Текст книги "Черный ветер"

Автор книги: Барадий Мунгонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

…После привала возле устья притока Горбачук повел группу вдоль этой мелководной речушки. Непрерывной тропы здесь не было, только изредка попадались звериные стежки. Они появлялись как-то незаметно, откуда-то сбоку и через некоторое время так же незаметно, как бы крадучись, уходили в сторону и исчезали. По таким стежкам долго идти было нельзя: они непременно увели бы от главного направления. Поэтому егерь то и дело покидал их в каких-то ему одному известных местах.

Попадались на пути и такие серьезные препятствия, как буреломы, через которые приходилось продираться с большим трудом, зарабатывая кровоточащие царапины. Иногда встречались невообразимо хаотичные сплетения упавших деревьев, похожие на специально построенные баррикады и завалы. Тут наши землепроходцы по-козьи лазали или по-черепашьи проползали низом. Донимали и каменные россыпи, крутые подъемы и спуски. В некоторых местах, особенно в распадкам, трава была все еще мокрая, ботинки и кеды путешественников насквозь промокли, в них хлюпала вода.

После четырех часов пути Горбачук остановился и молча уселся на пень. Лицо его было хмуро, как повисшее над головой низкое небо. «Ругает себя за то, что связался с нами»,– подумал Цыден.

Перед глазами наших друзей снова выросли величавые громады гор, увенчанные даже и летом не тающим снегом. Но на этот раз не сверкали вершины ослепительной белизной, как в погожий солнечный день. Они были теперь серыми и унылыми.

Казалось, до этих молчаливых вершин рукой подать. Однако это было обманчивое представление.

Самая ближняя многоголовая громадина лежала по крайней мере километрах в двух, а до вершин ее, изрезанных глубокими морщинами, было по крайней мере вдвое дальше. Рядом с этой возвышалась другая гора, во сто крат более изборожденная по склонам глубокими расщелинами, выемками и обрывистыми уступами. Меж двумя горами пролегла голая, каменистая седловина. Этот центральный фрагмент горного ландшафта удивительно напоминал старинное бурятское седло.

А во все стороны от этого седла, везде и всюду возвышались крутолобые скалистые горы, короткие или продолговатые гребни, зубчатые утесы. Без конца и края, до самого окоема: горы, горы и горы… Многие вершины уходили в клубящиеся облака. Ниже снега шли этажи черно-бурых склонов, а еще ниже торчали в одиночку или небольшими группками деревья– карликовые кедровые стланцы, под ними – темно-зеленая полоса массивного кедровника и пихтача, затем – полосы смешанного леса и осинника и, наконец, на самом дне пади – жидкие линии вечнозеленых островерхих елей вперемежку с березками и раздобревшими тальниковыми кустами.

– Теперь уже недалеко до перевала,– сказал Горбачук, затянувшись дымом своей козьей ножки, и протянул руку туда, где раскинулась, дробясь на несколько распадков, глубокая падь реки Большой.– Осталось еще километра три или четыре. Немного. Но зато сплошной подъем. Как, не устали еще? – обратился егерь к ребятам.– А то можем заночевать где-нибудь здесь.

Левский вскинул на него удивленные глаза.

– Сейчас без десяти четыре,– заметил Георгий Николаевич.– До сумерек не менее пяти часов. Я думаю, надо двигаться. А как думают ребята?

Ребята, конечно, рвались вперед-на то они и ребята…

– Ну что ж, пошли! – сказал Горбачук.

Примерно через полчаса путники были уже па Большой. Они быстро почаевали, просушились у костра и теперь уже гораздо бодрее пошли дальше, всё выше и выше поднимаясь к перевалу. Прошли смешанный лес, углубились в микрорайон исполинских густо-зеленых кедров и пихт.

– Кузьма Егорыч,– спросил Георгий Николаевич,-где же зарубки геологов?

– Я и сам их не вижу,– ответил Горбачук.-А ведь Филимонов мне говорил, что они здесь должны быть. Неужели он ошибся? Как сейчас помню, говорил директор, что шли геологи со стороны Байкала, через перевал на Шаманку.

