Текст книги "Поцелуй шипов (ЛП)"
Автор книги: Беттина Белитц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 44 страниц)
В наш дом наконец вернулся покой. Пронизывающе пахло лошадиным навозом, который намок под дождём, видимо времени не осталось, чтобы устранить его. Я зашла через задний вход. От Колина и Луиса не осталось и следа, но Джианна сидела ещё на кухне, на том же месте, где и раньше, уставшая и растрёпанная.
– А вот и ты наконец! – Она предприняла нервную попытку пригладить волосы. – Блин, Эли, как у тебя получается исчезнуть как раз в то время, когда Луис болеет, а Колин чуть не сходит с ума! Это было не честно с твоей стороны!
– Добрый вечер, – напомнила я, что по крайней мере можно соблюдать правила вежливости, если уж набрасываешься на своих товарищей с несправедливыми обвинениями. – Почему ты ещё не спишь?
– Потому что у меня болит живот, и я не могу заснуть. – Ах. Снова живот. – Кроме того я хотела подождать тебя. Где ты была всё это время?
– Ветеринар пришёл? Он смог вылечить Луиса?
– Да. Да, ветеринар пришёл, даже довольно быстро. Луис снова встал на ноги, но это было ужасно, почему тебя не было рядом? Я ещё никогда не видела Колина таким, он шатался от голода и гнева, почти не мог стоять на ногах, я уже думала, он атакует меня... – Дрожь прошла по всему согнутому телу Джианны. Ощупывая, она провела руками по своему животу. Она не справлялась с Колином. Может быть ей стоит поехать домой с Паулем, так будет лучше. А то она ещё свалится с ног. – Почему ты оставила нас одних?
– Потому что позаботилась о помощи! Это я организовала ветеринара! Довольна? Кроме того, сегодня я не была бы хорошей поддержкой, я только разжигаю голод Колина, и, если ты забыла, я боюсь Луиса.
– Ах, Эли, ты ведь вообще больше ничего не боишься, – ответила резко Джианна.
– Какая ерунда. Ты говоришь обо мне! – воскликнула я смеясь. – Я почти всего боюсь!
Джианна не присоединилась к моему смеху.
– Элиза, не делай глупостей. Я знаю, он красивый, и у него обворожительное обаяние, но если бы ты видела Колина ...
– Я видела Колина и знаю его лучше, чем вы все вместе взятые. Ты правда думаешь, я смогу его изменить? Я такого никогда не сделаю. Вы что, только и можете думать о сексе? Есть ещё другие вещи, которые могут объединять людей.
Джианна долго смотрела на меня, с мягкой, но навязчивой беспомощностью на лице, которая обвиняла меня больше, чем это могла бы сделать любая словесная атака. У неё для этого не было причин. Я не сделала ничего запрещённого.
– Скажи мне, Джианна, есть такой персонаж, которого зовут Бетти Блу? – Может я смогу отвлечь её вопросом о её познаниях; она ведь отлично разбирается в литературе, фильмах и театре. Но она, только качая головой, рассмеялась – презрительный, уродливый смех, который я не хотела слушать дольше. Значит, Бетту Блу не существует, и она видимо посчитала имя ужасным.
Внезапные звуки в коридоре отвлекли нас друг от друга: голоса, короткий грохот, как будто кто-то поставил на пол что-то тяжёлое, шаги. Мы одновременно повернули головы к двери.
– О, слава Богу, ты вернулся ..., – вздохнула Джианна, когда Пауль зашёл к нам на кухню. Он выглядел очень уставшим. Футболка прилипла к спине, а волосы были мокрыми от пота. Джианна сразу подбежала к нему, прижалась, ища защиты, к его широкой груди. Он крепко её обнял.
– Всё хорошо. Мне очень жаль, мы попали в пробку, поэтому не могли приехать быстрее. Теперь я здесь.
– Вы смогли всё найти? – прошептала Джианна в его ухо. Пусть не думает, что я её не слышу. Я слышала каждый звук.
– Ты ещё в это время ходил по магазинам? – спросила я моего брата ничего не понимая. – У нас ведь всего достаточно.
