Текст книги "Поцелуй шипов (ЛП)"
Автор книги: Беттина Белитц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 44 страниц)
– Не то, чтобы я совсем больше не потел. Это ... ах, посмотри сама, – сказал Тильманн неохотно. В то время как моё тело, всё полностью, медленно покрылось слоем влажности, я, задержав дыхание, наблюдала, как на груди и спине Тильманна, в отдельных, находящихся далеко друг от друга пунктах, проталкивались через поры капельки, с булавочную головку, а потом, как слёзы скатывались вниз.
– Твоё тело плачет, – сказала я тихо. – Выглядит так, будто оно плачет. – Тильманн оторвал свои тёмные глаза от камней и посмотрел на меня. Я поняла, что они хотели дать мне понять. Они сами, больше не могли плакать. Я никогда не видела, чтобы он плакал, ни разу. Я лицезрела, когда он был агрессивным, сердитым, разгневанным и дурачащимся, но никогда не видела его плачущим. Последствие, доставшееся ему от Тессы или же типичная форма преувеличенной мужественности?
Я подобрала одну из блестящих капелек указательным пальцем и поднесла к языку. На вкус, она была солёной и пряной, совершенно нормальный, неброский вкус мужского пота. Тильманн протянул руку в сторону, открывая полог.
– Ты всё равно не держишь рот на замке.
Влажный воздух снаружи стал словно подарком. Я закрыла глаза и насладилась прохладой на мокрой коже, прежде чем, отползла на старое место, двигаясь спиной назад, чтобы Тильманн не смог таращить глаза на мой голый зад.
– Что сказал доктор Занд? Он смог поставить диагноз? – спросила я трезво, снова обматывая полотенце вокруг живота.
– Да.
Поражённо, я подняла взгляд. Этого, я не ожидала.
– Да? Ну говори уже, что он выяснил?
– Дефицит серотонина. Ну, что значит дефицит... – Складки в уголках губ Тильманна углубились, движение лица, которое я обнаружила только после его встречи с Тессой. Оно показывало, что он, в своём нежном возрасте, пережил больше, чем большинство других подростков. – Вероятно, я практически вообще больше, не произвожу никакого серотонина. Ты знаешь, для чего он нужен?
Я кивнула. Да, мы изучали это по биологии. Один из бывших курсов господина Шютц, в этот раз по теме: зимняя депрессия и ненасытный голод к шоколаду. Серотонин играет роль в разных процессах в теле, которые необходимы для душевного равновесия. Тёмный шоколад приводит в действие выброс серотонина.
– Действительно, вообще никакого серотонина? – спросила я с неловкостью. На что намекал здесь Тильманн, звучало не только драматично, но и опасно.
– Чтобы выяснить это, нужно провести долговременные исследования и заглянуть в мой мозг. Потому что непосредственно там, происходят выбросы. Во всяком случае, в крови и моче, его, криминально малое количество. Доктор Занд сказал, что из этого следует моя бессонница и ещё ... другие вещи. – Маленькая пауза перед «другие вещи», подтолкнула мой дух исследователя. Я должна узнать об этих других вещах.
– Какие другие вещи?
Тильманн ничего не ответил. Постоянный низкий уровень серотонина мог вызывать депрессии, это я знала, но действия сигнальных молекул, настолько сложны, что только из этой взаимосвязи, невозможно сделать надёжные выводы, о состояние здоровья Тильманна. Во всяком случае, мне не казалось, что он в сильной депрессии; для этого, он слишком активен и энергичен.
– Существуют варианты лечения?
– Антидепрессанты. Я сразу же отказался. Их, я не хочу.
Снаружи, как в подтверждение, начался проливной дождь. Успокаивающий, равномерный стук по крыше. Тильманн снова опустил полог на землю, и мы опять, погрузились в ночную черноту Инипи, освящённую только мягким отсветом раскаленных камней. Понадобилось какое-то время, прежде чем контуры Тильманна, появился за ними, как красноватый силуэт, дух возникший из темноты. Когда он повернул голову, его глаза оставили огненные дорожки в темноте.
