве мы судим кого-то?

– Продолжай, – сказал писцу Каиафа.

Он настоит на том, чтобы были известны имена всех, принимавших решение.

Когда список был оглашен, Каиафа прочитал доклад, составленный Ионатаном со слов римских солдат, и призвал Совет принять решение.

– Решение? – переспросил его Шимон Хевронский. – Какое решение? Солдаты нарушили приказ. Они должны понести наказание. Нам незачем защищать псов-язычников, тем более римлян!

Захария встал и ударил об пол посохом.

– Разве мы можем позволить, чтобы все узнали об этих россказнях? В Иерусалиме, Иудее, во всем Израиле? Россказням о том, что ангел вывел галилейского рабби из гробницы?

– Но разве мы знаем, что этого не было? – спросил Гамалиил.

В зале воцарилась гробовая тишина. Его слова потрясли Совет.

– Ты стал одним из них? – спросил Гамалиила Елеазар, сын Анны.

Но Гамалиил был непреклонен.

– Я просто хочу обратить внимание Синедриона вот на что. Не мешало бы выяснить, говорят ли солдаты правду.

Некоторые члены Совета обменялись озадаченными взглядами, но большинство смотрели в пол, себе под ноги.

– Гамалиил призывает нас верить в ангелов и духов, а также в воскресение из мертвых, – сказал Елеазар. – Но это фарисейские суеверия!

Зал огласился оскорблениями и проклятьями. Фарисеи и саддукеи яростно спорили. Рабби против священников! Устало глядя на все это, Каиафа поймал взгляд Гамалиила, который говорил: «Я сказал, не подумав».

– Тишина! – крикнул Каиафа.

Он несколько раз повторил это, пока члены Совета не успокоились и сели на свои места.

– Если мы будем спорить, то не примем никакого решения. Займемся делом. Мы должны ставить интересы страны и народа выше наших разногласий.

– Если солдат, охранявших гробницу Галилеянина, казнят, эта история разойдется в народе, – встал Иосиф Вифанийский. – И мы не сможем остановить слухи.

– Солдаты не должны ничего рассказывать, – возразил кто-то. – Пусть они вернутся в казармы и доложат, что за время несения службы ничего не произошло.

– Ты забываешь, что камень отвален и римская печать сорвана, – напомнил другой член Совета. – Они не могут сказать, что ничего не произошло.

– Римляне приговорят к смерти нарушившего печать! – крикнул кто-то.

– И как они будут казнить ангела? – спросил старик фарисей, вставая с места в первом ряду.

Кто-то многозначительно закашлялся.

– Надо заплатить солдатам за их молчание, – предложил Ионатан, сын Анны.

– Солдаты сами не захотят, чтобы все узнали о том, что произошло, – согласился с ним кто-то.

– Это мягко сказано, – раздался еще чей-то голос.

Ионатан смотрел на сидящих полукругом членов Синедриона.

– Мы можем предложить им денег, если они расскажут, что последователи Галилеянина прокрались ночью в гробницу и выкрали тело. Это объяснит и то, что камень отвален, и то, что нарушена печать, и то, что в гробнице нет тела.

– Да, и это сделает всякого последователя Галилеянина потенциальным подозреваемым… в глазах римлян, – согласился Елеазар.

– Ничего не выйдет, – возразил кто-то. – Караульных могут казнить за то, что они заснули на посту. Так, как если б они впустили в гробницу посторонних.

– Да. – Каиафа не сомневался, что резкость тона выдаст его отвращение к этим спорам. – Но их рассказ не заменит правды. Ионатан, сын Анны, предложил решение, в которое никто не поверит.

Ионатан раздраженно посмотрел на зятя.

– Нам надо убедить часовых в том, что мы поговорим с префектом, если до него дойдут какие-то слухи. Он предоставил нам стражу, потому что это было в наших общих интересах. Мы объясним, что ни ему, ни нам не выгодно, если все узнают, что римские солдаты падают в обморок при виде ангела и восставшего из гроба целителя из Галилеи.