– А может, они прошли не от Байкала, а к Байкалу? – вставил Цыден.– Тогда надо просматривать южные стороны деревьев.

– Черт их знает, где прошли, как прошли, откуда прошли!– зло отозвался Горбачук.– Теперь ищи-свищи!

– Но как же быть? – забеспокоился Георгий Николаевич.– Так, вслепую, мы можем выйти совсем в другую сторону. И, как назло, солнца не видать.

– Нехорошо,– согласился Горбачук.– Ну ничего. Обойдемся как-нибудь без этих зарубок. Авось выйдем на Шаманку.

– Авось вывезет кривая. Так, что ли? – не удержался Левский.

Егерь, отчужденно смотревший на горы, ничего на это не ответил, только лишь молча пожал плечами. Это взбесило учителя, но он преодолел себя и спросил сдержанно:

– Вы-то хоть бывали в этих краях?

– Был однажды, но вышел гораздо правее, прямо на Курумкан. А нам Шаманка нужна…

– Так почему же вы не сказали об этом раньше? – воскликнул Георгий Николаевич раздраженно.

– Я ведь тоже не бог,– обиделся Горбачук,– Каждый человек ошибиться может. И все же прошу следовать за мной.

Подъем становился все круче и круче. Кончилась полоса кедровника, начались густые, труднопроходимые заросли стланика. Теперь перед глазами путников возвышался голый каменистый склон длинного горного кряжа. Он круто поднимался к такой же голой каменистой седловине, расположенной между двумя громадными вершинами, одетыми в массивные снежные шапки. Не прошло и часа, как путешественники достигли седловины.

Вот он, перевал! Отсюда хорошо видна была вся величественная горная страна, которую именуют на Байкале Подлеморьем. А далеко на юго-востоке простиралась бескрайняя Баргузинская долина.

– Здравствуйте, горы! – крикнул Цыден.

Горное эхо, многократно повторенное во всех углах близлежащих высот, напоминало басовитостью и торжественностью своей аккорды органной музыки.

Налюбовавшись неповторимым горным пейзажем, путники начали спускаться с хребта. Спуск был тоже нелегок. Вечер-ние сумерки застали наших друзей на дне глубокого сухого распадка. Но здесь не оказалось никакой речки. Значит, они спустились совсем в другую падь. Опасения Георгия Николаевича оправдались.

– Эти проклятые горы совсем меня запутали, сбили с толку,– с глубокой досадой произнес Горбачук и, не останавливаясь, свернул вправо и устремился вверх по склону какой-то горы.– Устраивайтесь на ночлег, а я, пока не стемнело, разведаю окрестности, посмотрю, что и как. Шаманка может объявиться в соседней пади…

Взвалив таким образом всю вину на мохнатые черные горы, тихо дремавшие в тусклом сумеречном свете летнего прибайкальского вечера, он быстро скрылся за деревьями.

Группа расположилась на ночлег, и ребята вскоре уснули. Георгий Николаевич не спал: он с нетерпением ждал возвращения Горбачука. Но тот все не появлялся. В конце концов далеко за полночь учитель заснул тревожным, беспокойным сном. И опять преследовали его в эту ночь кошмарные видения.

Глава двадцатая
ЭВЕНК

Он проснулся от приснившегося ему ледяного взгляда изуверских глаз Томисаса Тоома.

Он проснулся и стал думать, стал мучительно вспоминать, где он видел совсем недавно эти глаза. Где?.. Где видел?.. Наверно, в предыдущем сие?.. Нет, нет… Чьи глаза напомнили ему о глазах Тоома?.. Георгий Николаевич потер пальцами виски. Напряг память до максимума. Но нет, он не смог вспомнить… Но ведь только что эти глаза стояли перед его глазами. «Вспомни, вспомни, Георгий!..» – сказал он самому себе, как йог. Нет, все напрасно, напрасно… Нет памяти, нет…

Вконец измученный, Георгий Николаевич вышел из палатки. Солнце уже высоко стояло над горами.

