Текст книги "Усыпальница"

Автор книги: Боб Хостетлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

78

«Рамат-Рахель»

Рэнд нашел паспорт Трейси в боковом кармане чемодана. Это мог быть только ее паспорт, но он все-таки заглянул в него, прежде чем выйти из номера. И вот он уже подходит к Мири Шарон, ожидающей его в вестибюле, и размахивает паспортом Трейси, как флагом на параде по поводу Дня независимости.

– Вам звонили, – сказала Мири, у нее в руке был его телефон.

– Трейси?

– Нет, кто-то из Центра консервации и реставрации.

– Из Центра… Это, наверное, профессор Елон, насчет свитка.

– Я попросила его перезвонить и прислать сообщение по голосовой почте.

– Да, отлично. А что насчет Трейси?

– Это ее паспорт?

Рэнд понял, что все еще сжимает паспорт в руке.

– Да.

Он отдал документ Мири, а она вернула ему мобильный.

Мири раскрыла паспорт.

– Я отнесу его администратору отеля, чтобы сделали копии фотографии и раздали персоналу отеля – в ресторане, бассейне, спа, везде. И спросили, не видел ли ее кто-нибудь.

– Хорошо.

– Пока я займусь этим, продолжайте ей дозваниваться. Я только что позвонила Трейси с вашего телефона, но никто не ответил. Думаю, вам стоит набирать ее номер каждые три минуты.

Рэнд посмотрел на красивые длинные ноги Мири, когда она стремительно направилась к стойке администратора. Набрал номер дочери. Три гудка, и включилась голосовая почта. Посмотрев, который час, он спрятал телефон, не заметив, что пришло сообщение по голосовой почте.

79

Иерусалим, Старый город

– Доктор Карлос, – повторила Трейси.

– Да. Мне понравилось в Сивасе с самого начала. Впервые в жизни я понял, как хорошо ложиться спать небитым и засыпать, не чувствуя боли. Когда не нужно пасти коров, каждое утро выводить их на пастбище и каждый вечер загонять в хлев. Когда можно идти куда-то еще – куда захочешь.

– Но тебе было всего десять лет! – воскликнула Трейси. – Ты должен был ходить в школу, играть, кататься на велосипеде.

– Да, может быть, – улыбнулся Карлос. – Но моими друзьями стали торговцы, имамы и правительственные чиновники, люди намного старше меня. Они научили меня многому, чего я никогда бы не узнал в деревенской школе. Особенно хорошо я это понял, встретив профессора Карлоса, человека, который научил меня любить Бога.

Трейси ощутила легкий холодок по затылку, но ничего не сказала. Карлос внимательно смотрел на нее, словно изучая.

– Он был… священник?

– Нет, именно доктор. Врач. Покупал у меня газеты. Запомнил мое имя. Потом спросил, откуда я родом. Понемногу выведал у меня историю моей жизни. Рассказал о своей. И постепенно мы стали друзьями.

Телефон Трейси снова запищал. Раздраженно выдернув его из кармана, она посмотрела на дисплей.

– Извини. – Трейси положила мобильник рядом с тарелкой. – Продолжай.

– Ничего, – ответил Карлос.

Трейси выключила телефон.

– Вот так. Больше нам не будут мешать.

– Так о чем я говорил? Ах да, о докторе Карлосе. Он стал рассказывать мне о Боге, о Его любви ко мне. Научил меня читать Библию. Именно поэтому, как ты понимаешь, живя в турецком Сивасе, я стал верить в Иисуса. Так зачем мне жалеть, что я приехал в Сивас? Понимаешь?

Трейси кивнула.

– Когда я научился грамоте, я стал читать и газеты, которые продавал. Ведь проще продать людям газету, если знаешь ее содержание и можешь рассказать о нем. Даешь лишний повод ее купить. А когда я стал читать газеты, узнал, что в Турции есть университеты, где можно многому научиться. Тогда я подумал: «Это именно то, чем я хочу заниматься».