– Знает ли кто-нибудь из вас, что стало с телом? – перебил его Гамалиил. – Если гробница пуста, а мы распространим слух, что тело выкрали последователи Галилеянина, то где же оно на самом деле?

Каиафа посмотрел на старого друга, который нередко вступал с ним в спор. Фарисей наконец-то облек в слова то, что так мучило Каиафу с тех пор, как он услышал эту историю.

111

Иерусалим, Меа-Шеарим

Рэнд закончил разговор и тихо сыпал ругательствами. Никак не удавалось связаться со старшим сержантом Мири Шарон. Он оставил для нее голосовое сообщение у дежурного в полицейском отделении, но тот отказался дать номер ее мобильного или помочь ее найти.

В ящике кухонного стола Рэнд нашел телефонный справочник, но он был на иврите. Снова позвонил в отделение полиции, записал их адрес на клочке бумаги, сунул в карман ключи от машины. Когда Рэнд уже открыл входную дверь, от него отпрянула удивленная Мири Шарон: она как раз собиралась постучать.

– Что вы здесь делаете? – спросил Рэнд. – Я давно пытаюсь связаться с вами.

– Я здесь ни при чем.

– О чем вы?

– Я пришла сказать, что не имею отношения к той статье.

– Так, значит, это правда? Я под следствием?

– Нет. – Мири покачала головой.

– Но газеты пишут, что это так.

– Да, газеты пишут.

– Ничего не понимаю.

– Я тоже, но… Можно, я войду?

– Да. – Рэнд посторонился в замешательстве. – Да, конечно.

Когда Мири вошла, Рэнд будто заново увидел квартиру, где они жили с Трейси. Ему стало стыдно. Бумаги, книги, коробки покрывали почти весь пол в гостиной. Он смущенно извинился за беспорядок.

Опустившись на свободный край старого дивана, Мири скрестила ноги.

– Я только сегодня узнала о статье. И пошла прямо к вам, чтобы объяснить, что я этого не делала.

– Кто же тогда?

– Извините. – Мири опустила голову. – Я не знаю. Могу лишь предположить, что репортеру попал в руки полицейский отчет, и он увидел в нем ваше имя. Я имею в виду тот вечер, когда мы искали Трейси.

– Так вот что это за следствие, о котором упомянул журналист…

– Ни о каких других расследованиях мне ничего не известно.

– Не понимаю, что происходит.

– Есть ли у кого-нибудь причина распространять о вас ложную информацию? – спросила Мири.

Рэнд встал и покачал головой.

– Нет. Конечно нет.

И вдруг остолбенел. Мири это заметила.

– О чем вы подумали?

Он еле заметно пожал плечами.

– Это идиотизм, самый настоящий. То есть я хочу сказать, что в последние две недели изводил звонками многих журналистов и, может быть, кому-то очень надоел. Но я не делал ничего такого, из-за чего стоило бы распространять обо мне небылицы.

– А почему вы… Как вы сказали? Изводили журналистов?

Рэнд не знал, с чего начать. Опустившись на диван рядом с Мири, он стал в хронологическом порядке рассказывать ей о том, что произошло с тех пор, как он отдал кости Каиафы «Хеврат Кадиша». Да и она сама, наверное, знала это из выпусков новостей. Как свиток был обнаружен, как проводились исследования, как был переведен текст. Да и потом были сообщения в прессе, но в них уделялось внимание главным образом значению находок для археологии. О духовном посыле открытия Рэнда, за редким исключением, газеты не писали.

– К тому времени, когда интерес к моей находке иссяк, о том, что я называю истинной историей, так и не было рассказано, – объяснил Рэнд.

– Истинная история?

