Текст книги "Стихотворения. Рассказы. Пьесы"

Автор книги: Бертольд Брехт

Памяти Карла фон Осецкого

 
Тот, кто не покорился,
Убит.
Тот, кто убит,
Не покорился.
Уста предостерегавшего
Забиты землей.
Начинается
Кровавая авантюра.
Могилу друга мира
Топчут батальоны.
Так, значит, борьба была напрасной?
Когда тот, кто боролся не в одиночку, убит,
Враг еще
Не одержал победы.
 

¹⁹³⁸

 
Сегодня я думал о том,
Что и вам, друзья мои, пишущие маслом и рисующие,
Да и вам, владеющие резцом,
Во время неотвратимо грядущей большой войны
Будет не до смеха.
Вы основываете свои надежды,
Без коих не создашь произведений искусства,
Главным образом на грядущих поколениях!
Поэтому поищите надежные укрытия
Для ваших полотен, рисунков и скульптур,
Созданных со столькими лишениями.
Подумайте, что однажды утром между девятью и четвертью
десятого
Несколько фугасок могут превратить в пыль,
Например, все сокровища Британского музея,
Награбленные подо всеми небесами,
Стоившие столько крови и денег,
Творения погибших народов,
Ныне хранимые в одном квартале.
Как же быть с произведениями искусств?
Недостаточно надежны пароходные трюмы.
Лесные санатории и стальные сейфы банков – недостаточно
надежны!
Вам нужно попробовать получить разрешение
Спрятать ваши картины в туннелях метрополитена
Или, еще лучше, в самолетных ангарах,
Вбетонированных на глубину семи этажей в землю.
Картины, написанные прямо на стенах,
Не занимают места,
А два-три натюрморта и пейзажа
Не помешают экипажам бомбардировщиков.
Разумеется, вы должны на видном месте
Прикрепить таблички с разборчивыми надписями,
Что на такой-то и такой-то глубине под таким-то и таким-то
зданием
(Или же грудой камней)
Вами положено небольшое полотно,
Изображающее лицо вашей жены.
Благодаря этому грядущие поколения,
Ваши, покуда еще не рожденные утешители,
Сперва узнают, что в наше время было искусство,
И потом произведут розыски, разгребая лопатами Мусор,
А караульные в медвежьих шкурах
Засядут на крышах небоскребов, с винтовками на коленях
(Или же с луками), высматривая врага
Или же ворону, о которой они мечтают,
Чтобы набить пустое брюхо.
 

 
Здесь лежит посланец нищенских кварталов
Описавший быт угнетателей
Боровшийся с ними и победивший их
Прошедший курс наук
В университетах проселочных дорог
Низкородный
Помогший уничтожить систему
Высших и низших
Учитель народа
Учившийся у народа.
 

¹⁹³⁶

 
После приказа властей о публичном сожжении
Книг вредного содержания,
Когда повсеместно понукали волов, тащивших
Телеги с книгами на костер,
Один гонимый автор, один из самых лучших,
Штудируя список сожженных, внезапно
Ужаснулся, обнаружив, что его книги
Забыты. Он поспешил к письменному столу,
Окрыленный гневом, и написал письмо власть имущим.
«Сожгите меня! – писало его крылатое перо. —
Сожгите меня! Не пропускайте меня!
Не делайте этого! Разве я
Не писал в своих книгах только, правду? А вы
Обращаетесь со мной, как со лжецом.
Я приказываю вам;
Сожгите меня!»
 

¹⁹³⁸

 
Я видел сон:
На площади против Оперы,
Где коричневый маляр держал очередную историческую речь,
Очутилась вдруг огромная, с добрую гору, картофелина
И тоже обратилась с речью
К собравшемуся народу.
– Я, – говорила она густым голосом, —
Явилась, чтобы предостеречь вас. Конечно,
Мне ведомо, что я всего-навсего картофелина,
Незначительная персона. В книгах по истории
Обо мне почти не упоминают. В высших кругах
Я не пользуюсь влиянием. Когда речь заходит
О высоких материях «честь» и «слава», я
Принуждена уступить место.
Считается неблагородным предпочитать меня славе. Но
Я все же многим помогла перебиться в этой долине слез.
Теперь выбирайте
Между мной и этим маляром. Решайте:
Он или я. Если вы предпочтете его,
Вы лишитесь меня. Если вам нужна я,
Вам придется изгнать его. И я говорю вам:
Не слушайте слишком долго его,
А то он успеет уничтожить меня.
Пусть он угрожает вам
Смертью за возмущение против него, но заметьте себе:
Без меня вы и дети ваши тоже обречены на смерть. —
Так говорила картофелина,
И пока маляр продолжал свой рев в Опере,
Слышимый всему народу через громкоговорители.
Она тут же начала демонстрировать
Жуткий опыт, видимый всему народу:
С каждым словом маляра она сморщивалась,
Становилась все меньше, дряннее и гнилее.
 

