Текст книги "Поцелуй шипов (ЛП)"
Автор книги: Беттина Белитц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 44 страниц)
Каносское унижение
Я заставила себя, по крайней мере, посмотреть коротко на моё туловище и ноги – всё расплывчато, как будто я сильно близорука – чтобы проверить, достаточно ли презентабельна (да достаточно, на мне была одета короткая, скромная, полосатая пижама, которая принадлежала не мне), прежде чем нерешительно постучать в дверь чердака. Изнутри не послышалось никакого звука. Я постучала немного громче, готовая развернуться и уйти, если раздастся протест. Но я не услышала ни протеста, ни приглашения войти.
Хотя мне хотелось уклонится от того, что я сейчас увижу, я открыла дверь и неловко вошла в комнату. Сначала я лишь поверхностно переводила взгляд с одной вещи на другую и этой быстрой проверки было достаточно, чтобы понять, что кто-то основательно здесь убрался. Одежда Тильманна была вновь сложена в шкаф, пол помыт, мусор убран, постельное бельё постирано. Балконная дверь открыта; лёгкий ветерок прикоснулся к моим голым лодыжкам, больше уже не такой тёплый и ласковый, как во время недель с Анжело.
Тильманн сидел прямо на своей кровати, тарелка с макаронами между ног, а его когда-то такой пламенный взгляд, в ожидание направлен на меня, в то время как он с заметным аппетитом ел. Я настроила мои глаза немного резче.
Также неряшливость в его внешнем виде исчезла. Волосы были всё ещё лохматыми, но очевидно он их помыл. Он пах так же хорошо, как и раньше, хотя был всё ещё слишком бледным, а лицо слишком худым. Он выглядел как кто-то, кто как раз возвращается к жизни, а не как кто-то, кто всеми силами пытается её покинуть. Он тоже разглядывал меня, и это меня так смутило, что я отвернулась.
– Вот это да, – в конце концов отметил он с полным ртом. – Ты выглядишь по-настоящему дерьмово. – Как правило, я избила бы его, его же собственной подушкой или дала словесный отпор, но его легкомысленное замечание глубоко меня ранило. Давление в области глаз говорило о том, что я вряд ли смогу избежать слёз, если тут же не изменю курс. Скорее всего он даже не преувеличил, а говорил правду. Это ведь его любимая игра: говорить правду, безжалостно и прямо.
– Это не совсем то, что я хотела услышать, – пробормотала я и развернулась, чтобы сбежать.
– Эй, Эли, постой, я только пытался разрядить немного обстановку простым замечанием, только и всего. Не паникуй!
– С каких пор ты придаёшь большое значение разряжению обстановке? – парировала я в нашем добром, старом стиле вести дискуссию, благодарная за то, что он готов снять напряжение. По крайней мере это было что-то новенькое.
– Ну, со временем учишься. Всё-таки тебе следует меньше реветь и поберечь свои глаза.
Вздыхая, я снова повернулась и сдвинула вторую кровать в его сторону, чтобы можно было сесть напротив, в то время как он выскребал свою тарелку.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила я его виновато.
– Бывало и лучше.
Я с трудом сглотнула, прежде чем начала говорить, и уже сейчас знала, что ни одно моё предложение не выразит того, что я имею ввиду. Но я должна попытаться. В любом случае у меня было мало что сказать. Это и есть самое фатальное в настоящих извинениях. Они слишком короткие.
– Тильманн, мне так жаль, по-настоящему жаль, что ты из-за меня ... из-за меня стал наркоманом, потому что я забыла тебя и больше не заботилась, но я ... я ... – Нет. Здесь нечего объяснять. Он всё равно не сможет понять, и это хорошо. Только дураки поймут.
Тильманн перестал жевать и опустил ложку, в то время, как его брови сошлись на переносице, а выражение лица становилась всё более скептичным.
– Что? Ты думаешь, я начал принимать наркотики, потому что ты меня забыла? – Я кивнула. Он брюзгливо рассмеялся и снова склонился над своей тарелкой, чтобы наколоть на вилку последние три лапшины.
