Текст книги "Стихотворения. Рассказы. Пьесы"

Автор книги: Бертольд Брехт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 51 страниц)

Мурк. Мы идем первыми. Не вздумай переодеваться!

Анна. Ты груб. (Уходит.)

Балике. Марш!.. Под звуки туша прямо в рай. Мне бы надо переменить рубашку.

Мурк. Ты с матерью нас догонишь. А Бабуша мы возьмем с собой вместо классной дамы, да? (Поет.) Бабуш, Бабуш, Бабуш, вас ли вижу в зале я?

Бабуш. Почему вам так нравится этот убогий детский стишок, сочиненный юным кретином? (Уходит под руку с Мурком.)

Мурк (поет за дверью). Детки, пальцы изо рта, вот будет вакханалия! Анна!

Балике (один, закуривает сигарету). Слава тебе, господи! Конец – делу венец. Распроклятая тягомотина! Прямо силой приходится гнать ее в постель! И еще эта дурацкая любовь к трупу! Моя рубашка насквозь промокла от пота. А теперь будь что будет! Девиз – детские коляски. (Выходит.) Жена, рубашку!

Анна (из-за двери). Фридрих! Фридрих! (Быстро входит.) Фридрих!

Мурк (в дверях). Анна! (Сухо, беспокойно, низко свесив руки, словно орангутанг.) Ты поедешь?

Анна. Что с тобой? Почему у тебя такой вид?

Мурк. Поедешь ты или нет? Я-то знаю, о чем я спрашиваю. Не прикидывайся. Выкладывай все начистоту.

Анна. Поеду, что ты! Вот новости.

Мурк. Хорошо, хорошо. Я не очень-то в тебе уверен. Я двадцать лет бедовал на чердаках, промерзал до костей, теперь па мне лакированные ботинки, посмотри, пожалуйста, вот они! Я до пота надрывался в темноте, при свете газа, он разъедал мне глаза, а теперь я завел себе портного. Но меня все еще шатает, по земле метет ветер, бежит ледяной озноб, и ноги мерзнут, ступая по земле. (Подходит к Анне вплотную, не дотрагивается до нее, стоит перед ней, покачиваясь.) И вот – растет гора мяса. И вот – рекой льется красное вино. Вот пришло мое время! Обливался потом, закрывал глаза, стискивал кулаки так, что ногти вонзались в мякоть. Крышка! Уют! Теплота! Снимаю пиджак! Вот кровать, белая, широкая, мягкая! (Проходя мимо окна, бросает быстрый взгляд на Улицу.) Поди ко мне: я разжимаю кулаки, я сижу в одной рубахе, я владею тобой.

Анна (летит к нему). Милый!

Мурк. Лакомый кусочек!

Анна. Теперь ведь ты владеешь мной.

Мурк. Что же матери всё нет?

Бабуш (из-за двери). Ну, поторапливайтесь! Дети, я ваша классная дама!

Мурк (снова заводит граммофон, который еще раз начинает: «. Власть любви боготворить)}). Я самый хороший человек, если мне только никто не мешает. (Уходит под руку с Анной.)

Госпожа Балике (впархивает в комнату, стоит перед зеркалом, вся в черном, поправляет шляпку с лентами). Луна такая большая, такая красная… А дети, о боже! Ах, да… Нынче вечером можно от души возблагодарить бога.

В эту минуту в дверь входит мужчина в грязной темно-синей артиллерийской форме, с маленькой трубкой во рту.

Вошедший. Я – Краглер.

Госпожа Балике (сразу ослабев, опирается коленями о зеркальный столик). Господи Иисусе!

Краглер. Чего вы глядите на меня с таким неземным видом? И вы тоже зря потратились на похоронный венок? Очень жаль. Покорнейше докладываю: был привидением, квартировал в Алжире. Но теперь бывший труп зверски голоден. Я мог бы жрать дождевых червей! Но что с вами, мамаша Балике? Дурацкая песня! (Останавливает граммофон.)

Госпожа Балике (все еще ничего не говорит, только неподвижно смотрит на него).

Краглер. Только не падайте сразу в обморок! Вот стул. Можно раздобыть стакан воды. (Напевая, направляется к шкафу.)Я еще неплохо помню эту квартиру. (Наливает вино в стакан.) Вино! Ниренштейнер! Я, кажется, сегодня оживлен и, значит, не похож на привидение. (Хлопочет возле госпожи Балике.)

Балике (из-за двери). Ну пошли, старуха! Marchons! Ты прекрасна, ангел милый! (Входит в комнату, останавливается растерянно.) Это еще что?!

Краглер. Привет, господин Балике! Вашей жене нехорошо. (Хочет влить вино ей в рот, она с ужасом отворачивается.)

