Текст книги "Избранное"
Автор книги: Бела Иллеш
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 47 страниц)
Маркович бывал у нас значительно реже, чем прежде. Он был очень занят, так как вместе с Кохутом взял подряд на постройку дороги. В это время шоссейную дорогу, ведущую во Львов через Верецкский проход, перестраивали с таким расчетом, чтобы по ней могла пройти и тяжелая артиллерия.
Уксусный фабрикант был хорошо знаком с нашими условиями. Приходя к отцу, он каждый раз приносил с собой пятилитровую бутыль с вином. Эту бутыль, не знаю почему, он называл «фонарем». Пока было вино, мы играли в карты. Когда «фонарь» пустел, Маркович шел домой.
Постоянным третьим партнером в игре был теперь я. То, что я не пил, перестало уже раздражать моих партнеров. Но мне очень портило удовольствие, что я не мог, если они плохо играли, называть их дураками, тогда как они щедро осыпали этим названием друг друга да, конечно, и меня. Однако человек мирится со всем, даже с тем, что не может назвать своих карточных партнеров дураками.
Однажды вечером в воскресенье, когда после большого перерыва Маркович снова пришел к нам с «фонарем», игра как-то туго налаживалась. У уксусного фабриканта болел живот. Мы были вынуждены неоднократно класть карты и ждать, пока Маркович возвратится.
Пока наш гость ходил по своим желудочным делам, отец пил один, а я стоял у окна и смотрел, не идет ли уже партнер. Был темный, пасмурный осенний вечер. Тяжелые от плодов ветви деревьев, как черные тени, качались на ветру. Где-то в оконной раме стрекотала цикада.
Было около половины одиннадцатого, когда «фонарь» опустел. Мать чуть не заснула над штопкой дырявых чулок. Я тоже был сонный. Ждал, когда наконец Маркович встанет и попрощается своей обычной шуткой:
– Ну, желаю лучших нравов!
Но Маркович так углубился в игру, что даже не думал об уходе.
Немного позже одиннадцати в комнату вбежала няня Маруся.
– Горим! Горим! – кричала она по-русински.
Горел не наш дом, а конюшня Марковича, которая находилась в купленном у нас саду.
В несколько минут длинное деревянное здание было со всех сторон охвачено пламенем. Огонь перешел и на контору Марковича, построенную рядом с конюшней.
Деревья сада были красными, как кровь. Небо стало розовым. Из трех церквей раздавались звуки набата.
Все прибежавшие на пожар потеряли головы от ужаса. Только Маркович оставался спокойным. По его распоряжению два конюха топорами отбили деревянную крышу нашего дома. Другие два работника снесли крышу дома Марковича. Троим работникам Маркович приказал взломать дверь конюшни или пробить ее стену. Но исполнить приказание было уже невозможно, так как вся конюшня пылала.
Когда кричит человек, охваченный страхом смерти, он кричит по-звериному. Но отчаянное ржание и храп обезумевших, запертых в конюшне лошадей напоминали более рыдание человека, – словно сотни обреченных на мучительную смерть людей плакали и бились в пылающей конюшне.
В саду пахло печеными фруктами, но этот запах терялся в приторно-горьком смраде горящего мяса. Лошади были еще живы; они ногами и головами били в стены конюшни. И когда в одном месте стена рухнула, три горящие лошади с диким ржанием бросились в толпу. Они раздавили женщину. Одна из лошадей стукнулась о дерево и упала. Другая встала на дыбы, начала бешено вертеться и только через несколько минут грохнулась на землю. Третья металась по саду. Пришлось убить ее топором.
Когда на пожар прибыли члены добровольной пожарной дружины, им уже нечего было делать. Чтобы приезд их был не напрасным, они начали носить ведрами воду из нашего колодца, наполнили водой бак поливной машины и пустили на дымящиеся развалины конюшни тонкую струю воды.
Утром, когда я встал, обуглившиеся трупы лошадей были уже увезены. Но в растоптанном саду еще стоял запах горелого мяса.
Несколько деревьев было сломано. От других остались только обгоревшие пни.
