Текст книги "Огнепоклонники"

Автор книги: Бапси Сидхва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Глава 32

Они были званы к Даромгрошам в среду к четырем – оставалось всего два дня.

Наступил назначенный день. Путли была разгорячена и возбуждена, будто сама выходила замуж. Она потратила несколько часов, решая, в каком сари пойти, пока жена Пивовалы не потеряла терпение и не выбрала ей кремовое, из китайского шелка, с сине-желтой вышитой каймой. Путли трижды повязывала сари перед зеркалом, прежде чем добилась нужного ей эффекта. Наконец трясущимися руками накинула край сари на волосы и неумело провела пуховкой по лицу.

– Прекрасно выглядите! – подбодрила миссис Пивовала похожую на призрак Путли, которая едва нашла в себе силы слабо улыбнуться в ответ.

Нервничала и Джербану, хотя вовсю старалась изобразить деловитость. Должен же кто-то иметь голову на плечах!

Хуже всех чувствовал себя Билли. Он почти сварился в своем плотном костюме горчичного цвета в узкую зеленую полоску, висевшем на нем как на вешалке. Высокий крахмальный воротничок натирал ему шею, но Билли не смел оттянуть его пальцем, чтоб не испортить модно затянутый узел галстука.

Подали пароконный экипаж Пивовалов, миссис Пивовала быстренько перецеловала всех на счастье, усадила и помахала вслед.

Билли сидел между матерью и бабушкой, вытянув шею, судорожно сглатывая комок, который неудобно катался где-то под кадыком. Женщины видели, как он перепуган, и участливо держали руки на его костлявых плечах.

Сейчас никто не замечал ни модных улиц, ни плавного изгиба набережной Марин-драйв – каждый из седоков был погружен в свои надежды и опасения.

Джербану первой заметила, что экипаж въехал в очень тихий и очень красивый квартал. Зелень рвалась наружу из-за высоких изгородей, лишь изредка позволяя увидеть статные особняки в глубине садов.

Кучер перегнулся со своего высокого сиденья и сообщил, что уже почти приехали. Он указал кнутом на особняк Даромгрошей, экипаж въехал в ворота. Копыта процокали по прохладной аллее, затемненной кокосовыми пальмами и гуль-мохурами в пламенеющих цветах. К стволам деревьев льнули широколистые лианы. Гостям почудились в парке фонтаны и белые греческие статуи, но всмотреться они не успели – перед ними оказался дом. Слово «монумент» больше подошло бы для роскошного массивного здания, облицованного розовым камнем и мрамором, с большими колоннами и маленькими окошками, прикрытыми сеткой от мух.

Гости выбрались из экипажа. Билли неловко наступил на край сари Джербану и чуть не сдернул его с бабушки. Поправляя туалеты, они стояли перед величественной лестницей из белого и серого мрамора.

По ступеням сбежал слуга, с улыбкой, бережно взял Джербану под локоть. На слуге был белоснежный, туго накрахмаленный тюрбан, красный с золотом широкий пояс. Его приветливость и почтительное дружелюбие сразу возродили самоуверенность Джербану. Лестница привела на полукруглую веранду с колоннадой, и едва успели гости сделать несколько шагов по мраморному полу, как из резных дверей стремительно вылетела закутанная в сари фигурка. Хозяйка дома сияла улыбками, ямочками на щеках и радостным возбуждением. Путли, приготовившаяся к встрече со здоровенной бабищей, сумевшей произвести на свет двадцать штук детей, была поражена видом этого хрупкого создания.

Леди Родабаи Даромгрош обняла Джербану и приникла к Путли – одно взволнованное сердце к другому взволнованному сердцу. Женщины оказались одного роста и сложения и с первого взгляда полюбили друг друга.