Балике беспокойно наблюдает за этим.

Да выпейте же! Не хотите? Сразу станет лучше. Я даже не думал, что меня здесь еще так хорошо помнят. Я прямо из Африки! Испания, волокита с паспортами и все прочее. Но скажите, где же Анна?

Балике. Оставьте же, ради бога, мою жену в покое! Вы ее, чего доброго, утопите.

Краглер. Ну, вот еще!

Госпожа Балике (бежит к мужу, который стоит неподвижно). Карл!

Балике (строго). Господин Краглер, если вы тот, за кого вы себя выдаете, могу я потребовать у вас объяснения, что вам здесь надо?

Краглер (еле слышно). Послушайте, я был военнопленным в Африке.

Балике. Черт побери! (Подходит к стенному шкафчику, пьет шнапс.) Это хорошо. Это на вас похоже. Какое свинство! Чего вы хотите, собственно говоря? Чего вы хотите? Моя дочь помолвлена нынче вечером, меньше чем полчаса назад.

Краглер (пошатывается, говорит неуверенно). Что это значит?

Балике. Вас не было четыре года. Она ждала четыре года. Мы все ждали четыре года. Теперь довольно, и для вас никакой надежды больше нет.

Краглер садится.

(Несколько нетвердо, неуверенно, но стараясь не потерять выдержки.) Господин Краглер, у меня есть обязательства на сегодняшний вечер.

Краглер (поднимает голову). Обязательства?… (Рассеянно.) Да… (Опять сник.)

Госпожа Балике. Господин Краглер, не стоит так огорчаться. Есть ведь и другие девушки. Так уж получилось. Учись страдать без жалоб.

Краглер. Анна…

Балике (грубо). Жена!

Она нерешительно подходит к нему.

(С внезапной твердостью.) А, хватит этих сантиментов. Marchons! (Уходит с женой.)

В дверях появляется служанка.

Краглер. Гм… (Качает головой.)

Служанка. Господа ушли.

Тишина.

Господа ушли в бар «Пиккадилли» праздновать помолвку.

Тишина. Ветер.

Краглер (смотрит на нее снизу вверх). Гм! (Он медленно, неуклюже встает, оглядывает комнату, молча, сутулясь, оглядывает ее, смотрит в окно, поворачивается, сердито уходит, насвистывая, без шапки.)

Служанка. Постойте! Ваша шапка! Вы забыли здесь вашу шапку!

ВТОРОЙ АКТ

ПЕРЕЦ

Бар «Пиккадилли». В глубине сцепы большое окно. Музыка.

В окне красная луна. Когда открывается дверь, дует ветер.

Бабуш. Заходите в зверинец, детки! Лунного света хватит на всех. Ура, «Спартак»! Ну и морока! Красного вина!

Мурк (входит под руку с Анной, он снимают пальто). Ночь как в романе. Крик в газетных кварталах, дрожки с женихом и невестой!

Анна. Никак не могу избавиться от неприятного чувства. У меня дрожат руки и ноги.

Бабуш. Выпьем, Фридрих!

Мурк. Я тут как дома. Чертовски неуютно, если здесь обосноваться надолго, но зато шикарно! Поглядите-ка, Бабуш, где старшее поколение?

Бабуш. Отлично. (Уходя.) А вы присмотрите за младшим. (Пьет.)

Анна. Поцелуй меня!

Мурк. Что за блажь! Тут мы на виду всего Берлина!

Анна. Это все равно, мне это все равно, раз мне так хочется. А тебе нет?

Мурк. Вовсе нет. И тебе, кстати говоря, не все равно.

Анна. Ты грубиян.

Мурк. Вот именно.

Анна. Трус!

Мурк звонит, входит кельнер.

Мурк. Смирно! (Он перегибается через стол и, опрокидывая стаканы, насильно целует Анну.)

Анна. Фридрих!

Мурк. Кру-гом!

Кельнер уходит.

Ну что, трус я или нет? (Смотрит под стол.) Теперь можешь больше не толкать меня ногой.

Анна. Что ты выдумываешь!

Мурк. Жена да убоится мужа своего.

Балике (входит с женой и Бабу тем). Так вот где они! Ну и дела!

Анна. Где вы были?

Госпожа Балике. На небе такая красная луна. Такая багровая, что мне что-то страшновато. И снова кричат в газетных кварталах.

Бабуш. Волки!

Госпожа Балике. Смотрите, домой возвращайтесь только вдвоем.

Балике. В постельку, да, Фридрих?

Анна. Мама, тебе нехорошо?

Госпожа Балике. Когда вы наконец поженитесь?

Мурк. Через три недели, мама!

Госпожа Балике. Разве нельзя было еще кого-нибудь пригласить на вашу помолвку? Никто ничего не знает. Надо, чтобы люди знали об этом.

