Текст книги "Поцелуй шипов (ЛП)"

Автор книги: Беттина Белитц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 44 страниц)

Большие надежды

– Больше, – прошептала я, после того, как свет выиграл сражение и изгнал меня из царства ночи. – Пожалуйста хочу больше ... – Я всё ещё улыбалась, так как делала во время всего сна. Бесконечно длинный сон? Или несколько снов, которые переходили один в другой? Я не знала, но это и не важно, потому что в нём не было логического действия; да оно и не нужно. Речь шла о том, чтобы что-то пережить, а не действовать. Я находилась возле моря. Возле моря на юге. Сверкающее солнце, голубой небесный купол, ласковый ветер, вода тёплая и мягкая, белые гребни на волнах ... Сон, который сопровождал меня уже почти всю жизнь, наполняя неожиданным чувством радости, в то время, как я погружалась в него. Тем более жестокой была встреча с серой реальностью, как только он извергал меня обратно. Ещё никогда он не был таким ясным и настоящим, как в эту ночь.

Я могла бы закричать от радости, когда открыла глаза и мерцание света за ставнями напомнило о том, что сегодня вовсе не будет встречи с реальностью. Я нахожусь на юге. Всё то, где я только что ещё передвигалась, лежит перед моим окном. Мне только нужно встать, открыть ставни и пройти вниз к морю. Никогда ещё сон и реальность не были так близки, как в эти освежающие секунды. Я не буду разочарована, даже пустотой и однообразием здешнего пляжа. В моём сне тоже не было пальм, баров или мелкого, светлого, кораллового писка. Да они и не нужны.

Та свобода, которую я почувствовала в нём – это она заставляла струиться по моим венам энергию, в паре с точным знанием, что я переживу всё, что приготовит для меня жизнь, если только останусь здесь, возле воды и поверну лицо к солнцу. Мрачные сны о Северном море, которые мучили меня зимой и в которых меня снова и снова затягивало в ледяной холод, закончились.

Солнце встало, оно светило. Я могла различить это по ярким полосам, просвечивающим через щели в ставнях и отражающиеся на потолке, оно такое надёжное и верное. Будет прекрасный день. Даже если появятся облака, как иногда случалось во время сиесты, до вечера они уже снова исчезнут. И в любом случае будет тепло.

Как только я могла быть такой слепой, спрашивала я себя, когда встала и открыла ставни, чтобы так интенсивно, как ещё никогда, порадоваться запаху моря и увядшей зелени. Качая головой, я вспомнила о моих первых днях в Италии. Во всём я находила недостатки и на всё жаловалась. Эта страна была для меня слишком громкой, грязной, суматошной, скудной. Да, Калабрия скудна, но разве это что-то плохое? Это последствия солнца, а ведь его мне не хватало в течение многих лет. Никаких шансов замёрзнуть. Каждый день босиком. Почти никакой материи на коже, никакого балласта, никаких ненужных обязательств, потому что люди, не смотря на их симпатичную спешку, выделяли время. Время, для жизни. Только в холоде ты становишься занятым.

Я должна была погрузиться в это намного раньше, потому что может быть скоро у меня больше не будет возможности. Я злилась на себя; я противилась всему этому и из-за моего сконцентрированного неудовольствия не поняла, какой получила подарок. Но теперь я знала какой и надеялась, что это даст мне необходимую силу, чтобы выполнить сегодняшнюю мою затею. Потому что сегодня был день действий, а не безделья. Это будет самая последняя попытка, изменить что-то в моей судьбе.

Остальные подгоняли меня, наконец что-то предпринять или же уехать. Теперь прошла уже неделя, что нам ещё тут делать? Тесса мертва, и никаких следов моего отца. Они давили на меня. Тильманн перешёл на то, что теперь наблюдал за мной с холодным молчанием, вместо того, чтобы поговорить. И это было мне неприятно. Никогда бы не подумала, что он может быть таким мстительным. А понимание Пауля в отношение меня убывало с каждым новым днём. В хорошие моменты он хотел отправиться со мной, чтобы найти папу, но это, в свою очередь, было недостаточно продуманно для Джианны, она сдерживала его, в то время, как Пауль медленно погибал из-за того, что видимо всё ещё был обречён на пассивность.