Это наш старый орех!.. Вот это дерево давало чудесные красные вишни… А здесь росли груши, сладкие, как мед…
– Большие у тебя потери? – сочувственно спросил отец Марковича.
– Мое дело на время парализовано – это, во всяком случае, серьезная потеря. Что же до конюшни и лошадей, так они были застрахованы.
– А страховые взносы ты все уплатил? – спросил отец, который в последнее время выплачивал лишь то, что у него требовали через адвоката…
Спустя четыре дня после пожара в Берегсас приехал агент страхового общества, антиалкоголик Деже Альдор. Провел он в нашем городе три с половиной дня, питаясь минеральной водой и сырым молоком. Посетил всех своих старых знакомых. К нам он тоже зашел и долго разговаривал с отцом. Затем поехал на бричке в Тарпу, а оттуда в Намень. Побывал в четырех деревнях, потом вернулся в Берегсас и через несколько часов уехал в Будапешт, Страховое общество «Генерали» отказалось удовлетворить требование Марковича об уплате страховой суммы. По словам юрисконсульта общества, имелись «основательные данные, говорящие о том, что владелец застрахованного имущества совершил такие деяния, которые определяют состав преступления: «умышленный поджог с целью получения страховой премии».
В своем отношении, направленном в берегсасскую прокуратуру, юрисконсульт «Генерали» перечислил следующие уличающие Марковича факты:
«1. В ночь пожара охрана конюшни Марковича была поручена некоему конюху по имени Гугу. Этому Гугу Маркович собственноручно вечером дал пол-литра вина. Гугу выпил вино, двери конюшни запер на замок, ключи спрятал в карман и улегся спать в дальнем углу сада. Спал он так крепко, что ни пожар, ни произведенный при тушении пожара шум не могли его разбудить. От пол-литра вина берегсасский конюх может заснуть только в том случае, если к вину подмешано снотворное средство.
2. В часы непосредственно перед началом пожара Маркович играл в карты в квартире винодела Йожефа Балинта, находящейся на расстоянии шестидесяти – семидесяти шагов от сгоревшей конюшни. Картежную игру Маркович неоднократно прерывал под предлогом боли в желудке и выходил в сад. Во время тушения пожара Маркович находился на месте пожара и никакой боли в желудке у него не было. Мы не раз слышали, что от испуга заболевает живот, но это первый случай, когда у кого-либо от испуга прошло желудочное заболевание.
3. Лошади Марковича были застрахованы в четыреста форинтов каждая. Находившихся в сгоревшей конюшне лошадей Маркович купил в деревнях Тарпа, Намень, Вари и Берег-Ардо за несколько дней до пожара по пятьдесят пять – семьдесят форинтов за каждую. Одну хромую лошадь он купил в Вари за двенадцать форинтов. Разница между страховой суммой и действительной стоимостью погибших лошадей составляет не меньше шестнадцати тысяч пятисот форинтов».
О направленном в прокуратуру отношении Маркович не знал. Но ему было известно, что «Генерали» платить не хочет. Он так разозлился, что решил немедленно поехать в Будапешт.
– Убью этого подлого антиалкоголика! Пусть будет проклята минута, когда я заключил с ним договор!
Маркович не поехал в Будапешт и не убил антиалкоголика. Потерпевшего от пожара уксусного фабриканта по распоряжению прокуратуры арестовала берегсасская полиция. Арест учинил самолично начальник полиции Пал Шимон.
– Именем закона вы арестованы!
Когда Маркович услышал эти ужасные слова и почувствовал на плече руку Шимона в белой перчатке, он сразу же забыл о том, что он венгр, и обратился к небесам по-еврейски:
– Шма, Исроэль! [22]22
Слушай, Израиль! (древнеевр.)
