Текст книги "Черный ветер"

Автор книги: Барадий Мунгонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Затем егерь надежно накрыл брезентом оставшееся па катере мясо и шкуру и объяснил:

– Чтобы воронье не расклевало…

Далеко на западе, за морем, которое названо в песне священным, садилось красное солнце. Медленно тонуло за черными зубчатыми гребнями скалистых гор. Помрачнела широкая водная поверхность, все выше и выше вздымая свою крутобокую темно-зеленую волну, увенчанную белой барашковой шапкой. Неуемный старый разбойник Ветрило, едва приметив закат ясного Солнышка, взялся за свои темные дела: с остервенением принялся трепать седой Байкал за длинную бороду, упрямо таскать его, беднягу батыра, за волосы от берега до берега, от края до края.

Черный ветер – верная примета близкого шторма.

Глава пятнадцатая
ИВАН БУРГЭД

– Неужели завтра будет шторм? – спросил Бадимбаев Горбачука, с беспокойством прислушиваясь к заметно усилившемуся гулу моря.-Утром мы должны обязательно уехать отсюда…

– Кто знает…– как бы нехотя ответил Горбачук.– Всякое может случиться… Иной раз всю ночь разгуливается, а к рассвету, глядишь, куда только девался ветер, ни волны, ни зыби, тишь да гладь. Не иначе у штормяги духу не хватило, или передумал он разбойничать и куролесить…

– Да-а, если бы так…– вздохнул Бадимбаев,– тогда мы спокойно добрались бы до Баргузина, да и вас бы до центральной усадьбы подкинули…

– Как? Вы в Давшу собираетесь, Кузьма Егорыч? – удивленно воскликнул Георгий Николаевич.– Мы ведь с вами договорились, что завтра утром отправляемся через Баргузинский хребет в сторону Урочина. Вы что, забыли об этом?

– Нет, Георгий Николаевич, не забыл. Но днем позже, днем раньше – какая разница! Вам спешить-то некуда. Вы, извините за выражение, прогуливаетесь. А мне хочется завтра же доставить мясо на центральную усадьбу: не каждый раз такая оказия бывает-попутный катер. И свою моторную лодку оттуда пригоню, а то из-за Филимонова пришлось оставить ее в Давше.

Учитель понял намек Горбачука: ведь моторная лодка была оставлена в Давше не столько «из-за Филимонова», сколько по настоянию самого Левского. И Георгий Николаевич промолчал.

Но Горбачук оказался деликатнее, чем думал учитель.

– Впрочем, я, кажется, забыл, что наш директор дня через три должен прислать за вами катер, а заодно и мою моторку,– сказал он.– Медвежатину можно будет с тем катером отправить. Или сам отвезу на моторке. Так что завтра можем двинуться в сторону Урочина.

– Вот и хорошо! – улыбнулся Георгий Николаевич.– Спасибо вам, Кузьма Егорыч…

– Потом спасибо скажете… А сейчас – ближе к делу. Медвежатину надо докоптить, а то она может испортиться. Этим делом займется Золэн Бухэ.

– Значит, сейчас надо выгрузить мясо с катера?

– Зачем сейчас? Уже поздно и темно. Утром.

– Ну что ж, раз такое дело, попробуем медвежатины,– сказал подполковник, вытаскивая из кармана пиджака складной нож.– Интересно, что из себя представляет это знаменитое таежное блюдо…– И он отрезал от большого куска совсем маленький, «дегустаторский», и, прежде чем отправить его в рот, понюхал, пожевал, а потом сказал: -Мне кажется, медвежатина имеет какой-то специфический, лесной или ореховый запах… – и принялся жевать. Жевал осторожно и долго.– М-да… Мясцо не такое уж мягкое! Пожалуй, лучше пустить его на котлеты…

Большаков посмеивался над манипуляциями подполковника. Георгий Николаевич, Горбачук и моторист Семеном тоже снисходительно улыбались. Глядя на взрослых, смеялись и ребята, и громче всех-Толя. А сами все еще не решались есть медвежатину. Смелость Бадимбаева не очень-то их воодушевляла. Только один Золэн Бухэ молча и деловито жевал медвежатину, запивал ее горячим бульоном, был серьезен и сосредоточен и ни на кого не обращал внимания. Глухой есть глухой. Что с него возьмешь?