– Но если медикаменты тебе помогут ...
– Лучше больше не спать, чем стать приторможенным.
– От антидепрессантов не становишься приторможенным. – Это, в свою очередь, я знала от папы. Современные антидепрессанты облегчали симптомы, не делая зависимым или вызывая слишком тяжёлые побочные эффекты.
– Но они во мне что-то изменят, не так ли? Что-то произойдёт. В противном случае, они бы не действовали. Я хочу оставаться таким, как сейчас, даже если это сложно. Я должен остаться таким, по крайней мере, ещё некоторое время, пока не разделаемся с этим делом.
Пока не разделаемся с этим делом. Не со списком с покупками, а с убийством. Да, произойдёт убийство. Оно должно произойти.
В рассеянном молчании, мы оставались сидеть, пока у меня от жара не закружилась голова. Пот бежал крошечными слезинками по шрамам Тильманна. Даже полотенце я положила рядом, потому что каждый сантиметр моей кожи жаждал воздуха. Чтобы не повалится на бок, я направила взгляд на матовый свет, исходящих от камней. Из-за ряби от жары, казалось, они меняли свою величину и дышали, будто живые ... Сейчас, они покатятся на меня, как во время землетрясения ... Я как раз хотела попросить Тильманна открыть люк, как вдруг, его голос, проплыл сквозь темноту, такой осязаемый и пластичный, как будто можно отделить его от воздуха и положить себе на язык.
– Что ты видела, когда мы танцевали, впав в транс? Ты ещё помнишь? Что ты видела, прежде чем заснула?
О да, я помнила. Эту холодную, туманную ночь в Гамбурге, когда мы танцевали в полной тишине. Музыка в наших ушах, слышна только для нас, чтобы удерживать на расстояние сон. В это время, Пауль по соседству, ничего не подозревая, заправлялся сновидениями, которые Францёз высосет у него. Вряд ли есть что-то другое, что так сильно привязало меня к Тильманну, как эти, погружённые в мечты, часы. Если бы я была художником, то уже давно попыталась бы изобразить моё видение на холсте. Было ли это видением? Или галлюцинацией?
Когда я начала рассказывать, медленно и с пересохшим языком, который лишь неохотно складывал звуки, моё дыхание струилось через горло, палящее, как пустынный ветер.
– В комнате, вдруг больше не стало стен ... Я почувствовала это раньше, но сначала не видела, потому что глаза оставались закрытыми, но, когда заметила, что меня тянет в сон, я их открыла и увидела тебя. Мы больше не находились в нашей комнате в Гамбурге, а в своего рода пустыне, перед костром. Танцевали вокруг, а потом ты сунул в него ветку, и посыпались искры ... – Я разочарованно замолчала. Первоклассник смог бы лучше описать, что произошло, когда я, охваченная слащавым желанием смерти и парализующим голодом сна, сползла вдоль батареи. Моим словам не хватало магии, которую я в тот миг испытала.
Но Тильманн вовсе не хотел знать подробности. Он больше не задал вопросов. Его разум переработал и запомнил моё описание и находился уже на три станции дальше. «Что же ты планируешь?», спросила я про себя. «О чём думаешь? Почему спросил об этом, какая твоя цель?»
Говорить я больше не могла. Хотя и почувствовала облегчение из-за того, что головная боль отпустила меня, из своей безжалостной мучительной хватки, но через несколько секунд, я свалюсь вперёд на камни, так что много от этого не буду иметь. Если они вперёд, сами не забьют меня до смерти ...
Наконец-то Тильманн открыл полог. Как маленький ребёнок, я поползла в сторону спасительного выхода. Тильманну пришлось поддержать меня, когда я встала на ноги. С благодарностью, я откинула голову назад и открыла рот, ловя капли дождя. Всё кружилось, словно мягко парило в воздухе. Если я сейчас упаду, это будет не так плохо. Листва, под моими ногами, смягчит удар, а холод почвы освежит. Но притяжение, помогло мне удержать равновесие. Я осталась стоять.