 
1
 
 
По прямому приказу фюрера
Поезд, построенный для нюрнбергского партейтага,
Был назван просто и скромно: «служебный».
Сие означает, Что те, кто в нем следует, в процессе следования
Служат немецкому народу.
 
 
2
 
 
Служебный поезд —
Шедевр вагоностроения.
У каждого пассажира —
Отдельные апартаменты.
Широкие окна
Позволяют наблюдать немецких крестьян, вкалывающих
на полях.
Если от этого зрелища вспотеешь,
Можно в кафельном кабинете
Безотлагательно принять ванну.
С помощью хитроумной системы освещения сидя, стоя и лежа
Пассажиры могут читать по ночам газеты,
Пространно сообщающие о благословенности режима.
Отдельные апартаменты
Посредством телефона связаны друг с другом
На манер известного рода танцзалов, где мужчины
Справляются по телефону у сидящих за соседними столиками
дам о тарифе.
Не вставая с постели, пассажиры имеют возможность
Включить радио и послушать пространные сообщения
О ничтожности прочих режимов. Обед, по желанию,
Сервируется прямо в апартаментах, а захочется облегчиться —
В персональных выложенных мрамором сортирах
Они срут
На Германию.
 

 
1
 
 
Министры твердят без конца народу,
Как трудно руководить. Без министров
Хлеб рос бы внутрь земли, а не вверх.
Ни куска бы угля не вышло из шахты,
Когда бы канцлер не был столь мудрым.
Без министра пропаганды женщины беременеть бы не соглашались.
Без военного министра ни одна война бы не началась.
Да и солнце без разрешенья фюрера не всходило б, а если б даже всходило,
То наверно, всходило б не в должном месте.
 
 
2
 
 
Управлять страной, говорят министры,
Столь же трудно, как фабрикой. Без владельца
Обрушатся стены, заржавеют машины,
И, даже если плуг изготовят,
Все равно он не попадет на пашню
Без тех хитрых слов, которые пишет
Для крестьян предприниматель: кто мог бы еще
Им сообщить, что имеются плуги, и что бы
Стряслось с поместьем, когда из него ушел бы помещик?
Наверно, посеяли бы рожь на поле, на котором уже посажен
картофель.
 
 
3
 
 
Если бы править было легко,
То к чему был бы нужен светлый ум фюрера,
Если б сам рабочий знал, как управлять машиной,
И крестьянин отличал бы пашню от доски, на которой рубят
лапшу,
Не нужны были бы заводчики и землевладельцы,
И лишь потому, что все так глупы,
Нужен кто-то, кто очень умен.
 
 
4
 
 
А быть может, лишь Потому так трудно править,
Что обману и эксплуатации нужно учиться?
 

¹⁹³⁷

 
1
 
 
Путешественник, вернувшийся из Третьей империи
И спрошенный, кто там воистину властвует, ответил:
Страх.
 
 
2
 
 
В страхе
Ученый прерывает диспут с коллегой и, побледнев,
Озирает тонкие стены своего кабинета. Учитель
Лежит в кровати, не смыкая глаз, старается понять
Темный намек, брошенный ему инспектором.
Старуха в бакалейной лавчонке
Прижимает дрожащие пальцы ко рту, чтобы удержать
Гневное слово по поводу скверной муки. В страхе
Разглядывает врач кровоподтеки своего пациента.
В страхе
Взирают родители на своих детей – не предадут ли?
Даже умирающие
Заглушают угасающий голос,
Прощаясь с родными.
 