Вдоволь нахихикавшись, Большаков объяснил подполковнику:

– Цыбен Будожапович, я раскрою вам гастрономический секрет, касающийся медвежьего мяса. Горячая медвежатина действительно имеет некий специфический запах. Надо есть ее холодной, то есть дать ей остыть. Тогда неприятный запах исчезнет. А почему мясо жесткое? Да потому, что медведь-то был старый, вот почему. Значит, надо варить долго, иначе оно не разварится. А мы тут поторопились…

– Ах вот оно что! – воскликнул подполковник, отодвигая от себя миску с мясом.– Ну что ж, тогда побалуемся бульоном. Или и он тоже с запахом? Ну конечно же! Эх, что же нам делать, друзья! Так вот и ложиться голодными?

– Пока возьмемся за поросятину,– сказал Горбачук,– она такая нежная и вкусная. Есть будем с хлебом и картошкой. Потом – чай. А медвежатину с бульоном оставим до утра.

– Вот это я понимаю!– одобрил Большаков.– Сразу видно, что наш уважаемый егерь – человек бывалый. Кстати сказать, есть жесткое мясо на ночь попросту вредно.

Начался ужин, и сперва все приумолкли.

Под навесом у печки висел фонарь «летучая мышь», и из-за этого еще гуще казалась темень вокруг лесной заимки.

Но вот пошел разговор об Иване Бургэде. Начал его Бадимбаев. Он в молодости слышал об этом легендарном человеке, герое гражданской войны. Но подполковник сразу понял, что очень мало знает о Бургэде по сравнению с учителем истории Георгием Николаевичем Левским, и попросил учителя подробнее рассказать о партизанском комиссаре.

– Иван Бургэд… Настоящее имя его Цыбан Раднаев. Был он сыном бедняка, батрачил у жестокого богача Шоно Мадаева. Батрацкая семья старого Радны никогда не вылезала из долгов. Радна, отец Цыбана, был табунщиком, мать пасла овец. Маленький Иван помогал отцу и матери. Шли годы. И вот однажды зимой, накануне первой мировой войны, случилась беда. Спасая хозяйских лошадей от волков, Радна темной ночью свалился с конем в овраг, сломал себе ребра и вывихнул ногу. Сильно покалечился и конь. Потеряв табун и коня, Радна еле живой полз километра два по глубокому снегу и сильно простыл. Началось воспаление легких. Местный знахарь немного подлечил его, но Радна заболел чахоткой. С этих пор стал он неполноценным работником. Вскоре началась война между кайзеровской Германией и царской Россией. Бурятских парней стали брать на тыловые работы. Цыбана, единственного кормильца, должны были оставить дома ввиду болезни отца. Но все-таки мобилизовали и отправили в Архангельск. Позже выяснилось, что взяли его вместо какого-то родственника хозяина. Когда он в семнадцатом наконец вернулся домой, отца в живых уже не было. В армии Цыбан познакомился с революционно настроенными солдатами. Однажды пришли за ним жандармы, арестовали, посадили за решетку. Но Цыбан недолго просидел в тюрьме. Русские товарищи помогли ему бежать и скрыться. Он активно включился в работу, помогал печатать листовки и прокламации в подпольной типографии. Именно здесь он и получил подпольную кличку «Иван» (настоящее имя его – Цыбан, похоже на Иван).