– Не. Ты мне нравишься, но я всё же смог бы это пережить.
– Да, смог бы? – спросила я слегка задетая, моя первая, спонтанная реакция в этом разговоре, и она мне совсем не нравилась. Я и в правду здесь не та, кому стоило предъявлять претензии.
– Да, смог бы, не думаю, что буду когда-либо принимать наркотики из-за чего-то подобного. Это ничего не даст. Ты не можешь заставить другого любить тебя. Тем боле с помощью наркотиков.
– Но тогда почему? Просто так?
Тильманн поставил тарелку на прикроватную тумбочку и подавил отрыжку. Он коротко встряхнулся.
– Ба. Мой желудок всё ещё протестует. Эли, подумай ... Я снимал тебя на камеру, не так ли? Ты больше этого не помнишь?
– Припоминаю что-то в этом роде. – Он снимал меня без разрешения, что до сих пор беспокоило меня, когда я об этом вспоминала, потому что он шпионил за мной, хотя это ни к чему не привело, так как результат был ничтожным. Он даже снял меня вместе с Анжело. – С Анжело, – повторила я собственные мысли шёпотом. Он преследовал нас, как частный следователь, с видеокамерой ... чтобы снять меня и сильно опасного Мара...
– Вижу, постепенно в твой котелок снова возвращается движение, – прокомментировал Тильманн. – Я принимал их, чтобы защититься от него, чтобы он не заметил меня и не раскусил. А так как мне приходилось снимать вас довольно часто, чтобы собрать хороший материал, мне приходилось также довольно часто что-нибудь принимать. Что же, так чаще всего и появляется зависимость.
– И ты даже не собрал хорошего материала! – страдальчески воскликнула я. – Ты совершенно напрасно бросился в этот омут! – Я считала его действия невероятными, а ещё более невероятным то, что другие молча это допустили. – Кроме того, я всё равно виновата ... только это другой вариант вины.
– Эй, ты ведь не засовывала мне эти штуки под язык, не так ли? Более того, это были хорошие кадры, ты даже не знаешь насколько хорошие ... Только ты этого больше не осознавала, когда мы тебе показали. Если ты посмотришь монтаж сейчас, то испугаешься саму себя, поверь мне. Я его не выбросил, он ещё здесь. Хочешь ...?
Я поспешно покачала головой.
– Лучше не надо. – Я и так достаточно себя боялась, этот страх перекрывало ещё только моё отвращение к себе. – Всё же это не принесло никакой пользы. Всё было напрасно! – Теперь мне всё-таки не удалось сдержать слёзы.
Тильманн пожал плечами.
– Метод проб и ошибок. Иногда срабатывает, иногда нет. Думаю, он в любом случае заметил меня и только потому ничего не предпринял, что знал, ты выберешь его.
И потому, что действия Тильманна были ему на руку, подумала я с горечью. С помощью этого фильма Тильманн, Пауль и Джианна помогли ему. Злыми стали другие, не желающие, чтобы я стала счастливой. А на самом деле Тильманн испортил своё здоровье, чтобы пробудить меня.
– Я никогда не смогу загладить вину, – сказала я, что закрепилось в моей голове, как разрушительная уверенность.
– Что за ерунда, – грубо возразил Тильманн. – Сними свои одежды кающийся грешницы, это невозможно выносить.
Я настроила мой глаза ещё немного резче, направив взгляд на его руки. У него есть следы от уколов? У меня почти нет опыта с наркотиками, но я достаточно слышала и читала о них, чтобы знать, что от героина никто больше не может по-настоящему оправиться. Мать всех наркотиков, но также и самый скверный. Что это за маленькие красные пункты, веснушки или зажившие шрамы от уколов? Я не мола разглядеть точно. Тильманн заметил мои поиски и провёл себе по левому сгибу локтя.
– Вначале твой брат вкалывал мне иногда уколы от боли, это всё. Я не такой безрассудный, Эли.
– От боли ... это было настолько ужасно?
Тильманн приподнял одеяло и вытянул свою левую ногу. Она была перевязана.