– Ты жил на улице, продавая сигареты и газеты, чтобы заработать на пропитание, и вдруг решил: «Ха, пойду-ка я учиться в колледж!..»

– Ну, не совсем так.

– Сколько тебе тогда было лет?

Карлос задумчиво наклонил голову.

– Может, двенадцать. Да, думаю, так. Двенадцать лет.

– Но разве в Турции учеба в колледже не стоит денег? – спросила Трейси. – В Америке это очень дорого.

– Да, конечно. Я не знал, сколько именно, но, сама понимаешь, я учился зарабатывать и откладывать и хотел сделать так, чтобы деньги сами делали деньги.

Он наклонился ближе.

– Доктор Карлос помог мне составить план. В Сивасе есть университет, но я решил в него не поступать. Я хотел поехать в Стамбул, самый большой город в Турции, примерно в семистах километрах от Сиваса. Это целое путешествие для двенадцатилетнего мальчика… Но я уже больше двух лет продавал сигареты, газеты и воду на железнодорожной станции. Многих знал, со многими подружился. Поэтому вместо того чтобы покупать дорогой билет в Стамбул, я нанялся помощником к проводникам. Кроме того, мне позволили продавать пассажирам американские сигареты.

Трейси положила вилку и взяла стакан с водой.

– Ты больше не голодна? – спросил Карлос.

Трейси кивнула и отпила из стакана.

– Тогда пришло время десерта!

– Нет, – жалобно запротестовала Трейси и поставила стакан. – Я больше не могу.

Карлос взял ее за руку.

– Наверное, я слишком много говорю.

– Что ты, я просто потрясена. Рассказывай дальше.

– Но мы уже пообедали.

– Неважно. Просто поверить не могу, что ты заработал на учебу в колледже, продавая сигареты.

Карлос беспечно улыбался.

– К тому времени это были не только сигареты. В Стамбуле я сразу взялся за дело, как и в Сивасе. Вложил в торговлю все скопленные деньги и практически ничего не тратил на себя. Я знал, что трудно будет подготовиться и сдать вступительные экзамены, но, даже если я сумею это сделать, еще труднее будет заработать деньги на оплату учебы и учебников. Однако я твердо решил добиться своего. Настроился на то, что поступлю в университет, даже если мне потребуется на это лет десять. А хватило четырех, – улыбнулся Карлос.

– Четыре года?

– Я заработал в Стамбуле немало денег и почти все оставил на учебу. И в шестнадцать лет смог поступить в Стамбульский университет.

– В шестнадцать?

– У меня ушло на учебу больше времени, чем у остальных студентов, поскольку пришлось одновременно зарабатывать, чтобы платить за обучение. Обычно мне приходилось спать всего четыре часа в сутки. Но когда я закончил университет, у меня была возможность продать все свои предприятия и уехать из страны на платную стажировку к знаменитому Игалю Хавнеру.

– Твои предприятия?

Трейси показалось, что Карлос немного смутился.

– Да. К тому времени, как я закончил университет, у меня в собственности был небольшой магазин – совсем небольшой – и три торговые тележки. Они приносили доход, и я мог платить за обучение и покупать учебники.

Трейси смотрела на Карлоса с нескрываемым восхищением.

– Ты просто потрясающий человек.

– Изо всех сил старался убедить тебя в этом.

Карлос лучезарно улыбался.

80

29 год от P. X.

Иерусалим, Храмовая гора

Иешуа Галилеянин был не единственным, кто сидел на ступенях у южного входа в Храм – его окружала самая большая и самая шумная толпа. Каиафа, стараясь не привлекать к себе внимания, подошел ближе.

– Ты признаешься в том, что исцелял в Шаббат?! – гневно крикнул фарисей, потрясая длинными кистями таллиса.

– Почему ты трудился в Шаббат? – спросил другой.

– Отец Мой доныне делает, – ответил рабби. – И Я делаю.