В дни Октября был Иван-Цыбан в первых рядах борцов, вступил в большевистскую партию. После победы пролетарской революции вернулся в Бурятию, в свой родной Урочин, и стал собирать вокруг себя бедноту. Время было тревожное. На местах все еще крепко сидели кулаки и ламы. Октябрьские ветры не докатились еще до дальних окраин забайкальских степей. Но постепенно беднота начала теснить богачей. А те вскоре поняли, что не победить им Советскую власть в открытом бою, и решили попытаться обманом и хитростью добиться своего. Самым злобным из нойонов слыл Шоно Мадаев. «Шоно» в переводе на русский означает «волк». Именно у Мадаева батрачил до революции Цыбан. Шоно ушел в тайгу и оттуда нападал на красные отряды. Прослышав о белогвардейцах и иностранных интервентах, не задумываясь, подался к ним. Колчаковцы оказались его друзьями. В эти трудные для Советов дни Иван вместе со многими улусными активистами вступил в партизанский отряд и как стойкий большевик был назначен комиссаром отряда. Его отряд успешно сражался с врагами. Здесь Цыбан Раднаев получил еще одно имя – Бургэд, что означает «орел». Так превратился он окончательно в Ивана Бургэда. И это имя прославил он навсегда. Но в двадцатом году от руки коварного врага погиб храбрый партизанский комиссар. Была осень. Отряд Бургэда расположился на маленьком хуторе. Сгущались сумерки, когда часовой задержал в лесу какого-то подозрительного человека, бурята лет сорока, обросшего густой черной бородой, одетого в лохмотья, со старой берданкой за плечами. Часовой подвел задержанного к костру, и его поразили глаза этого человека. Были они какие-то рысьи, страшные глаза. Трудно было выдержать их тяжелый взгляд. Задержанный сказал, что он охотник из улуса Улюкчикан. Но Иван Бургэд сразу узнал в «охотнике» своего бывшего хозяина – Шоно Мадаева. Он приказал запереть задержанного в бане. Ночью Бургэд сам пришел к заключенному. Долго разговаривал с ним. Говорят, пытался объяснить ему, что сопротивление Советской власти бесполезно. Но Шоно улучил момент и ударил комиссара камнем в висок, ранил часового и бежал. Комиссара нашли мертвым.

Потом стало известно, что Шоно ушел с белогвардейцами в Маньчжурию.

Учитель закончил свой рассказ. Все молчали. Нарушил тишину Горбачук.

– Я помогу вам, Георгий Николаевич, найти следы Бургэда,– сказал он.– Сделаю все, что только смогу…

Глава шестнадцатая
ЗАДЕРЖКА

Ночь прошла спокойно. Только далеко в горах около полуночи рявкал гуран. И, как всегда, шумели волны.

Бадимбаев проснулся с первым криком петухов.

– Ну что ж, вставать будем, товарищи? – весело воскликнул он, оглядывая сарай, где вчера пристроились на ночлег он, Большаков и моторист Семенов.

Семенов мирно похрапывал.

– И я бы еще поспал, тем паче что хозяева голоса не подают,– глядя на спящего, проговорил Большаков.– Пусть солнышко взойдет.

– Ты что, не выспался? – улыбнулся подполковник.– Ну и соня! Верно говорят: молодежь поспать любит.

– Летом ночи короткие, дни длинные,– ответил Большаков.– Знаете, во сколько мы легли? В двенадцать. Выходит, спали всего три-четыре часа. А надо восемь!

– Ладно уж, вы с Семеновым пока спите,– сказал Бадимбаев,– а я чай поставлю. Готов будет – кликну.– С этими словами подполковник вышел во двор. Но тут же вернулся и тихо сказал Большакову: – Георгий Николаевич уже поднялся и пошел на речку умываться. Сейчас с ним поговорю…

Солнце едва только выглянуло из-за зубчатых белоснежных гольцов Главного Баргузинского хребта. Словно младенец, мелкими и неуверенными шажками карабкалось оно вверх по склону.

– Доброе утро, Георгий Николаевич! – еще издали закричал учителю подполковник.– Вот видите, мы с вами снова опередили молодежь, встали раньше всех. Ну, как спалось на новом месте?

– Здравствуйте, товарищ подполковник! – повернул к нему голову учитель, уже начавший умываться.– Верно говорят, что от старости сон уходит. А спалось все-таки неплохо…

Но сколько бы ни старался Георгий Николаевич казаться бодрым, глядя на помятое, измученное лицо его, нетрудно было догадаться: снова мучили Левского все те же кошмарные сны. И подполковник, конечно же, догадался. Но ничем не выдал себя.

– Я думал, шторм разыграется, а вот и нет его! – весело заговорил он.– Стало быть, сегодня ваша команда сумеет продолжить свой марш-поход…

– Да, нам предстоит трудный путь,– угрюмо отозвался Левский.– Не знаю, осилят ли его ребята, особенно Баярма и Толя.

