Текст книги "Черный ветер"

Автор книги: Барадий Мунгонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Глава девятая
ЛЕСНАЯ ДРАМА

Казалось, ничто не нарушает гармонии и глубокой тишины, как вдруг впереди раздался пронзительный вопль какого-то зверя.

Все путешественники и даже многоопытный Горбачук вздрогнули от неожиданности и остановились как вкопанные.

Но не прошло и секунды, как Горбачук произнес твердо и уверенно:

– Пойдем к распадку. Только тихо. Ни слова…

И сам он бесшумными кошачьими шагами двинулся вперед. Все последовали за ним, стараясь не шуршать листвой, глядя под ноги, чтобы нечаянно не наступить на мелкие сучья.

Пройдя шагов двадцать до острых камней, возвышавшихся на краю распадка, путники осторожно выглянули и обозрели эту глубокую впадину, поросшую редким мелколесьем.

На самом дне ее разразилась настоящая лесная драма.

Маленький полосатый кабаненок попал в когтистые лапы рыси. Он отчаянно визжал и трепыхался. Но вот на глазах у наших путников из-за густых сплетений бурелома вынырнул громадный, с теленка, клыкастый вепрь и черно-коричневой стрелой понесся вверх по распадку. Дико хрипя, он в мгновение ока очутился в нескольких шагах от кровожадной рыси. Еще секунда, и она была бы рассечена пополам кривыми кабаньими клыками. Но лесная кошка с подлинно кошачьей увертливостью одним махом вспрыгнула на стоявшую рядом молодую лиственницу. И это спасло ее от верной гибели. Кабан пулей пронесся мимо, со страшной силой распоров клыком кору дерева, так что появилась на лиственнице зияющая рваная рана. Пролетев по инерции метров десять, кабан повернул обратно и, разогнавшись, снова прошелся клыком по дереву, теперь уже с другой стороны. Лиственница затряслась, закачалась, готовая вот-вот упасть, словно подрубленная топором. Кабан, как видно, всерьез решил свалить молодое дерево и рассчитаться со своим врагом, который, не зная, как быть, метался в панике, бегал по лиственнице вверх и вниз. Осатаневший от ярости вепрь еще и еще раз ударил по дереву. Видя его непреодолимое упрямство и почувствовав смертельную опасность, рысь в страхе оглядывалась кругом, ища выхода и спасения. Наконец молодая лиственница покачнулась, затрещала и накренилась. Оттолкнувшись от падающего дерева, рысь прыгнула на огромный, в полтора человеческого роста, валун. Теперь кабан ничего не мог с ней поделать, разве только караулить ее: на камень не прыгнешь. Но с прежним упрямством забегал он вокруг камня. Наконец устал и улегся неподалеку от валуна, зорко следя за каждым движением рыси.

Цыден никак не мог усидеть на месте и все порывался бежать туда, вниз, горя желанием запечатлеть на пленке эпизоды дикой борьбы, но каждый раз вынужден был оставаться на месте, потому что Горбачук и Георгий Николаевич одергивали его. В самом деле, нельзя было близко подходить к разъяренному вепрю и даже попадаться ему на глаза, потому что он тут же бросился бы на человека. Пришлось Цыдену снимать из своего укрытия, так что и кабан и рысь попадали в кадр, будучи полузакрытыми листвой и ветвями.

Но вот на дальнем отлогом склоне распадка затрещал сухой валежник, и, словно в кино, показался между деревьями хозяин таежной глухомани – громадный бурый медведь. Он шел уверенно, словно чувствуя превосходство своей силы, от которой шарахается в сторону все лесное зверье.

Приоткрыв блеснувший белыми клыками рот, медведь заулыбался, может быть думая о том, как, едва завидев его, в панике разбегутся в разные стороны большие и малые лесные жители, и в первую очередь те, которые позволили себе произвести шум в его медвежьем царстве.

