Текст книги "Через вселенную"

Автор книги: Бет Рэвис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

22

Старший

Дверь шлюза захлопывается. За спиной у меня тихо, лихорадочно перешептываются Док со Старейшиной.

– Думаешь, это…?

– Невозможно.

– Он знает?

Пауза.

– Естественно, нет.

– Ты…?

– Естественно, нет.

Но я не в силах думать ни о чем, кроме звезд. Словно я когда-то потерял часть души, и там была пустота, а сейчас она заполнилась светом миллиона звезд.

Всю жизнь я грезил только ими; и все же не ожидал того, что увижу.

Как я вообще мог хоть на секунду подумать, что лампочки в Большом зале – звезды?

Я изменился, изменился навсегда.

Я видел звезды.

Настоящие звезды.

23

Эми

Прижимаюсь лицом к металлической поверхности, вдыхая пыль, которая осела на рядах заклепок вдоль вогнутой стены. В глазах жжет, я ничего не вижу, кроме серости стального мира вокруг.

Что-то внутри меня ломается.

Я. Не могу. Этого выдержать. Не могу. Это слишком. Все… все это… существование… я не могу. Просто не могу. Пожертвовать всем и получить взамен один только холодный металл…

Сползаю вниз по чуть вогнутой стене, оставляя на ней след из пота, слез и соплей, но мне все равно. Влажная земля тут же отпечатывает на коленях брюк влажные круги. Сжимаю горсти в кулаках. Чувствую кожей – это земля, реальная, настоящая земля.

Но это фальшивка.

– С тобой все нормально?

На тропе, соединяющей Больницу с большим кирпичным зданием дальше по улице, стоит человек.

Когда я поднимаю измазанные руки, с них комьями падает грязь. Пытаюсь вытереть с лица слезы и сопли, но, скорее всего, бесполезно – становится только хуже.

Чтобы встать, приходится опереться о стену.

– Вы, наверно, думаете, что я спятила, – всхлипываю я, пытаясь выдавить подобие смешка.

– Я думаю, ты очень расстроилась, – отвечает он, помогая мне подняться, – но не спятила. Что-то не так?

– Все, – фыркаю я.

– Не может же все быть так плохо.

– Поверьте мне, может.

Он словно не замечает, что я совсем измазала ему рукав грязью.

– Кстати, я Эми.

– Орион.

– Очень приятно, – произнося это, я вдруг понимаю, что не кривлю душой. Это первый человек на корабле, который меня не пугает, не угрожает убить или то и другое сразу. Он намного старше, почти ровесник папы, и, хоть эта мысль и впивается мне в сердце занозой, все же она и успокаивает немного.

Орион ведет меня в сторону кирпичного здания, прочь от Больницы.

– Перед тем как отправить обратно, тебя надо привести в порядок. Что ты вообще делала у этой стены?

– Искала, как выбраться с корабля, – бормочу я.

Орион смеется искренним, здоровым смехом, от которого я тоже начинаю улыбаться. В глазах его загорается огонек, который напоминает мне Старшего. Это не из-за внешности – они здесь все выглядят родственниками из-за одинакового цвета кожи и волос. Нет – о Старшем мне напоминает доброта в его глазах.

На крыльце кирпичного здания я останавливаюсь. Большие белые буквы гласят «Регистратека». Рядом со входом висит портрет Старейшины. Холодный взгляд следит за тем, как я поднимаюсь по ступеням, но я стараюсь не смотреть на портрет. Орион спешит внутрь, на ходу что-то говоря о полотенце.

Я открываю дверь, и приходится подождать мгновение, чтобы глаза привыкли к тусклому свету.

А потом я вижу ее.

Землю.

Не настоящую Землю, конечно, просто большую глиняную модель.

Я бросаюсь вперед, протягивая руки к огромному глиняному земному шару, висящему в центре гигантских размеров холла. Вот Америка, вот Флорида, где я родилась, а вот Колорадо – там я встретила Джейсона. Ладони дрожат, отчаянно пытаясь дотянуться до пыльной, неровной глины, но она слишком высоко.