Балике. Ерунда. Все это ерунда. Боишься, что волк воет? Пусть повоет. Пусть высунет красный язык до самой земли. Я его пристрелю.

Бабуш. Мурк, помогите-ка мне откупорить бутылку! (Вполголоса ему.) Волк вернулся и воет на луну. На красную луну. Волк из Африки.

Мурк. Андреас Краглер?

Бабуш. Волк. Дело дрянь, а?

Мурк. Он похоронен, и точка. Задерните гардины!

Госпожа Балике. Твой отец через каждые два дома заглядывал в пивнушку. Он вдрызг наклюкался. Да, это мужчина! Вот эго мужчина! Он готов упиться до смерти ради своих детей, вон он каков!

Анна. Только зачем ему это?

Фрау Балике. Не спрашивай, детка. Не спрашивай меня ни о чем. Все теперь ходят на голове. Настал конец света. Налей мне вишневой наливки, деточка.

Балике. Не увлекайся вишневкой, мамаша! Задерните-ка гардину!

Официант задергивает.

Бабуш. Вы уже смекнули, в чем дело?

Мурк. Я застегнут на все пуговицы и готов драться. Он Уже был у вас?

Бабуш. Да, только что.

Мурк. Тогда он явится сюда.

Балике. Заговор за бутылочкой красного? А ну-ка все сюда! Отпразднуем помолвку.

Все садятся к столу.

Поживее! Я слишком занят, чтобы уставать.

Анна. Ух, эта лошадь! Было так чудно! Прямо посреди мостовой взяла да остановилась. Фридрих, вылезай, лошадь больше не везет. И лошадь стояла прямо посреди мостовой. И дрожала… Зрачки у нее были как крыжовник, совсем белые, и Фридрих как хлестнет ее по глазам своей тростью, тут она подскочила. Прямо как в цирке.

Балике. Время – деньги. Здесь чертовски жарко. Я опять потею. Сегодня я так распарился, что уже сменил рубашку.

Фрау Балике. Ты меня до сумы доведешь, на тебя одного белья не напасешься!

Бабуш (жрет сушеные сливы из своего кармана). Фунт абрикосов стоит сейчас десять марок. Вот так. Я цапишу статью о росте цен. И тогда уже сумею купить себе абрикосов. Пусть себе гибнет мир, – я напишу об этом статью. Но как быть всем прочим? Если взлетит на воздух весь квартал Тиргартена, я все равно буду жить, как у Христа за пазухой. Но вам-то каково!

Мурк. Рубашки, абрикосы, квартал Тиргартена. Когда же будет свадьба?

Балике. Через три недели. Свадьба – через три недели. Уф-ф. Господь бог слышит мои слова. Все согласны? Согласны насчет свадьбы? Что ж, выпьем за жениха с невестой, ура!

Все чокаются. Дверь отворилась. В дверях стоит Краглер. Пламя свечей меркнет, подрагивая на ветру.

Чудеса, да у тебя стакан дрожит в руке! Точь-в-точь как у матери, Анна!

Анна сидит против двери и видит Краглера, она вся поникла, неподвижно смотрит на него.

Фрау Балике. Господи боже, почему ты вся съежилась, доченька?

Мурк. Откуда такой сквозняк?

Краглер (хрипло). Анна!

Анна тихо вскрикивает. Все оборачиваются, вскакивают на ноги. Суматоха. Все говорят одновременно.

Балике. А, дьявол! (Льет вино из бутылки прямо в глотку.) Мать, вот оно, привиденье!

Фрау Балике. Господи боже! Кра…

Мурк. Вышвырнуть вон! Вышвырнуть вон!

Краглер какое-то время постоял, покачиваясь, в дверях; у него мрачный вид. Во время суматохи он довольно быстро, но тяжелым шагом подходит к Анне, которая одна только еще сидит и, дрожа, держит стакан перед собой, отнимает у нее стакан, облокачивается на стол, в упор глядит на нее.

Балике. Да он вдребезги пьян.

Мурк. Официант! Это нарушение порядка! Вышвырнуть вон! (Бежит вдоль стены, отдергивает гардину. Луна).

Бабуш. Осторожно! У него под рубахой – кусок сырого мяса. Ему хочется крови! Не прикасайтесь к нему. (Бьет тростью по столу.) Только не устраивайте скандала! Спокойно выходите! Выходите по очереди!

Анна (кинулась прочь от стола, обнимает мать). Мама! На помощь!

Краглер обходит стол, шатаясь, идет к Анне.

Госпожа Балике (видя это). Пощадите жизнь моей дочки. Вы попадете в тюрьму! Господи боже, он прикончит ее!