Он поднялся на задние лапы и, вертя короткой сильной шеей с «ошейником» из белой шерсти, важно обозрел распадок и со знанием дела, неторопливо и чутко понюхал воздух. Но эта рекогносцировка, по-видимому, оказалась недостаточной, и медведь, осторожно и мягко ступая и стараясь не шуметь, двинулся вперед, продолжая напряженно обнюхивать воздух вздрагивающим бархатным носом. Все ближе подходил он к камню, на котором беспокойно завертелась заметившая его рысь. Каких-нибудь двадцать медвежьих шагов осталось до валуна, когда уловил топтыгин запах кабана. И сразу остановился. В ту же секунду вырос перед ним кабан с горящими и налитыми кровью маленькими глазами, шумно втянул воздух и с угрожающим хрюканьем ринулся на хозяина тайги. Медведь снисходительно и даже, как показалось Цыдену, с каким-то великаньим добродушием рявкнул и, привстав на задние лапы, замахал передними.

Рысь, видя, что на нее никто не обращает внимания, улучила момент и, соскользнув с валуна, опрометью бросилась наутек вверх по склону. Медведь, с виду такой неповоротливый увалень, очень ловко увернулся от первого наскока кабана, который пулей пронесся мимо, чуть не задев его клыками.

При нападении кабан летит обычно по прямой линии и на большой скорости никак не может свернуть в сторону. Стоит только отпрыгнуть на какой-нибудь метр, чтобы спастись от его смертоносных клыков. Посторониться, дать дорогу-и всё! И бешеный вепрь промчится мимо.

Так случилось и сейчас: медведь знал повадки кабана. Кабан проскакал по инерции метров пятнадцать и повернул обратно, целясь клыками в медведя. Но хозяин тайги снова отбросил свою неуклюжесть. Чтобы преградить путь кабану, топтыгин быстро и ловко поднял с земли толстую обгорелую кокору длиной метра в два и швырнул ее навстречу кабану. Кокора упала перед самым кабаньим рылом. Конечно, было бы куда лучше, если б она угодила прямо по свиной башке. По все-таки брошена она была очень неплохо. Вепрь со всего разбега споткнулся о нее и, перекувырнувшись через голову, растянулся на траве. Медведь подскочил к нему и нанес страшный удар когтями в бок. Клыкастый с визгом отлетел в сторону, но тут же вскочил на ноги и снова, с еще большей яростью, кинулся на врага. Удар медведя хотя и был силен, но пришелся как раз по боковой броне кабана, и вепрь остался цел и невредим. Медведь снова хотел было схватить колодину, но кабан был уже рядом, и, чтобы спасти свою медвежью жизнь от гибели, ему надо было моментально отскочить в сторону. Но, как назло, и совсем некстати, попала под ноги медведю та же кокора, которую только что кинул он в кабана. Проклятая колодина не дала медведю развернуться. Замешкался медведь на какую-то долю секунды, и это решило его судьбу. Кабан на полном ходу прошелся клыком по левому боку медведя, разворотил ему живот и, даже не сбавив скорости, промчался мимо. Произошло это так молниеносно, что наши наблюдатели не успели даже и глазом моргнуть.

Топтыгин с жалобным стоном повалился на бок и, сотрясая таежную глухомань душераздирающим воем и плачем, бросился в гору с располосованным животом. Бросился прямо туда, где прятались невольные свидетели этой кровавой лесной драмы.

От громоподобного рева хозяина тайги у наших путешественников волосы зашевелились на голове, мурашки пробежали по телу.

Даже Георгий Николаевич, всегдашний защитник зверей, теперь трясущимися руками отчаянно дергал Горбачука за рукав и требовал:

– Да стреляйте же! Стреляйте! Он тут всех нас… Стреляйте же скорей!..

– Зачем стрелять? Он сейчас сам упадет,– спокойно и равнодушно ответил Горбачук.

– Тогда прикончите его скорее! Зачем мучаете зверя? – продолжал умолять Георгий Николаевич.

– Вот это другое дело. Мучить не надо, все-таки живое существо…– согласился Горбачук, поднимая карабин.

Баярма зажмурила глаза от страха, мелко-мелко тряслись побелевшие губы девочки. Цыден высунулся из-за камня и, нацелив фотоаппарат на медведя, сделал кадр с близкого расстояния. Услышав щелчок фотоаппарата, раненый медведь резко поднял лобастую голову и увидел непрошеных двуногих пришельцев, ставших нечаянными свидетелями его, хозяина тайги, небывалого позора. Он напряг все силы, шагнул раз, другой, третий и, прежде чем получить пулю, свалился сам, уткнувшись рылом в землю.