Орион хватает меня за руки и растирает горячим, немного влажным полотенцем. Такое ощущение, словно он хочет стереть с них кожу. Отбираю у него руки – они красные, но чистые. Не давая мне сказать ни слова, Орион сует мне полотенце в лицо и начинает тереть. Он смеется, и я тоже – уже очень давно со мной не обращались, как с измазавшимся в грязи несмышленышем.

– Ну вот, чисто! – весело объявляет он, бросая полотенце куда-то за спину. Потом протягивает мне стакан холодной воды, которую я тут же жадно выпиваю. Мышцы расслабляются, и, кажется, я потихоньку успокаиваюсь.

– Что, – кивает Орион в сторону модели, – нашла наш макет Сол-Земли?

Видимо, под Сол-Землей он имеет в виду мою Землю.

– А вот, – добавляет он, – «Годспид».

А я и не заметила маленькую модель корабля, которая словно бы вылетела с Земли. Она размером примерно с мою голову, а Земля такая большая, что я не смогла бы даже обхватить ее руками.

Слегка толкаю кораблик. Сбившись с курса, он хаотически качается на своем проводе, но потом успокаивается, словно ничего не случилось. Это же просто корабль. Ему на все плевать.

– Теперь лучше? – спрашивает Орион, словно теплым полотенцем можно решить любую проблему.

– Да, все нормально, – говорю я, но мы оба знаем, что я лгу.

24

Старший

– Идем, – приказывает Старейшина, и по его тону – такому, каким хозяин говорит с рабом – я понимаю, что он обращается ко мне, а не к Доку. Оторвав взгляд от закрытой двери шлюза, следую за ним. Док тоже идет, но не торопясь, и звук его размеренных шагов похож на зловещий барабанный бой.

Дойдя меж рядов криокамер до стола у дальней стены, Старейшина останавливается и выжидающе смотрит на меня. Мой взгляд прикован к столу – я вспоминаю, как на его холодной металлической поверхности, свернувшись клубочком, лежала Эми, а я ничем не мог ей помочь.

– Ну? – отрывисто рявкает Старейшина.

– Что?

– Будь ты главным, что бы ты сделал в такой ситуации?

– Эээ… – протягиваю я, сбитый с толку. Это так похоже на Старейшину. Вечно он начинает свои педагогические штучки, когда я меньше всего к этому готов.

– «Эээ», тоже мне! – передразнивает Старейшина. – Будь лидером! Что нам делать?

– Ну… надо посмотреть записи видеонаблюдения. И, – добавляю я, видя, что Старейшина опять собирается начать издеваться, – карту вай-комов тоже надо проверить.

Старейшина хмыкает, но не отпускает колких замечаний по поводу моего плана, а просто протягивает мне пленку. Прижимаю палец к панели регистрации, и экран загорается. Ввожу одну задругой несколько команд, разыскивая видеозаписи криоуровня. Но на них ничего нет – все черное.

– Что-то случилось с камерами. – Я пытаюсь снова, но снова вижу лишь черный экран.

Старейшина хмыкает.

– В первый раз их тоже вывели из строя. Я думал, что устранил проблему, но, видимо, он снова нашел способ. Попробуй вай-комы.

Снова ввожу команды, на этот раз мне нужен доступ к карте «Годспида». На экране мерцают сотни точек: по одной на каждого человека, каждая обозначает вай-ком. Я раньше уже делал так – очень помогает жульничать в прятки, Харли понадобилось полгода, чтобы понять, как это я всегда его нахожу – но больше ни для чего я эту карту не использовал. Теперь я знаю, что искать: на четвертом этаже Больницы светится кнопка перехода. Нажимаю ее, и на экране открывается криоуровень. Сейчас на нем мигают три точки – мой вай-ком, Дока и Старейшины. Накрываю пальцем ползунок и отматываю время на час назад. На карте пусто, один только…

– Док, – объявляю я, вручая пленку Старейшине, чтобы убедился. – Здесь был только Док.