Нужно было обладать острым глазом, чтобы разглядеть все, что разглядела Путли в те секунды, пока миледи приближалась к гостям с распростертыми объятиями. В сознании Путли запечатлелась каждая деталь одежды, каждая черта облика хозяйки дома. Сари из голубого жоржета, три нитки серого жемчуга, широкие золотые браслеты на обоих запястьях, холодный блеск бриллиантов в ушах, бриллиантовые, рубиновые, изумрудные кольца на пальцах. Волосы миледи собраны в пучок, не менее строгий, чем у самой Путли, и Путли всем нутром поняла, что перед нею женщина ее породы. Путли теперь знала, что эта женщина родилась в бедности, как она сама. Что богатство и лавры ее мужа принадлежат ему не по рождению. Один взгляд на изработавшиеся руки в крупных голубых жилках сказал ей, что и миледи – хорошая хозяйка, чистюля и тоже моет помидоры с мылом.

Держа за руки Путли и Джербану, по-птичьи быстро, но с одобрением посматривая на Билли, Родабаи провела гостей в элегантную гостиную – большую прохладную комнату, освещенную хрустальными люстрами и солнечными лучами, пробивавшимися сквозь тяжелые парчовые занавеси. Большой французский гобелен на стене, тусклая позолота мебели в стиле Людовика XIV. Мягкие персидские ковры с изображением сцен охоты и садов.

Джербану и Путли обменялись многозначительными взглядами и осторожно присели на вышитые кресла. Хозяйка хлопотала вокруг них так суетливо и так гостеприимно, что гости начали осваиваться с давящей элегантностью обстановки. Что будет угодно дорогим гостям? Может быть, рюмочку вина? Соблюдая достоинство, соответствующее характеру визита, Джербану положительно восприняла это предложение.

На Джербану в этой операции была возложена роль наблюдателя и стратега. Она сопровождала Путли, оказывая ей внушительную, солидную поддержку: так контрабас создает необходимый фон ансамблю музыкантов.

– Я бы выпила чего-нибудь прохладительного, если можно, – попросила Путли. – И то же самое для моего Бехрама. Он, слава богу, пока не притрагивается к спиртному.

– Моя Рошан будет в восторге. Она тоже совершенно не пьет, – восхитилась Родабаи и, одарив Бехрама улыбкой, поспешила за угощением. Слуга побежал за ней вслед.

– Заметили? Никаких тебе «подай то, принеси это!». Из таких же простых и работящих людей, как мы, – одобрила Джербану.

Путли кивнула, сияя.

Гостиная потихоньку заполнялась: две кислые, беззубые тетки, с полдюжины замужних сестер, дети. Все разглядывали жениха.

Билли закашлялся, сглотнул, двигая кадыком, и запрокинул шею наподобие лебедя, выставив вперед квадратный подбородок. Его голова под слоем бриллиантина вспотела от волнения. А вдруг от него запахнет потом? А вдруг жирная от бриллиантина капелька сбежит на лоб? Ладони Билли от ужаса стали холодными и липкими.

Старшая из сестер ввела невесту. Рошан, закутанная в желтое сари, увешанная золотыми украшениями, выглядела при этом какой-то уж очень малокровной и тощенькой. Она смущенно посмотрела на гостей, которые сразу, несмотря на затененный свет, заметили на ее лице оспинки. Путли, не забывшая опасений Фредди, была готова и к худшему. Воображение рисовало ей вереницы хромоногих, горбатых уродин с заячьей губой. Оспинки, впрочем, не особенно портили приятное лицо девушки, а фигурка у нее оказалась стройненькая. Путли нечаянно подумала и о немалом приданом.

Невесту представили Путли и Джербану, потом подвели к резному креслу рядом с Билли. Девушка сидела потупившись, скромно поднимая ресницы, лишь когда ей нужно было отвечать на вежливые расспросы гостей. Голосок у нее был певучий, но еле слышный.

Придя в себя после разочарования, Билли обнаружил, что ему даже нравится ее застенчивость, а когда она тайком бросила взгляд в его сторону, у него забилось сердце.

В гостиную вкатили столики на колесах, заставленные пирожными, индийскими сладостями, сандвичами с черной икрой. Билли оторвал глаза от ковра, чтобы посмотреть, чем соблазняют его желудок, и прямо обмер…

Он увидел пару гладких, округлых икр и изящные ступни, которые с неизъяснимой женственностью прятались в белые теннисные туфли. Билли поднял глаза – перед ним стояла безусловно самая красивая девушка в мире. На ней был спортивный костюм, под которым обрисовывались твердые полушария попки и тоненькая, рукой перехватить, талия. А выше вздымалась полная, роскошная, да еще приподнятая лифчиком грудь, о которой и мечтать было страшно.