Пауль и Джианна не отвечая, переглянулись. Они что-то от меня скрывали, что-то замышляли. Что же там опять намечается? Что всё это значит? Чёрт возьми, почему мне всё больше и больше кажется, что они исключают меня почти из всех своих дел?
– Иди спать, Эли, – авторитетно сказал Пауль. – Уже поздно.
– Я не устала. Хочу ещё прогуляться немного. – Ведь только теперь постепенно становилось прохладнее.
– Иди спать я сказал!
Нет. Нет, я не буду мириться с таким отношением – это было неправильно, что он без причин так со мной обращался. Я больше не стала обращать на них внимания; пусть строят там свои планы и говорят обо мне за моей спиной. Я всё равно не смогу угодить им. Сначала Пауль упрекал меня в том, что я слишком сильно отождествляю себя с другими людьми, теперь я кое-что предприняла, вместо того, чтобы опустится на тот же уровень, что Джианна и Колин – и вот опять ему не так. А Джианна? Она хотела убедить меня в том, что отношения с Колином не имеют фундамента и что я инвестирую в них слишком много. Но теперь, когда я наконец осталась благоразумной, она обвиняла меня в эмоциональной холодности. Чего они от меня хотят? У меня была чистая совесть; я спасла Луиса и хорошо себя при этом чувствовала. За это хорошее чувство я крепко ухватилась. Спокойно дыша, я сосредоточилась на том, чтобы не думать ни о чём, так что мой гнев в конце концов отступил и совсем исчез.
– Никогда не возвращайся, – прошептала я. – Никогда. Ты мне больше не нужен.
В эту ночь я оставила ставни широко открытыми. Я была рада всем созданиям тьмы. С кровати я видела, как гекконы бродят по потолку террасы, когда вспышки молнии дарили всем нам тысячу теней.
Пока ещё не поздно, ничто не потеряно. Мы получим наш второй шанс. Мы сможем начать всё ещё один раз сначала, без временных ограничений и внутренней борьбы, без страха.
Он захочет этого точно так же, как и я. Нужно только подождать.
Ничего другого я больше не буду делать.
Только ждать, пока он будет готов отдаться мне.
37,2 градуса с утра
Однажды свод небесный мать-землю целовал.
Я не смогла уснуть всю ночь, только лежала с открытыми глазами и мечтала, совсем не устала, становилась всё более бодрой и чистой. Я больше ничего не весела. Когда шла вниз к пляжу, чувствовала себя невесомой, ожидая начало нового дня. Прохладная мокрота писка между пальцев ног и везде комары, которые нежно выпивали из моей кожи мечты. Я не планировала приходить сюда. Оказалась здесь только потому, что не могла заснуть, как и каждую ночь. Это не наказание, а дар.
И так я сидела, довольная собой, ноги в песке, сердце стучит.
Потом восход солнца над гладкой водой; красное, пульсирующее чудовище. Два корабля пересеклись, далеко, далеко в море, а я состояла ещё только из его имени, одном единственном мощном слове.
Я ни с кем не хотела разделить этот пейзаж. Он был только для меня. Не нужно думать или говорить о нём, оценивать или описывать то, на что ты итак смотришь. Можно просто наблюдать за этим красным пылающим шаром, чувства спутанные и дикие.
Здесь никого не было.
Беспокойная, любимая сиеста. Всё-таки я находилась здесь наверху, в этой тесной, душной комнате на чердаке, с побелёнными стенами, одна. Никто не беспокоил меня в моей ностальгии. Никто не хотел мне при этом мешать. На коричневой плитке я лежала одна, книга на голых коленях, которую я не читала. Терпеливо я ожидала ночи, которая приведёт нас друг к другу. Иногда я брала бутылку с водой и хрустела пластиком, когда пила. Жара проникала через крышу. Она хотела меня поглотить.
Балконную дверь я всегда оставляла открытой, направив взгляд в небо, насчёт моря, я только знала, что оно там. Но хорошо его слышала. Оно там.
Я могла на это положиться.
... цветы застыли в блеске и каждый так мечтал ...
– Ты уже с ней знакома? С Зелёной феей?
– Нет. Нет ... Что это такое?
– Абсент.