– Во второй лаборатории со мной было несколько ученых. Они тоже могли спуститься. Легко. Я не провожал их до дверей. Любой из них мог побывать здесь утром, – бесстрастный голос Дока звучит задумчиво. – Я знаю, о чем ты думаешь, Старейшина, но ты зациклился на этом. Сюда мог спуститься кто угодно. У них у всех есть доступ на уровень, все знают, для чего нужны криокамеры и как они работают.

– Или это мог быть он.

Лицо Дока становится словно вырезанным изо льда.

– Он умер, – в голосе его звучит такая завершенность, что, о ком бы Док не ни говорил, я уверен: он в самом деле мертв.

– Он умер, – рычит Старейшина, прожигая Дока тяжелым взглядом. – Но вот его влияние…

Док стискивает челюсти, сдерживая то лишнее, что чуть было не ляпнул Старейшине.

– В любом случае, – начинает тот, – нужно придумать, как починить камеры. А что до вай-комов… – он умолкает на полуслове, склонив голову, прислушиваясь к своему коммуникатору.

А через несколько мгновений я слышу его тихое рычание:

– Что она делает?

25

Эми

Вернувшись в Больницу, я наконец вздыхаю полной грудью. Сильный, резкий запах дезинфицирующих средств почти успокаивает – по крайней мере, хоть чем-то воздух в помещении отличается от уличного.

Прохожу мимо семейной пары, которая регистрирует пожилого мужчину – наверное, отца. Старик что-то бормочет себе под нос, слишком тихо и неразборчиво – мне не понять из-за говора, но все же ясно, что он расстроен.

– Что с ним? – слышу я скучающий голос медсестры, вызывая лифт.

– У него появились какие-то странные воспоминания, – бесстрастно и монотонно отвечает ей молодая женщина. Я останавливаюсь и с удивлением смотрю на них. Если бы моему отцу понадобился врач, я бы, наверное, переживала посильнее.

Медсестра делает пометку на тонком прямоугольнике из чего-то вроде пластмассы.

– Да, последнее время у стариков это часто бывает.

Мужчина кивает.

– Пришло их время.

Дверь лифта открывается, но я все стою и пялюсь на пару. Он что, имеет в виду время умирать? Нет, быть не может.

– Пойдем со мной, – говорит медсестра старику. Он опирается на ее руку и дает увести себя к лифту. Супруги оставляют его, даже не попрощавшись.

– Подержи лифт, пожалуйста, – говорит медсестра. Я прихожу в себя и протягиваю руку, придерживая дверь.

– У нее странные волосы, – говорит старик. Он глядит на меня пристально, но в голосе не слышно ни следа эмоций.

– Да, правда, – отзывается сестра, заходя в лифт и бросая на меня взгляд. – Док предупреждал, что в Больницу поступила необычная девушка.

– Ну, да. – Как на такое отвечать? Нажимаю кнопку третьего этажа – там моя комната.

– Четвертый, пожалуйста, – медсестра бросает взгляд на светящийся экран на стене лифта. – Скоро наступит время принимать лекарства; если поторопимся, успеем обустроиться в новой комнате, – добавляет она, похлопывая старика по руке.

На третьем этаже лифт открывается, и я выхожу, радуясь возможности сбежать от них. Старику, кажется, давно уже пора было поселиться в доме для престарелых, хоть очень старым он и не выглядит. Но глаза его пусты, на лице отсутствующее выражение. Прямо как у бабушки, когда болезнь Альцгеймера настолько прогрессировала, что маме пришлось отдать бабушку в дом престарелых. Мы навещали ее в последнюю Пасху перед тем, как она умерла, и она подарила мне крашеное яйцо. Правда, она назвала меня маминым именем и не помнила, где находится, но все же подарила мне то яйцо.

Я слабо улыбаюсь старику – в этой улыбке больше от извинения.