«Десять часов? Ого! Ну и заспались ребята! Впрочем, не мудрено. Вчера они здорово устали, шли из последних сил, особенно Толя с Баярмой. Выжали из себя всё, что могли. Но ничего, теперь, после отдыха, легко пойдут дальше. Благо, сегодня день погожий, солнечный… Однако где же Горбачук? Ушел на всю ночь или совсем сбежал, устыдившись своего невежества? И верно, какой же это проводник, какой егерь, ко-ли не знает своих владении, горных троп и распадков? Грош ему цена, такому егерю. Ох, наверно, до сих пор ищет он свою Шаманку! Вот беда-то где! Ждать его или не ждать? И если ждать, то до каких пор? А что, если пойти следом за ним?.. Может, нагоним его?.. Или хоть воду какую-нибудь найдем, а то скучно без чая, совсем скучно…»

Учитель дал команду, и ребята поднялись на невысокий гребень соседней горы, откуда стал виден распадок, поросший смешанным лесом. Вот в таких-то смешанных лесах чаще всего и кроются маленькие речушки или источники. Путники быстро спустились с горы и, пройдя с километр вниз по распадку, нашли то, что хотели. На дне молодого ельника блеснула вода. Студеная вода источника. Несмело выбравшись из-под больших камней, обросших мхом, тоненькой струйкой бежала она, отчаянно петляя меж камней, кочек и корней деревьев.

– Смотрите, здесь костер разжигали! – крикнул Толя.

И все увидели следы ночного костра, примятую траву, таган, обрывки газеты, хлебные крошки, остатки недавно съеденного соленого омуля… Костер был залит водой, и от углей, тлеющих под золой, еще тянулся еле заметный пар.

– Егерь наш тут ночевал, не иначе,– пробормотал Георгий Николаевич.– Не мог вернуться за нами вечером! Здесь ведь совсем недалеко…

– Он ночевал, больше некому,– сказал и Цыден.– Я видел у него малосольного омуля.

– Куда же он мог уйти? Наверно, где-нибудь здесь,– проговорил Жаргал, оглядываясь по сторонам.– Может, позвать его, покричать?

– Ну да, за нами пошел, и мы разминулись,– высказался Петя.

– Нет, я думаю, он все же Шаманку пошел искать. Так что звать его бесполезно. Он теперь далеко от нас,– сказал Георгий Николаевич, вытаскивая из рюкзака котелок.– Давайте, братцы, сучьев сухих соберем. Быстренько сварим чайку– и снова в путь…

– А куда пойдем, Георгий Николаевич?-спросила молчавшая до сих пор Баярма.

– Вниз, к выходу из тайги. Там встретим людей и узнаем, где эта Шаманка. Сделаем круг, но зато не будем больше плутать по тайге,– произнес учитель твердо, как будто давно уже пришел к выводу, что сделать надо именно так.

– Значит, теперь мы с низовья Шаманки пойдем на Урочин, а не с истока? – спросил Цыден.

– Да, так будет вернее,-ответил Георгий Николаевич и пошел в глубь ельника с котелком.– Разводите костер, я пойду воды принесу…

Было уже двенадцать, когда они двинулись дальше, вниз по распадку. Шли по краю елового леса, у самого подножия горы. Шли час, два, три часа. Распадок постепенно расширился, а маленький ручеек превратился в небольшую речушку, шириной не больше метра. Веял легкий теплый ветерок, еле заметно шевеля густую траву, и колыхание зеленых волн напоминало волны моря под бризом. Уже совсем недалеко виднелся северный край привольной Баргузинской долины.

Цыден заметил, что Георгий Николаевич стал мрачен, всю дорогу погружен в свои думы.

Как-то неожиданно кончился, оборвался еловый лес, впереди показалась широкая поляна – скошенный луг со множеством еще не заскирдованных копен. Поляна окружена была цепью кустарников. На краю луга, на самом берегу речушки, примостился свежерубленый дом, огороженный невысокой изгородью. Около дома стоял маленький сарайчик из теса и конусообразный чум, построенный из коры лиственницы и бересты.

