Текст книги "Усыпальница"

Автор книги: Боб Хостетлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

105

31 год от P. X.

Иерусалим, Храм

Каиафа сидел на низком ложе в своих личных покоях, отведенных ему в Храме. Сначала он даже испугался, что к Храму приближается армия. Земля задрожала так, словно где-то рядом строевым шагом шли тысячи римских легионеров, и Храм сотрясался. Держась за ложе, первосвященник посмотрел по сторонам и увидел, что стены и потолок колеблются. Все здание дрогнуло, в воздух поднялась пыль, камни под ногами подпрыгнули и упали на землю, как морская волна.

Когда толчки закончились, Каиафа понял, что это не армия на марше, а землетрясение. Выйдя из своей комнаты, он направился во Двор язычников. Перед ним открылась пугающая картина. Небо потемнело, молящиеся, заполнившие двор Храма в главный для евреев праздник, смотрели на него и перешептывались. Тишина заставила замолчать даже торговцев и животных в загонах. Люди понемногу пробирались к выходу, словно опасаясь, что врата Храма могут закрыться.

Каиафа пересек Двор женщин и через Ворота Никанора попал во Двор священников. Там царила отнюдь не праздничная атмосфера. Даже священники и левиты так перепугались, что готовы были покинуть Храм. Один из левитов быстрым шагом направился к Каиафе и приветствовал его почтительным поклоном. Каиафа вспомнил: его зовут Шимон.

– Завеса. Она… повреждена, – сказал Шимон.

– Повреждена? – не понял Каиафа.

Он сразу догадался, что речь идет о плотной занавеси, отделяющей Святая Святых от Святилища. [61]61
  Синоптические Евангелия (от Матфея, Марка и Луки) сообщают о разорвавшейся завесе в Святая Святых Храма. У Матфея также упоминается о землетрясении (Комментарий автора).


[Закрыть]

– Как это могло произойти?

– Она разорвана надвое… сверху донизу.

– Надвое? Но каким образом? – изумился Каиафа.

– Землетрясение, – буднично ответил Шимон.

Каиафа огляделся. Землетрясение, тьма, теперь еще и это. Он с трудом мог заставить себя не дрожать. Что происходит? Что-то роковое, но что? Завеса, служившая границей между Святилищем и Святая Святых, местом присутствия Хашема в Храме, разорвана. Что это означает? И что теперь делать? Чего ждать? Первосвященник снова задрожал. Казалось, земля поплыла у него из-под ног и вот-вот разверзнется и поглотит его. Наконец, огромным усилием воли совладав с собой, Каиафа поднял глаза на левита.

– Займемся этим позже.

– Позже? – не понял его левит.

– Грядет Шаббат.

– Но разве мы не…

– Я все сказал. Нужно готовиться к Шаббату. Вот и займись этим.

Каиафа вышел из Храма и по длинной лестнице стал спускаться к Тиропейской долине. И вдруг увидел, что Малх идет рядом. Слугу била дрожь, глаза его были широко открыты.

– Что случилось? – спросил Каиафа, замедляя шаг.

– Вы приказали известить вас, когда приговор будет приведен в исполнение, – тяжело дыша, ответил Малх.

– Значит, все кончено?

Казалось, Малха испугали слова первосвященника.

– Он умер в то самое мгновение, когда содрогнулась земля, – медленно произнес слуга.

Каиафа посмотрел в сторону северо-западной части храмового комплекса, где была крепость Антония и где казнили преступников. Вгляделся в пепельно-серое небо и снова посмотрел на Малха.

– Ты все видел своими глазами?

– Да, ваше превосходительство, – Малх как будто едва сдерживал слезы. – Сейчас его снимают с креста.

– Он не сопротивлялся?

Малх покачал головой.

– Нет?

– Нет.

– Просто позволил убить себя?

– Да. Как… жертвенный агнец.

– Как агнец, – резко вздохнув, повторил первосвященник.

Малх кивнул и… разрыдался.

– Иди, – сказал Каиафа.

Слезы Малха расстроили его еще больше. Он снова повернулся к Храму, вспомнив странные слова Погружающего, о которых рассказал ему Никодим. Когда это было? Три года назад? «Узрите Агнца Божия».