– Да! Истинная история заключается не в находке усыпальницы первосвященника и его костей и не в чем-то еще – академическом и скучном. Истинная история – это то, что две тысячи лет назад первосвященник Израиля признал воскресение из мертвых Иисуса Христа!

– Но по-моему, вы говорили, что письмо было адресовано первосвященнику, а не написано им.

– Да, но… там говорится, что Каиафа поверил в воскресение. Причем в выражениях, исключающих иные толкования.

– Но даже если есть свидетельство того, что первосвященник уверовал в воскресение, это вовсе не значит, что так все и было в действительности, – парировала Мири.

Рэнд нетерпеливо вскочил.

– Мог ли первосвященник Израиля – первосвященник, возглавлявший судилище над Иисусом, – позволить кому-то убедить себя в воскресении Христа, если в действительности его не было? – воскликнул он, повысив голос. – Если он был уверен в этом меньше чем на сто процентов? Если была хоть какая-то возможность усомниться, опровергнуть воскресение?

Мири смотрела на него спокойно, без враждебности. Она встретила его взгляд, не смутившись… но и не ответила согласием.

– Вы понимаете? Это самое серьезное из когда-либо найденных доказательств воскресения Иисуса! – продолжал Рэнд. – Сильнее стало бы только обнаружение видеозаписи этого события двухтысячелетней давности!

– Но неужели вы не понимаете, что это на самом деле означает для всего мира? – спросила Мири.

Ее ноздри затрепетали.

– Да, мне кажется, я понимаю… – начал Рэнд.

– А мне так не кажется, – сказала она, впервые за весь разговор позволив себе нетерпеливый жест.

Мири подняла указательный палец, словно политик, который приготовился сделать важное заявление.

– Государство Израиль, как и большинство стран современного мира, сохраняет политическое равновесие и территориальные границы лишь за счет хрупкого баланса между религиозными конфессиями. Вы были у Стены Плача, профессор Баллок?

– Да, конечно.

– Вы видели вооруженных часовых наверху, которые следят за каждым входом и выходом? Они охраняют не только Стену. Они охраняют Храмовую гору, или Ал-Харам Аль-Кудс аш-Шариф, как называют ее мусульмане. Как вы думаете, зачем израильские военные охраняют святыню мусульман? Потому что мы знаем: если будет нанесен удар по Стене Плача или по мечети Аль-Акса, неважно, начнется такое, что все предыдущие войны покажутся возней в песочнице. Так что простите меня, если я без особого энтузиазма отношусь к вашему открытию, которое, как вы надеетесь, заставит все церкви мира принять вашу точку зрения. Вы думаете, «Хеврат Кадиша» такие фанатики просто потому, что они мало знают об Иисусе Христе? Или что мусульмане избрали свою веру, потому что им не хватило информации? Думаете, мир, узнав о вашем открытии, изменится? Надеюсь, вы так не думаете, иначе вы просто морочите себе голову.

Рэнд ошеломленно смотрел на нее. Они выросли в разных условиях и среди разных людей, но сейчас он вдруг отчетливо увидел, какая пропасть их разделяет. Он перевел дух и заговорил более спокойно.

– Да, именно так я и считаю. Я обязан так считать. Я археолог, а археологи большую часть времени заняты поисками знания – по крупицам, чтобы можно было хоть что-то понять об истории человечества. Надо быть безумцем, чтобы провести жизнь, роясь в земле и составляя каталоги черепков, не задумываясь об истине. Я верю, что такое открытие, как этот свиток, которому две тысячи лет, может изменить положение вещей. Может быть, не для всех, но для большинства. Конечно, я понимаю, что убежденные мусульмане, буддисты и иудеи не станут обращать на него внимания. Но что насчет остальных? Тех, кто не является религиозным фанатиком? Кто чувствует себя потерянным, сбитым с толку? Кто не знает, во что верить? Кто ищет истину? Может быть, я и дурак, но я верю в то, что нет ничего важнее истины. И я думаю, что она сможет изменить людей… а если это так, то сможет изменить и многое другое.

