Текст книги "Через вселенную"

Автор книги: Бет Рэвис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

47

Эми

На следующее утро я принимаю душ… а потом еще раз. Но синяки на запястьях и ногах не оттереть, и воспоминания тоже не выскрести из памяти.

Людей в полях все меньше. Уже почти никого.

«Люди – тоже животные», – сказал Харли.

Это правда. Лют и те два фермера – живое тому подтверждение. Как и парень с девушкой, которые лежали совсем рядом, но даже не заметили, не обратили внимания…

В тот день, когда начался Сезон, в саду Старший меня поцеловал. Был это искренний поцелуй… или сгодились бы губы любой девушки? Мое лицо пылает. Для меня все было по-настоящему. Но для него, наверное, нет.

Какая бы чума ни бушевала на этом корабле, каких бы правил ни напридумывал Старейшина, Сезон – это не нормальное для человека поведение. Должна быть какая-то причина. Может, им что-то подсыпают в еду или распыляют с воздухом какую-нибудь химию… или даже микробов, из-за которых люди начинают спариваться как животные.

Потом меня осеняет: доктор. Он должен знать, что это ненормально, должен знать, как выявить – как остановить – то, что делает их такими.

Вскакиваю и шагаю к двери, но рука, потянувшись к кнопке открывания, дрожит. Здесь я в безопасности. А там…

Нет.

Я не буду скрываться в норе, как какой-нибудь трусливый кролик. Мне затем и нужно найти доктора, чтобы доказать, что люди – не животные. Я отказываюсь прятаться, как запуганный зверь.

А вот доктор, кажется, этим и занимается. На третьем этаже его нет, на четвертом – тоже. Сестра за стойкой посылает меня на второй этаж.

– Но он занят, – кричит она вдогонку.

В коридорах второго этажа выстроились очереди из десятков женщин, некоторые – в больничных рубашках – сидят у кабинетов и ждут, когда откроется дверь, другие – еще в туниках и широких штанах – держат в руках аккуратно сложенные рубашки и ждут возможности переодеться. Весь этаж похож на приемную гинеколога. В каждой комнате есть кровать с подставками, и почти все кровати заняты. Я сбавляю шаг. Почему у гинеколога такие очереди? Эти женщины ведь еще не могут знать, беременны они или нет, правильно? Не на следующий же день. Качаю головой. Кто знает. На корабле, где телефоны вшивают людям в ухо, а компьютер умещается в кусочек пластмассы толщиной с лист бумаги, не так уж невероятно, что о беременности можно узнать практически сразу же.

Все женщины молчат.

– Вставай в очередь, – говорит медсестра, протягивая мне сложенную больничную рубашку.

– Нет, я пришла к доктору, – начинаю я, но тут же осекаюсь. Ясное дело, я пришла к доктору – тут все пришли к доктору. – В смысле, – добавляю я в ответ на нетерпеливый взгляд медсестры, – не… эээ… к гинекологу, а к другому доктору, который с третьего этажа.

– У нас всего один доктор, – отвечает медсестра, окидывая внимательным взглядом мои рыжие волосы и бледную кожу. – Я так понимаю, ты здесь не из-за Сезона?

– Нет!

– Иди за мной, – вздыхает она.

Сестра ведет меня по коридору, лавируя между группами женщин. Многие из них поднимают глаза и оглядывают меня с удивленным любопытством, но спокойно, как я бы смотрела на какого-нибудь чудака в автобусе. Никто не разговаривает; кажется, я их не слишком интересую.

– Так много пациентов и только один доктор? – спрашиваю я.

– У него есть медсестры, а еще помощники – Некоторые из ученых уже много лет работают под его началом, – сестра снова вздыхает. – Но чтобы Док кого-то взял в ученики! Недоверчивый он

Интересно, как доверие связано с количеством помощников? Но спросить я не успеваю. Медсестра останавливается у открытой двери и кивает мне. Я вхожу. Доктор сидит на стуле у кровати меж двух подставок, на которых обнаруживаются женские ноги. Взгляд мой упирается прямо в то, что эта женщина едва ли хочет мне показывать.