Эти слова заставили Каиафу замереть. Галилеянин упомянул Хашема, чье имя слишком свято, чтобы произносить его всуе, и назвал Его своим Отцом! Каиафа тряхнул головой. Может быть, этот человек и правда исцеляет людей, а не только делает вид, но как он может говорить такое?

Каиафа сделал еще несколько шагов и увидел сидящего на ступенях рабби. Это был, как он и предполагал, тот самый человек, который в прошлую Пасху изгонял менял и торговцев из Храма. С тех пор первосвященник не единожды получал донесения о новом рабби-чудотворце, причем самые разные. Рассказывали о человеке, исцелившем многих и изгонявшем бесов, но рассказывали и о том, что он исцелил сына одного из придворных Ирода. У этого же человека, судя по всему, были талмидим – ученики-последователи, как и у других рабби, но среди его талмидим, как говорят, был даже сборщик податей! Рабби наделал немало шума, проповедуя в синагогах по всей Галилее, но в родном Назарете его изгнали из синагоги, едва не побив камнями, за возмутительные слова о Хашеме, который якобы благоволит язычникам. И хуже всего, что произошло это в Галилее.

Какая-то бессмыслица. То, что Каиафа узнавал о человеке из Галилеи, заставляло его надеяться и в то же время убивало всякую надежду. Этот рабби оправдывал ожидания Каиафы… и тут же не оставлял от них камня на камне. Когда до Каиафы доходил какой-нибудь слух, он начинал думать, что назначенный День настал, но проходило совсем немного времени – и рабби вызывал у Каиафы лишь глухое раздражение: первосвященник в который раз убеждался, что человек из Галилеи говорит неподобающие речи и совершает неподобающие поступки.

И теперь этот рабби сидел на ступенях Храма в окружении простолюдинов (это, как видно, его талмидим, решил Каиафа), зевак и обозленных фарисеев. Так же, как год назад у Овечьей купальни.

– Истинно, истинно говорю вам: Сын ничего не может творить Сам от Себя, если не увидит Отца творящего: ибо, что творит Он, то и Сын творит также. Ибо отец любит Сына и показывает ему все, что творит Сам; и покажет Ему дела больше сих, так что вы удивитесь. Ибо, как Отец воскрешает мертвых и оживляет, так и Сын оживляет, кого хочет. [49]49
  Слова Иешуа в этой главе соответствуют Евангелию от Иоанна, 5:17–47 (Комментарий автора).


[Закрыть]

Остановившись неподалеку, облаченный в роскошные одежды Каиафа не верил своим ушам. Так не может говорить рабби. Рабби не произносят такие проповеди. А этот человек говорит слова, какие не придут в голову человеку в здравом рассудке. Он говорит сейчас о себе или имеет в виду кого-то другого?

– Истинно, истинно говорю вам: слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную, и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь.

Каиафа рассвирепел. Саддукеи не верят в загробную жизнь. Они считают, что человек должен сделать все, что ему отпущено, в этой жизни, поскольку другой ему не дано. А этот рабби открыто пренебрегал возможностью заручиться поддержкой могущественной части духовенства.

– Истинно, истинно говорю вам: наступает время, и настало уже, когда мертвые услышат голос Сына Божия и, услышав, оживут. Ибо, как Отец имеет жизнь в Самом Себе, так и Сыну дал иметь жизнь в Самом Себе. И дал власть производить и суд, потому что Он есть Сын Человеческий.

Каиафа почувствовал, что сердце заколотилось как бешеное. Он понимал, что не он один так воспринимает речи этого рабби. Фарисеи, да и не только они, вскрикнули от возмущения.