Над Храмом висело облако ароматного дыма от приносимых жертв. Каиафа уже был уверен, что совершил непоправимую ошибку. Ему давно следовало довериться своим ощущениям, что рабби из Галилеи послан Богом. Но сейчас было слишком поздно. Он почувствовал себя опустошенным как никогда.

106

Иерусалим, Меа-Шеарим

Рэнд слышал сигнал голосовой почты, еще разговаривая с Игалем Хавнером. Он нажал кнопку, чтобы прослушать сообщение, и пошел в комнату Трейси.

Ее не было. Он увидел клочок бумаги на неубранной кровати. Трейси писала, что встречается с Карлосом и взяла с собой мобильный. Что ж, и то хорошо.

Прослушав голосовую почту, Рэнд набрал номер Трейси и даже удивился, когда она ответила после второго гудка.

– Трейси, привет. Я нашел твою записку.

– Отлично. Карлос пригласил меня в кафе в Старом городе.

– Спасибо, что оставила записку.

Повисло неловкое молчание. Рэнд не знал, как сказать ей то, что хотел, и все-таки попытался.

– Я все еще висел на телефоне, когда ты ушла. Надо было обратить на тебя внимание. Извини.

Трейси молчала, и Рэнд не мог понять, принимает она его извинения или просто раздражена.

– Спасибо, пап, – наконец отозвалась дочь. – Мне сейчас надо идти, но я позвоню тебе позже, хорошо?

И Трейси повесила трубку.

Рэнд огляделся в спальне дочери. Последние два месяца они неплохо ладили, но он не был уверен, что стали ближе или что он стал хорошим отцом.

«На самом деле, – подумал Рэнд, – я и теперь не очень-то понимаю, что надо делать, чтобы быть хорошим отцом».

Рэнд спохватился, что прослушал не все сообщения голосовой почты, и снова нажал кнопку на мобильном. Звонивший представился Давидом Бернштейном из «Джерузалем пост» и сказал, что хочет обсудить с Рэндом его открытие. За последние недели Рэнд отправил множество сообщений журналистам этой газеты, но не мог припомнить имени Давид Бернштейн. Может быть, он звонил и ему. Это можно будет проверить. Рэнд бросился в гостиную, нашел бумагу и ручку, но не успел записать номер телефона, так что пришлось прослушать сообщение еще раз.

«Наконец-то, – подумал он, набирая номер, – хоть кто-то хочет рассказать о важности усыпальницы Каиафы и свитка Никодима».

На звонок ответили после третьего гудка.

– Шалом, это профессор Рэнд Баллок, мне нужен Давид Бернштейн.

– Да, профессор Баллок, спасибо, что перезвонили. Это Давид Бернштейн. Я хотел бы поговорить с вами о находке так называемого оссуария Каиафы.

«Так называемого», – удивился Рэнд, но решил не уточнять.

– Рад, что вы позвонили. Конечно, гробница и оссуарий имеют огромное значение, поскольку позволяют говорить об аутентичности находки, но свиток намного важнее.

– Кен, – ответил журналист, что на иврите означало «да». – Но меня больше интересует оссуарий, на котором написано имя Каиафы, особенно в свете недавнего заявления Расана Азизы.

– Простите, что вас интересует?

– Вы не хотите прокомментировать это заявление?

– Какое заявление? Боюсь, я не понимаю, о чем вы.

– Значит, вы утверждаете, что эта новость застала вас врасплох?

– О какой новости вы говорите?

Рэнд начал выходить из себя.

– Вы говорите, что не знаете о его претензиях?

– Мистер Бернштейн, я понятия не имею, о чем вы говорите. Не могли бы вы ввести меня в курс дела? Будьте добры, объясните, что вы хотите узнать.

– Вы профессор Рэндал Баллок, не так ли?

– Да, – подтвердил Рэнд.

– Вы обнаружили в Тальпиоте кости первосвященника Каиафы?

– Да.

– Один из оссуариев, который, как вы сами об этом заявили, вы лично обнаружили, представляет собой богато украшенный ящик из известняка с именем Каиафы, написанным на двух его сторонах. Это верно?

– Я действительно нашел этот оссуарий, а не заявил об этом, – устало ответил Рэнд. – И надпись на нем есть: «Иосиф бар Каиафа». В остальном вы правы, да.