Глава десятая
РАССКАЗ ДЛЯ «ОГОНЬКА»

Как только подполковник Бадимбаев получил данные об узниках концлагеря Дахау, в аймачном отделе милиции состоялась оперативная летучка по операции «Черный ветер». Здесь было принято решение поехать для начала к одному из бывших узников, учителю Левскому. Учитель находился в районе заповедника, и встретиться с ним было проще, чем с остальными. Впрочем, с одним из числившихся в списке встретиться вообще было невозможно. Это был шофер геологоуправления Афанасьев, тот самый, который недавно погиб во время автомобильной катастрофы.

– Бывший узник концлагеря Дахау Афанасьев и бывший палач этого концлагеря Тоом…– говорил на летучке Бадимбаев.– И надо же: шофер погибает в том же районе, где, по предположению Москвы, скрывается эсэсовец… Не говорит ли это вам что-нибудь? – обратился он к Бастуеву и старшему лейтенанту Большакову.

– Но какая может быть связь между ними? – вопросом на вопрос ответил майор.

– А такая: один – узник, другой – палач. И в одном и том же концлагере. А теперь – в одном и том же районе. Могла состояться случайная встреча на дороге. Могла или нет?

– Значит,– проговорил Бастуев,– вы допускаете мысль, что Афанасьев каким-то образом узнал Тоома, а Тоом каким-то образом понял, что узнан, и решил избавиться от опасного свидетеля?

– Да, примерно так в основном… В последнее время, особенно после того как сегодня я узнал, что Афанасьев был узником концлагеря Дахау, меня упорно преследует эта мысль…

– Но следователь прокуратуры и наш автоинспектор утверждают, что это самая обыкновенная авария на почве пьянства,– сказал старший лейтенант Большаков.

– Надо проверить,– проговорил Бадимбаев.– Поговорить в Усть-Баргузине с людьми, видевшими Афанасьева перед катастрофой, а также с его женой. Я поеду сам. Прошу прикомандировать ко мне кого-нибудь из ваших работников.

– Разрешите мне, товарищ майор,– обратился Большаков к Бастуеву.

– Езжайте,– согласился Бастуев.

– Вот и прекрасно! – сказал Бадимбаев.– Значит, сразу же после обеда выезжаем. Отправимся к Левскому, а по пути задержимся на месте аварии и в Усть-Баргузине.

После этого разговора Бадимбаев прежде всего направился к вдове Афанасьева, но убитая горем женщина ничего толком не могла ему сообщить, сказала только, что знакомых у мужа было очень много: и в Баргузине, и в Усть-Баргузине, и в Улан-Удэ, а таких, вместе с которыми в концлагере находился, не было, во всяком случае, муж никогда о них не говорил… И подполковник вынужден был уйти ни с чем.

Быстроходный милицейский катер мчался вниз по Баргузину.

По обоим берегам плавно убегала назад Баргузинская долина. Вдали виднелись высокие синие горы, увенчанные скалистыми вершинами. И от самых гор до Баргузина раскинулись хлебные ноля. Работали на лугах колхозные бригады, тракторные волокуши толкали перед собой объемистые валки сена, а стогометатели заскирдовывали их. Сеноуборочная страда была в самом разгаре. А на сочных выгонах паслись тучные стада высокопородных коров, белоснежные отары тонкорунных овец, резвились табуны лошадей. В глубине долины пестрели большие бурятские улусы, фермы и полевые станы. В прибрежной полосе мелькали рыбацкие поселки. Всюду бурлила полнокровная жизнь, кипел созидательный труд.

«Такой вот налаженной жизни и работе советских людей могут навредить враги типа Тоома,– думал Бадимбаев.– И то, что сделано этими извергами против человечества четверть века назад, черные дела палачей, пролитая ими кровь наших пленных воинов и мирных жителей, тысячи и тысячи погубленных ими невинных жизней требуют сурового возмездия. Вот почему мы не имеем права успокаиваться, пока не обнаружим Томисаса Тоома».