– Только в комбинации с моими ранениями и ожогами. Слишком много сразу. – Да, эти раны он тоже получил по моей вине.
– Значит героин не принимал? – спросила я с надеждой.
– Нет. Я никогда не буду его принимать. Знаешь почему? Думаю, он действует так же, как Тесса. Или наоборот: Тесса подействовала на меня, как героин. Ты хочешь этого снова и снова. Я пережил её два раза, а уже и одного было достаточно, ещё третий – и я был бы потерян. Но это не означает, что я не тоскую по этому чувству ...
Я пережила его только один раз, но и одного раза было достаточно, чтобы вызвать во мне желание повторить. Скорее всего Анжело ещё и потому так быстро достиг своей цели, что его собственная мать идеально подготовила почву. Мне стало так холодно, что я взяла подушку с кровати, на которой сидела и прижала её к животу.
– И что тогда ты принимал?
– Ох, всего понемногу. Амфетамин, ЛСД, гашиш, кокаин. В конце в основном кокаин. Но во время решающей схватки я принял ЛСД – искусственные мечты, ты ведь этого хотела, не так ли?
Я в замешательстве подняла голову. Тильманн криво мне улыбался.
– Таким образом Анжело ничего не мог мне сделать! Я всё время был позади, следовал за тобой. Поэтому ты положила мне его на кухонный стол, а не выбросила. Потому что хотела, чтобы оно защитило меня.
– Я не знаю, – призналась я. Я не могла вспомнить. – Я действовала ещё только интуитивно. Мне нельзя было думать независимо, в противном случае он напал бы на мой след. Он мог читать мои мысли. Но что у тебя из-за меня будут такие проблемы, это ... это ...
– Эй, хорош уже. Не хватает ещё, чтобы ты отхлестала себя кнутом. Если быть честным, то таким образом ты даже косвенно сделала мне одолжение.
– Как? – ошеломлённо пропищала я.
– Благодаря тебе у меня появилась хорошая причина начать принимать наркотики. Возможно я только искал такую причину. И возможно начал бы принимать их немного позже и без этой причины ... Я просто больше не мог справится со всей этой ситуацией. – Рот Тильманна принял то чётко-очерченное, серьёзное выражение, из-за которого он сразу стал выглядеть на много лет старше и которое мне всё же понравилось. – Теперь я в этом дерьме по горло и мне нужно из него выкарабкиваться. Кроме того, ... кроме того ... вот блин, Эли. – Он закрыл лицо ладонями, начав мять себе щёки. – Я действительно напортачил, намного больше, чем ты, в тысячу раз больше, и если ты об этом узнаешь, тогда ...
– О чём ты говоришь? – Я убрала его руки с лица, чтобы лучше понимать, но он не смотрел на меня. – Что ты напортачил?
– Я сделал огромную ошибку. Собственно, я не хотел тебе об этом рассказывать, потому что всё ведь хорошо закончилось, но заметил сейчас, что не могу, и это в любом случае гложет меня ... уже многие недели. – Он немного отодвинулся, как будто я побью его, как только узнаю больше. Если он вёл себя так предусмотрительно, то на это есть причины. На всякий случай я села на мои ладони, прежде чем приглашающе на него посмотреть.
– Я должен рассказать тебе. Я прав? Да, точно, должен ...
– Тогда расскажи наконец!
Тильманн сухо сглотнул.
– Эта карта Европы твоего отца ...
– Да? – Неужели Тильманн знал о ней больше, чем я? Такое может быть – мой отец рассказал о ней Тильманну, а он всё это время держал в секрете?
– Крест на юге Италии. Он ... он был поставлен не твоим отцом. Я поставил его. Я нарисовал его там.
– Что? – Мой голос от удивления дрогнул. – Но как ... как ... Как ты мог такое сделать? И почему?