– Вы в курсе, что Расан Азиза, известный коллекционер антиквариата, сделал заявление, что он продал вам оссуарий Каиафы?

– Что?!

– Азиза заявил также, что на проданном вам оссуарии не было никаких надписей, пока он находился в его собственности, только изысканная отделка?

– Это розыгрыш?

Рэнд был окончательно сбит с толку.

– Прошу прощения?

– Вы уверены, что правильно набрали номер? Тут какая-то ошибка.

– Нет, сэр, я так не думаю. Израильский Департамент древностей пересмотрел свой вердикт относительно оссуария, учитывая свидетельства мистера Азизы.

– Вы шутите. Что это еще за Азиз?

– А-зи-за. Расан Азиза, коллекционер антиквариата. Он живет здесь уже много лет, точнее десятилетий.

– И он сказал, что продал мне оссуарий Каиафы?

– Да, сэр, и он утверждает, что у него есть договор купли-продажи с вашей подписью.

– Ну что ж, это просто невозможно.

– Значит, вы утверждаете, что он лжец?

– Я этого не утверждаю, поскольку просто не знаю этого человека. И даже не слышал о нем, пока вы не упомянули его имени.

– Вы отрицаете, что были с ним знакомы?

Это становилось больше похоже на допрос, чем на интервью.

– Хватит этой ерунды в стиле сериала «Закон и порядок», – тон Рэнда стал резким. – Кто бы ни был этот парень и что бы он ни говорил, могу лишь сказать, что оссуарий Каиафы был найден там, где он был найден, в гробнице в Тальпиоте, и на момент раскопок на нем были и декоративный орнамент, и надпись. У меня есть фотографии, доказывающие это. Могу хоть сейчас отправить их вам по электронной почте.

– Эти фотографии, когда они были сделаны? – спросил Бернштейн.

– В течение двух дней, когда велись раскопки.

– Азиза заявляет, что продал вам оссуарий в прошлом году. Ваши фотографии могут опровергнуть это?

Рэнд опешил.

«Конечно нет, – подумал он. – На них только оссуарий и надписи, и фотографии были сделаны внутри гробницы».

Нет никакого способа доказать, что находки были в гробнице до того, как Рэнд туда попал.

– Нет. Думаю, что нет, – ответил он.

– Вы хотите сделать заявление?

Рэнду очень хотелось послать этого парня далеко и надолго, но он сдержался.

– Да. Я готов сделать заявление. Вы готовы?

– Да, сэр, можете начинать.

– Я не знаю Расана Азизы. Никогда с ним не встречался. Я нашел оссуарий Каиафы в гробнице в Тальпиоте и не производил никаких манипуляций ни с оссуарием, ни с найденным внутри него свитком. Пойдет?

– Превосходно, – ответил журналист.

– Это все, что вам было нужно? Если да, то я тоже хочу спросить…

– Извините, у меня остался еще один вопрос.

– Пожалуйста.

– Вы можете прокомментировать статью в «Джерузалем пост» о том, что вы находились под следствием у израильской полиции?

– Что?!

Все эта история становилась все более абсурдной и возмутительной. Рэнд был готов к тому, что следующей вопрос будет о его контактах с пришельцами.

– В статье говорится, что со времени ваших исследований в Тальпиоте вы находитесь под следствием у израильской полиции.

Рэнд прижал телефон к другому уху.

– Слушайте, я не понимаю, что происходит, откуда вы взяли все эти безумные истории…

– Вы отрицаете, что находитесь под следствием?

– Да, безусловно. Уже прошел не один месяц с тех пор…

– Вы не участвовали в какого-либо рода незаконной деятельности?

– Нет!

Рэнд ругнулся и принял окончательное решение.

– Слушайте, если вы хотите поговорить о значении моего открытия, особенно об исключительной важности свитка, я буду более чем рад продолжить разговор. В противном случае я все сказал.

– Спасибо, профессор Баллок, – ответил Бернштейн. – Думаю, я узнал все, что хотел.

И повесил трубку.

107

31 год от P. X.

Иерусалим, Верхний город

Это был самый мрачный Шаббат в жизни Каиафы. Непрерывные рыдания Малха становились невыносимы, и Каиафа прогнал его, запретив появляться на глаза, по крайней мере до окончания Шаббата. Праздничную трапезу в пятницу вечером он провел в доме тестя. Разговор снова и снова возвращался к суду над рабби из Галилеи и его казни – а именно об этом Каиафа меньше всего хотел слышать.