На двадцатом километре от Усть-Баргузина, подойдя к устью маленькой речушки, катер сбавил скорость и на малых оборотах вошел в небольшой затон. Когда Бадимбаев с Большаковым покинули катер, молодой моторист Семенов подтянул его вплотную к берегу и привязал железной цепью к кусту тальника.

– Ты оставайся здесь, отдыхай, купайся,– сказал старший лейтенант мотористу.– Зачем тебе по жаре тащиться?

– Хорошо…– ответил Семенов, но в голосе его прозвучали нотки недовольства.

– Не так далеко до места, не больше километра,– сообщил Большаков и первым двинулся вперед по извилистому берегу реки.

– Однако мы зря не взяли парня с собой,– неожиданно проговорил подполковник.

– Почему вы так думаете? – приостановившись, спросил Большаков.

– Мне показалось, что ему не очень хотелось оставаться там.

– Не иначе, как жаждет увидеть главного Шерлока Холмса в действии! – насмешливо улыбнулся Большаков.

– Возможно, возможно… Но я всегда считал и считаю, что молодых сотрудников постоянно надо учить на практических делах, чтобы они в вашем возрасте имели достаточно опыта,– отпарировал Бадимбаев, уловив иронию Большакова.

Проглотив такую «пилюлю», Большаков ничего не ответил, а только еле заметно прищурил светлые глаза. «Ну, посмотрим, посмотрим, товарищ подполковник. Тут-то уж вы ничего не найдете. Самая обыкновенная авария на почве пьянства. Правильное заключение дали и следователь прокуратуры, и наш автоинспектор. Я всецело присоединяюсь к ним. А уж эти кэгэбэшники вечно что-то подозревают, вечно что-то ищут и не всегда там, где нужно. Что ж, поглядим, послушаем опытных людей»,– не без ехидства подумал Большаков.

Подошли к шоссе. Оно было грунтовое, но в приличном состоянии. А вот и высокий деревянный мост. Длина – метров тридцать. Часть правой стороны перил, там, где ударила машина,– разрушена. Работают двое рабочих – дорожные ремонтники. Налаживают перила и заодно караулят разбитую машину до подхода автокрана, но его все еще нет.

Бадимбаев с Большаковым перегнулись через перила и глянули вниз. Там, на середине реки, лежала вверх колесами машина. Она запрудила всю маленькую речку, поэтому уровень воды с верхней стороны резко поднялся, и струи перекатывались через разбитые двери кабины. Над водой торчали только колеса с рессорами да рама кузова.

– Н-да…– произнес подполковник, покачав головой.– Дела… Как же оттуда тащить будут?

– Видимо, подъедут к ней снизу по руслу речки, поставят на колеса, поволокут вниз и, найдя пологое место, выдернут на берег,– сказал Большаков.

– Пожалуй, вы правы. Но тут без гусеничного трактора не обойтись.

Потом Бадимбаев с Большаковым спустились с моста, посмотрели на перевернутую машину с берега и, снова поднявшись на шоссе, медленно пошли в ту сторону, откуда шла разбитая машина. Здесь дорога поднималась в гору и метров через пятьдесят – семьдесят взбиралась на невысокий пригорок. Присели на кромке травянистого кювета. Подполковник вытащил «Беломор», угостил папиросой старшего лейтенанта. Молча закурили. Подполковник долго смотрел вниз, на мост, и вдруг, повернувшись к собеседнику, как-то загадочно спросил:

– Как вы думаете, сколько здесь градусов уклона?

– Пожалуй, градусов пятнадцать – ответил Большаков.

– Вполне достаточно для того, чтобы машина сама покатилась к мосту.

– Неужели вы допускаете мысль, что…

– Да, допускаю. Такой волк, как Тоом, мог что угодно сделать с шофером. Например, умертвить или оглушить его, потом пустить машину под уклон, к мосту… А сначала они, по-видимому, остановились здесь, вышли из машины и выпили. Или выпивали в кабине… Значит, вполне возможно, что где-то здесь лежит пустая бутылка. Попробуем поискать.