Я хотела им что-нибудь предложить, что заставит их дать мне больше времени. Какую-нибудь улику, след, подозрение. В случае с Колином нам в любом случае требовалось время. Ему приходилось всё дольше отсутствовать, чтобы насытится. Нам нужно будет подождать, чтобы поговорить с ним о папе и если я до того момента уже смогу что-нибудь выяснить, то другие будут в этом участвовать. Они просто должны!

Поэтому я вчера вечером вытащила папину карту с крестами, отмечающими те места, где живут Мары, из чемодана и в последний раз подробно её изучила. Между тем она была помятой, но крест на Италии папа поставил так отчётливо, что мне вовсе не нужно было его искать. Потом я схватила карту побольше с дорогами Калабрии. Может быть крест означал не только область, а конкретное место – деревню или городок, которые не указаны на карте Европы, но зато на нашей карте с дорогами.

Но мой указательный палец снова и снова приземлялся между несколькими деревнями и городами в горах, выше Калопеццати. А значит в негде – при условии, что мой способ правильный. В этом я тоже сомневалась, в конце концов карта Европы была скорее маленькой и неточной. Но надежда что-то выяснить и доказать другим, что я пробую всё возможное, заставила меня по крайней мере поехать к этому пункту.

Пауль и Джианна вчера уже угрожали собраться и поехать домой. Я не хотела уезжать, ещё нет. Это было моё первое настоящее лето, они не должны отбирать его у меня, независимо от того, как плачевно оно проходило до сих пор. Да, меня тоже обременяла безысходность ситуации, если я об этом размышляла. Эта страна была намного больше и обширнее, чем я предполагала. Мой отец мог быть везде и в тоже время нигде. Но всё могло ещё хорошо закончиться. Во всяком случае мое решение принято.

Я хотела поехать одна, во время сиесты, когда другие будут спать. Они ничего не знали о моих размышлениях. Колина я тоже не смогла посвятить, он уже в течение нескольких дней бродил по Силе, но я боялась, что он, скорее всего, попытался бы запретить мне отправится туда. Паулю, однако, пошло бы на пользу стать активным. Но он поехал бы только с Джианной (Джианна не позволяла ему больше делать ни шага без неё, она прицепилась к нему, словно банный лист), а человека, который избегает моё присутствие, я не хотела иметь в машине. Это вселяло в меня неуверенность. Здесь в доме или на пляже я, более-менее, могла принять навязчивое поведение Джианны, то, как она отделялась, потому что существовало достаточно альтернатив, куда можно было отступить, но даже просторная Вольво слишком маленькая, чтобы игнорировать это. Мы бы дышали тем же воздухом, находились бы в нескольких сантиметрах друг от друга. Если Джианна будет рядом, это заставит меня нервничать, а мысль о том, что я собиралась сделать, и так уже достаточно разволновала меня.

Поэтому я решила пока делать вид, что сегодня совершенно нормальный день отпуска, приготовила завтрак, как и остальные – я сама ограничилась кафе и фруктами – и пошла вниз к морю, чтобы отвлечься. Мне удавалась сделать это, если только я с открытыми глазами переносила себя назад в сон или далеко уплывала, и когда наконец отправилась в путь, мой живот свело от беспокойства. Вольво после поездки в магазин был припаркован ещё на улице, так что я никого не разбужу. Мне предстояла моя первая поездка в одиночку в этой стране. У меня была только одна карта, никакой навигационной системы; Пауль запер её в маленьком сейфе в своей спальне и насторожился бы, если бы я спросила код. Всё-таки мне удалось через мобильный войти в интернет и посмотреть гугл мапс. Греховно-дорогое предприятие, но дело не должно провалиться из-за денег.