– Наконец-то!

Когда путники подошли к ограде, раздался громкий лай, и на дорогу выскочили две здоровенные сибирские лайки. Они бросились наперерез людям, появившимся словно из-под земли. В ту же минуту выбежал из дома средних лет коренастый и загорелый человек, по виду бурят или эвенк, в белой трикотажной майке, и прикрикнул на собак:

– Байкал!.. Пальма!.. Назад!.. На место!..

Собаки сразу же остановились, перестали лаять и завиляли хвостами.

– Ой-ёй, это откуда много-много гостей привалило-навалило? – приветливо заулыбался хозяин.– Здравствуйте, здравствуйте!.. Добро пожаловать!..

– Мы из Улан-Удэ. Я -учитель Левский,– представился Георгий Николаевич.

– Из Улан-Удэ, а пошто идете с севера, с горы?

– Перевалили через Главный Баргузинский хребет…

– Хребет?! Ой-ёй!.. Какие, однако, молодцы!.. – Хозяин с нескрываемым восхищением посмотрел на ребят и снова широко улыбнулся.– Тут не кажный человек ходит. Да, не кажный. Надо воля-сила, смелость надо… Так, однако, вы с байкальской, другой стороны пришли?

– Да, с другой стороны, с Байкала. Мы из Усть-Баргузина по морю и по суше добрались до Большой. А перевалив через хребет, оказались здесь.

– Да-а, путь не легкий, не близкий! И тяжелый, ой-ёй, как тяжелый, всё по горным верхотурам, скрозь ёрник и бурелом… Ну, чо же мы стоим, проходите, конечно, не в берестяной чум, а в самый настоящий деревянный дом – будете моими гостями. Эвенк ноне живет не в чуме, а в бревенчатом доме-хороме.– И хозяин повел их к дому.– Я лесник-охотник,– продолжал он,– живу здесь, на отшибе, у горы, с женой, с детьми. Федор Гасалтуев меня звать. Там, ниже, десять километров отсюда, улус Сахули. Это на берегу Баргузин-реки.

– Спасибо, хозяин,– сказал учитель.– Да гостить нам долго некогда. Нам до Шаманки надо добраться, до Урочина. Кажется, есть такой хуторок на Шаманке?

– Да, есть-стоит там Урочин. Там одна чабанская семья-бригада живет. Очировы.

– Всего одна семья?

– Да. Правда, живет с ними одна старуха-бабушка, старая-престарая, девяносто лет. У Очирова живет. Говорят, дальняя его родня. И еще говорят, она мать какого-то большого партизана…

– Вот это здорово! – радостно воскликнул Георгий Николаевич, поднимаясь на крыльцо.– Это хорошая весть, товарищ Гасалтуев.

Хозяин снова улыбнулся и закивал головой:

– А-а, хорошо!.. Ну, проходите в чум, то есть в дом. Садись, отдыхайте… Жены нету – уехала в Сахули. Вот мои батыры спят.– И он показал рукой на никелированную железную кровать, где спали двое мальчиков примерно лет трех и четырех.

Потом с большим чайником юркнул обратно во двор, побежал к сараю, в котором размещалась кухня, видимо намереваясь сварить для гостей чай.

Обстановка в доме была довольно богатая. Дубовый с зеркалом гардероб, такой же фанерованный комод, высокий буфет, радиоприемник, ножная швейная машина, круглый стол, покрытый вышитой скатертью, в углу еще один стол – кухонный, на стенах репродукции с картин известных мастеров, вырезанные из журналов, а также кипа газет, наколотых на длинный гвоздь, торчащий в стене.

– В чуме у вас кто живет? – спросил учитель, когда остался в доме вдвоем с Гасалтуевым.