С этими словами подполковник кинул в сторону недокуренную папиросу и встал. Большаков, еле заметно ухмыльнувшись, последовал за ним. Они принялись искать в траве бутылку из-под водки. Через минуту подполковник торжествующе воскликнул:

– Есть! Нашел! – И он поднял над головой зеленоватую пол-литровую бутылку с этикеткой «Водка московская».

Но в ту же минуту раздался насмешливый голос Большакова:

– И я нашел! Сразу две…

Он поднял из травы две пол-литровые бутылки и сразу же бросил их обратно. Подполковник тоже нашел еще одну и растерянно смотрел на нее. Большаков показал ему обломки еще многих бутылок, валявшихся возле большого плоского камня.

– Здесь многие шофера останавливаются по просьбе суеверных стариков и старух, отправляющихся по богоугодным делам в Иволгинский дацан и желающих посидеть перед длинной дорогой и, как говорится, отдать ей дань. Видите, сколько здесь консервных банок, бумаги и прочего хлама?

– Да это ведь обыкновенная бариса, – произнес подполковник разочарованно.– Как же я сразу не заметил!..

– Да и в кабине мы ничего не найдем, потому что вода, перекатываясь через нее, смыла начисто все следы, даже если они и были.– И старший лейтенант снова ухмыльнулся.– Ну что ж, вернемся к катеру?

– Ладно, пошли,– согласился подполковник, и они зашагали под гору, к реке.

Бадимбаев шел молча, молчал и Большаков.

И, только спустившись па скошенный луг, подполковник сказал:

– Но я не намерен отказываться от своей версии.

– Дело хозяйское,– скептически бросил Большаков.

– Вы не верите в интуицию? – спросил Бадимбаев.– Чувствую, что нет. Однако интуиция – это большое дело. Я почти уверен, что мы на верном пути. Но мне нужны факты, факты и еще раз факты. И беда только в том, что пока не за что ухватиться. Дайте только срок, Исай Игнатьевич! – воскликнул подполковник.

Большаков рассмеялся подполковнику в лицо:

– Ну хорошо, хорошо, Цыбен Будожапович. Но как они могли встретиться – Тоом и шофер? И главное, каким образом узнали друг друга? Если не секрет, расскажите, пожалуйста. Поделитесь опытом.