– Ты ещё помнишь тот день, когда мы вместе поехали из Гамбурга в Вестервальд? Пауль, ты и я? И ты сказала мне, что нашла ключ от сейфа? Эли, ты была тогда в таком плохом настроение, такая несчастная, травмированная и растерянная, а мне хотелось срочно отправится на поиски Тессы. Поэтому я выкрал ключ из твоей сумки, пока ты спала и открыл сейф. Ты же хотела открыть его только на следующий день. Вломиться к вам в дом кстати, совсем просто. Вам следует лучше обезопасить входные двери ... Хорошо, хорошо, буду придерживаться темы. – Тильманн поднял руки вверх, когда я посмотрела на него с предостережением, как будто хотел сдержать меня. – В сейфе находились только эти дурацкие визитная карта и карта Европы. Это меня совершенно озадачило ...
– И деньги. Деньги там тоже были. Много денег!
Тильманн махнул рукой.
– Они меня не интересовали. Я хотел получить информацию. Письма я не открывал, это слишком лично, но я боялся, что, когда ты увидишь, что в сейфе нет никакой стоящей информации, ты не станешь ничего предпринимать, а будешь только заботится о своём брате. Поэтому я взял фломастер и отметил южную Италию, по возможности так, чтобы это бросалось в глаза, потому что знал от тебя, что там живёт Тесса. Потому что я хотел поехать туда с тобой и Колином. Почти сразу после того, как сделал это, я понял, как дерьмово поступил, но с другой стороны ... это сработало.
– Чёрт возьми, хоть один из вас не пытался манипулировать мной? – заорала я, схватила тарелку от десерта и бросила её в стену, прямо рядом с головой Тильманна. Она сразу же разбилась. Жирные осколки посыпались на левое плечо Тильманна.
– Эли ... – Он отодвинулся ещё немного и смотрел на меня с раскаянием. – Я знаю, что это было неправильно, мне жаль. Ты не поверишь, как сильно я себя винил, когда тебя укусила блоха, а потом эта история с Анжело. Если бы мы не поехали в Италию, этого никогда бы не случилось. Это тоже была одна из причин, почему я начал принимать наркотики. Я почти больше не мог жить с этой виной. И поэтому не смог отказать в просьбе сопровождать тебя на плато Сила. Ты была права. Я был у тебя в долгу.
Я покачала головой и взяла бутылку воды Тильманна, прижимая её ко лбу. Мне срочно нужно охладиться, прежде чем я взорвусь. В тоже время, в тайне, я радовалась, что это не папа отметил южную Италию, даже если осознание этого всё ещё удовлетворительно не объясняло цель карты и других крестов.
– Несмотря на то, что мы скорее всего всё равно когда-нибудь поехали бы в Италию, ты поэтому сбросил меня с кровати, когда я забралась к тебе?
– Нет, просто то, что ты сделала, Эли, было дерьмом, не имеет значения, совершил ли я ранее ошибку или нет. Но это правда, что из-за карты я молчал, не хотел с тобой говорить ... Потому что у меня никогда не было сомнений, что мы сможем справится с Тессой. Но когда внезапно появилась опасность, что мы все можем заболеть чумой, мне стало ясно, что я натворил. И всё же, тебе нельзя было залезать ко мне в кровать.
Только вчера я в первый раз смогла ясно вспомнить ту ночь, сразу после смерти Тессы. Из-за этого действия, по-моему, и начался кризис между Тильманном и мной, а уже несколько часов спустя я встретила Анжело. Тоже прекрасное, подходящее стечение обстоятельств для его плана, даже если оно получилось без его вмешательства.
– Это действительно было настолько ужасно? Я не хотела с тобой заигрывать, клянусь! Я только чувствовала себя совершенно одинокой ...
– Ага одинокой, – прервал меня Тильманн. – Одинокой? Подумай сама о том, что говоришь, Эли. Я как раз убил женщину, которую любил – кстати, дерьмовое чувство, можешь поверить – был уверен в том, что никогда больше не смогу подпустить к себе другую, и первое, что ты делаешь после карантина, это спишь с Колином. У тебя ещё был твой Мар, в то время, как я должен был убить своего, не только для себя, но и для вас! Это было несправедливо! – Пока он говорил, его голос стал громче. – Да ещё это чувство вины ...
– Ты сам его себе напридумывал. И да, хорошо, это было несправедливо. Всё же ты мог бы попытаться понять меня, – печально защищалась я. – Ты меня выслушаешь, если я тебе всё объясню или тебе всё равно?