– А не лучше ли вам отложить поход до другого раза и вернуться с нами в Усть-Баргузин?

– Забраться в такие дебри и, не достигнув цели, возвращаться домой? Нет, это исключено. Мы ведь почти у цели. Еще одно усилие, и мы достигнем ее. О возвращении не может быть речи.

– Тогда оставьте Толю и девочку здесь. Поживут они со стариком три-четыре дня, отдохнут.

– Они ни за что не останутся здесь.

– Да, пожалуй, вы правы. Вряд ли они захотят оставаться здесь в то время, когда их товарищи уйдут вперед.

– Да, да, да… Ну ладно, пойдемте к заимке, надо чай приготовить. Вот я и ведро прихватил,– сказал учитель и зачерпнул ведром воду.

– Сейчас пойдем, Георгий Николаевич.– Бадимбаев жестом остановил учителя: – Одну минуточку. У меня есть к вам один вопрос, имеющий отношение к вчерашнему разговору…

Левский поставил ведро с водой на траву и погладил усы:

– Так, я слушаю…

Подполковник спросил осторожно, боясь разбередить старую рану учителя:

– Скажите, пожалуйста, вы… вы не могли бы вспомнить, дорогой Георгий Николаевич, кто из людей, которых встречали вы в последние дни, мог бы быть возбудителем этих ваших… снов?.. С кем вы сталкивались? О первом появлении ваших снов мы уже знаем. Это штормовая ночь, то есть первая ваша ночь на берегу Байкала.

– До сих пор ломаю голову над этим, но так ни до чего и не додумался,– трогая пальцами виски, проговорил Левский.– С момента выезда из Улан-Удэ я встречался со многими людьми: ну, скажем, в автобусе, потом в столовой, где мы обедали (это в поселке Гремяченск), и, наконец, в Усть-Баргузине, тоже в столовой, а потом – на центральной усадьбе заповедника. Так что запомнить кого-либо было невозможно. Право, не знаю…

– М-да! Ну, что ж поделаешь… Жаль, конечно,– разочарованпо пожал плечами подполковник.– Но я прошу вас, Георгий Николаевич, не забывать о нашем разговоре. Вдруг вспомните. Тогда обязательно сообщите нам в Комитет по телефону, и мы с вами обстоятельно поговорим на эту тему. Ну, а пока пойдемте чай варить. Позавтракаем – и в путь-дорогу.

И они зашагали: подполковник впереди, а учитель сзади, с ведром воды в руке. Когда подошли к заимке, там было тихо. Учителя удивило, что старик Золэн Бухэ с Горбачуком долго не просыпаются. Каким-то седьмым чувством Георгий Николаевич уловил в этом что-то неладное и сказал подполковнику:

– Что-то наш Кузьма Егорыч не встает. Это очень на него не похоже. Не случилось ли с ним чего-нибудь? Или, может, он уже ушел? Пойду-ка загляну к ним…

Открыв дверь избы, учитель увидел такую картину: на столе тускло горела керосиновая лампа, в углу на своей железной койке шумно храпел егерь, а в другом углу, на деревянной кровати стонал Золэн Бухэ. Георгий Николаевич сразу сообразил, что старик заболел. Это очень встревожило его: раз так, значит, Горбачук не сможет оставить старика одного и идти с ними в Урочин.

Левский растерянно остановился на пороге.

В это время Горбачук зашевелился и, проснувшись, вопросительно посмотрел на учителя, потом, медленно поднявшись с кровати, сказал:

– Старик-то наш занедужил. Придется мне за доктором ехать. Да и вообще… Больного человека одного не оставишь… Сами понимаете…

– Да-а…– покачал головой Левский.-Но не попробовать ли нам самим вылечить его? У меня много разных таблеток. Может, пройдет болезнь, поправится старик, а? – Учитель с надеждой глянул на Горбачука.

– Какие там таблетки! – махнул рукой Горбачук.– Температура высокая, удушье, пот так и катится… Я всю ночь глаз не сомкнул, ставил ему на голову холодные компрессы. Только перед самым утром, когда будто немного полегчало, прилег, заснул как убитый.