– О господи! Простите! – я закрываю глаза ладонью и разворачиваюсь, чтобы выйти. Почему сестра пустила меня в кабинет прямо посреди осмотра, да еще такого личного, приватного осмотра?

– Ничего страшного, – говорит доктор. – Что ты хотела?

– Ей, наверное, неприятно, что я здесь…

– Она не возражает. Ты не возражаешь? – спрашивает он, глядя на нее поверх ее колен.

– Нет, конечно, – отвечает женщина скучающим голосом.

Я знаю только, что если бы это я лежала вот так, задрав ноги и светя самым дорогим, меня бы это просто убило. Когда мы с Джейсоном стали встречаться, мама заставила меня сходить к гинекологу, и это были самые некомфортные полчаса в моей жизни. Мне не хотелось видеть в кабинете никого, включая доктора, медсестру и маму, не говоря уже о каких-то непонятных личностях.

Но этой женщине абсолютно все равно. Осмелев, я открываю глаза, и она смотрит на меня совершенно спокойно. Кажется, мое присутствие не доставляет ей ни малейшего дискомфорта.

– Я… эээ… – Я стараюсь не обращать внимания на то, что доктор делает с какой-то прозрачной жижей и железной штуковиной, смахивающей на пыточный инструмент. – Я хотела спросить про Сезон.

– Ага, – доктор продолжает процедуру. Неужели он не может хоть на минутку оторваться?

– Что он делает с людьми? – выпаливаю я в попытке покончить с этим как можно быстрее.

– В каком смысле?

Железная штуковина соскальзывает. Женщина кривится, но ничего не говорит, продолжая бездумно глядеть в потолок.

Ее стеклянные глаза и то, с какой покорностью она все терпит, напоминают мне о тех двоих, что видели, как на меня напали. Их безразличие было неестественным… да и апатия этой женщины тоже. Вообще, все женщины в коридоре ведут себя странно. Сидят так терпеливо, так тихо… так тупо. Целая толпа женщин в очереди к гинекологу… они должны спешить, разговаривать, нервничать или досадовать, волноваться, вести себя как угодно, но только не так.

– Как вас зовут? – спрашиваю я у женщины на кровати. Она опускает голову, чтобы посмотреть на меня – видно, что она уже успела забыть о моем присутствии, но оно ее по-прежнему не смущает.

– Филомина, – отвечает она ровно, хотя доктор в этот самый момент делает с ней что-то такое, что меня бы точно заставило корчиться от смущения.

– Вы счастливы? – знаю, вопрос странный но он первым пришел мне в голову.

– Я не несчастна.

– Эми, что ты хотела? – спрашивает доктор

– Такое ощущение, что она вообще не человек, – говорю я. – Вы что, не видите? Вы же доктор! Вы должны понимать, что это ненормально!

– Что ненормально? – спрашивает доктор. Голова женщины снова скатывается на середину подушки. Она бездумно пялится в потолок, и только по морганию можно понять, что она жива.

– Это, – указываю я. – Она.

Доктор выдавливает ей на живот прозрачную смазку, а потом проводит по нему каким-то плоским устройством. Сначала мне кажется, что он делает ей ультразвук, но нигде не видно монитора с расплывчатым черно-белым изображением плода. Вместо этого маленький экран на верхней части устройства начинает пищать.

СТАТУС: оптимальный гормональный уровень

ГЕНЕТИЧЕСКАЯ ВЕРОЯТНОСТЬ ФИЗИЧЕСКИХ ДЕФОРМАЦИЙ: средняя

ГЕНЕТИЧЕСКАЯ ВЕРОЯТНОСТЬ ПСИХИЧЕСКИХ ДЕФОРМАЦИЙ: выше среднего

ВЛИЯНИЕ КРОВОСМЕШЕНИЯ НА ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ ОНТОГЕНЕЗА: высокое

– Ну, Филомина, кажется, ты беременна! объявляет Доктор, убирая инструменты.