Тильманн махнул рукой в мою сторону, выходя из своего укрытия мне навстречу. Хорошо, значит я могу говорить.
– Я никогда вам не говорила, потому что боялась, что тогда это станет правдой, но ... у меня были опухшие лимфатические узлы и температура. Я была почти уверенна в том, что у меня чума. Я умоляла Колина превратить меня, если заболею, но он отказался, потому что утверждал, что я стану самым ужасным Маром из всех, и это к сожалению правда. – Мне нужно было сделать паузу, прежде чем я смогу продолжить рассказывать. – Но тогда я ещё этого не знала. Потом, вскоре после этого, я должна была принять решение, получит ли Тесса последнюю инъекцию пенициллина или мне отложить её для себя. И я отдала её ей, потому что не могла по-другому. – Тильманн, когда поднял голову, распахнул глаза, и ужас сменил недовольство. Наконец-то в них снова появился коричневый цвет.
– Дерьмо, – прошептал он.
– Да, можно и так выразится. Когда я поняла, что выживу, я пошла к Колину, и правильно, мы переспали друг с другом, но мне пришлось, как всегда, связать его. Нет, это не смешно, Тильманн, совсем не смешно. Это ужасно. Его голод так быстро вернулся, что он оставил меня лежать, как докучливые отходы ... и я ... я ...
– И ты хотела, чтобы я продолжил его любовную игру? – закончил пренебрежительно Тильманн моё повествование.
– Нет. Я не хотела оставаться одна. И в тоже время ты был единственным, с кем бы я хотела находится рядом и с кем могла об этом поговорить.
– И всё же, так не пойдёт. Извини, Эли, но так нельзя. Я не обманул тебя, ты не мой тип женщины, но это ещё не значит, что я не нахожу тебя привлекательной ...
– Привлекательной, – перебила я его раздражённо. – Очень лестно. Может быть это большая сестра слова дерьмо? – В конце концов он однажды сказал, что милая, это маленькая сестра слова дерьмо, а слово привлекательная звучало так же пусто и скучно.
– Я могу договорить? Спасибо. Во всяком случае, я лежу в кровати, схожу с ума от тоски и вдруг рядом оказывается красивая женщина, заползающая ко мне под одеяло и которая мне очень, очень нравится, а с другой стороны я её ненавижу, потому что у неё есть то, чего у меня больше никогда не будет ...
– Но ты ведь ещё помнишь, что Тесса принесла нам одни несчастья? – снова перебила я его.
– Да, я знаю. Но такое случается очень часто, что любишь кого-то, кто приносит одни несчастья.
Не в бровь, а в глаз. Здесь больше нечего сказать.
– В будущем тебе не стоит сразу после секса с другим, забираться ко мне под одеяло и прижиматься, хорошо? Мы можем подвести на этом черту? – продолжил Тильманн. – Было достаточно того, что у меня встал в парильне.
– Блин ... не говори такое ... – Я, покраснев, опустила голову. Ему обязательно выражаться так открыто?
– Почему? Это тебя смущает? Думаю, нас обоих уже больше ничего не должно смущать, не так ли?
– Ты, по крайней мере, мог бы сказать эрекция.
– Хорошо, пусть будет эрекция. Если мы и дальше продолжим говорит об этом, она у меня появится.
Мой живот затрясся, непривычное, почти что незнакомое чувство – первая ступень к смеху. Всё же я посчитала уместным сменить тему разговора.
– Ты в настоящее время что-нибудь ещё принимаешь или бросил?
– Бросил, – объективно ответил Тильманн. – Я сейчас чист. Ломка тела уже закончилась. Было тяжело, но Пауль кое-что давал мне, когда становилось невмоготу. Всё прошло довольно быстро; два дня, потом самое худшее оказалось позади.
– Но самая главная проблема – это психическая зависимость, – возразила я. Тильманну нравилось принимать наркотики, потому что он хотел отвлечься от своей скорби к Тессе. Эта скорбь останется, и желание утешиться тоже. Мары навсегда нас отметили.