Лишь мерцание свеч освещало его лицо и руки, когда он положил сахар на ложку и нагревал его над пламенем, пока тот не расплавился. Зелёная фея ... Она уже сейчас была везде. Снова и снова мотыльки летели на свет, обжигали себе крылья, кое-как спасали свою жизнь и всё же пытались сделать это вновь. Я должна была улыбнуться их глупости. Но мне нравилось смотреть на их танец смерти. Один сел на край высокого, тонкого стакана, когда сахар капал в зелёную жидкость. Потом он умер.
Я опёрлась головой о руки. Мои локоны ласкали на шелестящем ветре его тонкие пальцы. За мной падали увядшие лепестки цветов, фиолетовые и алые, источая в последний раз свою дикую, дурманящую сладость, прежде чем стать жесткими и рассыпаться под моими босыми ногами.
– Сейчас она покажется ... смотри ...
Он налил ледяную воду в стакан, и эфирная зелень Абсента начала скручиваться, образовывать полосы, лица и стройные фигуры, пока не стала матовой, и фея скрылась от наших глаз. Она должна будет исчезнуть в нашей глотке.
– После первого стакана ты видишь вещи такими, какими хочешь, чтобы они были. – Он снова поднёс ложку к пламени. – После второго стакана ты видишь вещи, которых не существуют.
– Это ты так сказал?
– Нет, Оскар Уайльд.
– Разве всё, что ты видишь и чувствуешь не существует на самом деле?
Он не ответил, да ему и не нужно, мы оба знали ответ. Снова фея показалась нам, в этот раз с длинными, развивающимися волосами. Она кружила пируэты в стакане. Потом исчезла, как будто её там никогда и не было.
– После третьего стакана, он говорит, ты видишь вещи, какие они на самом деле, а это самое ужасное, что может с тобой случиться.
– Как человеку.
– Да, как человеку.
Я выпила только один стакан.
Два других мне были не нужны.
Шёл воздух через пашни, качались колоски ...
Мы ехали без шлема, руки голые, окружённые горами и морем. Его лазурные глубины лежали далеко под нами, головокружительные пропасти отделяли на от них, один неправильный поворот, камень на дороге, едущий навстречу грузовик за одним из зигзагов могли бы быть моим концом.
Я даже не держалась за него. Я расправила руки в стороны, чтобы ветер мог побороться со мной. Он тяжело давил мне на грудь и закручивал волосы. Я никогда в жизни больше не смогу расчесать их.
Всё выше и выше, подальше от всей этой суматохи и слепой суеты городов и их людей, которые напрасно трудятся, чтобы можно было назвать свою жизнь разумной и мудрой. Наконец-то я освободилась от всего этого.
Наверх, к руинам, где больше не существовало законов и ожиданий, где уже всё умерло и было забыто.
– Это отличная идиллия.
Остаться здесь на всю жизнь, стоять в свете, тут везде яркий свет. Мы сидели на разрушенной стене, вокруг нас остатки заброшенного столетиями назад города, в котором живут ещё только змеи, пауки и скорпионы. Цикады кричат, нарушая тишину.
Он поднял руку, и они замолчали.
Теперь мы услышали их, духов, которые бродят ночью по руинам и ищут то, что потеряли. Если мы останемся, то спасём их. Спокойно я смотрела на змею, которая принимала солнечную ванную рядом с нами на древних камнях. Я не испугалась даже тогда, когда большой, паук с панцирем выполз из-под высохшего куста дрока и прикоснулся к моим пальцам ног. Не я боялась его. Он боялся меня. Я склонилась вперёд, чтобы прикоснуться к его щупальцам. Он замер в движении. На ощупь он был прохладным, прохладным и бархатистым.
– Иди дальше ... иди и похищай ...
Солнце палило на мои волосы и плечи. Я хотела благодарить его за это каждую секунду. Мы купили фрукты кактусов, так что липкий сок капал из наших улыбающихся ртов на песок и привлёк муравьёв.
Мы позволили снова петь цикадам, их старую жалобную песню, которая поднимется ввысь даже тогда, когда мир будет лежать в руинах.
И лес шуршал бумажно, и звёзды так влекли ...
Зачем приближаться друг к другу, если у меня есть грёзы, которые я могу устанавливать сама, формировать их и преобразовывать, так, как мне хочется?