От наших тел, под проливным дождём, исходил пар. Переплетающимися кругами, туман поднимался от кожи, к верхушкам деревьев и смешивался там с низко висящими облаками. Природа заключила нас в свои объятья. Задумчиво, мы смотрели на пенящейся ручей, которой из-за водных масс этого лета, превратился в сердитое, покрытое воронками, адское жерло. Как в мою первую встречу с Колином, во время грозы. Воспоминания ... Этот лес хранил слишком много воспоминаний. И не одним из них, я больше не смогу насладится. Но всеобъемлющее головокружение, не только облегчило боль в моих висках, но также, на некоторое время, забрало душевную.
– Я видел тоже самое, Эли. У меня было тоже видение, – сказал Тильманн тихо, когда всё закончилось, и мы начали дрожать.
– Я знаю, – ответила я беззвучно. Я знала об этом всё это время.
– Мы сделаем это, не имеет значение, чего хотят Джианна и Пауль. Мы сделаем это, так ведь?
Он вовсе не спрашивал, поэтому моего ответа не требовалось. Наше решение находилось очень далеко от любого разумного обсуждения. Оно больше ничего общего не имело с жизнью других людей, и было непоколебимым.
Тесса нанесла, нам обоим, ущерб. Другие, никогда не смогут себе представить, насколько он большой. Нам нужно спасать свою жизнь. Принятое вчера решение Джианны и Пауля, это такое решение, которое на следующее утро, охотно называют причудой и быстро снова его отвергают, хотя ещё вечером, оно казалось увлекательным и волнующим и возможно даже немного сумасшедшим.
Для Тильманна и меня, всё выглядело иначе. Тильманн боролся за то, чтобы ненавидеть Тессу. А я, чтобы могла любить Колина. Без этой борьбы, мы больше не сможем любить самих себя.
Дороги назад нет
Когда я проснулась, вокруг меня царил всё пожирающий мрак, который можно было встретить только в отдаление от деревень и городов, на дикой природе, и я потеряла всякое чувство времени. Возможно, кто-то заметил моё отсутствие, спрашивал себя, где я пропала. Однако, эта мысль осталась мимолётной и ничего во мне не тронула, слишком привлекательной была эта вялость, когда разум и тело неожиданно мирно соединились друг с другом. Я чувствовала себя совершенной, поэтому хотела сохранить это состояние, как можно дольше. Ведь оно появлялось очень редко.
После того, как дождь остудил нас, Тильманн и я, заползли назад, под защищающий навес парилки, где от камней ещё исходило достаточно тепла. Головокружение улетучилось, но его последствия, заставили нас обоих, в одно и тоже время начать зевать.
– Думаю, я устал, – сказал удивлённо Тильманн. – По-настоящему устал. Готов завалиться в постель. – Да, он выглядел, по меньшей мере, также устало, как чувствовала себя я. Его рот открылся ещё раз, и прежде, чем я увидела, как в темноте сверкнули его острые, хищные зубы, зевнула вслед за ним. Мы зевали так, будто пытались переплюнуть один другого. Было бы глупо, не воспользоваться этим состоянием. Наши вещи, в любом случае, промокли под проливным дождём до нитки, потому что мы забыли положить их в палатку, прежде, чем зашли в неё. Только полотенца остались сухими. Мы оставили их лежать рядом с камнями, где жар, сразу же вытянул наш пот из толстой, махровой ткани.
– Я не хочу сейчас возвращаться. Тем более, только с одним полотенцем вокруг талии, – пояснила я, что остаюсь с ним. Но Тильманн выкопал старый, зелёный, армейский спальный мешок из заднего угла парильни и разложил его рядом с камнями. Мешок был довольно больших размеров, но всё же, не настолько большой, что в него можно было бы лечь вдвоём, на уместном расстояние для платонических друзей. Второго спального мешка не имелось. Посапывая, я стояла на коленях в шалаше и смотрела на то, как Тильманн открывает замок-молнию и залезает под греющие волокна. Это был невероятно уродливый, спальный мешок, но самое божественное ложе, которое я могла себе представить в этот момент. И так как Тильманн, не закрыл замок-молнию или даже попытался отослать меня домой, я отказалась от размышлений на тему об уместной дистанции и дрожа, залезла рядом с ним во внутрь. Наши руки коснулись друг друга, когда мы, в одно и тоже время, схватились за замок. Я предоставила Тильманну возможность застегнуть его.