– А что же все-таки с ним случилось? Какая болезнь?

– Кто его знает. Может, грипп или еще что-нибудь в этом роде. В общем, доктора надо привезти.

Горбачук встал, вышел из избы и, подойдя к подполковнику, решительно сказал:

– Мне придется ехать с вами за доктором. Старик мой сильно захворал. Боюсь, ноги протянет, если ему срочно не помочь. С вами доеду до центральной усадьбы, там на свою моторку пересяду и махну за доктором в Усть-Баргузин. Мигом обернусь. Заодно отвезу медвежатину, теперь здесь все равно некому ее коптить.

– Правильно,– кивнул головой подполковник.

– Пожалуйста, до моего приезда присмотрите за стариком,– попросил Горбачук учителя.– Завтра к вечеру или послезавтра к обеду я обязательно вернусь.

Спустя несколько минут милицейский катер взял курс на юг.

Глава семнадцатая
СТАРИК И ПЕТУХ

Вечером следующего дня Горбачук вернулся с молодым врачом-бурятом. Но к этому времени стало старику гораздо лучше. Георгий Николаевич все-таки подлечил его какими-то таблетками.

Врач сделал Золэн Бухэ три укола: вечером, ночью и утром.

Потом сказал:

– Старик почти здоров, мне здесь делать больше нечего. Да и вообще, могли бы и без меня обойтись.– Обернувшись к Горбачуку, спросил: – Как насчет обратной дороги? Лодка у вас на ходу?

– Да, да, конечно,– с готовностью ответил егерь.– Другого транспорта здесь и нет, кроме моей моторки. Раз привезли вас сюда, доставим обратно.

Когда все было готово к отъезду, Горбачук подошел к Левскому:

– Георгий Николаевич, не огорчайтесь. Что поделаешь, раз уж случилось такое. К вечеру я вернусь, а завтра утром начнем переход через хребет. Теперь ничто нас не задержит. Кстати, по берегу Большой петляет старая тропинка, а дальше, по хребту, должны быть новые зарубки. Геологи там нынче весной проходили. Так что пойдем уверенно и быстро.

За завтраком учитель спросил ребят, чем они хотели бы заняться.

– Я пойду нырять! – закричал Толя.– И вообще весь день буду в воде!

– Купаются между делом,– остановил его Георгий Николаевич.

– Я хочу сфотографировать интересные места,– сказал Цыден.

– Хорошо,– сказал Георгий Николаевич.– А к началу занятий сделаем в школе фотовитрину о Байкале. Кроме того, свои этюды ты сможешь предложить редакциям газет и журнала «Байкал». Ты ведь фотографируешь не как любитель, а профессионально!

– Я пойду с тобой, а? – принялся тормошить Цыдена Толя.– Ладно? – и, взобравшись Цыдену на колени, заглянул ему в глаза.

– Если Георгий Николаевич не возражает, пожалуйста,– ответил Цыден, улыбаясь.

– А кто же будет собирать гербарий? – спросил отец у Толи.

– Ну, гербарий… Это не мальчишеское дело, пусть Баярма собирает,– сморщив нос, пробурчал Толя.

– Ишь ты какой лентяй! – нахмурился Георгий Николаевич.– Гербарий-наше общее дело. А главное – это же очень интересно! На берегах Байкала сохранились, например, доисторические растения.

– Вот бы их найти! – воскликнула Баярма.– Я с удовольствием пойду собирать гербарий. А вы, мальчики, идите купаться, плавать вам полезно.

– Полезно или нет, это мы сами знаем,– отрезал Жаргал. Но тут же понял, что нагрубил, и сказал примирительно: – В байкальской воде невозможно долго купаться, ты же знаешь, Баярма. Поэтому мы пойдем собирать минералы и время от времени будем купаться. Поняла?

– Вот это верно! – поддержал своего друга Петя.– Так и сделаем. Так что ты, Баярма, будешь ходить по тайге одна-одинешенька. Ты ведь самостоятельная личность! Баярма ничего не ответила, презрительно фыркнула и отвернулась.