Я не была одинока, как только отдавалась этим образам, я чувствовала его прикосновения, как будто они были настоящими, зная, что я не делаю ничего неправильного или распутного. Он тоже размышлял над этим вопросом, я знала, хотя мы никогда не говорили об этом. Наши мысли день и ночь вращались вокруг него, прежде всего ночью, когда он похищал, а я лежала в темноте и представляла себе его лицо и руки, рот, который всегда хотелось поцеловать и попробовать на вкус, руки, которые не могли сделать ничего неправильного, не в моём случае ... потому что они совсем ничего не делали. Это была я, кто позволял им блуждать.
Я шептала ему, как уже давно умершая душа, меланхоличный шелест из самых бездонных глубин, и полагалась на то, что он меня услышит, даже если ходил где-то далеко по лесам, а ели качались на ветру над его гордой головой.
– Где мы? Это так, будто ...
Я закрыла глаза и снова их открыла. Резко скалы обрушились в взволнованное море с крутой, головокружительной высоты. Мне было знакомо это место. Я уже была здесь, но не могла вспомнить, когда. Оно принадлежало к моему царству.
– Это так, будто оно говорит ко мне.
– Что оно тебе рассказывает? Сказку? Старую легенду?
– Правдивую историю.
– Не хочешь всё-таки услышать легенду?
– Да.
Наши плечи прикоснулись друг с другу, когда он поднял руку, проводя по сверкающим, синим оттенкам моря, на дне которого было зарыто так много скрытых сокровищ, так что мне хотелось нырнуть к ним отсюда сверху.
– Это место называется Капо Ватикано. Сарацины украли женщину – рассказывают очень красивую женщину – и удерживали её здесь наверху. Из-за чистого несчастья она бросилась в море. С тех пор оно светится её любимыми цветами: голубым и бирюзовым. – Не только море, подумала я. И больше не сказала ни слова.
И расправляла крылья душа ...
В последние дни из-за тоски я не хотела есть. Мне больше ничего не было нужно. Ни пищи, ни сна. Ни музыки. Болтовню других я не слушала.
Казалось кровь течёт медленнее по моим венам, когда я шла утром на пляж, а все люди ещё спали. Я знала каждую ящерицу, как она робко охраняет свой камень, с каждым вечером охлаждаемый немного раньше тенью. Я знала кусты дрока, в которых притаился стрекот сверчков.
Моя кожа коричневая и шелковисто-прохладная. В волосах появились светлые пряди, а глаза имели цвет моря.
В них можно утонуть.
Однажды он в них утонет.
... и над страной, в тиши минуя мили, неслась она домой.
Последние вздохи. Когда солнце почти уже заходило, я садилась на маленьком балконе наверху над морем и наблюдала за летучими мышами. Как превосходно ждать его здесь. Они трепетали вокруг меня, производя свои непонятные круги, вроде бы не здесь, но и не улетают.
Жара уступила место шелесту серебряных тополей в предчувствии осени.
Гора горела, уже в течение нескольких дней.
Закат принадлежал мне. Только мне.
Я никогда не могла добраться до тумана над морем, когда уплывала вечером далеко, далеко. Ещё несколько метров, думала я, десять взмахов руками, может быть двадцать. Мои ноги не уставали. Кончики пальцев ног проверяли холодное, глубокое дно, так живительно и освежающе.
Теперь, как только я оборачивалась, я видела горящую гору.
Но тумана, манящего и нежного, я никогда не достигала. Слишком далеко.
Я думаю, я была счастлива.
Часть четвёртая – Агапе
Сигнал к пробуждению
– Эли, пожалуйста останься здесь, пожалуйся! Прошу тебя! – Голос Джианны стал пронзительным. – Пауль, держи её!
Его рука устремилась вперёд, а пальцы крепко и сильно обхватили моё запястье, но я отреагировала, как научилась этому давным-давно и освободилась, ловко вывернувшись из его хватки.
– Оставь свои руки при себе, братик, – предупредила я. – Боже мой, вы ведёте себя так, словно я преступник. Я же хочу только пойти погулять ...
– Ты сможешь сейчас уйти, – услужливо сказала Джианна. Она говорила со мной, как с идиоткой. – Но сначала мы хотим поговорить с тобой.