[Закрыть]
Марковича в Берегсасе не любили, но его арест многим не понравился. Что богатые берегсасцы не хотели верить в виновность Марковича, – это понятно. Но мелкие виноделы тоже считали его невиновным – возможно, потому, что газета «Берег» в одной из своих статей осторожно высказала подозрение: не потому ли «Генерали» добилось ареста Марковича, что оно не желает платить? Но в еще большей мере эта вера в невиновность Марковича объяснялась тем, что едва ли можно было найти в Берегсасе хоть одного винодела, который в тяжелые дни не мечтал бы о том, чтобы его застрахованный у «Генерали» дом сгорел. Теперь эти люди с разочарованием увидели, что «Генерали» не спасет их от аукциона.
Страховое общество не шутило. Газета «Берег», высказавшая против него подозрение, была привлечена к ответственности за клевету, не стала бороться и взяла обратно свои обвинения. Для читателей, веривших в осведомленность своей газеты, это означало, что виновность Марковича неоспорима.
Но в борьбу вступила жена Марковича. Адвокатом своего мужа она пригласила Элека Чато, родственника вицеишпана Гулачи. По совету Чато, она обратилась еще и ко второму адвокату, Акошу Кёрёши. Кёрёши был не только известным на всю страну будапештским адвокатом, но и депутатом парламента, боевым членом партии независимцев. Весь город знал, что, прежде чем приехать в Берегсас, Кёрёши получил от жены Марковича по телеграфу пять тысяч форинтов аванса.
Кёрёши провел в Берегсасе всего два дня. За эти два дня он неоднократно разговаривал с женой Марковича, с адвокатом Чато и побывал у Марковича в тюрьме. Потом посетил вицеишпана Гулачи, бургомистра Турновского, председателя окружного суда, главного прокурора и начальника полиции Шимона. Перед отъездом он дал «Берегской газете» – органу независимцев – интервью, в котором не было ни слова о деле Марковича. Кёрёши сказал лишь о том, какое возвышенное чувство испытываешь, вступая на берегскую землю, землю, освященную памятью благородного Ференца Ракоци, священной и дорогой сердцу каждого истинного венгра.
Кёрёши уехал. Спустя несколько дней – за счет жены Марковича – в Берегсас приехал частный сыщик. Частный сыщик был у нас в то время одним из идеалов молодежи. Шерлок Холмс Конан Дойла завоевал половину мира; другую его половину завоевали подражатели Конан Дойла, распространявшие свои шедевры в тетрадях по десять крейцеров. Чем более бездарными и некультурными были авторы этих детективных романов, тем более блестящими подвигами блистали их герои: Шерлока Холмса один за другим перещеголяли Ник Картер, Нободи, Нат Пинкертон и целый ряд других необыкновенных существ. Все эти неустрашимые герои походили друг на друга: у всех у них было бритое лицо, орлиный нос, рысьи глаза, высокая худая фигура, стальные мускулы и нервы, как канаты, все они были сверхлюдьми. Таким мы представляли себе и будапештского детектива, о приезде которого – по милости детей Марковича – заранее знал весь город.
Будапештский частный сыщик был краснощеким, толстым и лысым человеком, с белокурыми усами. Остановился он в гостинице «Лев». Большую часть времени проводил в ресторане гостиницы за пивом. Своей прозаической внешностью и поведением детектив сильно разочаровал нас, даже вызвал некоторое возмущение, хотя и доставил небольшое развлечение молодежи, обладавшей скромными запросами. Когда детектив выходил на улицу, вокруг него сразу же собиралось двадцать – тридцать детей, следовавших за ним по пятам, куда бы он ни шел, указывавших на него пальцами и, ликуя, кричавших:
– Вот тайный полицейский идет! Вот будапештский сыщик!
Развлечение заключалось в том, что будапештский Шерлок Холмс грозил иногда кулаком своим преследователям.
Только в одном случае детектив показал себя достойным тех ожиданий, которые на него возлагались. Однажды утром он пошел в магазин детских игрушек Якаба Гельба и купил там зеленый сачок для ловли бабочек. Обратно из магазина Гельба до «Льва» он шел с этой игрушкой в руках.
– Вот он идет! Вот он идет! – кричали дети, но несколько тише, как будто зеленый сачок послужил для их глоток сурдинкой.