– Не дивитесь сему; ибо наступает время, в которое все, находящиеся в гробах, услышат глас Сына Божия, – спокойно, но властно произнес галилеянин, обводя рукой долину Кедрон, на склонах которой было множество гробниц. – И изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло – в воскресение осуждения. Я ничего не могу творить Сам от Себя. Как слышу, так и сужу, и суд Мой праведен; ибо ищу не Моей воли, но воли пославшего Меня Отца. Если Я свидетельствую Сам о Себе, то свидетельство Мое не есть истинно. Есть другой, свидетельствующий о Мне; и Я знаю, что истинно то свидетельство, которым он свидетельствуете Мне. Вы посылали к Иоанну, и он засвидетельствовал об истине. Впрочем, Я не от человека принимаю свидетельство, но говорю это для того, чтобы вы спаслись. Он был светильник, горящий и светящий; а вы хотели малое время порадоваться при свете его. Я же имею свидетельство больше Иоаннова: ибо дела, которые Отец дал Мне совершить, самые дела сии, Мною творимые, свидетельствуют о Мне, что Отец послал Меня. И пославший Меня Отец Сам засвидетельствовал о Мне. А вы ни гласа Его никогда не слышали, ни лица Его не видели; и не имеете слова Его, пребывающего в вас, потому что вы не веруете Тому, Которого Он послал. Исследуйте Писания, – голос его звучал все печальнее, – ибо вы думаете чрез них иметь жизнь вечную; а они свидетельствуют о Мне! Но вы не хотите прийти ко Мне, чтобы иметь жизнь.

Эти слова вызвали у фарисеев хохот. Они насмехались над оратором и выкрикивали обвинения – не только рабби, но всем стоявшим вокруг него и зачарованно внимавшим. Однако бешенство фарисеев, казалось, нисколько не поколебало учителя. Он отрешенно смотрел на них, терпеливо ожидая, пока крики стихнут. А дождавшись тишины, продолжил:

– Не принимаю славы от человеков, но знаю вас: вы не имеете в себе любви к Богу. Я пришел во имя Отца Моего, и не принимаете Меня; а если иной придет во имя свое, его примете. Как вы можете веровать, когда друг от друга принимаете славу, а славы, которая от Единого Бога, не ищете? Не думайте, что Я буду обвинять вас пред Отцем: есть на вас обвинитель Моисей, на которого вы уповаете.

Каиафа открыл рот в изумлении, а фарисеи настолько взбесились, что, как ему показалось, готовы были броситься на рабби прямо здесь, перед лицом толпы у стен Храма.

– Кто ты такой, чтобы говорить это?!

– Ты преступаешь Закон Моисеев и смеешь обвинять нас?!

– Он преступник!

– Он назвал Хашема Отцом своим!

– Он нарушает Шаббат!

– Как ты смеешь говорить нам о Моисее?!

Но рабби продолжал говорить, повысив голос, чтобы его было слышно.

– Да, я говорю о Моисее, которого вы, по словам вашим, столь чтите. Ибо если бы вы верили Моисею, то поверили бы и Мне, потому что он писал обо Мне. Если же его писаниям не верите, как поверите Моим словам?

Снова раздались протестующие выкрики, и Каиафа решил, что ему пора оставить спорщиков, которых вывел из себя этот человек из Галилеи. У Каиафы кружилась голова. Нужно обдумать все, что он услышал. А сейчас подальше от толпы, от Храма, от всего, что здесь происходит.

То, что говорит этот человек, просто безумие. Но слова его взвешенны и убедительны – ясно, что он не безумец. Когда рабби упомянул Иоанна Крестителя, Каиафа понял, что это именно тот человек, о котором говорил ему Никодим. Очевидно, совершаемые им чудеса видели уже многие.

Каиафа пересек долину Кедрон и вышел в Гефсиманский сад. Если этот человек от Хашема, если рассказы о совершенных им чудесах – правда, разве не должен он объединять евреев, а не разделять их? Не должен ли он проповедовать против Рима, вместо того чтобы изобличать фарисеев? Если он и правда послан Богом, то должен куда лучше понимать, какие слова нельзя бросать в лицо фарисеям! Слова о том, что их обвинителем будет Моисей, которого равно почитают фарисеи и саддукеи, но фарисеи особенно – в силу их фанатичной приверженности Закону! Глупо. И опасно. Это все равно что…

Каиафа задумался, подыскивая сравнение. Все равно что…

И вдруг понял.