– Да, Исай Игнатьевич, и поделюсь, – серьезно сказал Бадимбаев.– Мы с вами взялись за общее дело, поэтому должны делиться своими мыслями и догадками и обсуждать их. Как говорится, одна голова – хорошо, а две – лучше.– И подполковник присел на скошенную траву.– Итак, представьте себе, что Тоом стоял где-то на шоссе, ну, скажем в поселке Максимиха или на одной из улиц Гремяченска, и, завидев какую-то машину, поднял руку и попросил шофера подбросить его до Усть-Баргузина или, скажем, до самого Баргузина. Поехали. Ну, и разговорились в пути, как всегда бывает в подобных случаях. Пассажир оказался немножко навеселе и, вытащив из кармана початую бутылку, подмигнул водителю: «Вздрогнем?» Тот улыбнулся, покачал головой: «Хорошо бы, да за рулем нельзя…» Тогда пассажир сам глотнул из горлышка и вкусно захрустел огурцом. Выпили. Разговорились. Познакомились. Водитель рассказал, что недавно исполнилось двадцать лет с того дня, когда его и многих других узников освободили из фашистского концлагеря… Тут пассажир насторожился и после минутного молчания говорит: «Да за такое дело как следует выпить надо! Из фашистских концлагерей мало кто выходил живым». Ничего не подозревавший шофер согласно кивнул: «Я бы не прочь и литр выпить за это. Прямо-таки из ада вырвался. Там ведь людей сжигали живьем, расстреливали, морили голодом, обливали водой на морозе, пытали. И все для того, чтобы вытравить из оставшихся в живых все советское, чтобы сделать из нас предателей-изменников. Да, такого ада, пожалуй, даже в Библии не найдешь». Пассажир покачал головой, выругался: «Вот ведь гады ползучие! И как только земля носила таких изуверов!» А шофер продолжал: «У нас в концлагере особенно свирепствовал один предатель – гауптшарфюрер Тоом…» Тут пассажир вздрогнул, побледнел. Сообразив, что может выдать себя, отвернулся и закашлялся. Шофера немного удивило такое поведение пассажира, но сперва он не придал этому большого значения и спокойно продолжал рассказывать: «Тоом был палач номер один, своими руками убил много людей. Даже охранники дрожали перед ним. Вот был зверюга так зверюга!» Наконец пассажир пришел в себя и слабым голосом осведомился: «А в каком концлагере ты был?» – «В Дахау. Ужасное это было место, такое же, как Майданек, Орадур или Освенцим. Если б только ты видел, что там творилось!.. Между прочим, у этого гауптшарфюрера голос был такой же, как у тебя, глаза были такие же, как у тебя, и роста он был такого и сутуловатый, как ты»… – И водитель внимательно посмотрел на пассажира: видно, у него все-таки появились кое-какие подозрения… «Вот так та-ак, вот так здорово! Нашел с кем меня сравнить – с каким-то палачом!» – И пассажир снова закашлялся и засмеялся. Засмеялся и водитель, потому что вспыхнувшие было подозрения начали уже стушевываться у него – лицо пассажира совсем не было похоже на лицо Тоома. И вот замелькали впереди огни Усть-Баргузина. Поехали по центральной улице. «Тебе где сходить?»-спросил водитель. «Я передумал,– ответил пассажир.– Завтра у нас воскресенье. Лучше съезжу в гости к свояку в Баргузин. Завтра вечером вернусь. А сейчас сворачивай к магазину, я возьму пол-литру, и мы с тобой отметим в дороге или у моего свояка твое освобождение». Шофер согласился. Они подкатили к дежурному магазину, но тут опять начался удушливый кашель у пассажира, и он с трудом выдавил из себя, протягивая водителю две трешницы: «Будь добр, сходи купи две пол-литры. Огурцы у меня есть… Опять этот прок-лятый ка-шель». Тоом не хотел попадаться людям на глаза, потому и не пошел в магазин. Через минуту водитель вернулся с пол-литровкой белого, большой бутылкой красного и колбасой. «Зачем ты красное взял? Ерш получится»,– сказал пассажир. «Ничего, пить будем белое, а запивать красным»,– засмеялся шофер, залезая в кабину. Выехали из Усть-Баргузина. Длинной лентой потянулась грунтовая дорога, освещенная сильными фарами машины. Время было довольно позднее, встречных машин не было, дорога была пуста. Тут снова начали одолевать шофера подозрения. «Почему он вздрогнул при упоминании Тоома? Почему побледнел и так странно закашлялся? – думал шофер.– Пожалуй, это неспроста… Надо проверить. Но как?» И наконец у водителя созрел маленький план… На двадцатом километре он остановил машину. Оба вышли из кабины, захватили с собой бутылки и закуску. Расположились на траве. Пассажир распечатал водку и, налив полный стакан, подал шоферу. Водитель залпом опорожнил стакан, после чего произнес резко и отрывисто: «Так это все-таки вы, господин обер-лейтенант! Я узнал тебя, господин палач! Теперь остается тебе только одно – идти сдаваться органам Госбезопасности!» Шофер решил проверить пассажира и сверлил его глазами. Не сводя с него глаз, нагнулся, чтобы поставить на землю стакан. И в ту же секунду тускло мелькнула в сумрачном свете большая черная бутылка с красным вином и со страшной силой опустилась на голову водителя, который с глухим стоном повалился на бок. Тоом взвалил обмякшее тело водителя на плечо и, дотащив до машины, швырнул его в кабину, потом прислонил к стенке с правой стороны, где только что сидел сам, и, едва машина тронулась, соскочил на землю. Грузовик, набирая скорость, помчался под уклон, к мосту… Тоом выпил залпом стакан водки, облегченно вздохнул и собрал в сумку все, что было приготовлено для пиршества. Подумав, закупорил и початую бутылку и ее тоже сунул в сумку: человек он опытный, знает, что ни в коем случае нельзя оставлять вещественные доказательства. Теперь надо было поскорей сматывать удочки, пока не подошла какая-нибудь случайная машина и не обнаружила аварию. И хотя он был почти уверен, что до утра никто здесь не проедет, гауптшарфюрер все-таки поспешно ретировался. И все. Такова, Исай Игнатьевич, моя версия…– сказал Бадимбаев и замолчал.