То, что мы здесь делали, было якобы лучшим способом, чтобы не замёрзнуть. Об этом я читала в одном из журналов, рассказывающих о выживании, которые папа любил просматривать, во время наших негостеприимных отпусков на дальнем севере. Нужно лечь вдвоём в спальный мешок. Голыми. Я всегда представляла себе, что это очень романтично. Всё же, я была рада, что обмоталась полотенцем, прежде чем потерплю неудачу, втиснусь рядом с Тильманном в этот шуршащий презерватив для всего тела, не прикоснувшись к нему. Для этого, мы были недостаточно тощими. Я решила, по необходимости, занять позицию ложек. С тихим рычанием, которое я истолковала как чувство удовлетворения, Тильманн обнял своей левой рукой мои плечи. Я чувствовала себя великолепно упакованной, так прекрасно, что осмелилась прижать мои ледяные ступни, к его тёплым голеням. Веки отяжелели, словно свинец. Мягкое покалывание кожи на голове подсказало, что волосы начали высыхать.
– Хммм, – вздохнула я, сама, не желая этого, и в тоже момент начала молиться, чтобы Тильманну это «хммм», не попало не в то горло. Это не приглашающее «хммм» и тем более не сладострастное, а «сейчас я засну хммм». Мне вряд ли нравится что-то больше, чем уверенность, что в следующие секунды я впаду в сон. Расслабляющий сон, а не беспокойное ворочание, во время которого, всё ещё образовывалось достаточно мыслей, чтобы сделать отдых обманчивым. Нет, сейчас я буду спать, как ребёнок. Надеюсь Тильманн тоже. Ему сон нужен намного более срочно, чем мне.
– Извини, – пробормотал он, спустя несколько вдохов. Я уже настолько вырубилась, что мне понадобилось несколько попыток, чтобы ответить. Снова и снова, слова ускользали, когда я хотела ухватиться за них. В какой-то момент, мой язык послушался.
– Не страшно, – сказал я заплетающимся языком. Я очень даже хорошо заметила небольшую выпуклость, которая со своенравным натиском, прижималась к моей заднице, но не придала ей слишком большого значения. Как сказал Колин летом? «Позиция ложек. Опасные ключевые сигналы.»
Внезапно я подумала, что чувствую его рядом с нами. Он смотрел, как мы спим, прижавшись друг к другу, очень интимно. Ему нравилось то, что он видел. Позволил нам это, без ревности и неприязни, потому что никто не знал лучше, чем он, что только его, я ... только его ... Прежде, чем смогла закончить мысль, я заснула.
Теперь, прохлада ночи, высвободила моё сознание из снов. Плечо и шея находились на открытом воздухе. Ранее, Тильманн не до конца закрыл замок-молнию. Как в замедленной съёмке, я подняла руку, протянула её назад и закрыла его. Мне ни в коем случае, нельзя вспугнуть Тильманна, для этого, его сон, слишком драгоценен. Но мне удалось закрыть спальный мешок настолько, что выглядывали лишь только наши головы. Больше всего, мне хотелось заползти в него полностью, потому что волосы всё ещё влажные, но это действительно может привести к монументальным недоразумениям.
Так что я оставалась тихо лежать и прислушивалась к тому, что рассказывает мне лес. Это не первая ночь, которую я провожу на открытом воздухе, а также не первая ночь с Тильманном. Вздыхая, я вспомнила наше бегство от Колина, когда мы наблюдали за его хищением у быков Хека, в долине Гренцбаха. Тогда ещё Тильманн страдал астмой. Я чуть не сошла с ума, когда у него, после головокружительного падения в прорость, начался приступ, а мы никак не могли найти ингаляционный препарат. Некоторое время спустя, мы поняли, что безнадёжно заблудились и только на рассвете, смогли найти дорогу назад. Наше первое совместное приключение.