– Не знаю, о чём тут говорить, но, если вы так хотите, что ж, давайте. Но поторопитесь.
Они прямо-таки выстроились в нашем узком коридоре, плечо к плечу, загораживая мне дорогу к двери, что было смешно, потому что я могла просто развернуться и исчезнуть через заднюю дверь. Я считала их поведение чрезвычайно ребяческим. Я ничего им не сделала. Пауль смотрел на меня непонимающе, но на самом деле такой взгляд должен был относиться к нему.
Я как раз хотела нагнуться, чтобы прошмыгнуть мимо, как вдруг раздался звонок, так громко, что у меня заболело лицо. Я вздрогнула и зажала уши руками.
– Это он ..., – облегчённо прошептала Джианна, после того, как вытащила свой телефон из кармана и посмотрела на дисплей.
– Вот Эли, это тебя, ну давай!
Неохотно я взяла аппарат в руки, но не приставила его к уху, а держала на расстояние нескольких сантиметров от головы. Я и так смогу всё понять.
– Елизавета? – раздалось в нём. – Елизавета, как у вас дела?
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, чей это голос, но потом соответствующее имя всплыло в памяти.
– Доктор Занд?
– Да, это я. Как ваши дела? – повторил он.
– Лучше, чем когда-либо. – На другой стороне образовалась небольшая пауза. Джианна раздражённо застонала и замахала руками в мою сторону, как будто я сделала что-то неправильно.
– Елизавета ... – Доктор Занд обстоятельно откашлялся. – Есть кое-что важное, что мне нужно обсудить с вами, здесь в моей клинике. И я буду рад, если вы сможете, как можно быстрее, приехать в Гамбург, это имеет отношение к ...
На линии начало трещать и шуметь, снова радиопомехи, но даже по телефону я чуяла, когда кто-то лжёт. Доктор Занд врал мне. Нет ничего важного. Ни в Гамбурге, ни в остальной части Германии. Я хотела отдать Джианне мобильный, но она грубо прижала его мне к уху.
– Поговори с ним, Эли, пожалуйста!
Но помехи на связи по-прежнему не уходили. Ничего кроме шума и треска. Я пожала плечами, положила трубку и бросила мобильный на пол.
– Дерьмо, – прошептала Джианна. – Тогда значит план Б.
План Б? Я во второй раз хотела предпринять попытку бегства, но тут из гостиной рядом, внезапно раздалось странное шарканье и щёлканье. У нас что, гости?
– Ты готов? – крикнул Пауль, после того, как подошёл к дверям.
– Сейчас. Вы уже может входить, – раздалось приглушённо в ответ.
– Послушайте, если речь снова пойдёт о том, чтобы поехать домой ..., – говоря спокойным тоном, я выбрала путь разума, может быть, они всё-таки будут к нему восприимчивы. – Тогда езжайте домой, без меня. Я уже говорила вам об этом несколько раз. Я никого не заставляю оставаться здесь. Я и одна справлюсь.
Пауль что, потерял дар речи? Почему он ни на что, что я ему говорю, не реагирует?
Зато Джианна отвечала ещё более усердно.
– Это не твой дом, Элиза, ты не можешь жить здесь.
– Ты говоришь чепуху, конечно же я могу. Он всё равно пустует, а у меня достаточно денег, чтобы снять его на следующие несколько месяцев, твой отец будет благодарен. Во всяком случае я не уеду отсюда. Это моё последнее слово.
– Но не наше последнее слово. – Джинна протянула руку и открыла дверь в гостиную. Она загнала меня внутрь, как вырвавшееся на свободу животное, которое срочно нужно было вернуть к его стаду. Я считала это унизительным, но позволю им повеселится. Но если станет совсем глупо, я смогу вылезти из окна.
Я сухо рассмеялась, когда увидела, что вызвало грохот. Мебель была сдвинута в сторону, вместо этого посереди комнаты стояло несколько стульев. Окна затемнили. На стене, чьи картины теперь лежали на полу, выделялся белый прямоугольник.
– Вы снова снимали Мара? – Мне было сложно сдержать смех, хотя к нему никто не присоединился. – Кто это в этот раз? Анжело? Колин? Мне любопытно. – Я села на стул, стоящий посередине, и сложила руки на животе. Остальные растерянно стояли вокруг. – Давайте, включайте свой фильм!