Балике (наливаясь кровью, орет издали). Пьяны вы, что ли? Голодранец! Анархист! Рвань окопная! Морской разбойник! Распроклятый призрак! Где вы забыли свой саван?

Бабуш. Если тебя хватит удар, он на ней женится. Заткните глотки! Он ведь больше вас всех пострадал. Убирайтесь вон. Он имеет право сказать речь. Имеет право, госпожа Балике. Души у вас нет, что ли? Он был четыре года на войне. Нельзя быть такой бездушной.

Госпожа Балике. Она едва на ногах держится, она побелела как полотно!

Бабуш (Мурку). Посмотрите, какое у него лицо! Она ведь знает его! Когда-то он был кровь с молоком! Теперь это – гнилой финик! Не бойтесь ничего.

Они уходят.

Мурк (уходя). Если вы мне толкуете про ревность, так У меня ее совсем нет. Ха-ха!

Балике (еще стоит недолго между столом и дверью, слегка пьян, нетверд на ногах, говорит со стаканом в руке в продолжение всего следующего). Негритянское отродье! Рожа как у больного слона! Не человек, а развалина! Просто бесстыдство! (Топает прочь.)

Теперь один только официант стоит у двери, справа, с подносом в руках.

Слышится «Ave Maria» Гуно. Пламя чадит, как гнилая головешка.

Краглер (выждав немного). У меня совсем пустая голова, а вместо мозгов – пот. Я очень туго соображаю.

Анна (берет свечу, стоит неуверенно, светит ему в лицо). Разве тебя не сожрали рыбы?

Краглер. Не знаю, о чем ты говоришь.

Анна. Ты не взлетел на воздух?

Краглер. Не понимаю тебя.

Анна. Разве тебе не прострелили лицо?

Краглер. Почему ты так странно на меня смотришь? Разве у меня такой вид? (Молчит, глядит в окно.) Я пришел к тебе, как старый пес. (Пауза) Кожа у меня, как у акулы, совсем черная. (Пауза.) А я ведь был как кровь с молоком. (Пауза.) И кровь сочится все время, бежит и бежит…

Анна. Андреас!

Краглер. Да.

Анна (робея, подходит к нему). Андреас, ну почему тебя так долго не было? Или они застращали тебя своими пушками и саблями? А теперь я уже не твоя.

Краглер. Разве меня не было?

Анна. Вначале ты долго не покидал меня, твой голос звучал очень ясно. Когда я шла по коридору, я касалась тебя плечом, а на лугу ты меня звал под клен. Хотя они и писали, что тебе прострелили лицо и два дня спустя похоронили. Но однажды все переменилось. Когда я шла по коридору, он был пуст, и клен замолчал. Когда я выпрямлялась над корытом с бельем, я еще видела твое лицо, но когда на лугу я вешала сушить белье, я уже больше его не видела, и все эти долгие годы я так и не знала, как же ты выглядишь. Но я должна была тебя дождаться.

Краглер. Тебе нужна была фотография.

Анна. Я боялась. Я должна была бояться и ждать, но я – дурная. Пусти мою руку, я очень дурная.

Краглер (смотрит в окно). Не знаю, что ты говоришь. Может быть, это все из-за красной луны. Я должен подумать, что это значит. У меня распухли руки, между пальцами – плавники, я неуклюж и когда пьян, то быо стаканы. Я не умою с тобой говорить. У меня в глотке застряли негритянские слова.

Анна. Да.

Краглер. Дай мне руку. Ты думаешь, я привиденье? Подойди ко мне, дай мне руку. Ты не хочешь подойти?

Анна. Она так нужна тебе?

Краглер. Дай мне руку. Теперь я больше не привиденье. Видишь мое лицо? Разве оно похоже на морду крокодила? У меня плохой вид. Я долго был в соленой воде. Во всем виновата багровая луна.

Анна. Да.

Краглер. И ты возьми мою руку. Почему ты не жмешь ее крепко? Дай мне твое лицо. Что, разве нельзя?

Анна. Нет! Нет!

Краглер (хватает ее). Анна! Я негритянская рухлядь, вот я кто! У меня рот полон дерьма! Четыре года! Ты хочешь меня, Анна? (Резко ее поворачивает и видит официанта, наклонившись вперед, смотрит на него.)

Официант (не владея собой, роняет поднос, бормочет). Но главное в том… соблюла ли она… свою непорочную лилию…

Краглер(обнявши Анну, ржет). Что он сказал? Лилию?

Официант убегает.

Эй, читатель романов, зачем вы удираете? Ведь вот что придумал! Лилию! С ним что-то стряслось. Лилию? Ты слыхала? Вот как глубоко он все это прочувствовал.

Анна. Андре!