Когда детектив исчез в гостинице, дети еще долго гадали: какую роль этот сачок будет играть в выяснении невиновности Марковича. Гаданию положил конец восьмилетний сын владельца «Льва» Лайош, вышедший на улицу с сачком в руке. Выяснилось, что сачок был куплен сыщиком для того, чтобы после обеда, когда детектив спит, Лайош не орал в коридоре гостиницы, а ловил в саду бабочек.
– Бабочек – в октябре! Вот тебе и сыщик!
Лайоша дети отколотили, а сачок сломали.
Частный сыщик, любитель пива, сильно скомпрометировал в Берегсасе свое, окруженное ореолом, занятие. Но когда никто ничего интересного от него больше не ждал, он произвел сенсацию, установив, что конюшня Марковича стала жертвой пожара вследствие преступления Кальмана Асталоша.
Адвокат Элек Чато в своем меморандуме, поданном в прокуратуру, следующим образом сформулировал обличающие Асталоша факты:
«а) Всем известно, что Асталош является личным врагом фабриканта Марковича. Он его враг потому, что люди говорят, будто четыре года тому назад господин начальник уезда Вашархейи арестовал Кальмана Асталоша в Сойве вследствие заключенного им с фабрикантом Марковичем пари».
Чато перечислил фамилии десяти свидетелей, которые знают о существовании такого слуха.
«б) Накануне пожара, после обеда, Асталош был во дворе конюшни Марковича и в течение более получаса разговаривал с его возчиками и конюхами. При этом Асталош, о котором всем известно, что он живет в плохих материальных условиях, подарил некоему конюху Гугу горсть табаку для трубки».
Газета «Берег» опять подняла свой голос.
Она напечатала статью об Асталоше под заголовком «Настоящий виновник».
На следующий день после появления этой статьи полиция арестовала Асталоша.
Частный сыщик просидел над своим пивом в гостинице еще два дня и только тогда уехал обратно в Будапешт, когда полиция наложила свою руку и на Гугу.
СудСудьбу Марковича, Кальмана Асталоша и Гугу решил суд присяжных.
Оба адвоката Марковича работали блестяще: сторонник правительства Чато – тем, что скромно оставался на заднем плане, а независимец Кёрёши – тем, что говорил много и заставил обратить на себя внимание. Сотруднику «Берегской газеты» он сказал, что берегсасская улица Андраши была бы вполне на месте даже в Будапеште. В ресторане гостиницы «Лев» он во всеуслышание дал честное слово, что никогда и нигде не пил такого хорошего вина, как в Берегсасе. За два дня до начала суда Кёрёши в сопровождении сотрудника «Берегской газеты» поехал в Мункач и возложил венок на могилы бойцов времен Ракоци.
Защитник Асталоша, молодой будапештский адвокат Кенез, социалист, принес Марковичу, может быть, еще больше пользы, чем Кёрёши. Он прошел по всему Цыганскому Ряду, входил во многие квартиры, с некоторых из них сделал даже фотографические снимки. Посетил Яноша Фоти и почти два часа разговаривал в его квартире с несколькими рабочими с кирпичного завода. Чато уговорил одного из сотрудников «Берега» спросить Кенеза, что он видел в Берегсасе.
– Я видел ужасающие, возмутительные, отвратительные вещи, – ответил Кенез. – Рабочие кирпичного завода и бочары живут на положении рабов. Цыганский Ряд – это настоящий рассадник туберкулеза.
Когда это заявление было напечатано в «Береге», Чато стал потирать руки от удовольствия.
– Поздравляю вас, сударыня, – сказал он жене Марковича. – Относительно результата сомнения быть не может!
На суде Кенез тоже потерпел неудачу. Суд присяжных, как известно, составляется путем жеребьевки. Прокурор и защитники имеют право отвести шесть фамилий из числа тех, которые окажутся на билетиках, вынутых из урны. Кенез так быстро использовал это свое право, что, когда появилась фамилия владельца кирпичного завода Кохута, он уже не мог отстранить его. Таким образом, Кохут стал членом суда присяжных, который должен был решать судьбу Марковича, Асталоша и Гугу. По своему авторитету и ловкости он был самым значительным из присяжных.