Оно провалилось из-за связи. Нужно было догадаться, подумала я, ругаясь, когда после третьего крутого поворота вверх в гору пропал интернет, а мой мобильный пища, сообщил, что больше не находит сети. И что теперь? Повернуть назад? Нет, для этого я не слишком далеко продвинулась вперёд, море ещё совсем близко, отмеченная точка слишком далеко. Так быстро я не могу сдаться. Всё ведь очень просто: пока я вижу море, то смогу найти дорогу назад, как-нибудь. Я буду ехать до тех пор, пока оно не исчезнет из поля зрения. Потом я всё ещё смогу повернуть назад. До этого пункта я ничем не рискую.

Но вскоре у меня уже не было времени ориентироваться на море. В то время, как температура снаружи упала, а в машине повысилась – взаимосвязь, которую я не могла полностью объяснить – улица стала опасной для жизни гравийной трассой, без боковых укреплений и разделительной полосы и часто настолько узкой, что я задавалась вопросом, как мне уворачиваться от встречных автомобилей за пределами маленьких бухт, которые иногда были выдолблены в утёсе. Снова и снова большие валуны мешали проехать. Когда я их объезжала, то опасно близко приближалась к пропасти или мне приходилось складывать боковое зеркало, чтобы не протаранить скалу. Видимо на эту область, осенью и весной, обрушивались оползни. В некоторых местах дорога возле склона просто обрушилась, так что мне приходилось собрать всё мужество, чтобы ехать дальше. Другой возможности у меня всё равно нет; для разворота не хватало места, а как только мне удавалось подавить страх перед падением в пропасть и преодолеть узкие пассажи, это так сильно окрыляло меня, что я хотела ехать дальше.

Здесь наверху находились лишь единичные деревни и вид у них был не притягательный. Коровы дремали, пережёвывая траву, в тени на краю улицы. Иногда также прямо посередине дырявого асфальта и тупо на меня смотрели, когда я напрасно пыталась отогнать их гудком. Лес становился гуще. Я не могла сказать, был ли это тот же лес, в который меня похитил Колин; я ничего не узнавала. Ели почти напоминали мне Шварцвальд. Они устрашающе мрачно росли в высоту и ширину, но земля под ними была сухой. Хватит одной искры, чтобы поджечь. Всё же я думала, что на одном повороте слышу, как бьёт ключом источник.

Людей я почти не встречала. Один раз передо мной появился, словно галлюцинация, старик, который сидел на краю дороги на камне, опёршись руками на свою палку, пыльная, синяя шапка на голове. Что он здесь делает? Охраняет улицу? Было сильно на это похоже, и я уже ожидала, что он остановит меня и пошлёт назад. Я решила дружественно поприветствовать его. Вопреки ожиданиям, его лицо просияло, когда он меня увидел, и поднял свою узловатую руку, чтобы ответить на моё чао взмахом. Но в зеркало заднего вида я увидела, что как только оставила его позади, он тут же снова впал в свой ожидающий ступор.

На карту мне больше не нужно было смотреть; я знала, что потеряла ориентацию, в этом для меня не было ничего нового. Я даже не встревожилась. Так происходит всегда, когда Эли Штурм самостоятельно предпринимает что-то на машине. Жаль лишь, что здесь нет ни гаражей, ни такси.

Всё же я продолжала подниматься в гору, пока температура снаружи стала лишь 28 градусов, на десять градусов меньше, чем при моём отъезде внизу у моря. Зато стрелка показателя температуры двигателя непрерывно ползла вверх до красной зоны, чего я не понимала, потому что как может мотор перегреться, если становится всё прохладнее? Мне пришлось объехать двух следующих коров, лишь после этого я смогла вновь, сощурив глаза, посмотреть на приборную панель. «Высокая температура», светилось мне красными буквами навстречу. Какая помощь! Не может эта дурацкая машина любезно подсказать, почему она высокая?

Должна ли я, на всякий случай, отключить двигатель и дать автомобилю остыть? Но что, если он потом больше не заведётся? Я не имела представления, где находится следующая деревня и смогу ли я вообще объяснить тамошним людям, какая у меня проблема. Мой итальянский стал лучше, но это положение дел выходит за рамки моего словарного запаса.