Потом ещё ночь с Колином, которую мы провели рядом с его лесным детским садом. До этого во сне, он позволил мне пережить его воспоминания. Воспоминания о метаморфозе с Тессой. Вне себя от ужаса, боли и страха, я побежала в лес, искала его. И нашла на поляне, где он, с раздражающим хладнокровием, строил защитный забор, с поясом для инструментов вокруг талии и гвоздями во рту. Боб, мастер-строитель, подумала я и приглушённо захихикала. В конце концов, пришёл волк и позволил нам обоим, отведать свои мечты, чтобы Колин смог меня согреть ...
Волка больше не было в живых, беспричинно застрелен прошлой зимой. Они просто прикончили его. Моя слюна была горькой на вкус, когда я сглотнула, чтобы подавить слёзы. Поток воспоминаний, скопившийся во мне, накрыл меня, но я выдержала, взирая на него. Пытаясь, несмотря на это бремя, дышать дальше. Так как неожиданное, согревающее единение с моим лучшим другом, гарантировало, что я смогу справиться с мыслю, что у меня есть только лишь эти воспоминания. Дороги назад нет. Никогда больше не будет так, как было в начале.
Лес не потерял своей магии, вовсе нет. Я ощущала его так интенсивно, как уже давно не ощущала – крики соф, треск в подлеске, когда мимо нас проходила дичь, журчание ручья, шёпот ветра в верхушках елей и осторожное, колеблющееся чириканье первых сверчков. Сверчки уже чирикали, а я не смогла насладиться ни одним летним днём. Когда солнце однажды показывалось и побеждало облака, чаще всего, головная боль прогоняла меня из сада. Но теперь, уже начало июля, и я чувствую себя, как в моих постоянно возвращающихся снах. Я пропустила лето. Я в какой-то момент просыпаюсь, а оно уже почти закончилось, и я спрашиваю себя, как мне справиться с этой потерей. Да, как мне справиться с потерей лета? Как мне вынести представление о том, что все эти воспоминания, останутся воспоминаниями, не смогут больше возродиться. Как я смогу когда-нибудь думать о них, без грусти и меланхолии?
Я должна распрощаться с ними. Мы не будем ждать лета, а поедим ему навстречу. Избавимся от старого багажа. Но также и от того, что я люблю. В то время, как слёзы скатывались по носу и просачивались в спальный мешок, я ещё раз вернулась в мыслях назад, к дому Колина, без паутины, которая протягивается от дерева к дереву, без сладострастного танца Тессы в сумерках, без рвов, которые Колин выкопал в тяжёлой земле, чтобы держать её на расстояние. Я чувствовала бархатистое, тёмно-красное одеяло под моими пальцами, на котором в первый раз положила голову на его прохладное плечо, заснув рядом с ним. Заскользила глазами по поразительно современному, кухонному оборудованию, почувствовала потрескивающий огонь в камине на своей спине. Наслаждалась видом кошек, которые так любили устраиваться вокруг Колина, когда тот медитировал. Я снова сидела на закрытой крышке унитаза, в то время как он, в своей дизайнерской ванной комнате, обрабатывал мои раны. Сидела вместе с ним на старой, деревянной скамье под крышей и смотрела на летучих мышей, кружащих над нами в темноте.
Дом Колина у нас отобрали.
«Я больше не могу здесь оставаться», написал он. Единственное предложение в его письме, в котором я заметила человеческую эмоцию. Я не могу. Это не означало «я не хочу», он имел в виду именно то, что написал. Он не мог. У него больше нет крыши над головой. Я не знала, что именно происходит в этом доме в лесу, но, наверное, это призраки, на которых невозможно ни смотреть, ни слушать, ни чувствовать запах. Стены вобрали в себя то, что случилось. Колин и я, никогда больше не сможем войти в них, не думая при этом о Тессе. Но также возможно, что дом оккупировали насекомые, пауки и тараканы, и это зрелище только ставит под угрозу прекрасные воспоминания.