Она вздыхает с радостным удовлетворением – первая настоящая эмоция за все это время.

– Откуда вы знаете? – спрашиваю я.

Доктор поворачивается к стоящему рядом с кроватью столу.

– В каком смысле?

– Прошло каких-нибудь несколько дней, разве не нужно ждать пару недель, чтобы определить беременность?

Доктор вытирает гель с голого живота Филомины и на этот раз смазывает его чем-то с запахом спирта. Потянувшись, открывает ящик стоящего рядом шкафа и достает оттуда шприц длиной с мое предплечье. Жидкость внутри – янтарного цвета. Рядом с поршнем наклеена крошечная этикетка, на которой точно что-то написано, но что именно, мне не разобрать – слишком далеко.

– Уровень гормонов показывает, что у нее высокие шансы на зачатие. Если она еще не беременна, то скоро будет. Потерпи немножко, – добавляет доктор Филомине, которой, кажется, все происходящее глубоко параллельно.

И вонзает иглу ей в живот, глубоко внутрь – видимо, в матку.

Я в ужасе отшатываюсь, мой собственный живот скручивает от такого зрелища, но Филомина просто тихо охает от боли, и все. Доктор нажимает на поршень, и янтарная жидкость уже внутри Филомины.

– Этой штукой вы меняете ДНК ребенка, – задушенно шепчу я.

Доктор поднимает на меня взгляд, не отпуская поршень.

– Это просто, чтобы ребенок был сильнее, крепче.

Во рту пересыхает. Мне вспоминаются слова девушки с кроликами про «вакцину».

– Вот почему все эти женщины такие странные? Вы их изменили еще до рождения?

– Все, что я делаю, – произносит доктор, вытаскивая иглу из живота Филомины, – это ввожу ребенку дополнительные комбинации ДНК, чтобы часть, ослабленная кровосмешением, могла восстановиться. На личность это не влияет.

– Вы меняете ему ДНК – значит, влияет.

Доктор вытащил иглу, и я не могу отвести взгляда от крошечной бусинки крови, выступившей на месте укола.

Выбросив шприц в мусорную корзину, он, наконец, обращает на меня внимание.

– Это совершенно нормально, – произносит он, подчеркивая каждое слово. – Ничего плохого в этом нет. Это делают со всеми нормальными людьми.

– Конечно, – монотонно подтверждает Филомина. – Это нормально. Я ведь нормальна.

Я отступаю и хватаюсь за дверную ручку. Пулей вылетев из комнаты, бегу прочь по коридору. Женщины молча провожают меня взглядом, когда я проношусь мимо. И хотя в их глазах нет никакого интереса, это бездушие наполняет меня необъяснимым ужасом.

48

Старший

– Ты мигаешь, филин мой! Я не знаю, что с тобой.

– Что, прости? – улыбаюсь я.

– Это из одного текста с Сол-Земли [5]5
  Орион цитирует песню Болванщика из седьмой главы «Приключений Алисы в стране чудес» Льюиса Кэрролла (в переводе Н. Демуровой). Песня пародирует первую строфу известного стихотворения Энн и Джейн Тейлор «Звезда».


[Закрыть], – отвечает Орион, снова сосредоточиваясь на пленке, которую держит в руке.

Я не ожидал снова увидеть Ориона в комнате для отдыха, но рад, что он здесь. Хоть кто-то свой. Харли вызвал меня вчера и сказал, что пошел нести вахту на криоуровне. Я почти на весь день застрял со Старейшиной.

– Не видел Харли или Эми?

Орион качает головой.

– А что ты вообще здесь делаешь… я думал, ты не хотел попадаться на глаза Старейшине с Доком.

Орион смеется.

– О, не волнуйся. Уверен, у них обоих дел по горло. – Мне почти кажется, что Орион пытается сказать взглядом мне что-то секретное, но что бы это ни было, я не понимаю. Со вздохом он снова утыкается в пленку. – Эти тексты с Сол-Земли просто завораживают, – постукивая пальцем по экрану, он листает файлы.