– Ты можешь говорить по-немецки, Эли? – настойчиво попросила Джианна. – Другие не говорят достаточно хорошо по-итальянски, чтобы понять тебя, ладно?
Ах да, это правда. Я лишь неохотно подчинилась.
– Как хотите. Немецкий. Пожалуйста.
Слоги с трудом срывались с моего ловкого языка. Что за грубый язык.
Я посмотрела в сторону Тильманна, стоящего возле проектора, с покрасневшими глазами и тусклым взглядом. Его нос и верхняя часть рук обгорела, но щёки украшала нездоровая бледность.
– Что собственно с тобой такое? Ты выглядишь дерьмово.
– Я наркоман, – ответил он просто.
Джианна жалобно вздохнула и на одну секунду спрятала своё лицо на плече Пауля.
– Значит, это всё-таки случилось. И так было ясно, правда? – Меня это почти не удивило. Он не рассчитал свои силы, думая, что сможет контролировать потребление. Его характер был слишком непостоянен, чтобы стойко противостоять этой чертовщине.
Он больше не реагировал на меня, а включил проектор. Пауль и Джианна предпочли остаться стоять, в то время как я сидела и смотрела на ярко-белый экран. От его искусственного света у меня горели глаза и текли слёзы. Всё-таки я не отвернулась. Я ожидала увидеть Анжело, может быть даже Колина, в конце концов от него Пауль тоже хотел избавиться, но скорее всего тот, на кого они нацелились, был Анжело. Видимо это была форма их педагогики для проблемных детей, как я. Посмотреть, вместо того, чтобы услышать. Мне пришлось сдерживаться, чтобы не захихикать. Пусть наконец сдадутся и оставят меня в покое. Постоянно кто-то, не спрашивая, пихал мне кассету в ухо, чаще всего Джианна, и каждый раз раздавалась всё та же длинная шарманка, да, в принципе это были всё те же бездумные требования и упрёки. Ты бы могла, ты не должна, тебе нельзя, но нужно ... бла-бла-бла. Всё время со мной было что-то не в порядке, не так, как они себе это представляли. Я даже не начинала с ними спорить, всё время элегантно от них ускользала и делала то, что хотела.
Теперь я тоже смогла бы ускользнуть, но предоставлю им это небольшое, кинематографическое удовольствие, чтобы потом они наконец оставили меня в покое. Я даже радовалась тому, что увижу Анжело. Было бы не плохо иметь его видеокадры, не помешают и от Колина, тогда я смогу сохранить их и смотреть всегда, когда появиться желание ... если бы только белый цвет экрана не причинял такую боль моим глазам ...
Теперь фильм начался, не Супер 8, а совершенно обыкновенный, современный формат. Слишком красочный и чёткий. Жаль, тогда они видимо охотились вовсе не – или всё-таки да? Эти голубые глаза, должны ...
Нет. Это мои. Мои глаза! Мои сверкающие и сияющие глаза, смотрят на горизонт моря. Ну и что? Почему они это засняли? Почему меня?
Камера отдалилась, а потом сильно приблизилась, да, там стою я и смотрю на море. Я не понимала, что в этом такого необычного. Мои волосы развивались на ветру, руки расслаблено свисали вниз, я даже посчитала, что выгляжу мило, возможно красиво. Ничего такого, из-за чего нужно оправдываться или даже стыдиться. Почему Джианна и Пауль смотрят на меня с таким укором?
Не я должна стыдиться. Стыдно должно быть Тильманну. Стыдно из-за этих и всех других записей. Я не могла поверить в то, что видела, снова и снова мне приходилось моргать и вытирать слёзы с уголков глаз, потому что казалось, что картины в своей мерцающей, красочной резкости, сжигают мне роговицу. Но боль была ничто по сравнению с гневом, который снова проснулся и ревя, поднялся во мне, пока я смотрела этот фильм.