Девушка улыбнулась Билли, и Билли, не смея верить своим глазам, испуганно перевел взгляд на ковер позади нее, словно пытаясь укрыться в его рисунке. Но на ковре ему виделся правильный овал лица, отброшенные со лба вьющиеся волосы и ясные, невинные очи, улыбающиеся ему из-за модных очков без оправы.

– А это моя Тани. Прямо с тенниса, – объявила Родабаи, извиняясь за непарадный вид дочери. И добавила со вздохом: – Следующая на выданье она, надо полагать. Но с Тани некуда спешить, ей всего шестнадцать.

– Совсем современная маленькая леди! – любуясь девушкой, сказала Путли.

– Ну что я могу сделать? – беспомощно пожала плечами миледи.

Легко ступая своими потрясающими загорелыми ножками, Тани подошла поцеловать мать, потом расцеловалась с Джербану и Путли, поклонилась остолбенелому Билли и села рядом с сестрой. Рошан откинулась на спинку, а Тани устроилась на ручке ее кресла. Она небрежно положила руку на колени Рошан и разглядывала Билли.

Билли почудилось, будто сердце оказалось у него во рту и постукивает о зубы.

– Хэлло! – снова улыбнулась Тани.

– Хэлло, – выдохнул Билли и судорожно сглотнул. В жизни не видел он таких сверкающих зубок, такой ослепительной улыбки!

У Билли перехватило дыхание. И хорошо, мелькнула мысль, а вдруг у него пахнет изо рта? И вообще, разве можно загрязнять дыханием воздух в ее присутствии!

– Значит, вы будете моим зятем? – начала разговор Тани.

Билли глянул на Рошан. Она вспыхнула, и он почувствовал, как начинает гореть его лицо.

– Во что вы играли? – спросил он вместо ответа, довольный, что увильнул от неприятной темы.

Глаза Тани удивленно округлились, потом заискрились смехом.

– Ах, вы о моем костюме? – Ее пальцы поиграли краем коротенькой юбочки. – Шесть сетов тенниса! У нас за домом четыре корта. Там и плавательный бассейн есть, Рошан должна обязательно показать его вам. Очень красивый, выложен зеленым мрамором. А вы умеете плавать?

– Да.

Билли отвел глаза. Ему вспомнились две отчаянные попытки научиться плавать в плохоньком университетском бассейне в Лахоре – он молотил по воде руками как бешеный и чуть не захлебнулся.

Тягостное ощущение собственной неполноценности окутало Билли.

Но Тани щебетала себе весело, живо и непринужденно, засыпая Билли вопросами, поддразнивая его. Билли скоро отпустило, он тоже развеселился и стал развлекать девушек остроумными похмыкиваниями и блестящим каскадом гримас.

Ему хотелось произвести хорошее впечатление на этих богатых и милых девушек! Билли всячески давал понять, как влиятелен его отец, как богата и уважаема их семья, и делал это с ловкостью, удивлявшей его самого. Его, пожалуй, даже немного занесло.

– Мой отец – некоронованный король Лахора! – похвастал Билли, но, спохватившись, перевел все в шутку: – А я – королева!

Сестры так и прыснули. Наконец Тани объявила:

– Нет, ты просто прелесть! А ведь с первого взгляда и в голову не придет!

Билли ухмыльнулся, растянув рот до ушей. Сейчас он выглядел довольно симпатичным гномом-хвастунишкой.

– Тим, – спросил он вдруг (они уже перешли на «ты» и звали друг друга Тим и Билли), – Тим, ты какой цвет больше всего любишь?

Тани вытянула свои прекрасные ноги и посмотрела в потолок, будто ожидая подсказки.

– Голубой, – твердо сказала она. – Голубой – мой любимый цвет.

– И мой тоже, – серьезно сказал Билли, тут же приняв решение. По правде говоря, Билли в жизни не задумывался над вопросом любимого цвета.

Джербану отлично удалась партия контрабаса. В завершение она сделала эффектный жест – положила на ладонь Рошан пять золотых монет с профилем королевы Виктории.