– Будь осторожней. Если Старейшина узнает, что ты дал Виктрии сол-земную книгу… Ты же регистратор. Ты знаешь, что книги с Сол-Земли нельзя выносить из Регистратеки или показывать фермерам. – Я пробую заглянуть ему через плечо и посмотреть, что он читает. – Что это?

Орион протягивает мне пленку, и я вижу на экране рисунок крылатого человека с тремя лицами.

– Это история про ад. Нижний круг весь изо льда.

Я уже не смотрю на пленку – я смотрю на Ориона.

– А, доступ… – добавляет он. – Не беспокойся. У меня есть доступ.

То, как спокойно он говорит о доступе, приводит меня в замешательство.

– Что ты знаешь? – спрашиваю я тихо, чтобы никто в комнате не слышал. Это Орион показал мне чертежи, по которым я нашел Эми. А теперь рассказывает мне про ледяной ад.

Орион поднимается. Слишком близко. Я отступаю на шаг, но он наклоняется к самому моему лицу.

– А что ты знаешь? – спрашивает он. – Ты знаешь, что я тебе друг?

49

Эми

Добравшись до своей комнаты, я первым делом бросаюсь к кнопке, закрывающей окно. Комната погружается во мрак. Хорошо. Мне нужна темнота.

Раздается стук в дверь.

Я его игнорирую. Разве есть на этом корабле кто-то, с кем мне хотелось бы говорить?

– Эми? – это голос Харли. – Я видел, как ты сюда заходила. Хотел проверить, все ли в порядке.

– Все прекрасно, – отвечаю я через дверь.

– Неправда. Открой.

– Нет.

– У Дока есть код ко всем дверям. Если придется, я его позову.

Подпрыгнув, я бегу открывать. Кого-кого, а уж доктора я больше никогда видеть не желаю.

Харли заходит и оглядывает комнату.

– Что?

– Ничего. Я просто подумал… вдруг тут кто-то есть.

– Кто? – фыркаю я.

Харли идет к столу и садится в кресло.

– Я думал, что, может быть, Старший здесь.

– С чего это ему быть здесь? – я сажусь на кровать.

– Потому что ты ему нравишься.

Я пристально смотрю на Харли, но по его виду не скажешь, что он издевается.

– По-моему, тут никто никому не нравится. – По крайней мере, не так, как надо.

– Почему ты так думаешь? – Харли кажется удивленным.

– Ты же видел их вчера! Я им не «понравилась»! Это было… фу! А только что… – я обрываю себя. Не хочется даже говорить о Филомине.

– Мне жаль, что так вчера получилось, – говорит Харли, и я знаю, он и правда сожалеет. – Но Сезон закончился. Больше это не повторится. – В голосе его звучит угроза. Надеюсь, когда Харли в следующий раз столкнется с Лютом, я буду поблизости. – Но сегодня-то что случилось? – добавляет он. – Куда ты ходила?

– На второй этаж, – Харли ждет, что я продолжу. – Там женщины…

– А! – улыбается Харли. – Фермерши! Пришли на осмотр.

– Они меня пугают.

– Да нет, что ты, они нормальные. – И снова от этого слова у меня мурашки бегут по спине.

– Они не нормальные, – выплевываю я. – Нормальные люди так себя не ведут. Люди – не бездумные куклы!

Харли качает головой.

– Ты так говоришь только потому, что жила в Палате с тех пор, как тебя разморозили. Это мы ненормальные. Люди должны быть такими: послушными, спокойными, работать вместе. Это мы – те, кто ни на чем не может сосредоточиваться, не умеет работать в команде, не может быть ни фермером, ни корабельщиком – это мы ненормальные. Нам приходится принимать лекарства, чтобы окончательно не двинуться.

Я пялюсь на него, не веря своим ушам. Не знаю, в чем причина, но на этом корабле все поставлено с ног на голову. Нормальные люди считаются «сумасшедшими», а те, кто окончательно потерял способность думать, – «нормальными». И Сезон… В памяти вспыхивают смеющиеся глаза Люта, и меня окатывает волна гнева.