Я, снова и снова я, под душем, руки в моих мокрых волосах, глаза закрыты. Я, сижу на карточках, возле душевого поддона, рядом с моей змеёй (у них не было права снимать её, её и меня, в такой личной ситуации). Я, как я вечером брожу туда-сюда по улице и разговариваю с детьми и жителями домов. Я, в разговоре с продавцом фруктов (Тильманн видимо снимал нас, выглядывая из кустов, качающиеся ветки перегораживали картину). Я, на маленьком балконе, упираюсь ногами в перила и летучие мыши на моём затылке и руках. Я, по дороге к Анжело.
Тильманн следил за мной!
Я хотела сбросить проектор на пол, но теперь он показывал Анжело и меня, погружённых в разговор. Небо, он был совершенным, даже здесь, в мёртвой материи фильма. Мы оба спокойно сидим рядом, исключительная пара. Потом смена кадра на пляж, где я выхожу из воды, а она стекает с меня каплями, эмоциональная запись, да, но нет никакой причины так долго направлять на меня камеру. Ещё более длинной была следующая запись, моя голова в море, несколько минут, на это ведь никто не захочет смотреть. Слышно ничего не было, кроме шума моря и рёва цикад. Они заглушали всё остальное, лучший саундтрек, который можно сочинить для такого фильма. Но что это? Нет. Нет, он не сделал этого, просто невозможно! Он находился слишком близко, когда я, как уже часто, свернувшись калачиком, лежала голая рядом со змеёй в душевом поддоне, так мирно и знакомо. Это уже слишком.
Я встала, сняла камеру со штатива и бросила в стену. Замигав, изображение погасло.
– Как ты смеешь? – заорала я на Тильманна. – Знаешь кто ты? Сталкер! Ты преследуешь меня по пятам, снимаешь, и вы ещё показываете мне всё это? Знаете, да вы сумасшедшие! Ты предал меня, то, что ты сделал – это предательство! Подкарауливаешь меня в кустах, ты несчастный вуайерист!
– Эли, пожалуйста, говори по-немецки, – вмешалась Джианна. – Пожалуйста. Тильманн сделал это, чтобы показать тебе, какая ты.
– Какая я! Вам не нужно показывать мне, какая я, я и так знаю, какая я – что в этом не так? Вы вообще имеете представление, как это нагло и бесстыдно, снимать кого-то без разрешения? Ты ещё дрочил себе при этом?
– Эли, ты не будешь с ним так разговаривать и с нами тоже! – набросился на меня Пауль. – Вот это, на записи, это не ты, разве ты не видишь? Это не та Эли, которую мы знаем и любим!
Но это была Эли, которая нравилась мне. Мне нравилась эта Эли, я чувствовала себя прекрасно. Ни у кого не было права осуждать или даже порицать меня. Тильманн предал меня. Из-за какой-то мелочи. Только потому, что другие считали, что я должна быть другой и вести себя по-другому, как раньше, когда я была абсолютно несчастной. Но даже тогда моё поведение не подходило им. Да они сами не знают, чего хотят. Я сверкала на них глазами, пока они не отшатнулись.
– Нам не удастся сделать это. Это не работает, – нервно воскликнула Джианна. – Тильманн, ты сможешь поехать на Луисе? Как думаешь у тебя получится?
Тильманн кивнул. Мои взгляды переходили от одного к другому. Она это всерьёз? Тильманн должен сесть на жеребца? Да он сломает себе шею.
– Тогда езжай в лес и поищи Колина, Луис найдёт его. Пожалуйста поторопись, ты должен привести Колина, без него нам не удастся сделать это ...
В моих венах внезапно забурлил гнев, кипящий и горячий, так что я бросилась вперёд и со всей силы ударила Тильманна в лицо. Его голова жёстко отлетела в сторону и ударилась о стену, но он лишь коротко моргнул и не стал сопротивляться. Видимо ему было важнее организовать свой следующий трип, который он финансировал моими деньгами. В будущем мне нужно будет их прятать.
Прежде чем Пауль смог меня схватить, я поспешила к окну, открыла его и выпрыгнула наружу, побежала вниз, к пляжу; в море я была на шаг впереди, никто не может плавать так быстро и долго, как я. Я бросилась в прибой, пересекла залив, то плывя кролем, то ныряя, и позволила волнам вынести меня далеко от Пиано делл Эрба на сушу. Когда я добралась до берега, было уже почти темно, но перед закрытыми глазами всё ещё вспыхивали яркие вспышки. Я не могла постичь того, что только что случилось. Почему это случилось. Какой в этом смысл. Им нельзя было так делать. Это не дружба – удерживать кого-то и фотографировать, не спрашивая разрешения. Нет, такого делать нельзя. Я должна уничтожить этот фильм, бросить камеру в стену недостаточно. Мне нужно было взять её с собой. Запись с Анжело я возможно смогу вырезать и спасти, всё остальное должно исчезнуть.