– Э-э, так негоже, ребята. Баярма одна не пойдет в тайгу, это опасно, тем более в здешнюю тайгу. Вы же видели, как много здесь хищных зверей,– образумил ребят Георгий Николаевич.– Так что давайте уж лучше держаться вместе.

– Правильно сказано,– поддержал его Цыден.– Надо держаться на таком расстоянии, чтобы видеть друг друга, а если это невозможно, время от времени перекликаться. Собирать растения и минералы будем все. А я, кроме того, буду фотографировать. Моим ассистентом будет Толя. Можно так, Георгий Николаевич?

– Согласен! – сказал учитель.– Но только захвати с собой свою централку. Па всякий пожарный случай. Вот и все. Пошли! Идем на север: мы там еще не были.

Поставив перед кроватью старого Золэн Бухэ еду и лекарства, наши друзья отправились в путь. Хотя они собирались к обеду вернуться, все же прихватили с собой немного продуктов.

Когда прошли с полкилометра, Толя вдруг остановился и с досадой хлопнул себя ладонью по лбу:

– Вот балда так балда! Ножик в палатке забыл!..– И он помчался обратно к заимке.

– Толя! – изо всех сил крикнул вслед ему Петя.– И я забыл! Геологический молоток! Захвати и его!

– Ладно, захвачу! – не сбавляя скорости, ответил Толя.

Подбегая к палаткам, он увидел Золэн Бухэ. Старик стоял спиной к нему около встроенного в сарай курятника и что-то бормотал. Толя юркнул в палатку. Свой ножичек он обнаружил сразу, а вот Петин молоток куда-то задевался. Толя перерыл рюкзаки, но безрезультатно. Полез в походный ящичек Цыдена. И в это время во дворе отчаянно захлопали крыльями и закудахтали куры, заголосили на разные голоса петухи. Забыв о молотке, Толя выглянул из палатки.

То, что он увидел, его удивило.

Золэн Бухэ, будто вовсе и не болел, во всю прыть гонялся за петухом. Но петух никак не давался старику, уходил от него почти метровыми прыжками. У старика слетела с ноги старая матерчатая туфля, он (видимо, для равновесия) скинул и другую и босиком припустился по траве за петухом. Толя чуть было не расхохотался, но вовремя зажал ладонями рот, забыв, что старик глухой. А Золэн Бухэ спотыкался, падал, растянувшись во весь рост, но, поднявшись на ноги, с еще большим остервенением, ругаясь и проклиная все на свете, продолжал преследовать петуха.

– Стара дурак, стара дурак!.. Како ты прыткий, шибко ты прыткий! – сиплым голосом кричал старик.– Ий-иихх, варнак! День и ночь кришал, спал не давал, горло драл! Ии-и-н, собакин сын!.. Те-те-те, курицын сын! Вот тебя оторву голова, знал будешь, каторжник, черный варнак! йй-иих!

Старик уселся на траву и некоторое время сидел неподвижно, тяжело и хрипло дыша и задыхаясь.

«Как же может петух мешать глухому старику?» – подумал Толя.

Отдышавшись, Золэн Бухэ поднялся на ноги, отыскал глазами петуха, которого ловил. Тот находился теперь на самом краю двора и, немного успокоившись, что-то клевал, время от времени все же опасливо озираясь на разбушевавшегося хозяина. На этот раз Золэн Бухэ согнулся в три погибели и стал подкрадываться к петуху. Но петух вовремя заметил его и снова пустился наутек. Тогда старик не выдержал и, сорвавшись с места, опять погнался за ним, по-прежнему громко бранясь:

– Ий-и-и, стара дурак, хаатаршан, хара варнак! Опять бегал!.. Вот те дам, курицын сын!.. Собакин сын!..– Тут, по-видимому, озарила его какая-то идея, и он остановился как вкопанный. Повернувшись лицом к избушке, где лежал у крыльца и преспокойно спал, грея на солнце живот, старый облезлый пес, он закричал: – А-а, собакин сын!.. Спишь, хара варнак!.. Греешь пузо, когда надо помогал стара Бухэ… Помогал надо стара хозяин, понял? Эй, ставай, собакин сын! – крикнул старик.– Янгар! Янгар! Янгар! Иди сюда, иди мне, Янгар, Янгар!