Я прикусила язык, чтобы не всхлипнуть, когда поняла, что всё серьёзно. Я больше никогда не войду в этот дом. Колин там больше никогда не будет жить. Он продаст его. Сегодня утром, я прочитала в газете объявление о продажи недвижимости, чьё описание, точно подходило к этому дому. Скорее всего, его никто не захочет купить. Он развалиться, а природа завоюет назад руины. Там, на этом заколдованном месте, Тесса победила.
Но когда мы наконец-то избавимся от неё, то сможем начать заново, где-нибудь в другом месте, ни в этом лесу, возможно в каком-нибудь городе. Я не представляла, где это будет, но страна достаточно большая, мы найдём место, где наконец сможем спокойно вздохнуть.
Ещё я не думала о том, чтобы искать такое место. Пока, передо мной, лежали две задачи, одна важнее другой. Но уверенность в том, что Тильманн и я вступим в эту войну вместе, была самым мощным оружием, которое я могла получить.
– Прощай, я тебя люблю, – прошептала я, имея в виду не Колина, а его дом, лес, наше лето, счастье, которое я нашла и потеряла здесь, спящего человека рядом со мной, а также, немного, и саму себя.
Только без мамы
– Ларс, нет, стой, нет! Ты ещё здесь? Ларс!! Вот дерьмо!
Я грохнула телефон на стол и провела рукой по волосам, чтобы наконец начать ясно мыслить, но меня сотряс новый залп чихоты, так что сопли распылились по всему экрану компьютера. Для других людей, насморк – это только насморк, который можно устранить с помощью назального спрея. Для меня, Елизаветы Штурм, одна из самых ужасных болезней, так как я не переношу назальных спреев. Но из-за того, что не могу думать с забитым носом, я всё же использовала его, и была наказана барабанными, похожими на перестрелку атаками чихоты. От неё у меня начинали болеть мускулы лица и живота. Другие смеялись, когда я десять-пятнадцать раз подряд, публично взрывалась, но я из-за этого страдала.
Я подождала, пока приступ прекратится и как смогла, вытерла опухший нос промокшей салфеткой. Высморкаться не получится, это вызовет новый приступ. Значит вот что получилось из нашего принятия индейской сауны в ночи на открытом воздухе. Сильная простуда.
Хрипя, я взяла мобильный в руки. Мне нужно отозвать Ларса назад. В этот раз, это он положил трубку, не я. Он находился уже в пути! Ларс действительно хочет приехать к нам, посреди ночи. Он, как раз, пробирается через движение автомобилей большого города Гамбурга и скоро достигнет автобана. Такого как Ларс, не волнуют часы посещений. Он позвонит к нам, семье Штурм, и в три часа ночи и будет ожидать, что все ждут его команды. Я должна образумить его. Но он игнорирует мои звонки. Не берёт трубку, также как я, несколькими днями ранее.
Только что, я сняла трубку только потому, что прорвался старый автоматизм. Когда я ещё дружила с Николь и Дженни, мы часто договаривались о встрече в чате, а наши мобильные, всегда лежали наготове рядом с компьютером, чтобы обговорить тонкости. По старой привычке, я нажала на зелёную трубку, не проверив номера на дисплее. Хотя я вовсе не зависала в чате, а углубилась в сайт, информирующий о дефиците серотонина. Сразу же, мне в глаза бросилось предложение, которое уже сейчас лежало камнем в животе: «Дефицит серотонина, повышает действие кокаина, как позитивный усилитель.» А на другом сайте я прочитала: «Дефицит серотонина в экстремальных случаях, может даже привести к желанию, потреблять кокаин.» Я считала эту тезу не слишком научной. Как кто-то должен испытывать желание принимать кокаин, если он ничего не подозревает об этом эффекте? Это желание, может возникнуть лишь тогда, когда затронутое лицо, уже в любом случае один раз, извлекло выгоду из действия кокаина. Как Тильманн. Он втянул кокаин, чтобы не заснуть, когда мы хотели заснять Францёза на камеру. Он знал, как тот действует. Утверждал, что одного раза недостаточно, чтобы стать зависимым. Я поверила ему. Но тогда, мы оба, ещё не знали, что он страдает от хронического дефицита серотонина. Мне нужно будет приглядывать за ним.