Поэтому напрягшись, я ехала дальше, игнорируя мигание, пока внезапно из капота не повалил белый дым, не только немножко, а небольшой адский огонь. Сразу же я подумала о взрывающихся машинах и до неузнаваемости обгоревших пассажирах, припарковала машину на краю дороги, выключила двигатель и выбежала наружу. Только после нескольких метров, которые я проделала, наклонившись вперёд и закрыв уши руками, я осмелилась оглянуться. Вольво всё ещё дымился, как старый дракон, который только что проснулся, чтобы потом вернуть себе лучшую форму и сжечь всё вокруг себя огненным дыханием. Мне нужно убираться отсюда. Либо машина действительно взорвётся, либо кошмар закончиться, когда я вернусь к ней через пол часа, и я смогу продолжить мой путь. Если что-то нагревается, то теоретически, может снова охладиться. Нужно на это надеяться.

Я немного удивлялась, что ни реву и ни дрожу, не испытываю ни малейшего беспокойства, но, если посмотреть на это рационально, у меня для этого нет причин. Да, с машиной что-то не так, и я не знаю, где нахожусь, но здесь наверху нет диких животных, и я не на грани того, чтобы умереть от жажды или голода. Я чувствовала себя даже достаточно сильной, чтобы пойти дальше пешком, вверх по дороге. Так я и сделала, лишь бы уйти подальше от дымящего монстра позади. За следующим поворотом я обнаружила обветшалую вывеску, которую почти невозможно было прочитать, и которая указывала на ещё более узкую гравийную дорожку. Знак, указывающий на деревню? К людям, которые смогут мне помочь – или возможно даже к месту, которое имел ввиду папа? Две хорошие причины пойти в этом направлении.

Уже спустя несколько метров своеобразный лесной мир Калабрии поглотил меня. Деревья не стояли здесь близко друг к другу, для этого было слишком много скал; лишь самые сильные смогли укрепиться в этой бесплодной почве. Узкая тропа вилась наверх, к желтоватой поляне – свежую зелень здесь почти больше невозможно встретить – на которой паслись, выглядящие неухоженными козы. Пастуха нигде не было видно. Возможно это даже дикие козы. Я насладилась их спокойствием и терпким запахом, сделав короткий перерыв, потом пошла дальше.

При почти каждом шаге в траве, рядом с гравийной дорожкой, что-то шуршало; скорее всего змеи или насекомые. Стрекот сверчков звучал менее пиликающе и громко, чем внизу возле моря, но и здесь тоже он сопровождал меня. Между тем он стал для меня музыкой тишины. Уже давно я не воспринимало его как шум.

Когда предполагаемая деревня наконец-то появилась, я, тяжело дыша, остановилась. Как и в большинстве деревень, расположенных на склоне, дома, стояли рядом друг с другом, без какого-либо промежутка между ними. И она была совершенно покинутой. Я заметила это уже при первом взгляде. Здесь никто не жил; это деревня-призрак. Ни один человек не дышал, даже не было собак и кошек, а только пение цикад и шелест ветра в елях, поднимающихся словно пикеты за руинами.

Что заставило людей покинуть свой дом? Что здесь не так? Они эмигрировали, чтобы найти лучшую жизнь? Дома выглядели примитивно, некоторые даже убого и захудало. Но одно это не могло быть причиной. Эта деревня производила на меня такое впечатление, будто внезапно из неё вытянули всю жизнь. Теперь она оказывала этому противодействие. Ничего не двигалось, никаких голосов не звучало, в узких переулках не раздавалось никаких шагов, но души людей всё ещё цеплялись за развалившиеся стены и отказывались уходить. Боящиеся, беспокойные души.

Кто захотел их изгнать?

Ветер продувал через щели и трещины в доме рядом, в умножающимся, пустом пении, из-за которого у меня по рукам прошла дрожь, и в тоже время, это пение сделало меня сонной. Были ли это Мары, что уничтожили деревню? Чтобы потом самим занять её? Они напали на неё как саранча, ночью, когда все спали, а люди потом убежали, не понимая почему?