Зал заседания был переполнен. Публика состояла главным образом из дам. Вокруг героев драмы витал сильный аромат духов.
Председательствующий судья Кицбюхлер был в черной визитке. Прокурор, Кёрёши и Чато тоже были в черном. Маркович был одет в совершенно новый венгерский национальный костюм, и это бросалось в глаза, тем более что Асталош не постеснялся появиться на скамье подсудимых в выцветшем сером костюме, а Гугу в одежде из дерюги.
Прежде всего Кицбюхлер рассмотрел обвинения против Марковича.
Первым свидетелем был Йожеф Балинт.
Отец рассказал, как мы играли в карты и как Маркович, жалуясь на боль в желудке, неоднократно выходил во двор.
А долго Маркович отсутствовал? – спросил Кицбюхлер.
– Не знаю, – ответил отец. – Для игрока даже минуты кажутся вечностью, если партнер уходит.
В зале раздался смех. Кицбюхлер призвал смеющихся к порядку.
– Был ли Маркович настолько долго во дворе, что имел достаточно времени, чтобы поджечь конюшню? – спросил прокурор.
– Не знаю, – ответил отец. – Понятия не имею, сколько нужно человеку времени для того, чтобы поджечь конюшню.
– Знал ли свидетель раньше о том, что у Марковича вообще больной желудок? – спросил Кёрёши.
– Да. Если Маркович кушает голубцы или фаршированную рыбу, после этого у него всегда бывает боль в желудке.
Следующим свидетелем была повариха Марковича. Повариха показала, что в день пожара Маркович ел голубцы, из-за чего даже поспорил с женой. Жена Марковича не разрешала ему есть голубцы, так как это было для него слишком тяжелое блюдо.
– Откуда вы знаете, что они спорили? Вы разве были в комнате? – спросил прокурор.
– Нет, я была в кухне. Но если господин Маркович ссорится с барыней, это слышно даже в конце сада.
Домашний врач Марковича, доктор Рейсман, показал, что он систематически лечил Марковича, у которого пониженная кислотность желудка.
Защитники Марковича представили в суд двадцать семь свидетелей, которые за неделю до пожара продали Марковичу в общем пятьдесят две лошади по триста восемьдесят – четыреста пятьдесят форинтов каждая.
– А кому вы продали тех дешевых крестьянских лошадей, которых вы купили за неделю до пожара? – спросил прокурор Марковича.
– К сожалению, не помню. Я веду крупную торговлю и не могу наизусть помнить каждую мелочь. Договоры же о куплях и продажах, как королевскому суду известно, сгорели вместе со всеми моими деловыми книгами в конторе. Для меня это большая потеря! – сказал Маркович со вздохом.
Два конюха Марковича единодушно показали, что в день пожара после обеда Асталош был у них и старался уговорить их выписать газету, названия которой они не помнили.
– Почему Асталош считал, – спросил Кёрёши, – что вам надо выписать именно ту газету, название которой вы забыли? Что он сказал?
– Асталош говорил, – ответил конюх Шомоди, – что только эта газета пишет правду, все же остальные врут, как это угодно Марковичам и Кохутам.
Среди публики произошло движение.
– Видел ли свидетель, как Асталош давал табак Ивану Облоку, по кличке «Гугу»?
– Видел.
– Говорил ли Асталош с Гугу наедине?
– Говорить с Гугу нельзя. Он на все отвечает: гу-гу-гу.
Это вызвало взрыв хохота.
– Предупреждаю публику, что, если она дальше будет нарушать тишину, оскорбляя достоинство суда смехом, я очищу зал, – сказал строго судья Кицбюхлер.
– С Гугу разговаривать нельзя, – продолжал Кёрёши допрос конюха Шомоди, – но к Гугу обращаться можно. Видел ли свидетель, что Асталош обращался к Гугу?
– Видел.
– Слышал ли свидетель, что Асталош говорил Гугу?
– Не слышал.