– Прекрасный рассказ для «Огонька»! – улыбнулся Большаков.– Но читатели требуют продолжения. Они спрашивают, куда после всего этого подался Тоом? В Баргузин или в Усть-Баргузин?

– Трудно сказать. Но ясно, что «голосовать» он не мог, боясь попасться на глаза людям возле места убийства. Выходит, пошел пешком.

– Он мог спуститься по реке на плоту,– сказал Большаков.– Связал два бревна ивовыми прутьями – и готово.

– И спокойно поплыл по ночной реке?.. Не исключено… Но перед этим он по руслу реки все-таки подошел к машине, чтобы удостовериться, удалось ли ему убить водителя. И только после этого отправился в плавание.– Бадимбаев поднялся с земли и, улыбнувшись, заключил: – Что ж, дорогой Исай Игнатьевич, я вижу, вы внимательный читатель «Огонька». И, так сказать, читатель творческий. Настолько увлеклись рассказом, что готовы помочь автору его дописать…– И добавил без тени иронии: – А это уже очень хорошо! Ну ладно, пошли!..

Они спустились вниз. Впереди показался берег реки, заросший сплошным ивняком, пышными кустами тальника.

– А знаете что, товарищ подполковник? – неожиданно воскликнул Большаков, которого осенила новая догадка. – Что, если они оба были палачами и вместе бежали сюда, воспользовавшись документами умерщвленных узников? И один из них, тот, который скрывался под фамилией Афанасьева, хотел сдаться властям, а следовательно, выдать и второго?..

– Теоретически это вполне резонно, а в реальной действительности не имеет под собой никакой почвы, – ответил Бадимбаев.– Почему? Потому что у Афанасьева здесь живут родные и близкие, они сразу узнали бы чужого. Возможно другое. Узник Афанасьев, не выдержав пыток или побоявшись смерти, стал тайным агентом врага, то есть ценою предательства купил себе жизнь, и потом его освободили наши, считая мучеником. Вот тогда-то Афанасьев и Тоом вполне могли быть связаны между собой. И кто знает, может быть, вели шпионскую работу в пользу империалистического государства… И вор у вора дубинку украл: один шпион убил другого. Бывает такое и по приказу разведцентра… Допустим, Афанасьев, который был подручным Тоома по шпионской работе, потерял для своих хозяев ценность или попал в поле зрения органов Госбезопасности и оказался на грани провала. Тогда Тоом получил бы приказ уничтожить Афанасьева…

– Но ведь с таким же успехом можно подозревать и учителя Левского, и журналиста Бальдирова, и многих бывших узников концлагеря, фамилии которых стоят в полученном нами списке! – воскликнул Большаков.

– Излишняя подозрительность так же вредна, как ротозейство. Мы вправе подозревать только того, кто попал в поле нашего зрения вследствие каких-либо нечестных действий, или того, на кого указывают свидетельские показания. Так вот произошло с Тоомом. О нем рассказали другие предатели, взятые нашими органами.

– А может, этот Тоом никакой шпионской деятельностью не занимается?

– Скорее всего, так и есть. Ему не до шпионства, пожалуй. Сидит где-нибудь в закутке и спасает свою эсэсовскую шкуру…

В Усть-Баргузине Бадимбаев с Большаковым облазили все продовольственные магазины, чайные и столовые, в одной из них даже поужинали, но только к вечеру нашли магазин, где продавщица сказала, что видела в субботу вечером человека с приметами Афанасьева – он забегал за вином перед самым закрытием магазина.

Но версия подполковника продолжала висеть в воздухе, словно утренний туман над рекой. И, временно оставив эту версию как черновик рассказа для «Огонька», Бадимбаев с Большаковым помчались по морщинистой поверхности Байкала на север, чтобы хоть к ночи добраться до центральной усадьбы заповедника.