Мири улыбнулась так, словно его пламенная речь произвела на нее впечатление.

– Можно вопрос, прежде чем я уйду? – спросила она уже без улыбки.

Она встала и достала из кармана связку ключей.

– Эта истина изменила вас?

112

31 год от P. X.

Иерусалим, Зал тесаных камней

Заседание Совета закончилось. Решения были приняты, и зал опустел. Остался лишь Каиафа.

Он был один в зале заседаний Великого Синедриона. Мучительный выбор заставил его остро почувствовать одиночество. С этим рабби из Галилеи все получилось совсем не так, и поправить ничего было нельзя, но и сейчас он не мог понять, почему так произошло. У Каиафы было такое чувство, что на каждом шагу он сам и Синедрион совершали ужасные ошибки, но не мог представить, что могло быть иначе. Что теперь делать? Если бы он даже знал, уже поздно. Оставалось с честью выйти из положения и надеяться, что когда-нибудь все вернется на круги своя. Что еще? Некому верить, не у кого спросить совета, никто не снимет с него это бремя.

Каиафа остался один.

113

Иерусалим, Меа-Шеарим

Из «лендровера» Трейси и Карлос увидели отъезжающую машину Мири Шарон. Трейси ее окликнула, но Мири, как видно, не услышала. Они нашли свободное место в квартале от дома, чтобы припарковать машину, вернулись пешком и вошли в парадный подъезд.

– Папа? – позвала Трейси отца.

Рэнд сидел на диване, уткнувшись лицом в ладони. Казалось, он не слышит. Трейси пересекла комнату и присела рядом.

– Пап, ты в порядке?

Рэнд медленно поднял голову и посмотрел на дочь. В глазах стояли слезы.

– Что случилось? Что с тобой?

Сзади подошел Карлос.

Рэнд покачал головой.

– Простите, – сказал он и снова уронил голову в ладони.

– Пап, что произошло? – умоляюще спросила Трейси.

Беспомощно оглянулась на Карлоса, который присел на диван с другой стороны от Рэнда, стараясь не сдвинуть бумаги и книги.

Тяжкие рыдания сотрясли тело Рэнда. Глядя на него, Трейси задрожала и тоже заплакала, хотя понятия не имела, что с отцом. Наконец Рэнд собрался с силами и перестал плакать, подняв на дочь глаза, полные боли и печали.

– Я не знаю, с чего начать, – признался он.

Постепенно, то подбирая слова, то едва успевая за ходом мысли, он рассказал им обо всем, что пережил за последние месяцы. О разочаровании, которое все нарастало в эти две недели, когда он понял, что не в силах донести до людей историю свитка Никодима, а ведь он считал это самым важным. Рассказал про переговоры с журналистами, про сегодняшние беседы по телефону с Игалем Хавнером и журналистом из «Джерузалем пост». Про визит Мири, их спор и ее вопрос на прощание: «Изменила ли истина вас?»

Рэнд откинулся на спинку дивана и уставился в потолок.

– Я ответил утвердительно. Сказал, что истина изменила меня, но это ложь. Я сказал это машинально, потому что знал «правильный» ответ. Но я понял, что это ложь, как только сказал это.

Он посмотрел на Трейси.

– Истина в том, что я не изменился. Разве это не так?

Трейси хотела что-нибудь сказать, чтобы его успокоить, но Рэнд продолжал говорить.