 
3
 
 
Но и сами коричневые рубашки
Боятся каждого, чья рука не взлетает кверху,
И трепещут, когда кто-нибудь
Желает им доброго утра.
Пронзительные голоса крикливых командиров
Полны ужаса, как визг поросят,
Которых ждет нож мясника.
В чиновничьих креслах потеют от страха
Жирные зады исполнителей.
Подгоняемые страхом,
Мерзавцы вламываются в квартиры и обыскивают
казематы;
Это страх
Заставляет их сжигать целые библиотеки. Так
Властвует страх не только над подвластными, но
И над властителями.
 
 
4
 
 
Почему
Так боятся они правдивого слова?
 
 
5
 
 
Казалось бы: у режима такая могучая сила —
Концлагери и камеры пыток,
Откормленные полицейские,
Запуганные или подкупленные судьи,
Картотеки и проскрипционные списки,
Доверху заполняющие огромные зданья.
Казалось бы: можно не бояться
Правдивого слова простого человека.
 
 
6
 
 
Но их Третья империя напоминает
Постройку ассирийца
Тара, ту могучую крепость,
Которую, как гласит легенда, не могло взять ни одно войско,
Но которая от одного громкого слова, произнесенного внутри,
Рассыпалась в прах.
 

¹⁹³⁷

 
1
 
 
Государство утверждает, что молодежь
Исполнена преданности Третьей империи,
А это, мол, значит, что лет через десять
Весь германский народ будет сплошь состоять
Из горячих сторонников режима.
Какой нелепый, детский просчет!
 
 
2
 
 
Кто не знает труда во имя хлеба насущного,
А получает его даром от родителей,
Говорит: «Что ж тут трудного – добывать хлеб?»
Значит ли это, что через десять лет,
Когда ему самому придется трудиться
И добывать хлеб для своих детей,
Он все еще будет повторять:
«Что ж тут трудного?»
Кто еще полон молодых сил,
Тот хвалит режим. Значит ли это,
Что, когда силы его иссякнут
И он согнется под бременем труда,
Он все еще будет хвалить режим?
 
 
4
 
 
Кто еще никогда не слыхал свиста пуль,
Говорит: «Как прекрасна война!»
Значит ли это, что, услышав свист пуль,
Он все еще будет повторять;
Жак прекрасна война!»?
 
 
5
 
 
Если бы дети вечно оставались детьми,
Им можно было бы вечно рассказывать сказки.
Но так как они растут и взрослеют,
То это – увы! – невозможно.
 
 
6
 
 
Когда правительство рассуждает о молодежи,
Радостно потирая руки,
Оно походит на дурака,
Который, глядя на снежную равнину,
Радостно потирает руки и говорит:
«При таком снеге и летом жара не страшна!»
 

¹⁹³⁷

 
1
 
 
На сооруженье дворцов и стадионов
Прорва денег идет. Правительство
Подражает при этом молодому художнику,
Который голода не боится,
Лишь бы обессмертить свое имя.
Правда, голод, который не страшен правительству.
Это голод других, а точнее —
Народа.
 
 
2
 
 
Как художник,
Правительство наделено сверхъестественной силой
И все, что таят от него,
Оно знает. Оно не училось тому,
Что умеет. Оно вообще ничему
Не училось. И образованьем
Похвастать не может.
Однако каким-то волшебным наитьем
Способно высказаться на любую тему и решать
Вопросы, в которых ни капли не смыслит.
 
 
3
 
 
Как известно, художник может быть глуп,
однако Быть великим художником. В этом
Правительство сходно с ним. О Рембрандте
Кто-то сказал, что, родившись без рук,
Он рисовал бы ничуть не хуже.
То же можно сказать о правительстве:
Оно, родившись без головы, правило б точно так же.
 
 
4
 
 
Удивительна находчивость
Художника. Но если послушать правительство,
Когда излагает оно положение дел, поймешь, что оно
Находчиво тоже. К экономике художник испытывает
Пренебреженье. И правительство так же ее презирает
Конечно,
У него богатые покровители.
И как всякий художник,
Оно живет тем,
Что берет в долг.
 

¹⁹³⁸

 
1
 
 
Фюрер заверяет, что Третья империя
Просуществует тридцать тысяч лет. Это
Не должно вызывать у высших инстанций никакого сомнения.
Сомнение
Высших инстанций вызывает лишь то,
Просуществует ли Третья империя следующую зиму.
 