– Да никто не живет. Батыры мои играют. Просто привычка, что ли, поставили – и стоит. Как музей. Раньше наш народ в таких чумах жил,– отвечал Гасалтуев, потом сказал ребятам: – Вы, однако, не видели чум эвенов? Сходите, смотрите…

Ребята побежали туда, заглянули в дверь и вошли в чум. Там лежали разные ящики, а на них и прямо на земле – всевозможные игрушки, игрушечные ружья, луки и стрелы…

– Однако, вы туристы? Поход делаете, да? – спрашивал между тем Гасалтуев учителя.

– Да. Поход по местам боевой славы. Как раз и добираемся до той старушки, которая в Урочине живет, у чабана. Янжима, кажется?

– Да, да, Янжима, Янжима! Она что тот ребенок малый– такая непонятливая. На старости лет человек становится так, будто бы в свое детство-младенчество вертается.

– Да, это бывает,-подтвердил Левский. И спросил: – А далеко отсюда до Шаманки?

– До речка Шаманка тринадцать километров, а до Урочина еще пять-шесть вверх по река.

– Итого восемнадцать или девятнадцать километров. Да, мы намного левее Шаманки вышли. А хотели выйти прямо на нее…

– Э-э, это не так просто новичкам да без проводника! Это мы, охотники, ходим-выходим без ошибки. Привыкли. С малых лет места знакомые. Вот недавно я ходил туда, на берег моря, за аршаном. Там, к северу от Большой речки, есть хороший целебный источник – аршан. Один мой близко знакомый старик из Сахули пьет-принимает этот аршан, лечится. И каждый раз просит меня: «Неси аршан, неси аршан». За это лето я уже два раза туда ходил-шагал. Э, дорога туда ой-ёй как трудная! Верхом на коне, на олень не проедешь. Тропа-зургэ нету, гора крутой, скала, камень, пропасть да ущелье. Еще ерник да бурелом. Ой-ёй, трудная дорога!..

– А не ваши ли следы в унтах или в ишигах видели мы на берегу Большой?

– Да, мои следы. Я в ишиге ходил.

– И еще следы там были. Кто-то в сапогах ходил. Кто бы это мог быть?

– Это не знаю. Кто ходил?.. Глядите, все ходят пешком. Сильно трудная дорога, ой-ёй, как!..

– Верно, дорога была нелегкая. Но у нас был проводник– егерь Горбачук.

– Горбачук?!

– Да, Горбачук. Вы знаете его?

– Ха! Как не знать! Такого паршивца кажный-любой, наверно, знает. Дохлая собака, далеко от него воняет! – выругался Гасалтуев, неожиданно изменившись в лице.– И как, зачем-пошто держат таких людей в заповеднике?!

Левский удивленно посмотрел на хозяина.

– Это такой барахло,– продолжал Гасалтуев,– по ошибке его земля носит… Хотя вы, учитель Левский, посторонний мне человек, все равно не худо вам это говорить. Ой-ёй, что он делал-вытворял со мной три год назад! Начальнику управления охотничье-промыслового хозяйства республики товарищу Артеменко жалобу на меня писал-накатал, будто бы Гасалтуев на территории заповедника соболей ловил-промышлял. Будто бы двадцать с лишним тушек ободранных обнаружил он в каменной дыре-пещере на Большой. Что это, мол, дело рук эвенка Гасалтуева и будто бы он, егерь, целый день гнался-бегал за ним на лыжах, да никак не догнал, не поймал его, браконьера. Вот какой он брехун-клеветник! И писал-то он жалобу с умыслом, поздно весной, когда никакой лыжни в тайге не найдешь, не увидишь. Какой хитрец! Это такое барахло, ой-ёй!.. Конечно, он ничего не доказал, показательства-доказательства у него нету, все белым ниткам шито. Совсем голенькие факты-макты. Гасалтуев не такой человек, не хапуга-браконьер. Он мало-мало закон знает. Промышляет за границей-рубежом заповедника, где тоже немало-много зверь – соболь баргузинский, драгоценный-дорогой. Но все же нехорошая тень-суудэр на мне, однако, осталась от его клеветы. С какой такой целыо, думаете, сделал он это? Это чтобы прибавить себе цену-славу, показать людям, начальству, что, мол, так и так, не зря тружусь-работаю, не зря соль-хлеб ем. Вот какая у него была цель-политика – и хотел на мне заработать, на моем шее-хузун, на хузун-шее честного охотника-эвена Гасалтуева. Не вышло! И не выйдет! А эти соболи… Я думаю-подозреваю, что они его самого, Горбачука, рук дело. Да, да, собственных его рук. Однако, он сам тихо-потихонько промышляет в заповеднике и сбывает соболя частным людям или же продает государству, ну, допустим, через какого-нибудь штатного охотника, я так думаю. Нет, с больной головы на здоровую валить, на невинных людях играть – это больше не сойдет, не выйдет! Дудки! В другой раз такое коварство-подлость Гасалтуев простить не будет! Вот так! – И Гасалтуев погрозил кому-то кулаком.– Ой-ёй, какой такой худой человек! Зря вы его проводником взяли. Такой никудышник все угодно мог сделать с вами. Нельзя доверяться таким людям. Да, нельзя, ой-ёй, как нельзя!..