Когда я уходила, в комнате для отдыха был только один человек – тот, высокий. Но, как было сказано, пришло время принимать лекарства. В комнате полно людей, а между ними, раздавая бело-голубые пилюли, ходят две медсестры. По неуютной тишине понятно, что только что комната была полна шума и движения – в воздухе дрожат замирающие отзвуки гитары – но я словно бы нажала на паузу. Все замерли, обернувшись ко мне.

– Да, – дружелюбно усмехается какой-то парень, – сейчас будет весело.

За ним, опершись на стекло большого окна, стоит тот самый высокий парень, которого я видела утром. Губы его растягиваются в ухмылке куда более зловещей, чем у первого.

Под прицелом враждебных взглядов я делаю несколько шагов вглубь комнаты.

– Я – Харли, – представляется первый парень. – Так это ты, наверное, новая пациентка!

Одна из медсестер торопливо сует ему три таблетки – одну большую, бело-голубую, и две поменьше, зеленую и розовую. Он глотает их все зараз и, обойдя медсестру, направляется ко мне. Улыбка его становится еще шире.

– Что с вами, народ? – бросает он через плечо. – Это новенькая, Старший мне про нее говорил!

Стоящие возле лифта девушки что-то нервно бормочут, потом начинают переговариваться. По толпе пробегает волна шепота. Большую часть я совсем не понимаю – этот их говор слишком неразборчивый. Но нетрудно догадаться, о чем они говорят. Ощущения точно как у новичка в старших классах: ты видишь, как все пялятся, слышишь, как все шепчутся, и знаешь, что пялятся на тебя и обсуждают тебя.

– Что с ней случилось? – раздается шепот неподалеку.

– Ничего со мной не случилось, – громко говорю я.

– Волосы… – произносит кто-то у меня за спиной. Я резко оборачиваюсь, так, что волосы взметаются позади. Кто говорил, понять нельзя, но они все смотрят на меня – смотрят карими глазами на смуглых лицах, обрамленных темпами волосами.

Высокий облизывает губы. Он даже не скрывает, что пялится.

– Рад познакомиться! – говорит Харли, прерывая неловкое молчание. От его рукопожатия у меня на ладони остается яркое пятно краски. Харли худой и долговязый, волосы у него непослушные, несколько прядей испачкано в краске. Лицо открытое и симпатичное. Этим он немного напоминает Старшего.

– Народ, это новенькая. Она – знакомая Старшего. Новенькая, это народ, – несколько человек учтиво поднимают глаза, пара-тройка человек даже улыбаются. Большинство, однако, глядит в лучшем случае с недоверием, в худшем – с отвращением. Ближайшая ко мне медсестра стучит пальцем за ухом и начинает что-то шептать в пустоту.

– Что это с ней? – спрашиваю я у Харли, идя за ним к его столу.

– Не бери в голову, мы тут все двинутые.

Я хихикаю, в основном от нервов.

– Хорошо, что я читала «Алису в стране чудес». Это определенно самая настоящая кроличья нора.

– Что ты читала?

– Неважно. – Все следят за каждым моим движением.

– Слушайте, – начинаю я громко. – Я знаю, я выгляжу необычно. Но я точно такой же человек, как и вы. – Не опуская голову, я гляжу им в глаза и пытаюсь не отводить взгляд, сколько могу.

– Ну, конечно, – говорит Харли с улыбкой Чеширского кота.

– Откуда ты взялась? – спрашивает высокий, все еще сверля меня взглядом и ухмыляясь.

– Тебя как зовут? – раздраженно перебиваю я.

– Лют, – отвечает он тихим, скрипучим голосом.

– Так кончай на меня пялиться, Лют, – скрещиваю я руки на груди. Лют ухмыляется шире и не отводит взгляд.

– Так откуда ты взялась? – спрашивает женщина рядом с Харли.

У меня вырывается вздох. Какой смысл требовать, чтобы Лют перестал смотреть на меня? Все равно они все смотрят.

– С Земли, – отвечаю я. – Это было очень давно.

Некоторые глядят с недоверием – ну, ладно, большинство – но у некоторых в глазах загорается свет, и я понимаю: эти люди часто вспоминают, что их небо – это крашеный металлический потолок.