«Да, – подумал он, поворачиваясь к сверкающей белым известняком величественной Храмовой горе. – Все равно, что прийти в Храм… и сказать толпе саддукеев, что они превратили дом Господа в торжище».

81

«Рамат-Рахель»

– Что? – Мири говорила по мобильному телефону. – Где?

Рэнд внимательно смотрел на нее, вслушиваясь в каждое слово.

– Ты уверен? Как давно?.. Хорошо, держи меня в курсе. Сообщи, если что-то изменится.

Она закончила разговор и повернулась к Рэнду.

– Пойдемте.

– Куда?

Мири направилась к дверям отеля.

– Садитесь в машину, – бросила она через плечо.

Рэнд пошел следом к патрульной машине, и через минуту они уехали из «Рамат-Рахель».

– Что происходит? – спросил он.

Мири свернула на улицу Эмек-Рефаим, вклинившись в поток машин.

– Она неподалеку, – сказала Мири, включая проблесковый маячок и сирену.

– Что? Вы знаете, где она? – всполошился Рэнд.

Мири кивнула.

– Откуда?

– Ее мобильный.

– То есть?

Навстречу им на большой скорости летел панелевоз, и Рэнд непроизвольно прикрыл лицо рукой, но Мири молниеносно бросила машину в сторону и тут же снова встроилась в полосу.

– Я дала нашим техникам номер телефона Трейси. С помощью GPS и чего-то там еще они определили ее местонахождение. Пока при ней мобильный телефон, мы будем знать, где она находится. По крайней мере, где только что была.

Рэнд вздрогнул. Ему и в голову не приходило, что Трейси и ее мобильный могут находиться в разных местах. Как и то, почему такое может произойти. Он невольно помотал головой, чтобы прогнать подобные мысли.

– И где она?

– В Старом городе. В армянском квартале. Неподалеку от Яффских ворот.

– В Старом городе? Как она там оказалась?

– Я догадываюсь, – ответила Мири, снова бросая машину из стороны в сторону и чудом ускользая от столкновения с городским автобусом, который боком свернул к тротуару.

– И что вы думаете? – спросил Рэнд.

– Ресторан, – ответила Мири.

– Ресторан?

Она кивнула.

– Большая часть армянского квартала – закрытая территория большого монастыря, уже несколько столетий. Кроме монастыря, остальные памятники, не считая нескольких церквей, к которым устремляются туристы, сосредоточены у Яффских ворот. А рядом с Яффскими воротами…

Мири притормозила, каким-то чудом не сбив запряженную осликом повозку – правивший ею сухой старик то ли не слышал полицейской сирены, то ли не обращал на нее никакого внимания.

– …находится известный ресторан, его называют армянской таверной, – закончила Мириам как ни в чем не бывало.

– Значит, она там.

– Я думаю, да.

Рэнд обеими руками ухватился за приборную доску, когда Мири заложила головокружительный вираж, съезжая с главной дороги, и остановила машину у бетонных столбов, отгораживающих стоянку с автобусами, грузовиками и повозками от пешеходного перехода к Яффским воротам.

Сержант Шарон вышла из машины, пробежала под воротами и свернула направо, к армянской таверне.

82

Иерусалим, Старый город

Рэнд вошел в армянскую таверну вслед за Мири, спускавшейся по узкой лестнице. Повернув за угол, они оказались в ресторане и стали искать глазами Трейси.

– Вы ее видите? – спросила Мири.

Освещение было тусклое, но, несмотря на это, с того места, где они стояли, были видны все столики, может быть, за исключением одного-двух.

– Нет, – ответил Рэнд.

Он сделал несколько шагов вперед, чтобы увидеть столики справа, за углом, но Трейси не увидел.

– И там ее нет.

Мири достала паспорт Трейси из нагрудного кармана и подошла к молодой женщине в униформе: белая рубашка, черная юбка. Показав фотографию, Мири что-то быстро сказала на иврите. Ее собеседница начала оживленно кивать и показала на столик в самом углу.