– Но откуда мы могли знать, что он такой нехороший человек? Ведь сам директор заповедника прикрепил его к нам. А вы мне сейчас такое сказали, что… и верить трудно, и не верить тоже нельзя,– развел руками учитель.

Он чувствовал, что Гасалтуев человек прямой и честный.

– Да, конечно, я вас мало-мало понимаю. Трудно верить новому-первому человеку,-сказал Гасалтуев.– Но не будем больше говорить-толковать об этом… Лучше я сейчас принесу чай. Наверно, уже вскипел…– добавил он, поднимаясь со стула.– Э, я забыл спросить: где же он, этот ваш егерь-проводник? Наверно, с хребта ушел-удрал обратно? Конечно, он ни за что сюда не придет. С какими глазами-гляделками появится в моем доме? Ха!

– Проводиичок-то наш направление потерял,-усмехнулся Георгий Николаевич.

– Это Горбачук-то?! Направление потерял?! Ха!.. Вот это номер! Двадцать лет ходит-меряет эти горы и вдруг направление потерял… Ха-ха-ха!..– Гасалтуев расхохотался до того, что даже слезы появились па его угольно-черных глазах.

– Он вывел нас в распадок, где нет ни капли воды – ни речки, ни ключа,– оставил нас там кочевать, а сам пошел искать Шаманку… и исчез, до сих пор его нету…

– Вот! Что сказал-говорил вам Гасалтуев?! Ха! – торжествовал хозяин.– Он даже Шаманку не мог найти-самую большую речку по эту сторону дабан-хребта! Это очень и очень интересно-смешно.

– Слушайте, слушайте, товарищ Гасалтуев… Он один ночевал у верховья речушки, а что нас без воды оставил, забыл!.. Теперь мне ясно, что он попросту нас за нос водил… Но одно только непонятно: для чего он все это делал, для какой цели? То есть какую для себя выгоду, какую пользу он от этого получил? Вот это мне совершенно непонятно.

– Не знаю… А может, только потому, что злой он человек?.. Ох, мы так разговорились, что даже о чае забыли! Сейчас принесу,– проговорил Гасалтуев, выбегая на крыльцо.– Эй, ребята! – донесся его голос со двора.– Чай пить!

– Товарищ Гасалтуев,– сказал Георгий Николаевич после чая,– покажите нам, пожалуйста, дорогу, и мы пойдем.

– А пошто показывать? Утром я сам поведу вас туда,– ответил Гасалтуев.– Сегодня отдыхайте, спите-ночуйте у нас, и утром раньше уйдем-пойдем. И все, порядок будет.

– Нет, мы сегодня пойдем. До вечера еще далеко, целых пять часов. А за пять часов куда можно уйти? Посчитайте-ка… Мы минимум пять километров сделаем в час. Пятью пять – двадцать пять. Значит, свободно дойдем до Урочина. Так что мы уж пойдем.