– Да. Но об этом я подумал заранее. Это ведь не так, что другие ничего не знали о моём плане. Они не догадываются лишь о том, что это я поставил крест на карте. Это может остаться между нами?
Я великодушно кивнула. Так будет действительно лучше всего, по крайней мере пока. Не то мама четвертует Тильманна, а Пауль затем сделает из его костей хирургические инструменты. Но в конечном счёте мне придётся рассказать им.
– Спасибо. Во всяком случае – Джианне больше всего хочется лично отвезти меня домой и увидеть, как мой папа запирает мне в подвале.
– Да, могу себе представить ... Они это терпели? – Если так, то они действительно сильно обо мне беспокоились.
– Только потому, что знали, зачем я это делаю и что так, возможно, мы сможем пробудить тебя. А также потому, что Колин обещал после избавить меня от зависимости.
Моё сердце болезненно забилось, когда прозвучало имя Колина, но в тоже время у меня появилась надежда.
– Он это может? Колин поможет тебе справиться с зависимостью? Он здесь? – Значит тёплая дрожь на коже мне всё-таки не приснилась. Я чувствовала её. Он здесь, даже если не из-за меня, а из-за Тильманна. Но он здесь.
– Он приходит каждую ночь, а потом ... да, хм. Ускоряет выздоровление от психической зависимости, пытаясь высосать из меня желание принимать эту фигню.
– Что именно он делает? Что для этого предпринимает?
– На самом деле ничего. – Тильманн вопросительно на меня посмотрел, как будто я знала об этом больше. – Или я просто ничего не замечаю. Он садится рядом с моей кроватью, и спустя какое-то время у меня появляется такое чувство, что он меня слушает, мои мысли и чувства, он внимательно прислушивается, так как не может сделать человек, а говорить мне вовсе не нужно, и в какой-то момент ... в какой-то момент я засыпаю, а как только просыпаюсь утром, становится чуть-чуть легче, а желания немного слабее.
– Ты можешь снова спать. – По крайней мере что-то хорошее, подумала я облегчённо.
– Да. Когда Колин рядом, тогда могу. Это приятный, глубокий сон. Я погружаюсь в него не один, понимаешь?
– Ты его совсем не боишься, да? – Задавая этот вопрос я подумала о Джианне, которая больше не могла компенсировать его близость и становилась всё более истеричной, когда он появлялся. Пауль тоже никогда не мог расслабится в присутствие Колина.
– Не. Колин совершенно необычный, прежде всего днём. Но когда он приходит ко мне ночью, мне нравится, что он рядом.
Я в очередной раз решила поменять тему разговора, чтобы опять не расплакаться. Один вопрос у меня ещё остался, потом я оставлю Тильманна в покое, потому что он выглядел обессиленным. Наша беседа отняла у него энергию, а она нужна ему для других вещей.
– Твой отец ... Кто рассказал ему? Моя мать?
– Конечно, кто же ещё? Мой отец не дурак. Он уже всё время чувствовал, что с тобой что-то не так, и я тоже. На самом деле с самого начала.
Хотела того или нет, я должна была смериться с тем, что созидательный разговор между друзьями выглядит по-другому, чем то, что сейчас происходило между нами. Тильманн посылал в разреженный воздух один снаряд за другим. Но я сама так пожелала.
– Приведи примеры, пожалуйста, – упрямо потребовала я.
– Ну, например, поведение паука. Он с самого начала вёл себя очень странно по отношению к тебе. Не только, когда пришла Тесса. Мне кажется, он реагировал на тебя, а не на неё. Не знаю. Чёрные вдовы не спрыгивают с потолка, они ползут. Это было совсем не типично. Потом листовидка. Они не едят сверчков, они вегетарианцы! Это листовидка мутировала в плотоядную в твоём присутствие, это сразу же сбило с толку моего отца, но, когда он попытался поговорить с тобой об этом, ты отключилась, будто тебя больше не было рядом ... Такие моменты происходили часто, так же между тобой и мной. В это время твоё сознание будто отключалось, переносилось в другой мир. Морфий объяснил нам, что ты – избранная, не так ли?