– Есть у здешних людей хоть какие-нибудь чувства? – спрашиваю я после паузы.

– Конечно. Вот сейчас, например. Я хочу есть. Пойдешь со мной в столовую?

– Нет, я серьезно. Бывает здесь любовь или только Сезон?

Смех, затаившийся в уголках глаз Харли, испаряется.

– Сезон – не лучшее время, но я бы хотел, чтобы ты помнила, что на меня он не повлиял.

– Но почему? – спрашиваю я потерянно. Что происходит с этим кораблем? Почему одни спариваются прямо на улице, а другие и ухом не ведут?

Харли играет с карандашами, лежащими на столе рядом с блокнотом, который я достала из папиного багажа.

– Может статься, что ты знаешь меньше, чем думаешь.

– Так объясни!

– Я любил. Один: раз.

«Один раз» заставляет меня умолкнуть. Я тоже один раз любила. И тоже в прошедшем времени.

– Наверное, поэтому на меня не повлиял Сезон. С чего вдруг мне думать о другой девушке? – взгляд его останавливается на плюще, что увивает дверной косяк. – Это я нарисовал для Кейли.

Я не смею даже дышать. Мне страшно, что одно движение, один звук – и исповедь Харли прервется.

– Прошло уже три года. Мне было чуть больше лет, чем Старшему сейчас. Кейли и я… мы подходили друг другу. Мы были совсем разные, но подходили друг другу. Я любил живопись, она – механизмы и автоматику. Я рисовал, она возилась с техникой.

– Что с ней случилось? – спрашиваю я, когда Харли замолкает.

– Она умерла.

Его слова повисают в воздухе. Я хочу спросить как. Но не хочу печалить Харли еще сильнее. Грубая шерстяная ткань покалывает кожу. Вспоминаю, как в первый вечер нашла в шкафу вещи. Вспоминаю, как касалась плюща у двери, проводила пальцами по тонким листьям, и мне представляется, как юный Харли рисует их для Кейли, а она смеется. Мне не разглядеть ее лица, но на ней вот эта самая одежда.

– Ей не подходило фальшивое солнце. Кейли нужно было настоящее небо, такое, о котором ты нам рассказывала. Она чувствовала себя в стенах корабля как в клетке. Мы все знали, что однажды прилетим, что наше поколение сойдет с корабля и будет жить в новом мире. – Харли поднимает со стола моего медведя и прижимает к себе, словно вспоминая, каково было обнимать Кейли. – Но ей не по силам было ждать так долго.

И я без слов понимаю: она покончила с собой. И понимаю почему.

50

Старший

Все еще думая о словах Ориона, я, сам того не замечая, колочу в дверь Эми сильнее, чем собирался.

Дверь открывает Харли.

– Где Эми? – я протискиваюсь мимо него в комнату.

Она сидит на кровати. Интересно, о чем они тут разговаривали? Наедине. В ее комнате. На ее кровати.

– Что ты хотел? – спрашивает Эми, и, хотя в голосе ее не слышно раздражения, я спрашиваю себя, не хочет ли она избавиться от меня, чтобы остаться с Харли наедине.

Харли идет в ванную и возвращается со стаканом воды.

– Чем ты расстроена? – спрашиваю я.

– Ничем, – Эми отпивает из стакана.

Я опускаюсь в кресло у стола. Харли садится на кровать рядом с Эми. Надо было оставить ему кресло.

– Зачем кому-то убивать замороженных людей? – спрашиваю я. Харли и Эми, кажется, удивила внезапность вопроса, но я уже достаточно ходил вокруг да около с Орионом. – Двое умерли. Умерли. Безо всякой причины.

– Что сказал Старейшина, когда ты его нашел? – спрашивает Харли.