Ионатан и Елеазар провели все необходимые слушания – у Пилата и у Ирода, потом был последний допрос у Пилата. Они присутствовали и при распятии. Младшие сыновья Анны – Теофил, Матфей и Анний – выполнили поручения Ионатана и своего отца. Каждый хотел рассказать об этом, но Каиафе от их рассказов становилось не по себе.

– Ты молчишь, Каиафа, – сказал Ионатан во время трапезы. – Тебя что-то гнетет?

Каиафа хотел не отвечать на вопрос, но пришлось.

– Нет, брат мой, я просто горжусь тем, что священники, служащие Хашему, отправили на смерть иудея.

– Вунтаряи богохульника, – сказал Елеазар. – Тут есть чем гордиться.

– Не понимаю, что тебя печалит, – сказал Ионатан, пережевывая пищу. – Ведь именно ты сказал, что пусть лучше умрет один, чем погибнет весь народ. Его схватили, допросили и казнили, и это избавило нас от многих бед. Мир сохранен, а народ наш спасен от погибели. Ты должен гордиться этим больше, чем кто-либо.

– Не могу, – ответил Каиафа.

– А я горжусь! – сказал Теофил. – Пусть все богохульники разделят его судьбу!

– Но понял ли ты, почему тьма упала на землю? – спросил Каиафа.

– Ты что, никогда не видел пыльной бури? – пожал плечами Ионатан.

– Это была не пыльная буря, и ты это знаешь, – ответил Каиафа.

– Какое же еще может быть объяснение?

– А землетрясение, брат мой, которое разорвало завесу в Святая Святых? Почему оно произошло?

– Раньше такое тоже бывало, не так ли? Мы все видели это, кроме, может быть. Анния, который слишком молод.

Анний собрался было возразить, но старшие братья стали подшучивать над ним, и он умолк, подняв руки.

– Какое же значение придаешь ты этим событиям? – тяжело дыша, спросил Анна, фальшиво улыбаясь беззубым ртом.

– Никакого.

– Никакого? – удивился Анна. – Значит, ты не придаешь никакого значения и тому, что Никодим и Иосиф забрали тело Галилеянина?

Каиафа бросил на него ненавидящий взгляд и мысленно отругал себя за то, что его застали врасплох. Старик этому явно обрадовался.

– Разве я, а не ты придаешь этому значение? – заметил Каиафа.

Анна пожал плечами и кашлянул.

– Никакого значения это не имеет. Но не мешало бы, донести префекту – пусть у гробницы выставят стражу.

– Стражу? – Каиафа взялся за бороду. – Чтобы, мертвец не сбежал?

– Чтобы живые не проникли в усыпальницу, – возразил Анна. – Некоторые говорят, что Галилеянин обещал воскреснуть через три дня после смерти, как Иона, вышедший из чрева кита. Караул не позволит его последователям выкрасть тело, а потом заявить, что он воскрес из мертвых.

– Опять обращаться к римлянам? – удивился Матфей. – Почему не поставить часовых из храмовой стражи?

– Если гробницу будет охранять храмовая стража, последователи Галилеянина украдут тело по истечении трех дней, когда стражу снимут, – возразил Ионатан, продолжая мысль отца. – Потом скажут, что храмовая стража уснула на посту или что часовых не было на месте, и против них будет лишь слово священников и наших солдат. Но если стражу поставят римляне и гробница останется целой в течение трех дней, это будет совсем другое дело.

– Если гробница останется целой? – переспросил Каиафа.

– Когда гробница останется целой, – уточнил Ионатан, скривившись. – Ни один человек, даже если он зилот, не может настолько обезуметь, чтобы напасть на римскую стражу. Но что еще важнее, люди знают, что римляне не ищут никакой выгоды в этом деле, и, следовательно, римские часовые надежнее еврейских. И больше никто не поверит последователям Галилеянина, что бы они там ни говорили. Это очень мудро, отец, – добавил он, подобострастно глядя на Анну.

Анна утвердительно кивнул.

– И правда очень мудро, – сказал Каиафа, поднимая чашу с вином и делая жест в сторону Анны. – Теперь мы не только пособники римлян. Мы призываем их в свидетели.