 
2
 
 
Фюрер заверяет, что наступающая война
Будет выиграна. Это
Не должно вызывать у высших инстанций никакого сомнении.
Войну выиграет тот,
У кого больше сырья, больше пищевых продуктов
И самые стойкие солдаты.
И так, если все солдаты залезут в танки
И просидят там достаточно долго,
А их жены и дети будут жрать репу
И дедушка Штильке усердно выскребет олово из помойного бака,
Наступающая война, конечно, будет выиграна.
 
 
3
 
 
Следующую мировую войну мы выиграем,
Если соберем достаточно утиля. Это
Не должно вызывать у высших инстанций никаких сомнений.
Сомнение вызывает лишь го,
Смогут ли, например, провода,
Если их делать из алюминия, вместо меди,
Служить достаточно долго. Фюрер заверяет,
Что они прослужат тридцать тысяч лет.
 

¹⁹³⁷

 
Когда министр пропаганды
Захотел запретить народу критиковать правительство,
прежде всего он
Запретил театральную критику. Режим
Очень любит театр. Если режим
Кое-чего достиг, то это главным образом в области театра.
Виртуозному применению прожекторов
Он обязан не менее,
Чем виртуозному применению резиновых дубинок.
Его гала-представления
Радио передает по всей империи.
В трех колоссальных фильмах
(В последнем – восемь тысяч метров)
Главный исполнитель играл фюрера.
Чтобы укрепить в народе любовь к театру,
Посещение зрелищ проводится принудительно.
Ежегодно первого мая,
Когда первый актер империи
Играет роль бывшего рабочего,
Зрителям за то, что они смотрят, даже платят – по две марки
На рыло. Дирекция не щадит затрат на торжественный спектакль,
Проводимый вблизи Байрейта, под названием:
ИМПЕРСКИЙ ПАРТЕЙТАГ.
Сам канцлер выступает здесь в качестве шута
И поет дважды в день знаменитую арию:
«НЕ ЗАДАВАЙ ВОПРОСОВ».
Ясно, что такие дорогостоящие церемонии
Должны охраняться от критики.
Хорошо бы выглядел режим,
Если бы каждый имел право критиковать:
Дескать, руководитель гитлеровской молодежи Бальдур
Слишком ярко нарумянен,
А министр пропаганды настолько заврался, что
Ему уже ни в чем не верят, не верят даже,
Что у него искривленная ступня. Вообще должно быть
Решительно запрещено высказываться вслух об этом балагане
И чтобы не смели говорить, что исполняется,
Кто финансирует спектакль и
Кто играет главную роль.
 

 
Я всегда считал неверным название, которое нам дали:
Эмигранты.
Это значит – покинувшие родину. Но ведь мы
Не покинули нашу страну, чтобы по вольному выбору
Избрать другую страну. И мы не избрали другую страну,
Чтобы остаться там по возможности навсегда.
Нет, мы бежали – изгнанники, ссыльные.
Страна, принявшая нас, не дом для нас – лишь убежище.
В вечной тревоге живем мы – живем поближе к границам,
Ждем дня возвращения, следя с замиранием сердца
За малейшим изменением по ту сторону границы,
Ревностно расспрашивая каждого новоприбывшего оттуда,
Ничего не забывая, ни от чего не отказываясь
И ничего не прощая, – нет, ничего не прощая, что было.
Безмолвие пролива нас не обманет! Мы слышим крики,
Которые к нам долетают из их лагерей. Мы ведь и сами
Подобны слухам о зверствах, перелетевшим
Через границы. Каждый из нас,
Идущий в разбитых башмаках сквозь толпу,
Свидетельствует о позоре, пятнающем нашу страну.
Но ни один из нас
Здесь не останется. Еще не сказано
Последнее слово.
 

¹⁹³⁷

 
1
 
 
Не вбивай в стенку гвоздя,
Брось пиджак просто на стол.
Стоит ли устраиваться на три дня?
Завтра ты вернешься домой.
Незачем поливать саженцы.
Стоит ли выращивать новое дерево?
Оно еще не успеет достигнуть вот этой ступеньки,
Как ты уже с радостью уедешь отсюда.
Нахлобучь шляпу на глаза, когда мимо проходят люди.
Стоит ли долбить чужую грамматику?
Весть, зовущая домой,
Дойдет до тебя на родном языке.
Подобно тому как побелка сыплется с потолка
(Сама по себе, без всякого вмешательства!),
Так рассыплется трухой ограда насилия,
Ныне преграждающая путь справедливости.
 