Я не отвечаю так долго, что они понимают, что что-то не так. Я не пытаюсь делать из разговора тайну – я просто не знаю, что сказать. Что не доверяю Старейшине? Харли видел его только в образе доброго дедушки; для него Старейшина – мудрый лидер. И как я ему скажу, что подозреваю его больше всех на корабле?

– Мне кажется, нужно понять, почему на замороженных охотятся, – начинаю я наконец. – Это самое главное, и на этом надо сосредоточиться. По пути у меня возникла мысль. – Я беру со стола Эми пленку, получаю доступ и включаю карту вай-комов. – Вот криоуровень, – говорю я, передавая карту Эми. Наши пальцы соприкасаются, и я еще долго чувствую на коже тепло ее руки.

– Что это? – Эми указывает на мерцающую голубую точку.

– Нажми на нее.

Она нажимает, и на экране появляется имя.

– Старейшина/Старший? Но ты же здесь.

Киваю.

– Это значит, что там – Старейшина. У нас одна степень доступа ко всему, так что компьютер определяет нас обоих одинаково, помнишь?

Эми стискивает пальцами края пленки.

– Я знаю, что ты думаешь, – успокаивающе говорю я. – Но он в лаборатории. Криокамеры вот тут.

Эми, кажется, это не утешает.

– Смотри, – Харли указывает на точку Старейшины, которая движется по экрану, а потом исчезает.

– Что это значит? – с удивлением спрашивает Эми.

– Там лифт. Он сейчас появится на уровне фермеров. Но я подумал, что тебе лучше держать ее при себе. Когда я сканировал твой от печаток, то настроил ее так, чтоб у тебя был доступ. Можешь следить, кто приходит и уходит.

– Спасибо, – говорит Эми. – Но… этого мало. Нам нужно быть там самим. Все время. Нужно идти прямо сейчас. – Она встает, но вид у нее растерянный. – Сейчас же. Если мы их не защитим… вот почему люди умирают! Потому что их некому охранять!

– Нет, – голос мой звучит спокойно и уверенно. – Люди умирают, потому что на корабле появился убийца.

Эми открывает рот, скорее всего, собираясь настаивать на том, чтобы спуститься на криоуровень, но Харли снова сует ей в руки стакан воды. Я так сосредоточился на Эми, что не заметил, когда он успел встать и принести воды из ванной. Эми вырывает стакан у него из рук.

– Не налегай на воду, – советую я, вспомнив второй насос, который Старейшина прячет на криоуровне. Но Эми выпивает все залпом, и почти сразу розоватые пятна пропадают с ее белой кожи, а дыхание успокаивается. Харли нерешительно садится на самый край кровати, готовый вскочить и в любой момент снова побежать за водой.

– Я буду и дальше охранять их, когда смогу, – говорит он Эми, глядя куда-то вдаль. Интересно, он предлагает помощь, только чтобы снова оказаться рядом с дверью к звездам? Сколько раз он открывал ее, чтобы еще раз на них взглянуть?

Вдруг мне в голову приходит пугающая мысль. Харли был там всю ночь. Он мог открыть камеру мистера Кеннеди и оставить его таять. Перед глазами у меня возникает картина: Харли стоит над размороженным человеком и смотрит, как тот умирает. Он мог это сделать.

Вот только зачем?

Еще одна пугающая мысль шепчет мне на ухо о приступах депрессии, о дополнительных таблетках, которые Док ему прописал, о том, что со всей этой кутерьмой Харли, должно быть, не принимал их не меньше недели.

Мне приходится глубоко вдохнуть, чтобы выбросить все это из головы.

Харли – не убийца.

Правильно?

Нет… нет. Харли никогда бы не…

– А… – начинает Эми.

Бип, бип-бип.

Я поднимаю руку к вай-кому одновременно с Харли. Мы смотрим друг на друга. Странно, что нас обоих одновременно кто-то вызывает.

– Что случилось? – спрашивает Эми, нервно глядя то на меня, то на него.

И тут у меня в ухе раздается знакомый голос. Глубокий старческий голос.

– Внимание всем жителям «Годспида». У меня очень важное объявление.