Но теперь, более срочно, нужно сделать кое-что другое. Ларсу я не смогла дозвониться, даже после пятой попытке, он показывает своё упрямство. Так что, остаётся только, перенести выезд на более ранний срок. Я чувствовала себя, с головы до ног, ужасно и на самом деле не в состояние, сидеть в течение долгих часов в машине. У меня температура, болит горло, я кашляю, как паршивый пёс, и прежде всего у меня насморк. Но желание Ларса выяснить, о какой битве я говорила, пугало меня. Нам нужно бежать, прежде чем он прибудет сюда. Мои исследования, всё равно, снова застряли на отели, расположенном на пляже, который почти заставил, забыть меня о насморке. Он казался таким местом, где можно излечить даже самые большие проблемы и самые худшие разочарования. Белые лежанки, под дарящими тень соснами, яйцевидный бассейн, с фонтанами и золотыми плитками на дне. На заднем плане море ... Везде цветы ... Чем быстрее мы покончим с нашими обязательствами, тем быстрее я смогу насладиться всем этим. Простуда, сделала моё желание отдохнуть, только ещё более актуальным. А также гнев, который возрастал всегда, когда я находила причину. К сожалению эти причины становились всё более ничтожными.
Решительно, я набрала номер Тильманна. Что-то хорошее, в его дефиците серотонина, всё-таки есть. Он почти никогда не спит, поэтому, используя свою типичную хитрость, уговорил доктора Занд, дать ему заключение, в котором тот советовал отправиться Тильманну на несколько недель на юг, вверить себя солнцу, так как свет и тепло, имеют якобы благоприятное воздействие на выброс серотонина. Мои исследование даже подтвердили это. Хотя лампа дневного света имела бы похожий эффект, но с помощью этого заключения, Тильманн смог отвоевать у отца разрешение, поехать с нами в Италию. В отпуск, как он утверждал. Господин Шютц согласился, потому что думал, что мама будет нас сопровождать. К сожалению, мама тоже так думала. По крайней мере, господин Шютц не считал, что тоже обязан паковать свои чемоданчики, но это меня вряд ли утешит. Кто утверждал, что Колин манипулировал мамой ... Чего бы они там не обсуждали, во время осмотра сада, мама, как и прежде, не разрешала ехать нам в Италию одним.
Однако, у нас осталось несколько дней, чтобы уговорить её, потому что Джианна хотела съездить ещё раз в Гамбург, чтобы забрать кое-какие документы из редакции и ликвидировать свою квартиру. Вчера уже приехал грузовик для перевозки мебели и привёз вещи Пауля, которые мы, общими силами, снесли в подвал и хорошо рассортировали. По возможности незаметно, разделив их на две части: одна очень маленькая, которая отправиться с нами в поездку, и другая, которая нам пока что не понадобиться. К маленькой части принадлежало также содержимое аптечного шкафа Пауля. Мне, до того момента было не ясно, что клептомания тоже причислялась к последствиям атаки. Ящики прятали не только те снотворные и успокоительные средства, которые после того, как Колин похитил у меня воспоминания, были полезны, но кроме того, высоко дозированные антибиотики, одноразовые шприцы, хирургические инструменты, растворы для капельницы со всевозможным жизни-спасительным содержимым, мобильная капельница, включая трубки, самостоятельно растворяющиеся нитки плюс стерильные иглы. В общем, хорошо оборудованный чемоданчик врача, такой, о котором Пауль всегда мечтал в свои молодые годы.
Джианна и я, прямо-таки не могли оторваться от содержимого ящиков. Пауль поручил нам упаковать его в две кожаные сумки, которые он сунул нам в руки.
– Что он хочет делать с этими вещами? – спросила я обеспокоенно. – У меня появляется не хорошее предчувствие, когда я думаю о том, чтобы взять всё это с собой. – Я думала о Тильманне, а не о подозрительном, таможенном чиновнике. Кто знал, при его безграничной любви к экспериментам, использует ли он и их каким-нибудь образом?