Слегка крадущимся шагом я шла по бывшей главной улице в сторону деревенской церкви. Справа от меня появилась старая мясная лавка, «Macelleria» стояло потускневшими голубыми буквами на осыпающейся стене. Окна большинства домов были заколочены, не деревом, а металлическими пластинами. Попытка защититься от ночных незваных гостей? Ни одного Мара не удержат металлическая пластина, но люди должно быть чего-то боялись.

Перед церковью я остановилась, чтобы перевести дух, потому что воздух казался несвежим и плохо насыщенный кислородом, хотя здесь в горах, было намного прохладнее, чем внизу на нашей улице. Море я уже давно не видела. Никакой больше точки опоры. Только эта деревня и церковь, которая просила о том, чтобы я вошла в неё. Её сгнившие органные трубы тихо пожаловались, когда ветер задул в дыры на крыше и заставил траву рядом с моими ногами затрещать. Ветер или змеи.

Я не боялась ни того, ни другого и зашагала к двери. Она была очень тяжёлой, также обита железом и толщиной в руку. Мне пришлось навалиться на неё всем весом, чтобы открыть. Внутри на каменном полу полосами лежала пыль. Скамейки перевёрнуты, и частично даже сломаны, как будто в церковь вломилась армия, чтобы забрать также и тех, кто искал защиты у Бога.

Снова зазвучал орган, в этот раз почти что мелодичный аккорд, печальный, но также немного тоскующий. Я подняла на него взгляд. Галерея была целой, хотя ступени уже рассыпались. Глубокие трещины тянулись по стенам всего здания, но я лёгкая, что с ней станет? Я даже не держалась, когда взбиралась наверх, в то время, как ступени подо мной угрожающе скрипели, а камешки, тонкой лавиной, сыпались на пол церкви.

Клавиатура органа казалось была ещё целой, педали тоже выглядели неповреждёнными. Только трубки отделились от стены, торчали во все стороны в воздухе. Они напоминали мне терновый венец. С благоговением я положила руку на клавиши. Играл ли здесь кто-то, когда это случилось? Я не смогла по-другому, просто должна была нажать на них, проиграть лишь один аккорд, чтобы эти стены сумели найти новую жизнь, и чтобы привлечь сюда все души, пусть покажутся мне и наконец расскажут, что тут случилось ... Как будто кем-то управляемая, я растопыренными пальцами ударила по клавишам. Трубы органа тут же начали кричать, глубоко и пронзительно, в одно и тоже время, и пол подо мной провалился. Заскрипев, дерево раскололось, валуны с грохотом упали на пол, пыль везде, в моих волосах, глазах и во рту. Я дико размахивала руками, ища опоры, и хватала лишь воздух, но потом, при падении, мне удалось ухватиться за балку, к сожалению, лишь одной рукой, другая была мне нужна, чтобы сбалансировать равновесие, в то время как я висела на высоте нескольких метров над каменным полом церкви. Я попыталась поднять вверх и левую, чтобы ухватиться обоими руками за балку, но, когда задвигалась, она угрожающе заскрипела, как будто в следующую секунду оторвётся и утащит меня за собой в глубины. Вообще, как долго я смогу ещё держаться одной рукой за гнилой кусок дерева, которое медленно раскачивался туда-сюда?

В фильмах героям удавалось делать это невероятно долго, содрогалась ли земля или нападал тираннозавр, при этом они могли ещё и двигаться, вести дискуссии, иногда даже целоваться или признаваться в любви. Но моя сила начала иссякать уже спустя несколько секунд. Мои потные пальцы соскальзывали миллиметр за миллиметром с ломкого дерева. Сейчас я рухну вниз ...

Я запрокинула голову и посмотрела наверх, может быть там есть что-то, что даст мне больше стабильности, чем эта дерьмовая, разъеденная червями балка в моей правой руке, но солнце, светящие в дыру на крыше, так внезапно ослепило меня, что я вздрогнула. Мои пальцы раскрылись. Я сорвалась.