Краглер (выпустил Анну, совсем сник, смотрит на нее). Скажи еще раз вот так, – какой у тебя голос! (Он бежит направо.) Официант! Поди-ка сюда, приятель!

Бабуш (за дверью). Что у вас за плотоядный смех? Такой мясистый смех. Как вы себя чувствуете?

Фрау Балике (за его спиной). Анна, дочурка моя! Сколько нам с тобой заботы!

Где-то невдалеке начали играть «Перуанку».

Балике (вбегает, уже слегка отрезвев). Садитесь. (Он за-дергивает гардину, слышен металлический шум.) С вами багровая луна, и за вами – винтовки в газетных кварталах, у Бабуша. Приходится с вами считаться. (Он снова зажигает все свечи.) Садитесь!

Фрау Балике. Почему у тебя такое лицо? У меня опять дрожь в ногах начинается. Официант! Официант!

Балике. Где Мурк?

Бабуш. Фридрих Мурк спекулирует бостоном. Балике (понизив голос). Заставь его только сесть! Если сядет, значит мы его уже здорово умаслили. В сидячем положении не до пафоса. (Громко.) Садитесь все! Тихо! Возьми себя в руки, Амалия! (Краглеру.) И вы садитесь, ради бога.

Фрау Балике (снимает с подноса у официанта бутылку вишневки). Я должна выпить вишневки, иначе я умру. (Подходит к столу со стаканом.)

Все уселись: госпожа Балике, Балике, Анна. Бабуш вперевалочку подошел к ней и заставил ее сесть. Теперь он силой усаживает на стул Краглера, который растерянно стоял на месте.

Бабуш. Садитесь, вас ноги плохо держат. Хотите вишневки?

Краглер встает. Бабуш силой его усаживает. Теперь он сидит.

Балике. Чего вы хотите, Андреас Краглер?

Фрау Балике. Господин Краглер. Наш кайзер сказал: «Учись страдать без жалоб!»

Анна. Не вставай!

Балике. Заткни глотку! Дай ему сказать! Чего вы хотите?

Бабуш (встает). Может быть, хотите глоток вишневки? Говорите же!

Анна. Андреас, подумай! Не говори сгоряча!

Фрау Балике. Ты меня вгонишь в гроб! Попридержи язык! Ты ни в чем не разбираешься.

Краглер (хочет встать, но Бабуш его удерживает. С большой серьезностью). Если вы задаете мне вопрос, ответить не так-то просто. И я не хочу пить вишневку. Слишком многое зависит от моего ответа.

Балике. Не увиливайте! Говорите все, что вам хочется. А потом я вас вышвырну вон.

Бабуш. Вам все же надо выпить! Вы слишком сухо разговариваете. Вам будет лучше, поверьте мне!

В эту минуту вваливается Фридрих Мурк с проституткой по имени Мария.

Госпожа Балике. Мурк!

Бабуш. Гений обязан иметь свои слабости. Присаживайтесь!

Балике. Браво, Фриц! Покажи этому мужчине, что значит настоящий мужчина. Фриц не трусит. Фриц развлекается. (Хлопает в ладоши.)

Мурк (мрачен, он много выпил. Подходит к столу, оставив Марию стоять). Ну как, собачья комедия еще не кончилась?

Балике (сажает его на стул). Заткни глотку!

Бабуш. Продолжайте, Краглер! Не позволяйте себя перебивать!

Краглер. У него уродливые уши!

Анна. Он был грязнулей в детстве.

Мурк. У него не мозги, а яичный желток.

Краглер. Он должен убраться прочь!

Мурк. И его к тому же били по голове.

Краглер. Я должен обдумать то, что я скажу.

Мурк. Теперь у него в голове яичница.

Краглер. Да, меня били по голове. Я не был здесь четыре года. Я не мог писать писем. Но голова у меня не болит. (Пауза.) Прошло четыре года, прошу запомнить. Ты никогда меня не понимала, ты и сейчас еще в нерешимости и сама этого не чувствуешь. Но я слишком много говорю.

Госпожа Балике. Он, видно, тронулся от жары. (Качает головой.)

Балике. Стало быть, вам пришлось туго? Вы дрались за кайзера и германский рейх? Мне вас жаль. Чего вы хотите?

Госпожа Балике. Ведь кайзер сказал: «Будьте сильны и в страдании». Выпейте глоточек. (Протягивает ему рюмку вишневки.)

Балике (пьет, проникновенно). Вы стояли под градом гранат? Твердо, как сталь? Это похвально. Наша армия совершила доблестные дела. Она, усмехаясь, шла навстречу геройской гибели. Выпейте! Чего вы желаете? (Протягивает ему ящик с сигарами.)

Анна. Андре! Тебе не выдали другой формы? Все еще носишь прежнюю, синюю? Теперь давно такой не носят.