Когда пришло время расставаться, Билли обнял будущую тещу, пожал руки всем ее дочерям и родственницам и весело махал им из экипажа до самых ворот. Сегодня Джербану и Путли были для Билли феями-крестными, а экипаж – золушкиной тыквой.

Глава 33

Билли не слушал оживленных замечаний и догадок, которыми обменивались Джербану и Путли по дороге домой. На другое утро он не мог найти себе места и всех женщин называл «Тани».

– В чем дело? Тани, Тани, Тани! Ты на Рошан женишься, не забыл?

Джербану была раздражена.

– Нет. Я на Тани женюсь! – объявил Билли, подскакивая к бабушке с поцелуями.

– Ведь верно, я женюсь на Тани? – бросился он к матери, дурашливо тормоша ее.

– Не говори глупостей! – одернула сына Путли.

– Мамочка, ты сама говоришь глупости! Ты что, серьезно думаешь, что я женюсь на этой мокрой курице?

Начался бедлам.

Вопрос Билли повлек за собой крики, слезы и уговоры. Билли учили жить, наставляли на путь истинный, укоряли за легкомыслие. Его упрашивали, уговаривали, устрашали. Вмешалась даже пивоваловская жена. Ей Билли ответил такой ухмылкой, что та, не привыкшая к его выходкам, пришла в неистовство.

– И правильно! – поддержала ее Джербану. – Что за противная манера – ухмыляться человеку в лицо! Ни одна здравомыслящая девушка не пойдет за тебя, а тут такая милая, такая воспитанная и замуж за тебя готова, а ты еще ее мокрой курицей обзываешь! Да как тебе не стыдно! Поди в зеркало посмотри на свою обезьянью ухмылку!

– Он же не нарочно! Просто у него такая улыбка! Он никого не хотел обидеть! – вступилась Путли за сына. – Билли! – воззвала она, вкладывая всю душу. – Билли, ты просто не знаешь, чего хочешь! Это минутный каприз, увидишь Рошан еще раз, и все пройдет. Поверь мне, все это пройдет.

После двух часов споров и уговоров стало ясно, что Билли настроен очень серьезно. Билли был поражен в самое сердце. Он влюбился по уши и теперь походил не то на раненого оленя, не то на упрямого козла. Билли то дурачился, то вздыхал, то пел, но твердил одно: он женится только на Тани!

– Боже мой! – стонала Путли, сжимая виски. – Что я им скажу? Как я посмотрю Родабаи в глаза? Что она обо мне подумает?

– Она подумает, что ты ведешь себя недостойно. Она подумает, что ты неблагодарная, раз мы отказываемся от ее дочери. А про Билли скажет, что он нахальный мальчишка, который может свою глупую мамашу вокруг пальца обвести. Родабаи после такого оскорбления и знать нас не захочет.

После того как Джербану сделала это заявление и поставила все на свое место, осталось только разойтись. Герой дня бросился по магазинам.

А когда вернулся, нагруженный свертками, то все они содержали одежду различных оттенков голубого цвета.

Швыряние деньгами, дурашливость, распевание песен – все это было так непохоже на Билли, что Путли перепугалась. Ей в голову полезли семейные истории о самоубийствах на любовной почве, о юношах, чахнущих от любви или сведенных любовью с ума… Кое-что она слышала от людей, а иному и сама была свидетельницей. Путли опасалась за рассудок сына.

И была права: двадцатилетний Билли, взрослый человек с усами, вел себя как ошалевший подросток.

В те времена девушек в хороших семьях прятали, как драгоценности, их ревниво стерегли родители, братья, дедушки, бабушки, дядья и тетки. Каждый следил в оба глаза, детей строго наказывали за присущие их возрасту шалости. Никаких продавщиц в магазинах тогда не было, женщины вообще редко попадались на улице. На весь Лахор была всего одна школа, где девочки и мальчики учились вместе, так что молодой человек того времени мог общаться только с женщинами из собственной семьи.