– Это необходимо установить, – обратился Кёрёши к Кицбюхлеру. – К сожалению, Ивана Облока Гугу опросить нельзя.
– Можно, – заговорил присяжный Кохут, – Гугу не может говорить, но он может показывать.
– Как вы представляете себе это, господин присяжный?
– Благоволите привести подсудимого Гугу к допросу.
По приказу Кицбюхлера Гугу встал перед судебной трибуной.
– Задавайте вопросы! – обратился Кицбюхлер к Кохуту.
– Что вам говорил Кальман Асталош накануне пожара? – спросил Кохут медленно, раздельно произнося каждое слово.
– Гу-гу-гу-гу-гу-гу!
Зал сотрясался от смеха.
– Последний раз предупреждаю публику, если она еще раз нарушит серьезность заседания, зал будет очищен!
– Подсудимый! Если вы не можете нам сказать, что вам говорил Кальман Асталош, то покажите, – сказал энергично Кохут и передал Гугу коробку спичек.
В зале, освещенном четырьмя висячими лампами, была гробовая тишина. Даже судья, прокурор и адвокаты удивились идее Кохута.
Гугу вертел в руке спички и смеялся.
– Прошу господина председателя, – обратился Кохут к Кицбюхлеру, – продолжать допрос подсудимого Облока.
– Гугу, – заговорил Кицбюхлер, – покажите суду, к чему вас склонял Кальман Асталош.
Гугу громко смеялся.
– Я вам приказываю: в интересах правды и в своих собственных вы должны показать суду, к чему вас склонял Кальман Асталош.
Гугу уже не смеялся, но с удивлением и сомнением смотрел на Кицбюхлера.
– Ну! – торопил Гугу председатель. – Исполните свой долг! Покажите нам, чего от вас хотел Асталош?
Коробку со спичками Гугу медленно засунул себе в карман. Затем долго смотрел себе на ладонь, как будто хотел прочесть на ней, что ему делать. Смотрел, смотрел и плюнул на нее. Затем подошел вплотную к Марковичу, отвесил уксусному фабриканту основательную пощечину, такую пощечину, что Маркович упал со скамьи подсудимых на пол.
Судья Кицбюхлер удалил хохочущую, аплодирующую публику из зала заседания. Когда зал очистили, Гугу был оштрафован. Его приговорили к темному карцеру на сорок восемь часов. А так как время было уже позднее, Кицбюхлер объявил перерыв до следующего утра.
Утром выступил прокурор. Он ничуть не щадил Марковича, снова и снова перечисляя говорящие против него факты, но главные удары направил все-таки против Асталоша.
– Нам известно, что Кальман Асталош поставил себе целью поджог всего мира, обрекая на гибель от огня все хорошее, благородное, чистое и святое в прошлом и настоящем человечества. Мы были бы наивными дураками, если бы поверили этому профессиональному поджигателю, что именно конюшню Марковича он хотел уберечь от пожара.
После обеденного перерыва первым выступил Кёрёши, высокий, плечистый мужчина, с красным лицом и с большими, закрученными на венгерский манер усами. У него был низкий, льстивый голос.
Кёрёши рассказал биографию Марковича. Изобразил, как бедный деревенский еврейский мальчик сделался богатым, авторитетным венгерским гражданином.
– Труд, его собственный труд сделал Марковича богатым, венгерская земля, венгерское вино, венгерская песня сделали из него настоящего венгра.
Долго говорил он о занятиях Марковича.
– Марковича называют уксусным фабрикантом. И он, по своей скромности, принимает это наименование. На самом же деле профессия, призвание, жизнь Марковича – это борьба за всемирное признание венгерского вина и венгерской лошади. Маркович производит вино, венгерское вино, которое любит и которым восхищается весь мир! И Маркович торгует лошадьми, венгерскими лошадьми! Венгерская лошадь вписала золотыми буквами свое имя в мировую историю. Ведь на венгерских лошадях наши предки пришли из Азии через Верецкский проход на нашу теперешнюю прекрасную родину. На венгерских лошадях, пробудив всюду страх и вызвав восхищение, они обшарили Германию, Швейцарию, Северную Италию! На венгерских лошадях прогнали славные бойцы берегца Ракоци наймитов императора.