Мои ноги волочились по каменному дну. Неохотно я тянула их за собой. Я ещё не хотела выходит на сушу. Но следующая волна выбросила меня на берег, с вечной беспощадностью моря. Я осталась лежать, не двигаясь, на мокром песке, как обломки корабля. У меня даже не было желания дышать.
– Это удивительно. Одно мгновение я был не уверен в том, есть ли у тебя возможно хвост русалки...
– У меня его нет, – ответила я раздражённо и открыла причиняющие боль глаза. Это был тот момент, когда сумерки побеждают, и мир теряет все цвета. Всё серое; мёртвый, пустой, серый цвет. Но вскоре ночь начнёт свою жизнь. Я встретила взгляд Анжело, который даже сейчас вспыхнул слабым бирюзовым цветом, проползла к нему и села, как он, перед одинокой, лежащей верх дном, рыбачьей лодкой, так что мы оба могли смотреть на чёрную, блестящую воду. Песок под нами был прохладнее, чем обычно.
– Что случилось?
Я удручённо покачала головой.
– Я точно не знаю. Думаю, они хотели меня воспитать. Они ... они ... ах, они больше не на моей стороне, постоянно придираются, ничто во мне их не устраивает! И им безразлично, что я чувствую себя хорошо, так, как есть! – вырвалось у меня. – Всегда люди вокруг критиковали, что я слишком чувствительная, быстро начинаю плакать, слишком трусливая и слишком много размышляю. Я должна расслабиться, говорили они, он так говорил, это была его любимая фраза, расслабься и не заморачивайся. Теперь я так делаю, и никому не нравится! Никого из них не интересует, как я себя при этом чувствую! Мне первый раз в жизни по-настоящему хорошо, я нравлюсь себе и мне нравиться моё тело. Я могу расслабиться, мне не нужно, не прекращая, размышлять и боятся. И вместо того, чтобы, как я, радоваться, они хотят это уничтожить ... Я взяла мои мокрые волосы и выжила их сильным движением рук. Сразу же пряди начали завиваться и скручиваться. – Почему они не могут позволить мне? Почему каждый придирается? Я ведь такая, как они всегда требовали от меня ...
– Ты действительно хочешь знать, почему? – спросил Анжело. Наши руки лежали рядом, лишь в нескольких миллиметрах друг от друга. Боже, как мне хотелось взять его руку в свою ...
– Да – а ты знаешь?
– Думаю, да. У меня было много времени понаблюдать за людьми, и я вижу такое не в первый раз. Они очень сильно завидуют. Возможно это последствие эволюционного инстинкта выживания, возможно поэтому они не желают другим добра. Когда у одного слишком много, а у них самих мало, это становится угрозой. Это простая, грустная тайна, стоящая за поведением других: зависть.
– Но они мои друзья, – не убеждённо запротестовала я. Друзья не стали бы снимать тебя тайком. Друзья бы радовались, что ты чувствуешь себя хорошо. Друзья не избегали бы тебя, как чуму.
– Это не играет роли. Я знаю, что люди делают вид, будто желают своим друзьям и членам семьи что-то хорошее и часто об этом говорят. Я желаю тебе это от чистого сердца. Любимое выражение. Но правдиво ли оно? Где именно обычно чувствуешь зависть?
– В сердце, – ответила я спонтанно. Там находилось её постоянное место. Когда раньше с моими подругами что-то случалось, что-то, что я хотела для себя, даже если это была только новая пара обуви, которую они купили, моего же размера больше не было, в сердце начинало пощипывать, иногда больше, иногда меньше. Это пощипывание могло быть даже почти более навязчивым, чем любовная тоска. Оно вселяло в меня глубокую неуверенность, а иногда часами грызло. И давало ощущение, будто я ничего не стою.