Там никого не было.

83

30 год от P. X.

Иерусалим, Верхний город

Каиафа увидел Малха, который вошел во двор и терпеливо стоял у высокого куста хны, поднимавшегося над его головой на четыре или пять футов. [50]50
  Так у автора. Фут – 30,48 см, древнеримский фут – 29,62 см, аналогичная мера длины у древних евреев – зерет (28 см).


[Закрыть]Кайфа опустил глаза к свитку и дочитал до того места, где можно было прерваться. Первосвященник знал, что слуга не посмеет обратиться к хозяину, пока он сам его не окликнет.

– Как моя жена? – спросил Каиафа.

– Она отдыхает, – сдержанно ответил Малх.

Каиафа мрачно кивнул. Со времени смерти невестки Саломея чувствовала себя так, словно была тяжело больна, но он знал, что причина ее недомогания не телесная.

– Он пришел, – сказал Малх.

– Кто? Кто пришел? – удивился Каиафа.

– Рабби. Тот, о котором вы сказали, что он не посмеет явиться сюда на Пасху. Он пришел.

– Где же он?

– На ступенях Храма, во дворе Храма. Везде.

– На виду, одним словом, – уточнил Каиафа.

Малх кивнул утвердительно.

– И проповедует на ступенях Храма. Люди говорят: «Разве это не тот человек, которого ищут священники и книжники? Вот он, открыто проповедует, и они слова ему не скажут». Говорят даже так: «Может быть, власти предержащие решили, что он и есть Христос!»

Каиафа нахмурился и потер переносицу. Этот учитель и чудотворец из Назарета то и дело повергал его в смущение. Каиафа был разочарован. Когда он впервые услышал о Галилеянине, у него появилась надежда.

«Любопытно, – подумал тогда первосвященник, – не Помазанник ли он Божий?»

Даже после того как рабби имел наглость ворваться в Храм и изгнать из него купцов и менял, Каиафа не вынес окончательного суждения. Он решил подождать, пока этот человек из Галилеи докажет свое право поступать именно так, а не иначе или же обнаружит свою несостоятельность.

Но прошли многие месяцы, а рабби ничего не сделал для того, чтобы снискать расположение властителей Израиля. Конечно, шли разговоры о чудесах, совершенных им в селениях и малых городах. К тому времени, когда эти вести достигали ушей первосвященника и фарисеев в Иерусалиме, они обычно обрастали слухами и домыслами… и наверняка были сильно преувеличены. Но, что еще хуже, когда Каиафа или Гамалиил отправляли посланцев, дабы засвидетельствовать совершаемые Галилеянином чудеса, он просто-напросто отказывался их совершать, а то и проклинал их за требование подтвердить свои способности.

В последнее время дошло до того, что многие фарисеи, устав от неуважения, которое рабби-деревенщина выказывал им и Закону Моисееву, настаивали на том, что его надо схватить и казнить, прежде чем он приобретет еще больше последователей. Но у него и так уже сотни учеников, а кое-кто говорит, что и тысячи готовы пойти за ним. Каиафа попал в неловкое положение: с одной стороны, он сдерживал фарисеев, желающих расправиться с новоявленным рабби, с другой – изо всех сил старался отыскать хоть какую-то логику в противоречивых поступках Галилеянина. И Каиафе уже стало казаться, что он не преуспел ни в том ни в другом.

Тяжело вздохнув, он посмотрел на Малха.

– Толпа превозносит его? Они приветствуют его, как Мессию?

– Они говорят: «Разве Мессия, придя, явит больше чудес, чем этот человек?» – раздельно произнес Малх и пожал плечами, будто давая понять, что у него эти слова вызывают недоумение.

Каиафа бережно положил свиток на скамью и встал. Теребя бороду, он медленно пошел в дом. Малх последовал за ним. Каиафа остановился и покачал головой.

– Вызови начальника храмовой стражи, – распорядился он. – Скажи, что мне надо поговорить с ним.