– Я чувствовал, что за последние месяцы многое изменилось, но не внутри меня. Я… я теперь совершенно по-другому воспринимаю Библию, библейские истории отзываются во мне, я чувствую, что все это правда, потому что держал в руках кости Каиафы. Я знаю, что он существовал. Я своими глазами видел письмо, написанное рукой Никодима! Я верю в воскресение Иисуса, потому что этому есть доказательства, понимаешь? Всего два месяца назад я во все это не верил, но теперь я не просто верю, я хочу, чтобы каждый узнал, какие серьезные есть доказательства! Вот почему я портил кровь журналистам. Потому что верил, что есть люди, которые захотят узнать об этих доказательствах и примут для себя решение, какими должны быть мир, жизнь, религия. Вот и все. Когда Мири спросила: «Изменила ли истина вас?», я понял, что из-за этого открытия я думаю по-другому, но… я не изменился.

Рэнд наморщил лоб, и на глаза снова навернулись слезы.

– Я знаю, Трейси, последние месяцы у нас все было не так уж плохо. Но я так и не стал отцом, которого ты заслуживаешь. И прошу за это прощения. Я не знаю, как мне измениться, как стать другим человеком, которым я хотел бы стать. Мои взгляды изменились – по крайней мере, мне так кажется. Мне также кажется, я знаю истину, но не думаю, чтобы она хоть как-то изменила меня.

Трейси взяла отца за руку. Она сидела рядом, закинув нога за ногу и сжав его руку в своих ладонях.

– Папочка, ты изменился, но, кажется, я понимаю, что ты хочешь сказать.

Она посмотрела на Карлоса, и тот ободряюще улыбнулся.

– Карлос только что, буквально пару часов назад, объяснил мне разницу между верой в Иисуса и следованием Его учению.

Посмотрев на дочь, Рэнд задумчиво кивнул.

– Множество людей верят в то, что Иисус жил, умер и воскрес из мертвых, но это не значит, что они посвящают жизнь тому, чтобы следовать за Ним.

– Безусловно, – согласился Рэнд.

– Но в те времена, когда жили Каиафа и Никодим, между верой в Иисуса и следованием за Ним не было большой разницы. Каждый, кто верил в то, что Иисус – тот, кем Он себя называет, чаще всего становился Его последователем. Они не просто признавали истинность Его учения или факт Его воскресения. Они не просто ходили в церковь по воскресеньям.

Трейси снова глянула на Карлоса, будто хотела заручиться его поддержкой.

– Трейси права, – вступил в разговор Карлос. – Следовать за Иисусом значило куда больше. Это означало изменить свою жизнь ради Иисуса. Отказаться от привычного образа жизни и принять Иисуса своим учителем – и в результате познать совершенно иной путь, в свете Его живого присутствия и Его учения.

– Твоя мать всегда говорила об этом, – сказал Рэнд Трейси.

– Да. Но, боюсь, я еще не поняла это настолько глубоко, как это понимает Карлос.

– И ты думаешь, я упустил именно это? Считаешь, это действительно меня изменит?

– Папочка.

Трейси отпустила его руку и встала на колени.

– Я думаю, что Иисус всерьез говорил: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными». Я не думаю, что Он имел в виду интеллектуальное знание – или археологическое, – улыбнулась Трейси. – Думаю, Он хотел сказать о чем-то куда более личном, чем это. О познании истины в том смысле, насколько один человек может узнать другого, понимаешь? Речь идет не о самих фактах, но об отношении, в котором истина – не «что», а «кто».

Она замолчала и посмотрела на Карлоса.

– У меня не получается объяснить.

– Очень даже получается, – ответил Карлос.

И повернулся к Рэнду, который смотрел на него через плечо.

– Трейси все сказала правильно. Стать истинным последователем Иисуса значит и то, что Иисус через Дух Святой входит в тебя и живет в тебе, изменяет тебя изнутри. Возможно, это та самая перемена, о которой вы говорили.

– Думаю, да, – ответил Рэнд.

– Это то, что вы хотите сделать?

Рэнд нахмурился и серьезно посмотрел на Карлоса. Интересно, как так могло случиться? Находка усыпальницы Каиафы запустила цепь событий, которые привели его к тому, что он чувствует теперь, но стало ли это открытие источником веры, которой ему не хватало прежде? Когда в нем зародилось желание верить? Стал ли причиной этого свиток? Или гробница и свиток просто привели его к Библии заново, с открытым сердцем и открытыми глазами?