О самом пожаре Кёрёши почти не говорил.
– Я обидел бы присяжных, если бы хоть на минуту допустил, что они не сумеют отличить виновника от жертвы.
Публика, снова допущенная в зал суда, наградила Кёрёши громкими аплодисментами.
Адвокат Кенез был далеко не таким хорошим оратором, как защитник Марковича.
– Это не первый случай в Венгрии, – сказал он, – когда за преступление богатых к ответственности привлекают бедняков.
Этим заявлением он вызвал к себе всеобщую антипатию, дальнейшими же своими словами возбудил прямо– таки ненависть.
Гугу он назвал «трагикомической жертвой капиталистической системы».
– Господин прокурор знаком с социалистическими учениями, по-видимому, только из юмористических журналов. Так что ему можно простить, что он называет социалистов поджигателями.
За эти выражения Кицбюхлер призвал Кенеза к порядку.
– Если бы Асталош поджигал дома всех тех, кто с ним поступил подло и несправедливо, половина Берегского комитата была бы в пламени!
Публика уже не скрывала своей антипатии.
Но Кенез не считался с публикой.
– Народ Берегского комитата когда-нибудь будет гордиться Кальманом Асталошем, – сказал он повышенным голосом, – как теперь он по праву гордится великим Тамашем Эсе!
Как ни старался председатель Кицбюхлер оградить Кенеза от враждебных реплик публики, ему это не удавалось.
Маркович не использовал своего права на последнее слово.
Асталош, который был явно болен и во время процесса сильно кашлял, сказал только несколько слов:
– Я знаю берегских господ с детства. Никогда я от них ничего другого не ждал. Но рано вам радоваться, господа, рано!
Было уже темно, когда присяжные удалились в совещательную комнату.
Их совещание продолжалось полтора часа.
Незадолго до полуночи фабрикант Кохут огласил решение.
– Заявляю по чести и совести, что по уголовному делу Давида Марковича, Кальмана Асталоша и Ивана Облока, он же Гугу, берегсасские присяжные, на основе материала судебного следствия, свободно от всякого внешнего влияния и в поисках одной только правды, вынесли следующее решение:
«На вопрос о том, совершил ли Давид Маркович то преступление, в котором он обвиняется, присяжные большинством голосов ответили: «Нет».
На вопрос, совершил ли Кальман Асталош преступление – поджог, большинством голосов присяжные ответили: «Да».
На вопрос, совершил ли Иван Облок, он же Гугу, то преступление, в котором обвиняется, присяжные большинством голосов ответили: «Нет».
Кенез вскочил.
– Высокий королевский суд! – крикнул он. – В решении присяжных имеется грубое противоречие. Если Гугу не виновен, если он не совершил поджога, то Асталош тоже не может быть виновен…
Через четверть часа председатель Кицбюхлер объявил приговор.
Марковича и Гугу суд признал в предъявленном им обвинении оправданными.
Кальмана Асталоша суд признал виновным в поджоге и приговорил к семи годам тюремного заключения с лишением прав на десять лет.
Публика встретила приговор аплодисментами.
Через два дня после освобождения Марковича бургомистр Турновский устроил ужин в честь уксусного фабриканта, На ужине тост за Марковича провозгласил начальник полиции Пал Шимон.
Гугу, которого Маркович уволил, переселился к дяде Фэчке.
При перевозке в иллавайскую тюрьму у Кальмана Асталоша началось сильное кровохарканье. Сопровождавшие его жандармы доставили в тюрьму труп вверенного им осужденного.
Когда в Берегсасе было получено известие о смерти Асталоша, рабочие кирпичного завода объявили трехминутную забастовку. Рабочие сойвинского завода почтили память Асталоша, прекратив работу на пять минут.
Шахтеры соляных копей с Слатине – в сотне метров под землей – с опущенными к ногам кирками выслушали речь Яноша Фоти, посвященную памяти Кальмана Асталоша.