 
2
 
 
Видишь гвоздь – это ты вбил его в стенку!
Когда же теперь ты домой вернешься?
Хочешь знать, что ты в глубине души думаешь?
День за днем
Ты трудишься ради освобождения,
Ты сидишь в каморке и пишешь.
Хочешь знать, веришь ли ты в свой труд?
Посмотри на каштановое деревцо в углу двора.
Которое ты поливаешь водой из большого кувшина.
 

 
На крыше лежит весло, но ветер так тих —
Не шевелит солому, не дует в щели.
Вбиты столбы посредине двора – на них
Недвижны качели.
Почта приходит дважды – туда, где дышать
Трудно без писем, и ждут их нетерпеливо.
По Зунду плывут паромы неторопливо.
У дома четыре двери, чтоб убежать.
 

 
В нашей стране к Новому году,
И когда завершена работа, и ко дню рождения
Должны мы счастья друг другу желать,
Ибо праведник в нашей стране
Очень нуждается в счастье.
Кто не пакостит никому,
Попадает в нашей стране под колеса,
А власть и богатство
Добываются лишь обманом.
Чтобы добыть обед,
Храбрости нужно не меньше,
Чем когда-то для завоевания царств.
Тот, кто смерти в глаза не глядел,
Страждущему не поможет.
Говорящих неправду все готовы носить на руках.
Говорящие правду
Нуждаются в личной охране,
Но не могут ее найти.
 

¹⁹³⁵

 
Я вырос в богатой семье.
Мои родители
Нацепляли на меня воротнички, растили меня,
Приучая к тому, что вокруг должна быть прислуга.
Учили искусству повелевать. Однако
Когда я стал взрослым и огляделся вокруг,
Не понравились мне люди моего класса,
Не понравилось мне повелевать и иметь прислугу.
И я покинул свой класс и встал В ряды неимущих.
Так
Взрастили они предателя, они его обучили
Всем своим хитростям, он же Выдал их с головой врагу.
Да, я выбалтываю их тайны. Я живу среди народа,
И я объясняю народу
Все их обманы, все их намеренья,
Ибо
Я посвящен в их тайны.
Они подкупили попов, и попы говорят по-латыни,
А я перевожу эти речи с латыни на простой язык, и тогда
Они оказываются шарлатанством.
Я сбрасываю с возвышения
Весы их правосудия и показываю всем
Фальшивые картонные гири. А их соглядатаи им доносят,
Что я сижу в кругу обворованных и вместе с ними
Обсуждаю планы восстания.
Они мне грозили, они отняли у меня все,
Что я заработал трудом. Но я не исправился.
И тогда они стали травить меня, но
У меня были в руках документы,
Обличавшие их заговор
Против народа. Тогда они
Послали мне вслед тайную грамоту, в коей
Я обвиняюсь в низменном образе мыслей, то бишь
В образе мыслей униженных.
Куда бы я ни приехал, всюду я заклеймен
В глазах имущих, но неимущие
Читают тайную грамоту
И дают мне убежище. Тебя, говорят бедняки,
Тебя изгнали
По веским причинам.
 

¹⁹³⁸

 
1
 
 
Право, я живу в мрачные времена.
Беззлобное слово – это свидетельство глупости.
Лоб без морщин
Говорит о бесчувствии. Тот, кто смеется.
Еще не настигнут Страшной вестью.
Что же это за времена, когда
Разговор о деревьях кажется преступленьем,
Ибо в нем заключено молчанье о зверствах!
Тот, кто шагает спокойно по улице,
По-видимому, глух к страданьям и горю
Друзей своих?
Правда, я еще могу заработать себе на хлеб,
Но верьте мне: это случайность. Ничто
Из того, что я делаю, не дает мне права
Есть досыта.
Я уцелел случайно.
(Если заметят мою удачу – я погиб.)
Мне говорят:– Ешь и пей!
Радуйся, что у тебя есть пища!
Но как я могу есть и пить, если
Я отнимаю у голодающего то, что съедаю, если
Стакан воды, выпитый мною, нужен жаждущему?
И все же я ем и пью.
Я бы хотел быть мудрецом.
В древних книгах написано, что такое мудрость.
Отстраняться от мирских битв и провести свой краткий век,
Не зная страха.
Обойтись без насилья.
За зло платить добром.
Не воплотить желанья свои, но о них позабыть.
Вот что считается мудрым.
На все это я не способен.
Право, я живу в мрачные времена.
 