Эти мысли озарили его мгновенно, как фейерверк. Рэнд отчетливо понял, что не важно, сколько людей поверят в истинность воскресения, узнав о свитке, если их глаза не откроются так, как открылись у него. Судя по всему, понял он, миллионы людей принимают на веру истину Воскресения, так и не испытав пробуждение веры, подобное тому, что произошло с ним. Рэнд не просто был готов принять все это, он был готов изменить направление, в котором шла вся его жизнь. Непонятно, откуда взялась эта вера, но вряд ли она зародилась лишь в результате того, что он нашел доказательства в усыпальнице Каиафы. Это послужило лишь спусковым крючком, и Рэнд осознал, что у него всегда хватало доказательств… и лишь недавно открылись глаза, чтобы он мог их увидеть. В этом вся разница.

Рэнд понял, что Трейси и Карлос все еще ждут от него ответа. Он посмотрел на обоих и коротко кивнул.

– Да, это то, что я хочу сделать.

Карлос опустился на колени и положил левую руку на плечо Рэнда.

– Признаешь ли ты, что грешен и грехи твои отделяют тебя от Бога?

– Да.

Карлос кивнул, и на его лице мелькнула улыбка, но он сдержался и продолжил:

– Раскаиваешься ли ты в грехах своих? Другими словами, желаешь ли ты отрешиться от грехов и познать новый путь жизни от твоего учителя Иисуса?

– Да.

– Понимаешь ли ты, что лишь в силу того, что Иисус умер на кресте, тебе надо просто попросить Его о прощении всех грехов, освобождении от вины и наказания, коих грехи твои заслуживают, и о жизни вечной?

– Да.

– Вознамерился ли ты следовать за Иисусом Христом во всех твоих делах и служить Ему всем сердцем, как учителю твоему и Господу твоему?

– Да, – ответил Рэнд еще более решительно, чем вначале.

– Сможешь ли ты произносить все это как молитву, прося принять Бога подношение сердца твоего и жизни твоей?

– Ты хочешь сказать, прямо сейчас? – спросил Рэнд.

Карлос улыбнулся.

– Именно это я и хочу сказать.

Рэнд поглядел на него, потом на Трейси.

– Я не особенно умею молиться, – сказал он.

– Вы же будете говорить не с нами, – ободрил его Карлос.

– Мне… надо закрыть глаза?

– Если хотите. Некоторым это помогает сосредоточиться.

– Ладно.

Прикрыв глаза и сделав глубокий вдох, Рэнд начал говорить.

– Иисус, Ты знаешь, что я не особенно умею это делать. Но я верю, что Ты воскрес из мертвых. Что Ты Тот, кем Себя называл. И я, пожалуй, готов делом подкрепить слова свои.

Рэнд помолчал.

– Посмотрим. Может, я делаю это неправильно, но прошу прощения за мои грехи, особенно за то, что не был хорошим отцом. Ужасно, что все эти годы я не делал того, чего Трейси была вправе ждать от меня как от отца.

Его голос задрожал от волнения.

– Я был ослом, и я знаю, что лишь в общих чертах рассказал об этом. Я прошу прощения. Прости меня, пожалуйста. Войди в мое сердце и сделай меня новым человеком, изнутри наружу, как сказал Карлос. Я вверяю Тебе мою жизнь. Что бы это ни значило, я буду следовать за Тобой отныне и до конца.

Рэнд открыл глаза. Трейси смотрела то на него, то на Карлоса, и в ее глазах стояли слезы счастья. Она улыбалась.

– Аминь, – сказал Карлос.

– Да. Правильно. Аминь. Это-то я и забыл.

Рэнд начал смеяться и плакать одновременно, и остальные тоже.