Госпожа Балике. Есть ведь и другие женщины. Официант, еще вишневки! (Протягивает ему фужер.)

Балике. Мы тут тоже не ленились. Чего вы хотите? У вас нет даже медного гроша? Вас выкинули на улицу? Отечество сует вам шарманку в руку? Такого не бывает. Такое в нашем отечестве больше не повторится. Чего вы хотите?

Госпожа Балике. Не бойтесь, вам не придется бродяжить с шарманкой!

Анна. Бурная ночь, как волнуется море! Ух!

Краглер (встал). Теперь я уже чувствую, что у меня здесь нет никаких прав, но всем моим любящим сердцем я прошу тебя быть подругой моей жизни.

Балике. Это что за болтовня? Что он там мелет? Любящим сердцем? Подругой моей жизни? Это что за выражения?

Прочие смеются.

Краглер. Потому, что никто не имеет права… Потому, что я не могу жить без тебя… Всем моим любящим сердцем…

Всеобщий хохот.

Мурк (кладет ноги на стол. Холодным, злым, пьяным голосом). Вы жалкий утопленник. Вас вытащили из воды. С тиной во рту. Поглядите-ка на мои ботинки! И у меня когда-то были такие же, как у вас! Купите-ка себе вот такие! Тогда и приходите снова. Вы знаете, кто вы такой?

Мария (внезапно). Вы были на фронте?

Официант. Вы были на фронте?

Мурк. Закройте клапан. (Краглеру.) Вы угодили в мясорубку. Что ж, многие угодили в мясорубку. Но мы здесь ни при чем. Вы потеряли свое лицо? Эге. Не желаете ли вы, чтобы мы вам его подарили? Прикажете нам троим одеть и обуть вас? Вы разве ради нас ползали в окопах? Разве вам неизвестно, кто вы такой?

Бабуш. Да успокойтесь же!

Официант (шагнул вперед). Вы были на фронте?

Мурк. Ну, не-ет. Я из тех людей, которые обязаны оплачивать ваши геройские дела. А ваша мясорубка теперь отказала.

Бабуш. Бросьте молоть вздор! Это омерзительно. В конце концов, вы ведь недурно заработали, а? И можете не бахвалиться вашей лакированной обувью!

Балике. Послушайте, вот в этом-то и суть. В этом вся изюминка. И это вам не опера. Это реальная политика. К которой мы в Германии не привыкли. Дело очень простое. Есть у вас средства содержать жену? Или вы просто водоплавающий гусь?

Госпожа Балике. Ты слышишь, Анна? У него ничего нет.

Мурк. Если у него есть хоть ломаный грош, я женюсь на его мамаше. (Вскакивает с места.) Он самый обыкновенный брачный аферист.

Официант (Краглеру). Скажите что-нибудь! Отвечайте им что-нибудь!

Краглер (встал, дрожа, говорит Анне). Не знаю, что я могу сказать. Когда от нас остались кожа да кости и нам надо было крепко пить, чтобы мы могли мостить дороги, над нами было одно только вечернее небо, это же очень важно. Ведь такое же небо было в апреле, когда я лежал с тобой под кустом. Я всем так говорил. По они подыхали, как мухи.

Анна. Надрывались, как лошади, да?

Краглер. Ведь было так жарко, а мы каждый раз напивались допьяна. Но зачем я тебе говорю про вечернее небо, я хотел не о том, я сам не знаю…

Анна. Ты все время думал обо мне?

Госпожа Балике. Ты слышишь, как он говорит? Как ребенок. Послушаешь, становится стыдно за него.

Мурк. Не хотите продать мне ваши сапоги? Для музея германской армии! Даю сорок марок.

Бабуш. Продолжайте, Краглер. Это как раз то, что надо.

Краглер. У нас не было больше белья. Это было хуже всего, поверь мне. Можешь ли ты понять, что вот это и было хуже всего?

Анна. Андре, тебя все слышат!

Мурк. Ладно, даю шестьдесят марок. Продаете?

Краглер. Да, теперь тебе стыдно за меня, потому что они все расселись по местам, как в цирке, а слон мочится от страха, но они ничего не понимают.

Мурк. Восемьдесят марок!

Краглер. Я ведь не пират. Какое мне дело до красной луны! Просто мне трудно смотреть людям в глаза. Я – человек из костей и мяса, и на мне надета чистая сорочка. Я совсем не призрак.

Мурк (вскакивает с места). Согласен на сто марок!

Мария. Постыдитесь, если у вас осталась душа!

Мурк. Значит, эта свинья на желает мне уступить свои старые сапоги за сто марок!

Краглер. Анна, там какая-то дрянь говорит. Что это за голос?