Поразительно, но именно в такой атмосфере любовь вырастала буквально из ничего. Она пробивалась в самых неожиданных местах, ни с того ни с сего, и принимала порой страннейшие формы. Пылкую страсть мог вызвать пыльный пальчик, выглядывающий из сандалии, пусть даже все остальное, включая лицо, укутано покрывалом. Девушка могла влюбиться в затылок мужчины или в его голос, доносящийся из-за забора. Мир Таки Мир был врачом, но однажды, всего лишь пощупав пульс на женской ручке, он превратился в поэта. Он только ручку и видел – и чувствовал биение пульса в ней. О так и не увиденном им лице он написал целые тома возвышенных и прекрасных стихов.

Однако чаще такие страсти разгораются у мусульман и у индусов, женщины которых соблюдают обычай прятать лицо. У парсов не было такого обычая, но повышенная влюбчивость передавалась и им, поэтому не приходилось удивляться опасениям Путли.

К вечеру влажное солнце низко повисло над морем, обливая пурпурным светом окна пивоваловского бунгало. Путли без сил поникла на мягком диване в гостиной. Ее лицо опухло от переживаний и тайных слез. Путли терла лоб вспотевшей ладонью.

– Боже, помоги мне, научи, что делать, боже!..

Вместо бога на помощь пришел Мину Пивовала, который положил конец терзаниям Путли, твердо заявив:

– Надо сделать, как мальчик хочет, другого выхода нет. Надо попытаться… конец света не наступит!

– Но девочка не пойдет за него! Бехрам, ты что, не видишь, какая она современная и красивая… И от семьи она не захочет уехать. Лахор ей деревней покажется после Бомбея! – взывала Путли к здравому смыслу сына.

Пивовала увидел, как внезапно осунулось лицо Билли, как сжались его костлявые плечи, как померкли за очками глаза. Пивовале стало жалко его.

– Кто не рискует, не побеждает! – продекламировал Пивовала совсем как Фредди, пробуждая в помертвевшем сердце Билли слабую надежду. – Боюсь, что вам придется все же свататься к другой дочке!

Путли была вне себя. Она и Родабаи так прекрасно поладили. У них оказалось столько общего. Миледи даже посвятила ее в деликатный секрет – рассказала, что мучается запорами. Разве стала бы она рассказывать о таких вещах, если бы не чувствовала, как и сама Путли, что они родственные души?

Путли тогда ахнула от изумления и призналась, что тоже страдает запорами. Они с Родабаи выяснили, кто каким пользуется слабительным. И вот, пожалуйста, теперь их дружба обречена из-за упрямства Билли!

На другой день Путли сидела у окна за письменным столом из красного дерева и сочиняла письмо. Она устремила скорбный взор на стальную морскую гладь, молилась, закрывая глаза, снова смотрела вдаль. Робость томила ее душу, Путли так хотелось, чтобы Фаредун был рядом. Влажный ветерок заворачивал уголки листов бумаги, придавленных к столу стеклянными, медными и ониксовыми грузиками. Наконец Путли глубоко вздохнула, погрызла ручку и аккуратно обмакнула перо в голубую чернильницу, раздобытую Билли. Лоб Путли напряженно морщился, когда она выводила на плотном листе дорогой голубоватой бумаги первую строку вежливого обращения. Первые буквы еще выдавали дрожание руки, но постепенно почерк Путли становился все спокойнее и тверже.

Она начала с извинений. Извинения были так подчеркнуто скромны, так продуманно бесхитростны, что любой, кто не знал Родабаи, предположил бы, что Путли пишет человеку, от которого не ждет пощады.

Путли складывала в мольбе руки, припадая к стопам Родабаи, ей хотелось бы посыпать пеплом бедную свою голову, она понимала свою вину, но умоляла даровать ей прощение. Путли с первого взгляда понравилась рябенькая девушка, она уже сейчас любит ее как родную дочь. Как ей быть? Ее сын лишился ума, он погибает от любви к младшей дочери Родабаи, к Тани. Сын отказывается принимать пищу, даже воду не пьет, он плачет, он бредит, Путли боится за него. Настолько обезумел он от любви к прекрасной Тани, что не может и помыслить о браке с другой и угрожает вообще лишить себя жизни. Она, Путли, испробовала все – только что не била его.