Анна прищурился.

– Это не устраивает Каиафу, первосвященника? – спросил он.

Каиафа поставил чашу на стол.

– Меня здесь ничто не устраивает.

– Понимаю, – кашлянув, ответил Анна.

– Я сделаю это, – сказал Ионатан. – Соберу посольство к Пилату и прослежу, чтобы все было исполнено в точности.

Каиафа одарил Ионатана мрачным взглядом и промолчал.

108

Иерусалим, Старый город

Трейси закончила говорить с отцом и снова шла под руку с Карлосом к тому месту, где он припарковал «лендровер». У нее кружилась голова. По большей части от любви, но также она чувствовала нечто новое, стремление выйти за пределы «просто веры», которой она придерживалась всю сознательную жизнь, желание следовать за Иисусом Христом, как Карлос.

Вдруг, когда они шли вдоль стен Старого Города оживленной Яффской дорогой, Трейси засмеялась.

– Почему ты смеешься? – спросил Карлос.

– Просто радуюсь.

– Я тоже рад.

Они шли молча.

– Ты когда-нибудь расскажешь мне, почему расплакалась в ресторане?

– Теперь это кажется такой глупостью.

Трейси прислонилась головой к его плечу.

– Тогда давай посмеемся вместе.

– Стыдно, – искоса глянув на Карлоса, ответила Трейси.

– Ничего страшного, – пожал он плечами.

– Тебе ничего страшного, а мне стыдно.

Трейси остановилась.

– Обещаешь, что не станешь считать меня глупой девчонкой?

– Я и представить не могу, что ты можешь быть глупой девчонкой, – с нежностью прошептал Карлос.

Трейси опустила взгляд.

– Я заплакала… потому что думала, что ты собираешься спросить меня, выйду ли я за тебя замуж, – сказала она и застенчиво посмотрела на Карлоса.

Улыбка исчезла с его лица.

– Что-то не так? – спросила Трейси.

– Ты… не хотела, чтобы я об этом спрашивал?

– Нет, совсем нет. Просто я расстроилась. Ждала услышать от тебя предложение, а ты заговорил о другом, и мои надежды рухнули.

– Значит, теперь все в порядке?

– Почти. – Трейси несмело улыбнулась и покраснела.

Карлос взял ее за руку.

– Пойдем.

Они вернулись к проходу в стене Старого города и поднялись по узкой каменной лестнице на самый верх городской стены. Карлос стал рассказывать о том, что у него за спиной.

– Это Башня Давида. Ее построил не сам Давид, это одна из трех башен, возведенных при царе Ироде, и даже минарету, который поставлен прямо на нее, больше трехсот лет.

Он повернулся и показал на северо-восток.

– Это купола Храма Гроба Господня, рядом с Голгофой.

Обняв Трейси за плечи и притянув к себе, он развернулся на восток.

– Вот тот золотой купол – Купол на Скале, на месте Храма, а ниже – Масличная гора.

Карлос немного подался вправо.

– Под нами – град Давидов, долина Кедрон, а вон там, вдалеке, холмы Ефраты, и там же Вифлеем.

– Зачем ты все это мне показываешь? – спросила Трейси.

– Прекрасные виды, правда?

– Да, но зачем ты мне их показываешь?

Разомкнув объятия, Карлос взял Трейси за плечи и развернул лицом к себе. Она задрала голову, с любопытством глядя в его глаза, темные и в то же время прозрачные, как обсидиан.

– Я согласен с царем Давидом, что это самый красивый город на свете. Иерусалим вдохновлял поэтов и пророков в течение тысячелетий. Каждый раз, когда я оказываюсь здесь, мне кажется, что Иерусалим стал еще прекраснее. Но он меркнет перед красотой женщины, на которой я хочу жениться.

Карлос достал из кармана маленький конвертик. В нем было кольцо.

У Трейси выступили слезы.

– Я не собирался делать это сегодня, поскольку еще не говорил с твоим отцом и не знаю, благословит ли он нас. Но я не хочу, чтобы ты чувствовала разочарование.

Он опустился на колени.

– Трейси, я люблю тебя. Я не могу без тебя жить. Не хочу расставаться с тобой ни на одну минуту. Хочу всю жизнь стараться сделать тебя такой же счастливой, каким ты делаешь меня. Ты будешь моей женой?