Я упала и к моему огромному удивлению приземлилась мягко и безопасно. Вполне приятная смерть. Значит это происходит так быстро? Ты вовсе не видишь, как перед внутренним взором пробегает вся твоя жизнь?

Никакого яркого света? Что ж, яркий свет я только что видела, собственно говоря именно он меня и убил, но это ...

– Опля. – Я ничего не имела бы против, если бы он ещё немного подержал меня, но он осторожно посадил меня на пол, и сразу же убрал руки. Образцовый джентльмен. – Что это за выходка?

– Боюсь довольно глупая, – пробормотала я смущённо и ахнула, когда распрямила пальцы. Длинная заноза вонзилась в подушечку моего большого пальца. Целенаправленным рывком я удалила её. Кровь почти не пошла.

Я не могла скрыть радость от того, что вновь увидела Анжело; мой рот самостоятельно изогнулся в восхищённом смехе. В то же время я всё ещё чувствовала страх, и внезапная спасательная операция Анжело была для меня уж очень судьбоносной, чтобы не насторожиться.

– Спасибо, – всё-таки воспитанно произнесла я.

Анжело ухмыляясь, покачал головой, а потом, почти с таким же жестом, как это сделал Гриша, когда один единственный раз заметил меня, склонил её в бок. Всё же Гриша в этот момент был намного дальше, чем во все прошедшие годы. Освобождающее чувство.

– Эли ... что во имя Бога ты здесь делаешь?

– Тоже самое я могла бы спросить и тебя, – ответила я немного вызывающе – лишь совсем чуточку, в конце концов я не хотела его прогнать.

– Что ж ... я увидел на дороге дымящийся автомобиль с немецкими номерами. С такими, которые не из района Хохзауэрланд.

– Э? – сказала я, ничего не понимая. – Хохзауэрланд?

– Если тебе встречается здесь немецкая машина, то как правило, из района Хохзауэрланд. Целые деревни переселились туда, а летом некоторые жители приезжают навестить старую родину. Но номер машины был необычным. Плюс твои сандалии на пассажирском сиденье ...

Я удивлённо посмотрела вниз, где мои пыльные, тёмные пальцы ног выделялись на светлом полу – тёмные потому, что между тем, они уже загорели на солнце. Мягкая кожа между пальцев светилась белым цветом, когда я растопыривала их. Да, правильно, я ехала босиком, чтобы не соскользнуть гладкими подошвами с педалей, а до этого на мне были одеты те же сандалии, что и во время моего визита в заколдованный, райский сад Анжело. До сих пор понятно – не считая того факта, что я шла босиком по дороге с щебёночным покрытием и даже не заметила этого.

– Но это ещё не объясняет, что ты делаешь здесь наверху!

– Даю уроки игры на фортепьяно. В Козенце.

«Молодой девушке по имени Бетти?» подумала я, но не осмелилась спросить. Анжело коротко скривил рот. Этого хватило, чтобы на его щеке образовалась ямочка.

– Ты ... ты ведь не думала, что найдёшь здесь своего отца? Не так ли? Ты искала Маров?

Да, примерно так и было, а теперь, когда меня кто-то об этом спросил, я поняла, какой наивной и смелой была моя поездка на Силу.

– Я ... я только хотела посмотреть, есть ли ... Признайся Анжело, эта деревня странная, что-то здесь не так! – защищалась я. Я в первый раз обратилась к нему по имени, и ощущение было хорошим. Каким-то образом я сразу же почувствовала себя более уверенной и зрелой.

– Да, здесь и правда что-то не так, ты права. И это не то место, где красивой, молодой женщине стоит бродить одной.

– Значит, всё-таки Мары ...

– Нет. Ндрангета.

Ндрангета. Калабрийская мафия, якобы самая ужасная и жестокая мафиозная организация в мире. Анжело сказал это слово мягче, чем Джианна, когда не спрашивая, терялась в жутких рассказах о мафии, но как всегда я посчитала это слово устрашающим. Как я между тем уже знала, Ндрангета была вездесущей. Если истребить её, будет так, словно обрежешь Калабрии важную для её жизни вену, через которую неизбежно бежал так же её яд.