Ее старший сын, одно из прекраснейших творений господа, умер. Второй сын покинул дом и семью – она даже не знает, где он. А теперь жизнь ее младшего в руках Родабаи – и у ног Тани. Путли уповает на их милосердие, молит сохранить жизнь ее последнему сыну, даровать ему счастье.

Бехрам не хочет никакого приданого. Ему нужна только Тани. Семья встретит ее с распростертыми объятиями, даже если Тани войдет в дом с пустыми руками, в чем есть! Бог был милостив к Путли, она в состоянии одарить невестку драгоценностями, укутать ее в шелка. Путли клянется вечно беречь ее как зеницу ока.

Письмо было запечатано в голубой конверт и вручено кучеру с наказом немедленно отвезти к Даромгрошам. Путли рухнула вниз лицом на постель и в полуобморочном состоянии стала ожидать решения судьбы.

Глава 34

Родабаи дочитала письмо и вздохнула. Каждый раз одно и то же. Правда, в этот в ней пробудилась какая-то надежда, и вот пожалуйста. Письмо.

Честно говоря, Рошан уже стукнуло двадцать – на три года больше, чем говорила всем Родабаи. Двух дочерей, которые были моложе Рошан, удалось пристроить. Теперь хотят взять замуж Тани. Хороших женихов мало, и Родабаи не собиралась упускать случай. Мать жениха, маленькая женщина строгого вида, ей понравилась, семья явно весьма достойная. Жаль, конечно, что не соглашаются на Рошан.

Родабаи просто показала Тани письмо и стала ждать результатов. Уловка подействовала. Какая девушка в шестнадцать лет, неопытная, нецелованная, невинная, сможет устоять перед дурманящим образом юноши, готового расстаться с жизнью из-за любви к ней? К тому же это было первое любовное письмо Тани. Пусть не самим влюбленным написанное, а рукой его матери, но тем не менее письмо любовное. В нем было столько страсти… Воображение Тани воспарило, и она сама тоже влюбилась в тощенького юнца, который так потешал их два дня назад.

Ее очень огорчило письмо достопочтенной Путли, отвечала Родабаи. Но повергло в глубокую печаль описание душевных мук милого юноши Бехрама. Она надеется, что Путли не станет слишком сурово корить несчастного мальчика. Неисповедимы пути юной любви, да и судьбы тоже, и она, Родабаи, возносит благодарственную молитву богу за то, что достойный и почтительный молодой человек все же отдал свое сердце одной из ее дочерей. Так ли уж важно, которой из них. Она, мать, с одинаковой любовью относится к обеим и в любом случае радуется выбору Бехрама.

Увы, с того времени, как было доставлено письмо, ее Тани тоже не прикасается к пище и все вздыхает по юноше, который, быть может, сам того не зная, свел ее с ума. Если уж судьба творит такие чудеса, то нужно принимать их как благо. Благословенна будет семейная жизнь этой пары.

Она понимает, что Путли не может долго задерживаться в Бомбее, поэтому все требуется уладить побыстрее. Не могут ли они прийти с Бехрамом в субботу после полудня? Можно было бы устроить помолвку и договориться о дальнейшем.

Билли ликовал. Путли заливалась слезами благодарности. Джербану торжествовала победу – ее невзрачный внук добился такой девушки… и из такой семьи!

Билли надел кобальтово-синий костюм, небесно-голубую сорочку, темно-синий галстук и носки и нежно-голубые замшевые туфли. Билли поставили на деревянное возвышение с орнаментом из рыбок. Родабаи коснулась алой пастой его лба и носков его туфель, потом приклеила рисинку между бровями. Билли был единственным мужчиной в комнате – в ритуале участвовали только женщины. Когда Родабаи стала надевать на шею Билли гирлянду из цветов, хор дочерей, сестер, а также других родственников запел венчальную песню. Будущая теща, по обычаю, вручила Билли конверт с некоей символической суммой, подарила ему золотые часы с массивной цепочкой и велела сойти с возвышения – правой ногой вперед.

Наступил черед Тани. Она ступила на возвышение, и Путли преподнесла ей двадцать одну золотую монету. Женщины снова запели.