– Колин сказал, что Пауль должен быть ко всему готов, – выложила Джианна правду, после долгого молчания.
– Колин? Вы ещё разговаривали с ним? – Я вдруг почувствовала себя словно ребёнок, которому ничего не рассказывали. Мне он не сказал даже пока, но с Джианной и Паулем говорил об Италии. Хотя почти их не знал.
– Ничего важного, – сказала Джианна пренебрежительно, потому что точно чувствовала, что мне не понравилось то, что я узнала. – На самом деле, он лишь хотел подчеркнуть, чтобы мы, ни в коем случае, не отпускали Тильманна и тебя одних.
Прекрасно, думала я злобно, когда с текущим носом ожидала, что Тильманн наконец подойдёт к телефону и возьмёт трубку. Тогда вы вряд ли сейчас сорвёте мне план. Договор, по поводу своей квартиры, Джианна сможет расторгнуть и в письменном виде, а вещи в редакции, вероятно ничего не стоят.
– Что тебе? Я как раз ем гамбургер, – ответил Тильманн чавкая.
– Тогда ешь быстрее. Мы уезжаем сегодня ночью. Кое-что случилось. Пакуй свои вещи и приезжай сюда, но пожалуйста веди себя тихо. Жди возле Вольво. Ни в коем случае не звони!
– Что случилось? Кроме того, ты точно знаешь, что я ненавижу, когда ты ...
– Тильманн, я ложу трубку, у меня приступ чихоты. Приезжай сюда, не то мы уедем без тебя.
После нашей ночёвки в лесу, я больше не встречалась с Тильманном. Он уговорил своего отца, на короткую поездку на выходные в Голландию, с целью, выпросить у того разрешение поехать в отпуск в Италию. Но я знала, что можно положиться на его любопытство. Он приедет.
Я не соврала. Новый приступ был ещё сильнее, чем всё, что мне доводилось выносить при насморке. После того, как я чихнула семь раз подряд, я, тяжело дыша, опустилась на кровать. Не нужно было использовать назальный спрей. Когда я наконец это пойму.
Теперь мои носовые полости, хотя и свободны, но из ноздрей постоянно сочится водянистая, прозрачная слизь, из-за чего кожа зудит хуже, чем любой укус насекомого. Я должна применить мой омерзительный метод, чтобы держать зуд под контролем. Буду при этом, лишь незначительно, отличатся от Францёза во время его голодного угара. Я позволила соплям вытечь, но потом, поочерёдно, то втягивала их в себя, то снова выдыхала. Я стала слизистым монстром. А теперь слизистый монстр, должен паковать свой чемодан.
Липкими пальцами, я вытаскивала одежду из шкафа, совершенно не в состоянии решить, что мне понадобиться для убийственного отпуска в южной Италии. Будут ли вечера прохладными? Скорее всего. Я представляла себе дом Джианны в горах, а в горах вечером, температура всегда понижается. Поэтому джинсы и флисовые пуловеры и кофты с капюшоном. Короткие джинсы. Юбки. Топики. Купальник? Купальник на всякий случай, может быть, мы сможем предпринять поездку к морю. Халат. Полотенца. Спальное бельё, Джианна сказала, что нам понадобиться также спальное бельё. В коттедже нет спального белья. Недолго думая, я сняла заражённый вирусом пододеяльник с одеяла, потому что свежее бельё, хранилось в стенном шкафу, рядом с маминой спальней, а я, не в коем случае, не хотела обращать её внимание на себя. Что теперь? Книги? Диски? Нам нужна музыка. МР3-плеер, диски для машины, аспирин, блокнот, деньги – много денег, может быть Маров можно подкупить, банковская карточка, лосьон для загара, гель для душа, зубная щётка, пижама, прочная обувь, сандалии, шлёпанцы, ботинки ... Я бегала на цыпочках, между ванной и спальней, туда-сюда, вздрагивая от приступов чихоты и вся в слюнях, как маленький ребёнок. В конце концов, я так измучилась, что уже не могла продолжать и понадеялась, что подумала обо всём.