– Ой-ёй, как так?! Спать-ночевать не будете у меня? Гостить не будете? Ой-ёй, как нехорошо-плохо! Так скоро отпустить гостей… Барана бы зарезал, свежим мясом угостил. Оставайтесь, а?

– Нет, мы пойдем. За барана спасибо, а пойдем,– улыбнулся учитель.– Дело прежде всего.

– Ой-ёй, как нехорошо, как неладно-плохо!.. Но что поделаш? Ваша воля-желание…– согласился было Гасалтуев, но тут его осенило.– Э-э! Знаете что? Зачем вам пешком туда идти-тащиться? На телеге поедете. Подождите немного, вот-вот жена из Сахули приедет. Она на телеге-коне уехала. Приедет, сразу мы уедем-поедем. Я вас до Урочина подвезу. Согласны?– И Гасалтуев улыбнулся добрыми черными глазами, поглаживая ладонью рыженькую голову Толи, сидевшего рядом с ним.

– Конечно, согласны! – обрадовался Левский.– Это будет здорово! Через каких-нибудь полтора-два часа мы будем в Урочине! Спасибо, большое спасибо вам, друг. Будете в Улан-Удэ, непременно заходите к нам,-И Георгий Николаевич протянул Гасалтуеву листок со своим адресом.

– Спасибо. Говорят, гора с горой не сходится…

– Нет, вы не делайте как гора с горой, а делайте как человек с человеком,– засмеялся Георгий Николаевич.-То есть приедете – обязательно найдите меня в городе. Ладно?

– Ладно-хорошо, понял вас. Значит, как человек с человеком…– заулыбался и Гасалтуев, бережно пряча бумажку с адресом.

Стали ждать жену Гасалтуева. Прошел час, полтора. Гасалтуев начал беспокоиться, ходить взад и вперед по комнате, поглядывать в бинокль на дорогу.

– Ой-ёй, как она долго?! Куда она исчезла-пропала? Что ей там делать до самого вечера? Продукт купила – и сразу домой надо. А она, жена, никак не успокоится, пока не обойдет, не объедет всех знакомых и не погостит, не поговори г. Какой такой человек! Ой-ёй, как нехорошо-плохо!

Потом, окончательно потеряв терпение, Гасалтуев пошел браниться по-эвенкийски.

Но вот наконец он радостно хлопнул себя по боку:

– Ой-ёй, едет! Вот хорошо, вот молодец жена! – И, очень довольный, расплывшись в улыбке, обернулся к своим гостям:– Георгий Николаевич, ребятки-детки, собирайтесь! Сейчас, сейчас мы уедем-поедем!

– Сперва надо лошадь покормить,– сказал учитель.

– Э, зачем кормить! Она весь день кормилась-паслась там, на лугу,– махнул рукой Гасалтуев.

– Откуда вы знаете?

– Знаю. Мы всегда так делаем, когда едем-бываем в Сахули – распрягаем коня и пускаем пастись. Так делаю я, так делает Вера, моя жена. Собирайтесь, сразу уедем-поедем.

– Нам и собираться-то нечего, мы всегда готовы,– улыбнулся Георгий Николаевич.

И вот с шумом и тарахтением подкатила к ограде телега, запряженная рослой гнедой лошадью. С телеги сошла моложавая смуглая женщина. Она поздоровалась с гостями и хотела было сразу же распрячь коня, но Гасалтуев дал знак путешественникам и закричал:

– Ну, туристы-муристы, садись! Поехали!

Пока наши друзья устраивались поудобнее на мягком сухом сене, Гасалтуев заскочил в дом и через секунду вышел оттуда с зеленым брезентовым плащом и карабином в руках.

– А зачем вам ружье? – поинтересовался Георгий Николаевич.

– В тайге без ружья-карабина нельзя. Всякое может случиться. Там медведь, тут волк, здесь рысь… Опасные звери, А может, ночью вертаться придется. Н-но!..– крикнул Гасалтуев, берясь за кожаную вожжу.

Телега тронулась и быстро покатила по дороге.