Билли казалось, что он превращается в туго надутый голубой воздушный шарик, который вот-вот оторвется от земли, уплывет в небо и лопнет там от счастья! Он даже не мог себе представить, как прекрасна Тани в сари – округлые изгибы ее тела напоминали храмовое изображение богини, но только Тани была куда красивей. Чего стоила полоска золотистой кожи, видная на талии между чоли и сари.

Сразу договорились о дне свадьбы – учитывая все приготовления, свадьбу нельзя было назначить раньше чем через месяц, в благоприятный, согласно звездам, день, выпадавший на воскресенье.

Назавтра леди Даромгрош закупила три ряда в кинотеатре. Билли и Тани усадили в самой середине, так сказать, в сердце клана, в окружении сестер, зятьев, теток, дядьев, прочих родственников и их детишек.

К концу картины – показывали «Шакунталу» на хинди – Бехрам решился взять Тани за руку. У нее были короткие пухлые пальчики, которые радостно скользнули в его руку и упоительно шевелились там.

В Лахор полетели телеграммы с объявлением дня свадьбы. Фаредун, Ясмин, Хатокси и Руби получали счастливые подробные письма с требованиями привезти, захватить, не забыть! Лахорский клан принялся поспешно готовиться к выезду в Бомбей.

Джербану и Путли трудились по шестнадцать часов в сутки, бегая по ювелирам, выбирая сари, носясь по модным лавкам и портным. Необходимо было приготовить подарки для Родабаи и для каждой из ее семнадцати дочерей, им всем полагалось по сари с чоли и нижней юбкой, по ритуальной судре и налобной матхабане и еще по тоненькой золотой цепочке. Старшей из сестер нужно было преподнести цепочку подороже, а самой Родабаи – ожерелье, серьги и кольцо из рубинов в золоте. Четверым братьям Тани – двое из них учились в Англии – предстояло получить по отрезу на костюм, по сорочке и по паре запонок, а сэр Даромгрош мог рассчитывать на запонки с жемчужинами и бриллиантовую булавку в галстук.

Ну и, конечно, уйма вещей для Тани: тщательно подобранные в тон сари, чоли и нижние юбки, драгоценности, духи.

Билли проводил утренние часы в счастливой суматошной беготне по магазинам, когда он хоть и не очень, но всем мешал, вечерами же пропадал в монументальном особняке Даромгрошей.

С сэром Даромгрошем Билли виделся только однажды, когда все семейство собиралось в кино. Сэр Даромгрош, возвышаясь над Билли, снисходительно потрепал его по плечу и с такой сердечностью глянул на него своим единственным черным глазом – второй был вставной, стеклянный, – что у Билли просто затряслись колени. Сэр Даромгрош обнял Джербану и Путли и, светски усадив обеих на диван, поместился между ними. На нем был франтовской английский костюм, лаковые туфли зеркально сияли, изящно скрещенные ноги занимали изрядную часть гостиной. Джербану и Путли, совершенно подавленные этим великолепием, разинув рты, взирали на хозяина дома, как две готовые к закланию овечки. Их будущий родственник умудрялся сочетать в себе британскую корректность с чисто азиатским великолепием.

Ежевечерне две-три сестры с детьми сопровождали Билли и Тани в прогулках по Бомбею. Они выезжали с помпой: в одном из экипажей сэра Даромгроша с лакеями в роскошных ливреях и высоченных тюрбанах. Два лакея становились на запятки, а третий усаживался рядом с кучером. Экипаж катил мимо исторических достопримечательностей, зданий, музеев, картинных галерей и останавливался у променада. Сестры располагались на скамейках, дети, сопровождаемые лакеями, бросались покупать жареные орешки, мороженое и кокосовый сок. Билли и Тани чинно прогуливались. Когда случалось, что прохожие заслоняли их от недреманных очей сестер, Билли брал невесту за руку. Один раз он даже обнял ее за плечи.

В один прекрасный вечер они решили спуститься с набережной Марин-драйв на людный пляж Чаупатти. Сестры, рассевшиеся на парапете, не возражали, одна только предупредила:

– Только вы не очень долго там!