Трейси старалась вытереть слезы, чтобы видеть его лицо, пока он говорил, и наконец сдалась – пусть текут. Она тоже опустилась на колени и обняла Карлоса.

– Да!

Она обняла его так крепко, как только могла, и расплакалась уже в его объятиях.

109

31 год от P. X.

Иерусалим, Верхний город

Ранним утром следующего дня Малх сопроводил Ионатана, сына Анны, во внутренний двор дома Каиафы. Первосвященник отдыхал, возлежа на ложе у стола, на котором лежали огурцы, помидоры, [62]62
  Так у автора. Помидоры завезли в Европу из Южной Америки в середине XVI века.


[Закрыть]лук и маслины, но не притрагивался к еде. Есть не хотелось.

– Не ожидал увидеть тебя сегодня, Ионатан бар Анна.

И показал на соседнее ложе.

– Благодарю. – Ионатан криво усмехнулся. – Боюсь, не смогу остаться надолго.

Каиафа увидел, что Ионатан тщетно пытается скрыть отчаяние. Первосвященник приподнялся на локте.

– Что привело тебя ко мне?

– От имени отца прошу тебя созвать Совет.

– Зачем?

– Солдаты.

Ионатан топтался на месте и не смел поднять глаза.

– Что – солдаты?

– Караул, который прислал префект… чтобы охранять гробницу Галилеянина.

Каиафа вскочил так резко, что едва не опрокинул стол.

– Что? – вопрос прозвучал, как удар кнута.

– Они… пришли ко мне сегодня утром. Они в панике, – неохотно ответил Ионатан.

– Что же их так испугало? – процедил Каиафа сквозь зубы.

Ему хотелось придушить шурина за эту его уклончивость.

– Пилат выделил часовых, – продолжал Ионатан.

Каиафа знал, что стандартная римская стража – это шестнадцать человек. Они стоят в карауле по четверо, сменяясь через каждые три часа.

– Они… рассказали, как сотряслась земля и они увидели…

– Что? Что увидели?

Каиафа терял терпение.

Ионатан посмотрел на него так, будто не надеялся, что ему поверят.

– Ангела. Они сказали, что в саду появился ангел, подошел к гробнице, откатил камень и… сел на него.

Каиафа онемел. Всматриваясь в Ионатана, он не увидел ни малейшего намека на то, что он шутит. Единственное, что первосвященник смог прочитать на лице шурина – страдание и последнюю степень отчаяния. Опустившись на ложе, первосвященник посмотрел на каменистую почву под ногами.

– Рим… римская стража, – только и сказал Каиафа. – Они сказали, что увидели ангела.

Он скорее почувствовал, чем увидел, как Ионатан мотает головой.

– Да. И еще они сказали, что оцепенели от страха.

Ионатан прокашлялся.

– Когда они приблизились, ангел исчез. Гробница была пуста. Остался саван, но тело исчезло. Они пошли в Храм и нашли меня, спросили, что им теперь делать. Они были в панике.

– Еще бы.

Согласно воинской дисциплине им грозила смертная казнь. И солдат казнят, если их начальство узнает об этом. Каиафа поднял голову и посмотрел на искаженное мукой лицо Ионатана.

– Ты веришь в то, что они рассказали?

– Я саддукей, – мрачно усмехнулся Ионатан. – Мы не верим рассказам об ангелах.

– Конечно, не верим, – подтвердил Каиафа.

– Но надо что-то делать.

– Да. Ты, конечно, уже советовался с отцом. Что он сказал?

Ионатан хотел было что-то произнести, но передумал.

– Он напомнил мне, что ты – первосвященник Израиля.

Ионатан прятал взгляд.

– Хм. – Каиафе больше нечего было сказать.

Он поднялся, сделал несколько шагов и замер. Ионатан ждал ответа. Сердце Каиафы билось все быстрее, голова закружилась, и он испугался, что может упасть. Если бы у него было время, чтобы подумать. Слишком много событий. Слишком многое надо принять во внимание. А сейчас ему трудно собраться с мыслями.

Наконец первосвященник покачал головой и дал знак Малху, стоявшему неподалеку и изумленно внимавшему речам Ионатана.

– Оповести писцов, пусть созывают Совет. В шестом часу.