 
2
 
 
В города приходил я в годину смуты,
Когда там царил голод.
К людям приходил я в годину возмущений.
И я восставал вместе с ними.
Так проходили мои годы,
Данные мне на земле.
Я ел в перерыве между боями.
Я ложился спать посреди убийц.
Я не благоговел перед любовью
И не созерцал терпеливо природу.
Так проходили мои годы,
Данные мне на земле.
В мое время дороги вели в трясину.
Моя речь выдавала меня палачу.
Мне нужно было не так много.
Но сильные мира сего
Все же чувствовали бы себя увереннее без меня.
Так проходили мои годы,
Данные мне на земле.
Силы были ограничены,
А цель – столь отдаленной.
Она была ясно различима, хотя и вряд ли
Досягаема для меня.
Так проходили мои годы,
Данные мне на земле.
 
 
3
 
 
О вы, которые выплывете из потока,
Поглотившего нас,
Помните,
Говоря про слабости наши,
И о тех мрачных временах,
Которых вы избежали.
Ведь мы шагали, меняя страны чаще, чем башмаки,
Мы шли сквозь войну классов, и отчаянье нас душило,
Когда мы видели только несправедливость
И не видели возмущения.
А ведь при этом мы знали:
Ненависть к подлости
Тоже искажает черты.
Гнев против несправедливости
Тоже вызывает хрипоту. Увы,
Мы, готовившие почву для всеобщей приветливости,
Сами не могли быть приветливы.
Но вы, когда наступит такое время,
Что человек станет человеку другом,
Подумайте о нас
Снисходительно.
 

СТИХОТВОРЕНИЯ 1939–1947 ГОДОВ

 
Быстро растут:
Имущество власть имущих
И нищета неимущих,
Речи властей
И молчанье подвластных.
 

 
Тенью тянутся
Слухи.
Правители голосят,
Народ шепчется.
 

 
Продлится всего четыре недели. К началу осени
Все вы вернетесь домой. Но осень
Много раз придет и пройдет, а вы
Не вернетесь домой.
Маляр вам станет рассказывать – мол, машины
Будут за вас воевать. Лишь немногим
Предстоит умереть. Но вы,
Сотнями тысяч будете вы умирать,
Умирать в таком огромном количестве,
В каком никогда и никто еще на свете не умирал.
Если мне доведется услышать, что вы воюете на
Северном полюсе, в Индии, в Трансваале, значит, буду я знать,
Где ваши могилы.
 

Мартину Андерсену Нексе

 
1
 
 
Тех, кого усаживают в золоченые кресла, лишь бы они писали,
Спросят потом о тех,
Кто ткал им одежды,
Их книги рассмотрят
Не по ихним возвышенным рассужденьям,
А по вскользь оброненным словам, позволяющим
Судить о тех, кто ткал им одежды.
Именно это прочтут с интересом, потому что именно в этом
Скажутся свойства
Прославленных предков.
Целые литературы,
Состоящие из утонченных оборотов,
Проверят, чтобы доказать,
Что там, где было угнетение,
Жили и мятежники.
По молитвенным воззваниям к неземным существам
Докажут, что земные существа топтали друг друга.
Изысканная музыка слов доложит только о том,
Что многим было нечего есть.
 
 
2
 
 
Но в те времена будут прославлены
Те, кто писал, сидя на голой земле,
Те, кто сидел в ногах униженного,
Те, кто был рядом с борцами,
Те, кто рассказал о муках униженных,
Те, кто поведал о деяньях борцов
С искусством. Благородным языком,
Прежде приберегаемым
Для прославления королей.
Их описания несправедливостей и их призывы
Сохранят отпечатки пальцев
Униженных. Потому что именно им
Все это передавалось, и они
Проносили все это под пропотевшими рубашками
Через полицейские кордоны
Для таких же, как они.
Да, придет такое время,
Когда именно тех мудрых и дружественных,
Гневных, но полных надежд,
Тех, кто писал, сидя на голой земле,
Тех, кого окружали униженные и борцы,
Восславят во весь голос.
 

¹⁹³⁹