– Поверь мне, здесь на много миль вокруг нет никаких Маров. Ты рискуешь больше нарваться на мафиози, который складывает своё оружие в одном из домов, и тогда это может стать опасно. Вся деревня была взята после полицейской облавы. Те немногие, что остались, мигрировали. Разве ты не видела, что окна сделали пуленепробиваемыми?

Да. Это я видела, но совершенно неправильно истолковала.

– А Мары не имеют ничего общего с мафией? – Так быстро я не собиралась отказываться от моей теории.

– Нет. Мы не любим подчиняться какой-нибудь организации, не имеет значения, криминальная они или нет. Кстати, смешная идея ... – Уголки губ Анжело слегка приподнялись вверх, что придало его сдержанной улыбке мечтательное выражение. Если бы у меня с собой был фотоаппарат, то я именно сейчас нажала бы на кнопку. – Как у тебя вообще появилась идея искать здесь, именно в этом уголке земли?

– Я ... ах, плевать, – пробормотала я. Теперь я могла похоронить и мою последнюю надежду. – Разве это настолько невозможно, чтобы здесь жили Мары, которые рассказали бы мне что-нибудь или мой отец ... – Я не могла продолжать. Мои мысли играли в догонялки, и не одна из них не могла победить. То, что я пыталась сказать, звучало действительно очень абсурдно.

– Чем они по-твоему будут здесь питаться? – спросил Анжело – справедливый вопрос, который меня совершенно обескуражил. Даже если бы здесь ещё жили люди: я не могла представить себе, чтобы их сны были особенно питательны. Бедность в горных деревнях была ощутима; я до этого лета на знала, что в Европе вообще существуют ещё люди, которые вдали от современного мира обходятся тем, что даёт им природа, и практически отрезаны от внешнего мира. Есть не так много возможностей, чтобы выжить: разведение домашнего скота, кропотливый сельскохозяйственный труд и старая ремесленническая деятельность, которая скоро исчезнет. Я хорошо могла понять, что с карты исчезали целые деревни, потому что жители пытались найти удачу на севере.

– Пошли, давай уйдём отсюда, прежде чем на нас обрушиться остаток крыши, – предложил Анжело. – Я не могу обещать, что буду стоять и во второй раз в нужном месте, чтобы поймать тебя.

Чтобы открыть тяжёлую дверь, ему не пришлось прикладывать никаких усилий. Снаружи я закрыла лицо рукой, чтобы отгородиться от яркого, послеполуденного света, пока снова не привыкла к нему и смогла видеть.

– Значит здесь наверху Маров нет? – Я всё ещё никак не могла сдаться. Что мне делать, когда я вернусь домой, вновь ничего не выяснив? Я не хочу, чтобы другие отказались от поисков и начали планировать нашу обратную дорогу.

– Возможно в южной Италии ещё есть парочка других Маров, но они точно не напишут это на своей входной двери, и даже если ты найдёшь их, это не значит, что у них имеется информация о твоём отце или что они захотят поделиться ей. Эли... я знаю, это меня не касается, но я чувствовал бы себя лучше, если бы в будущем, ты оставила эту затею и не ходила гулять одна по вымершим деревням. – К счастью его голос не прозвучал, как голос старшего учителя, а лишь слегка обеспокоенно, не то я выпустила бы коготки.

– Но мне ведь нужно что-то делать! – всё же защищалась я.

Анжело молчал, руки в задних карманах брюк, взгляд опущен, это опечалило меня, как будто кто-то вырвал из рук что-то ценное. Казалось он размышляет над тем, как преподнести мягче то, что он собирается сказать, да, приукрасить это, но он не сможет. Такое нельзя преподнести в розовом свете. Мой поиск бесполезен, да к тому же опасен. Здесь я не продвинусь дальше ни на шаг. Видимо существует намного меньше Маров, чем я полагала.

– А список? Что со списком? – выдала я мой самый последний козырь. Анжело удивлённо поднял свою белокурую голову.

– Список? – Теперь он оказался тем, чьи глаза распахнулись от удивления.