К вопросительному выражению лица Тильманна добавилось робкое уважение. Я не была уверенна в том, нравился ли мне эта черта, когда она относится ко мне. Лучше пусть будет неуважительным.
– Он ещё что-нибудь рассказывал?
– Почти ничего. Только то, что из-за этого Анжело было бы намного легче превратить тебя, чем это можно сделать с другими людьми. И что мы не должны тебя избегать, а быть снисходительными. Потому что это не плохое, а ценное качество, при условии, если принимаешь правильные решения и имеешь хорошие инстинкты. – Правильные решения ... С тех пор, как я ослепила Анжело, мои воспоминания возвращались по кусочкам, но они были очень хаотичными. Между тем я почти не знала, какие решения были правильными, а какие нет. Для этого мне понадобится ещё какое-то время. Всё-таки я не могла оставить это так, как сказал Тильманн.
– Не хочу извиняться и делать себя лучше, чем есть, но ... не думаю, что то, что происходило с животными и мои отключки – это из-за меня. Думаю, это влияние Анжело. Он появился в моей жизни не только с этого лета, а уже намного раньше.
– Раньше? – В комнате стало темно, но я увидела, как глаза Тильманна вспыхнули. – Почему раньше?
– Я ведь рассказывала тебе в Гамбурге о Грише, парне из моей школы, который мне так сильно ... нравился, который постоянно мне снился и о котором я всё время мечтала, день и ночь. Анжело проник в него, таким образом повлияв на меня, поэтому, когда мы встретились, я сразу же подпала под его влияние. Анжело наблюдал за мной уже в течение многих лет. Не могу рассказать об этом что-то ещё, да и не хочу. Но это не отговорка, а правда.
Тильманн принял мою потребность дать лишь такое короткое объяснение не сопротивляясь. Пока что я ещё не могу описывать детали. Возможно не смогу никогда. Слишком много разных эмоций сталкивались друг с другом, когда я размышляла над этим. Сначала нужно найти вещи, о которых я снова смогу мечтать, потом может быть смогу принять эту правду, но я не знала, где мне их взять.
Темнота начинающейся ночи становилась всё плотнее, делая черты лица Тильманна мягкими и детскими. Ребёнком он больше никогда не будет. Он обильно зевнул, прежде чем положить голову на подушку и небрежно натянуть на живот одеяло. Скоро к нему придёт Колин, а я не хотела встречаться с ним. То, что он делал с Тильманном, не могло не оставить следов. Скорее всего его голод в эти дни и ночи были ещё сильнее, чем обычно. В тоже время его сила должна полностью принадлежать Тильманну, даже если, поставив крест на карте, он сделал непростительную ошибку.
Я встала на колени перед кроватью Тильманна и наблюдала, как его веки отяжелели и закрылись. Осторожно я провела рукой по его волосам, которые стали ломкими от ветра и солнца.
– Я хочу ещё кое-что тебе сказать, но прежде чем скажу, ты должен знать, что это не имеет ничего общего с сексом или с желанием иметь отношения, или с заменой любовника, или ещё с чем-то таким. Это только чувство, дружеское и отделённое от всего другого, но оно единственное, в чём я уверенна в этот момент. – Я сделала глубокий вздох, чтобы подготовится, но, когда начала, произнести слова было гораздо проще, чем я ожидала. – Я люблю тебя всем сердцем. Не забывай об этом. Я люблю тебя, Тильманн. И благодарю за всё, что ты для меня сделал.
Он не ответил на мои слова, конечно же не ответил, он ведь парень. А я в любом случае полагала, что он чувствует ко мне не тоже самое, что я к нему. Но ему и не нужно.
Успокаивало то, что я сказала ему об этом, чувствуя, что это правда. Она не была взращена ослеплением и наполненными мечтами заблуждениями, а возникла из того, что мы пережили вместе и врозь.
«Исцели его, Колин», подумала я, когда Тильманн задремал, а я услышала вдалеке, как приближается равномерный стук копыт Луиса.
«Пожалуйста вылечи его.»