Мурк. Да у вас солнечный удар! Вы сможете сами выйти отсюда?

Краглер. Анна, дрянь уверяет, будто ее нельзя раздавить.

Мурк. Покажите-ка ваше лицо.

Краглер. Анна, его сотворил господь бог.

Мурк. Так это вы? Чего вы, собственно, хотите? Вы просто труп! Вы дурно пахнете! (Зажимает себе нос.) Неужели у вас нет чувства брезгливости? Вы хотите, чтобы на вас молились, как на мощи, только потому, что вы наглотались африканского солнца? Я работал! Я надрывался так, что у меня сапоги набрякли от крови! Поглядите-ка на мои руки! Вам сочувствуют все, потому что вам крепко намяли бока, но ведь их намял не я! Вы герой, я труженик! А это моя невеста.

Бабуш. Только сидите на месте, Мурк! Сидя вы ведь тоже труженик! Всемирная история здорово изменилась бы, Краглер, если бы человечество побольше сидело на собственной заднице!

Краглер. Я не могу смотреть на него. Он как стена в отхожем месте. Весь исписан непристойностями. Она в этом не виновата. Анна, ты любишь его, любишь его?

Анна смеется и пьет.

Бабуш. Это называется запрещенным приемом, Краглер!

Краглер. Это называется откусить ему от злости ухо!

Ты любишь его? С этим зеленым лицом, похожим на неспелый орех! Из-за него ты хочешь меня прогнать? Он одет в английский костюм, грудь у него набита ватой, а сапоги набрякли от крови. А у меня есть только мой старый костюм, изъеденный молью. Признайся, что ты мне отказываешь из-за моего костюма, признайся! Мне это будет приятней!

Бабуш. Сядьте же! Черт побери! Сейчас начнется заварушка!

Мария (хлопает в ладоши). Вот он какой! А со мной он так танцевал, что я застыдилась, как он мне все задирал юбку!

Мурк. Заткни пасть! С тобой нечего стесняться! Послушай, ведь есть у тебя нож за голенищем, чтобы перерезать мне глотку, раз уж ты свихнулся там, в Африке? Вытаскивай нож, я сыт по горло всем этим, полосни мне глотку!

Госпожа Балике. Анна, как ты можешь это выслушивать?

Балике. Официант, принесите-ка мне четыре рюмки вишневки! Мне теперь все едино.

Мурк. Будьте осторожны, чтобы не выхватить нож из-за голенища! Возьмите себя в руки и не будьте здесь героем! Вы сразу угодите в тюрьму!

Мария. Вы были на фронте?

Мурк (в ярости швыряет в нее стаканом). Отчего же тебя там не было?

Краглер. Теперь я вернулся.

Мурк. Кто тебя звал?

Краглер. Теперь я здесь!

Мурк. Свинья!

Анна. Будь потише.

Краглер слушается.

Мурк. Разбойник!

Краглер (беззвучно). Вор!

Мурк. Привиденье!

Краглер. Поберегитесь!

Мурк. Вы сами поберегитесь со своим ножом! У вас руки зудят, да? Привиденье! Привиденье! Привиденье!

Мария. Вы свинья! Вы свинья!

Краглер. Анна! Анна! Что мне делать? Плыву по морю, кишащему трупами, и не тону. Трясусь на юг в душном вагоне для скота – но не болею ничем. Горю в огненной печи – но сам я жарче огня. Люди сходят с ума от солнечного жара – но я здоров. Двое проваливаются в болото – я сплю спокойно. Я стреляю в негров. Я жру траву. Я – привиденье.

В эту минуту официант бросается к окну, рывком открывает его. Музыка вдруг обрывается, слышны возбужденные крики: «Идут, идут! Спокойно!»

Официант задувает свечи. Потом с улицы слышен «Интернационал».

Администратор (появляется слева). Господа, просим сохранять спокойствие! Вам предлагают не покидать ресторана. В городе начались беспорядки. Идут бои в газетных кварталах. Положение все еще неясное.

Балике (грузно садится). Это «Спартак»! Ваши друзья, господин Андреас Краглер! Ваши подозрительные собутыльники! Это ваши товарищи ревут в газетных кварталах и занимаются убийствами и поджогами! Звери! (Пауза.) Звери! Звери! Звери! А если спросят, почему вы звери, – потому что жрете мясо! Вас надо истребить с корнем.

Официант. Это вы истребите? Вы, зажравшиеся!

Мурк. Где ваш нож? Покажите его!

Мария (бросается к нему вместе с официантом). Успокоишься ли ты наконец?

Официант. Это бесчеловечно. Это просто скотина.

Мурк. Задерни гардину! Все вы привиденья!