Услышав свое имя, Янгар сразу проснулся, поднял голову и удивленно уставился на старика. Затем нехотя поднялся и, вытянувшись во весь рост, стряхнул с себя дрёму, облизнулся и бодро побежал к хозяину. И тут Золэн Бухэ опять припустился за петухом, науськивая на него пса:

– Янгар, Янгар, Янгар! Усь, усь, усь, бери его, бери! Хватай его, стара варнака! Усь, усь, усь… Бери его, бери-хватай!..

Пес удивленно глянул снизу вверх старику в лицо, но так и не понял, чего от него хотят. Потом, видимо, решил, что хозяин придумал какую-то игру, и прытко побежал рядом с ним, хрипло гавкая на петуха. Несчастный петух с жалобным кудахтаньем удирал от человека и пса, выделывая головокружительные повороты и зигзаги. Но пес упрямо наседал на него, полушутя хватая зубами петушиный хвост. Он играл, а петух дрожал от страха.

В какое-то мгновение петух неожиданно бросился к палатке, где стоял Толя, с интересом наблюдавший все это цирковое представление. В следующую секунду оказался петух между двумя палатками. Нагнав петуха, Золэн Бухэ плашмя упал на него. Петух сразу же замолчал. Видимо, старик крепко схватил его за горло. Были слышны только хлопанье крыльев и тяжелые, прерывистые вздохи старика. Но вот старик поднялся на ноги, поплелся к крыльцу и вытащил из-под него топор.

– Однако, попался, стара дурак,– бормотал он.– Гляди-ка, добрался до тебя стара Бухэ! Стара петух, ты ума выжил, день-ночь кришал, спал не давал стара Бухэ. Вот отрублю твоя голова и крыло, нога отрублю, кишка вытащу, шкура с пером-волосом сниму, горшок, горяча-кипяча вода кину, знал будешь, как орать-кришать, спал не давать. И хорошо суп-бульон будешь, пить-исть буду, поправляться быстро-быстро буду. Вот как! Хаатаршан, хара варнак!..

Шаги старика замерли где-то за штабелем дров.

«Неужели старик притворяется глухим, а на самом деле слышит? – думал Толя.– И зачем ему притворяться? Непонятно…»

Мальчик терялся в догадках. А поведение старика казалось все более загадочным, даже таинственным.

Тем временем старик разделался с петухом, притащил какую-то старую корзину и, усевшись на толстую чурку, начал общипывать петуха. Собака лежала рядом и внимательно наблюдала за ним.

Толя незаметно выскользнул из палатки и побежал к морю. Но тут неожиданно пришла ему в голову дерзкая мысль: «А что, если проверить, действительно ли старик глухой? Подойти к нему сзади и окликнуть?..»

Сказано – сделано…

Толя обогнул избу и сараи, войдя во двор, на цыпочках пошел к старику. Золэн Бухэ, занятый обработкой петуха, сидел к нему спиной. Янгар заметил мальчика, но не выказал никакого беспокойства: он видел Толю уже много раз и, видимо, считал его своим человеком. Толя почти вплотную подкрался к старику и, чуть наклонившись над его ухом, негромко произнес:

– Дедушка!

От неожиданности старик вздрогнул, уронил петуха и, растерянно бормоча несвязные слова, быстро и резво обернулся:

– А?! Что?! Кто? Кто тут? А-а, это ты, хаатаршан, хара варнак!.. Мало-мало баловать, да?.. Пошто так, а?.. Шибко плохо мальчик! Шибко худо!..

– Я не собираюсь баловаться,– ответил Толя, и голос его прозвучал по-взрослому.– Я просто хочу спросить вас: почему это вы, больной человек, поднялись с постели и зачем прикончили такого хорошего петуха?

Мальчик произнес первые пришедшие на ум слова и инстинктивно, сам не понимая зачем, отступил на шаг назад. И правильно сделал. Золэн Бухэ сперва не понимающе уставился на него, по привычке продолжая изображать глухого, но вдруг стремительно выбросил правую руку с растопыренными пальцами вперед, пытаясь схватить Толю за ухо. Но тот успел отскочить в сторону. И – побежал.