– Расскажешь нам о ней? – просит Харли.

И я сажусь на предложенный им стул, не обращая внимания на то, как удирает девушка, сидевшая ближе всех. Что рассказать им о Земле? Как описать, что воздух пахнет по-другому, что почва кажется жирнее, что ты сам кажешься себе другим, потому что знаешь – в твоем распоряжении весь мир? Может, начать с гор, вечно укутанных облаками и снегом… они вообще знают, что это такое: «облако», «снег», «гора»? Или я могла бы рассказать о разных видах дождя: о проливном, из-за которого хочется остаться дома и посмотреть фильм или почитать книжку; о мороси, которая словно пронизывает кожу иголками; о теплом летнем ливне, от которого еще слаще делается первый поцелуй первой любви.

Они смотрят на меня, горя нетерпением услышать о планете, которую я зову домом.

Я начинаю с неба.

26

Старший

Проклятая девчонка сидит в Палате и рассказывает всем о Сол-Земле, – рычит Старейшина, – Мы же ее предупредили, что будет, если она будет создавать проблемы? Предупредили же?

– Спокойно, Старейшина, – увещевает Док. – Сезон вот-вот начнется. Он всех отвлечет, они и не вспомнят, что она там говорила.

Старейшина пинает ногой дверь ближайшей криокамеры. Я предусмотрительно отскакиваю назад – мало ли, что или кого он выберет следующим.

– Хорошо. – Старейшина останавливает горящий взгляд на мне. – Первая причина разлада?

Проверка домашнего задания? Самое время.

– Различия.

– Именно. Разлад потянется за ней, куда бы она ни пошла, как грязные следы по полу за ребенком. А вторая причина – отсутствие централизованного командования. Когда различия порождают разлад, парень, единственный способ сохранить контроль – быть лидером. Смотри и запоминай.

Он нажимает кнопку вай-кома.

– Общий вызов.

– Старейшина, что ты делаешь? – спрашиваю я, слыша в ухе знакомое «бип, бип-бип».

– Внимание всем жителям «Годспида». Очень важное объявление.

Внутри у меня все падает. Старейшина соединился с каждым вай-комом на корабле. И кажется, я знаю, что он собирается сказать. Мысли скачут. Он ни за что не расскажет всем про криоуровень, про замороженных, про то, откуда Эми на самом деле появилась. Он не скажет.

– Не надо, – говорю я.

Он пропускает мимо ушей.

– Некоторые из вас, особенно те, кто сегодня был в районе Больницы на уровне фермеров, должно быть, заметили на борту нечто необычное.

– Перестань, – бросаюсь я к Старейшине. Мне так надоела его ложь.

Док тянет меня назад, хватая длинными пальцами за руки. Пытаюсь стряхнуть его руки, но он сильнее.

– Новый обитатель корабля – молодая девушка с ненормально бледной кожей и рыжими волосами. Она – результат научного эксперимента, направленного на развитие человеческого организма для приспособления к возможно неблагоприятной биосфере Центавра-Земли. Она не опасна, но умственно неполноценна и склонна ко лжи. Она мало приспособлена к логическому мышлению и труду, поэтому останется жить в Палате. Вступления с ней в контакт я от вас не требую и не ожидаю. Это – аномалия, и отношение к ней должно быть соответствующим.

Ладони непроизвольно сжимаются в кулаки. Аномалия, это она-то? Результат какого-то чертова научного эксперимента? Да, звучит правдоподобно – ученые на корабле вечно заняты тем, что выдумывают то одно, то другое, чтобы обеспечить нас защитой, какой бы ни оказалась биосфера Центавра-Земли. Ясное дело, Старейшина хочет сохранить в тайне происхождение Эми и отрезать ее от общения с остальными.

Когда Док разжимает пальцы, я просто трясусь от гнева. Но что это изменит? Старейшина уже закончил говорить. Отвернувшись от них, я иду назад, к лифту – назад, к Эми.