Официант. Так, значит, нас надо поставить к стенке, которую мы сложили своими руками, чтобы вы, устроившись тут же поудобнее, могли лакать вишневку?

Краглер. Вот моя рука и вот моя артерия. Вонзайте нож! Вы увидите, как хлынет кровь, когда я упаду.

Мурк. Привиденье! Привиденье! Ты кто, собственно, такой? Или я должен забиться в щель из-за того, что ты возвратился сюда с твоим африканским загаром? Поднял рев в газетных кварталах? Разве я виноват, что ты был в Африке? Разве я виноват, что я не был в Африке?

Официант. Нет, вы должны вернуть ему его девчонку! Это бесчеловечно!

Госпожа Балике (подскочила к Анне, в бешенстве). Они ведь все больны! Они все заразны! Сифилис! Сифилис! У всех у них сифилис!

Бабуш (бьет своей тростью по столу). Это уж вы чересчур!

Госпожа Балике. Оставь в покое моего ребенка! Оставь в покое моего ребенка! Гиена! Свинья! Вот ты кто!

Анна. Андре, я не хочу. Вы меня совсем погубите!

Мария. Сама ты свинья!

Официант. Это бесчеловечно. Ведь должна же быть на свете правда.

Госпожа Балике. Помолчи! Лакей! Тебя выгонят вон! Подлец, я желаю вишневой наливки, слышишь!

Официант. Вы играете счастьем человека! Это касается нас всех! Его жена должна возвра…

Краглер. Поди прочь! Я всем этим сыт! Что значит «счастье человека»? Чего хочет эта захмелевшая лосиха? Я был один, и теперь я хочу к моей жене. Чего хочет этот плаксивый архангел? Ты хочешь выторговать себе ее бедра, словно фунт кофе? Если вы начнете отрывать ее от меня железными крючьями, вы только растерзаете ее в клочья!

Официант. Вы растерзаете ее!

Мария. Да, как фунт кофе!

Балике. А в кармане-то нет ни гроша.

Мурк (Анне). А ты чего нюнишь, и киснешь, и позволяешь, чтобы этот бродяга лизал тебя глазами? С таким видом, словно невзначай села на ежа голой задницей?

Балике. Вот как ты говоришь о своей невесте!

Мурк. Да разве она невеста? Разве она моя невеста? И не норовит увильнуть к другому? Ты его любишь? У девочки кровь заиграла? Тебя так взманили африканские ляжки? Значит, вот откуда дует ветер?

Бабуш. Сидя вы бы ничего этого не сказали!

Анна (все внимательнее к Краглеру, смотрит на Мурка брезгливо. Вполголоса). Ведь ты же пьян!

Мурк (рывком притягивает ее к себе). Покажи свое лицо! Покажи-ка зубы! Шлюха!

Краглер рывком поднимает Мурка высоко вверх.

Звенят стаканы на столе, Мария беспрерывно хлопает в ладоши.

Краглер. Вы плохо держитесь на ногах, выйдите наружу, там вы можете блевать! Вы слишком сильно наклюкались. Вы сейчас упадете. (Толкает его.)

Мария. Всыпь ему! Всыпь ему как следует!

Краглер. Пусть он валяется! Иди ко мне, Анна. Теперь я хочу тебя! Он хотел купить мои сапоги, но теперь я сам сброшу свою гимнастерку. Моя кожа привыкла к ледяному дождю, она стала красной и лопается на солнце. Мой ранец пуст, и у меня нет даже ломаного гроша. Я хочу тебя. Я некрасив. Мой зад совсем обледенел, но я наконец-то могу выпить. (Пьет.) А потом мы уйдем. Пошли.

Мурк (совершенно обессилевший, с вяло опущенными руками, почти спокойно говорит Краглеру). Не пейте! Вы еще всего не знаете! Хватит нам ссориться. Я выпил лишнего. Но вы еще всего не знаете. Анна (протрезвевшим голосом), скажи ему! Что ты будешь делать? Такая, как ты есть?

Краглер (не слушает его). Не бойся, Анна! (С рюмкой вишневки в руке.) С тобой ничего не случится, не бойся! Мы поженимся. Мне в жизни всегда везло.

Официант. Браво!

Госпожа Балике. Подлец!

Краглер. Кто совестлив, того обгадят птицы! Кто терпелив, того непременно сожрут коршуны. Все это чушь.

Анна (вдруг срывается с места, падает лицом на стол). Андре! Помоги мне! Помоги, Андре!

Мария. Что с вами стряслось? Что с вами?

Краглер (с удивлением смотрит на нее). В чем дело? Анна. Андре, я сама не знаю, мне так плохо, Андре! Я ничего не могу тебе сказать, ты не должен меня спрашивать. (Поднимает глаза.) Я не могу быть твоей. Бог тому свидетель.