«Старик выдал себя,– думал он на бегу.– Он не глухой, не глухой, а только притворяется…»

– Ха-ха-ха!.. Хи-хи-хи!.. Ишь собакин сын!.. Хаатаршан, хара варнак!.. Беги, беги, драпай отсуда!.. А то уши-муши оторву!.. Ха-ха-ха!.. Хи-хи-хи!..– неслось ему вслед.

Отбежав на изрядное расстояние, мальчик оглянулся.

Золэи Бухэ стоял, широко расставив кривые ноги и качаясь как пьяный, размахивая тощими кулаками, исступленно крича и плюясь.

Толе стало страшно, и он теперь уже без оглядки бросился бежать.

«Наверно, этот старик сумасшедший,– думал теперь Толя.– Потому и притворяется глухим…»

Толя мчался по берегу моря. Скорее, скорее догнать своих. О, как далеко они ушли! И не мудрёно: ведь сам он задержался, наверно, на целых полчаса. Но вот за крутым изгибом мыса увидел Толя Петю и Жаргала, копошившихся на груд? камней у подножия скалы.

– Куда ты пропал? – закричал Петя.– Где молоток? Мы тут голыми руками копаем!

– У-у, ребята, что было! Что я видел! Рас-сказывать смешно и страшно,-заикаясь от волнения, проговорил Толя и, тяжело отдуваясь, подбежал к друзьям.

– Ты что, спятил? Бежал как черт! – вскинул на него удивленные глаза Жаргал.

– Где, говорю, молоток? Слышишь? – нетерпеливо повторил Петя.

– П-погодите, ре-ребята, дайте мне отдышаться! – И Толя мешком опустился на камень.– Не… до молотка мне было… Понимаешь?.. Где же остальные?

– Тут, недалеко. Да расскажи ты толком, что там случилось?– подняв руки над головой, крикнул Жаргал.

– Давай, давай рассказывай! – вторил Жаргалу Петя.

И Толя рассказал все, до мельчайших подробностей.

Потом повторил все отцу.

Георгий Николаевич задумался.

«Если старик способен притворяться глухим,– думал учитель,– то можно допустить, что он симулировал и свою болезнь. Горбачук хорошо знает повадки старика, значит, скорее всего, он в курсе, то есть тоже участвует в обмане. Почему? Просто не хочет ни за понюх табаку таскаться по тайге. Все его манипуляции с мясом и доктором – это какая-то чертовщина… Он просто водит меня за нос…»

И у Георгия Николаевича созрело решение. Горбачук обещал приехать сегодня вечером. Если не приедет, подождем еще день, как следует подготовимся и послезавтра с утра двинемся в путь сами, без проводника. Если нет у него желания нам помочь, он все равно найдет предлог, чтобы отказаться от нас. Ничего, и без него не пропадем, маршрут мне более или менее ясен. По Большой до самого хребта, до водораздела, а там – через перевал, по зарубкам геологов…»

Опасения Георгия Николаевича оправдались. Ни к вечеру, ни на следующий день Горбачука не было.

Учитель приказал готовиться к дороге.

Путешественники укладывали продукты, проверяли вещи и одежду. Еще раз уточняли по списку, что у кого будет в рюкзаке, чтобы при случае сразу можно было найти. Стирали носки и портянки, чтобы не натереть ноги в пути, подгоняли рюкзачные ремни.

Золэн Бухэ целый день не выходил из избы, Георгий Николаевич несколько раз посылал к старику Баярму с горячим чаем и свежим бульоном, приготовленным из мяса старого петуха. Но Золэн Бухэ как-то странно смотрел на девочку или отводил взгляд в сторону. На вопросы не отвечал. Даже когда Баярма участливо и ласково спрашивала: «Дедушка, что вам принести? Чего вам хочется?» Под вечер сам учитель прошел к нему в избу, но старик лежал лицом к стене и даже не шевельнулся, когда Левский окликнул его. Только явственно было слышно его хриплое дыхание да впалая грудь его равномерно поднималась и опускалась под легким покрывалом. Чувствовалось, что старик прикидывается спящим и не желает разговаривать ни с кем.

И Георгий Николаевич оставил старика в покое.