27

Эми

– Чего я не понимаю, – говорю я, – так это что вы все здесь делаете.

– В смысле? – спрашивает какой-то мужчина. На коленях он держит гитару – древнюю, еще акустическую реликвию.

– Харли сказал, что вы все сумасшедшие. Что это больница для помешанных.

– Да ничего мы не сумасшедшие, – говорит мужчина с гитарой. Акцент у него сильнее, чем у остальных – я едва понимаю.

– Нет, сумасшедшие. – Это та девушка, что сбежала от меня, когда я садилась. Харли сказал, что это Виктрия и что она пишет рассказы. В руке у нее книга, старинная на вид – не электронная, настоящая книга, переплетенная в кожу. Интересно, где она ее раздобыла. – Мы только из-за лекарств похожи на нормальных, – добавляет она.

– Ты, может, и сумасшедшая, – шутливо возражает гитарист, – лично я – нет.

– А вот и да, – вмешивается Харли. – И она. И я. Мы все.

– Не может быть, – упираюсь я.

– Говори за себя.

– Нет, правда! Вы нормальные. Вы не похожи на психов. Никто из вас.

Харли улыбается.

– Будем считать, что это комплимент. В конце концов… – начинает он, но вдруг замирает, наклонив голову влево и словно прислушиваясь.

– Что? – спрашиваю я.

– Шшш, – показывает мне Виктрия.

Оглядываю комнату. Все, наклонив головы, как будто внимательно что-то слушают.

– Общий вызов, – бормочет себе под нос гитарист. – Последний раз такое было, когда наш Старший умер.

– Шшш! – шикает Виктрия.

Мой взгляд перебегает от одного человека к другому. Все в палате для душевнобольных, все – и пациенты, и медсестры – внимательно слушают.

Это выглядит жутко: толпа людей замерла и сосредоточилась на чем-то, что мне недоступно. Все вокруг молчат и не шевелятся, а я вскакиваю и шагаю по полной людей комнате, дожидаясь, когда спадут чары, когда все вернутся в мой мир.

– Хрень все это сплошная, – небрежно бросает Харли. Люди начинают выпрямляться, взгляды фокусируются. Что бы они там ни слушали, оно прекратилось.

– Ты о чем? – спрашиваю я.

Харли смотрит на меня, и впервые за все время разговора глаза его не улыбаются.

– Ни о чем.

Виктрия бормочет какое-то слово, что-то короткое, но я не могу разобрать.

– Что? – голос мой звучит почему-то резко.

Она смотрит мне прямо в глаза.

– Урод.

– Виктрия! – восклицает гитарист.

Она резко оборачивается к нему.

– Ты слышал Старейшину! Она – эксперимент! И все, что она нам тут рассказывала, – вранье. Про то, что она с Сол-Земли! Про раскинувшиеся поля, про бесконечное небо! Она еще больший псих, чем мы все… почему, думаешь, Старейшина запихнул ее сюда? Лгунья, – выплевывает она. – Говорила, что видела Сол-Землю! Да как она вообще посмела? Как ты посмела!

– Успокойся, Виктрия. Она недоразвитая. Ущербная. Сама не соображает, что говорит, – вмешивается гитарист.

– Что вы все несете? – я делаю шаг назад.

– Не говори мне, что небо никогда не кончается, – тихо произносит она. – Никогда не повторяй этого. Вообще о нем не говори. Нет никакого неба. Только металлический потолок.

Я вздрагиваю от жестокости ее слов, но прежде чем она отворачивается от меня и убегает прочь по коридору, я успеваю заметить – в глазах ее блестят слезы.

– Что случилось? – обвожу комнату взглядом. Все, кроме Харли, смотрят на меня с теми же презрением и горькой злобой, что звучали в голосе Виктрии.

– Пойдем, – говорит Харли, вставая. – Пойдем лучше в твою комнату.

– Почему? Я не понимаю. Что случилось?

– Пойдем, – повторяет Харли и уводит меня прочь сквозь стену безмолвия и враждебных взглядов.