Билли и Тани шли, держась за руки. По одну сторону песчаной полосы колыхалось море, овевая город ветерком, по другую волнующе шумела набережная. Они шагали, держась поближе к парапету, выбирая путь между тележками разносчиков и каменными скамьями. На одной такой скамье растянулся, прикрыв лицо газетой, длинноногий оборванец. Билли почувствовал себя счастливчиком при виде этой жалкой фигуры.

Они брели по пляжу, увязая в песке, покупали острые, пряные лакомства с лотков, весело поедали их, потом долго сидели у самого моря, пока Тани не сказала с неохотой:

– Я думаю, нам пора.

Пошли обратно между морем и шумной набережной, мимо каменных скамей, на одной из которых валялся оборванец, и вдруг сердце Билли застучало, а ноги будто вросли в землю. Билли всмотрелся в фигуру на скамье: ему почудилось, из-под газеты выглянуло лицо и мгновенно спряталось опять.

– О боже!

– Что случилось? – спросила Тани, пугаясь блудливого выражения, появившегося на лице Билли.

– Минуточку!

Билли неуверенно двинулся к скамье. Он уже знал, почему дважды его взгляд отметил оборванца, хотя вокруг было полно других, ничем не лучше.

– Язди? – спросил он, наклонившись над скамьей. – Язди!

Язди сдернул газету с лица и сел. Он выглядел постаревшим и измученным, к тому же был давно не брит.

– Ведь ты меня заметил? – Билли не сомневался, что Язди нарочно спрятался под газетой.

– Как тебе живется, Билли? – мягко спросил Язди. Глаза его были по-прежнему мечтательными, но теперь в них усилился холодный блеск бесстрашия, который впервые стал заметен после ссоры Язди с Фаредуном; это свидетельствовало о том, что Язди свыкся со свободой.

Тани в нерешительности стояла поодаль. Язди заметил ее взгляд и встал.

– Моя невеста, – представил Билли. – Язди. Мой брат.

Язди внимательно посмотрел на девушку, а Билли, отметив про себя и босые ноги, и страшную худобу брата, вдруг перепугался, как бы это зрелище не омрачило любовь Тани. Неловкость за вид брата и радость от встречи с ним боролись в сердце Билли. Он легонько коснулся запястья Язди:

– Я отведу ее к сестрам. Они нас заждались. Только не исчезай, я сейчас! Мне нужно поговорить с тобой!

Чувствуя, как нужно Билли побыть наедине с вновь обретенным братом, Тани поспешила на помощь:

– Не нужно провожать меня, останься!

– Одну я тебя не отпущу! – Билли решительно взял Тани за руку и бросил брату через плечо: – Не уходи, я мигом!

Они заторопились к сестрам Тани, сидевшим в самом конце парапета, и Билли, держа сильную руку Тани в своей, вспоминал запястье Язди – худое как щепка и какое-то ломкое.

Потом он помчался обратно, придерживая на бегу карман, в котором позвякивала мелочь, и перешел на шаг, только убедившись, что Язди ждет на скамье. Билли знал, что не простил бы себе, если бы Язди ушел.

– Мама здесь, в Бомбее, – выдохнул он, плюхаясь на скамью рядом с Язди. – Мы остановились у брата Пивовалы, на Колабе.

– Знаю.

Билли ошалело уставился на Язди.

– Я ее видел раза два, – сказал тот, как будто ничего особенного в этом не было.

– Видел? И не подошел?

– А зачем? Она же не поймет, почему я так выгляжу. Только расстроится.

– Боже мой! Ты должен повидаться с мамой!

Билли разволновался. Он выхватил из кармана новенький бумажник из скрипучей кожи, вытащил все, что там было, и стал совать в руку Язди.

Язди принял деньги с кривой улыбочкой и небрежно запихнул в нагрудный карман.

– Раздобуду чистую рубашку, штаны и, может, зайду в гости.

– Ты обязательно должен прийти! – упрашивал Билли. – Я дам тебе еще денег, у меня просто при себе больше нет.

И добавил, заметив усмешку в бесстрашном взгляде Язди:

– Только подумай, скольких голодранцев ты оденешь как лордов!

Оба рассмеялись, впервые после встречи почувствовав себя непринужденно друг с другом. Оба сильно изменились за эти четыре года.