– Список полукровок, – объяснила я нетерпеливо. – У кого есть доступ к этому списку?

– Эли, я ... я ничего не знаю о списке. Написанный список? Листок бумаги с именами полукровок?

– Нет, список, который передаётся устно, от Мара к Мару. То есть коллективное знание.

– Ну, это правда, что полукровки для некоторых Маров словно бельмо на глазу и что их не сильно привечают, но о списке я ничего не знаю. Чаще всего, дела с полукровками, решаются сами собой... – Анжело замолчал, как будто сказал слишком много.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего. Не так важно, – парировал он. Он только что хотел намекнуть на то, что полукровки, в отличие от Маров, в какой-то момент умирают – или что их линчуют? – Эли, я кое-что предложу тебе: в Лонгобукко подают лучшую пиццу во всей округе. Ты голодна? – Ошарашенно я кивнула. Да, я проголодалась, даже очень сильно проголодалась, в конце концов я ведь не пообедала. Теперь мне не помешает съесть что-нибудь из-за разочарования, а пицца хорошо для этого подойдёт.

– Тогда мы возьмём мою машину, и я организую тебе в Лонгобукко службу эвакуации автомобилей. Скорее всего лопнул шланг радиатора, это можно быстро устранить.

– Хорошо, договорились. – Это даже лучше, чем я думала. У меня есть время задать другие вопросы.

Но сначала я больше не хотела разговорить. Молча мы вышли из деревни и дальше по гравийной дороге на шоссе, где машина Анжело светилась уже из далека – стильная Альфа Ромео. Красная и открытая. Да, крышу Вольво я проклинала здесь уже не раз. Я схватила мои сандалии с пассажирского сиденья и бутылку с тёплой водой, которую хранила в нише для ног и залезла к Анжело в машину.

Он как раз поднимал пачку листов с нотами и метроном с кожаной обивки сиденья, чтобы освободить для меня место, и убрал их в бардачок, где кроме дисков, я увидела также и несколько мятных, сосательных конфет. Я с удовольствием перерыла бы эту машину сверху до низу.

Серебристо-зелёный Ситроен Гриши – был шикарной машинкой, но вот эта, переплюнула её. Я едва могла дождаться, когда Анжело заведёт двигатель и поедет. Когда он наконец это сделал – он ещё проверил радиатор Вольво – я настороженно вытянула шею. Двигатель тарахтел звучно и пламенно, но я была уверенна, что услышала колокола церкви. Да, звон колоколов разносился в воздухе, но кроме деревни по близости, здесь нет никаких населённых пунктов, а я так отчётливо слышала шум колоколов, как будто церковь стояла прямо позади нас.

К тому же щебетание птиц и жужжание пчелы ... Где находится эта пчела? Подозрительно я огляделась.

Анжело тихо рассмеялся.

– Всё в порядке, это музыка. – Он указал на CD плеер, который начал играть сам, когда он завёл мотор. Успокоившись, я выдохнула, но уже при следующем ударе сердца, всё моё тело заболело. Звон колоколов, старый и мощный. А потом эта хорошо запоминающаяся последовательность нот, три фортепианных аккорда, каждый раз сыгранных два раза. Снова и снова друг за другом. Таммтамм, таммтамм, таммтамм. У меня не когда не было этой песни, но я знала её наизусть. High Hopes от Pink Floyd, любимая группа моего отца. Он часто ставил её, когда Пауль и я в очередной раз выходили из-под контроля, чтобы она успокоила нас, или же, чтобы ободрить меня, когда я возвращалась из школы бледная и заплаканная. Как раз подходит, подумала я с горечью, в то время как пыталась проглотить ком в горле. Это чрезмерные надежды, из-за которых я снова и снова разочаровывалась и которые загнали меня сюда ... А теперь мне ничего другого не остаётся, как чувствовать себя маленькой девочкой, которая скучает по отцу, папе, с его непоколебимым, харизматичным обонянием, твёрдым, как скала, плюс эта божественно-прекрасная музыка. Как я смогу жить без него?