Текст книги "И. В. Сталин. Вождь оклеветанной эпохи"

Автор книги: Б. Бессонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

На уточняющий вопрос Э. Людвига, считает ли Сталин себя продолжателем дела Петра Великого, Сталин ответил так: «Ни в коем роде. Исторические параллели бессмысленны… Петр много сделал для создания и укрепления национального государства помещиков и торговцев. Надо сказать также, что возвышение класса помещиков, содействие нарождавшемуся классу торговцев и укрепление национального государства этих классов происходило за счет крепостного крестьянства, с которого драли три шкуры. Что касается меня, то цель моей жизни – быть достойным учеником Ленина. Задача, которой я посвящаю свою жизнь, состоит в возвышении другого класса. Задачей этой является не укрепление какого-либо «национального» государства, а укрепление государства социалистического, и значит интернационального… Если бы каждый шаг в моей работе не был… направлен на то, чтобы укреплять и улучшать положение рабочего класса, то я считал бы свою жизнь бесцельной».

На следующий вопрос Э. Людвига: «За границей полагают, что в СССР все решается единолично?» Сталин ответил: «Нет, единолично нельзя решать. Единоличные решения всегда или почти всегда – однобокие решения. Во всяком коллективе есть люди, с мнением которых надо считаться. На основании опыта трех революций мы знаем, что приблизительно из 100 единоличных решений, не проверенных, не исправленных коллективно, 90 решений – однобокие.

В ЦК нашей партии, который руководит всеми нашими советскими и партийными организациями, имеется около 70 членов. Среди этих 70 членов ЦК имеются наши лучшие промышленники, наши лучшие кооператоры, наши лучшие снабженцы, наши лучшие военные, лучшие пропагандисты, лучшие агитаторы, лучшие знатоки совхозов, лучшие знатоки колхозов, лучшие знатоки индивидуального крестьянского хозяйства, лучшие знатоки наций Советского Союза и национальной политики. В этом ареопаге сосредоточена мудрость нашей партии. Каждый имеет право исправить чье-либо единоличное мнение, предложение. Каждый имеет возможность внести свой опыт.

Самые крупные авторитеты сходят у нас на нет, как только им перестают доверять рабочие массы, как только они теряют контакт с рабочими массами.

Не менее 90 % населения СССР стоят за советскую власть и подавляющее большинство их активно поддерживают советский строй. А поддерживают они советский строй потому, что этот строй обслуживает коренные интересы рабочих и крестьян. В этом основа прочности советской власти, а не в политике так называемого устрашения».

В речи перед колхозниками-ударниками в 1933 году Сталин снова говорит: «Прошли те времена, когда вожди считались единственными творцами истории, а рабочие и крестьяне не принимались в расчет. Судьбы народов и государств решаются теперь не только вождями, но, прежде всего и главным образом, миллионными массами трудящихся. Рабочие и крестьяне, без шума и треска строящие заводы и фабрики, шахты и железные дороги, колхозы и совхозы, создающие все блага жизни, кормящие и одевающие весь мир, – вот кто настоящие герои и творцы новой жизни».

Вместе с тем Сталин обосновывал и оправдывал жесткую, иерархическую структуру партии: в партии, по его мнению, должны быть генералы, старшие офицеры, унтер-офицеры, рядовые. Это, бесспорно, способствовало формированию культа личности высшего руководителя партии, то есть самого Сталина.

Формирование культа личности Сталина во многом связано с позицией деятелей из его окружения, постоянно подчеркивающих его гениальность, незаменимость и тому подобное. Вот что писал, например, Е. М. Ярославский в 1939 году в своей книге «О товарище Сталине»: «Товарища Сталина в песнях народов певцы сравнивают с заботливым садовником, который любит свой сад, а этот сад – человечество. Самое драгоценное, что есть у нас, – это люди, это кадры. Заботу о людях, заботу о кадрах, о живом человеке – вот что ценит народ в Сталине, вот чему мы должны учиться у товарища Сталина».

Сталин, хотя нередко и одергивал тех, кто пел ему дифирамбы, тем не менее не всегда в этом был последователен; к сожалению, всегда останавливал тех, кто посвящал ему песни, повести, романы. Не возражал, когда Царицын был переименован в Сталинград, когда многочисленным предприятиям, кораблям и тому подобным присваивалось имя Сталина.

С годами культ личности Сталина его окружением насаждался в психологии и сознании людей все более целенаправленно, все более настойчиво.

«В Сталине миллионы рабочих всех стран видят своего учителя, на классических трудах которого они учились и учатся, как нужно успешно бороться против классового врага, как нужно готовить условия конечной победы пролетариата. Влияние Сталина – это влияние великой, славной большевистской партии… И. В. Сталин – гениальный вождь и учитель партии, великий стратег социалистической революции, руководитель Советского государства и полководец… Работа товарища Сталина исключительно многогранна, его энергия поистине изумительна. Круг вопросов, занимающих Сталина, необъятен: сложнейшие вопросы теории марксизма-ленинизма – и школьные учебники для детей; проблемы внешней политики Советского Союза – и повседневная забота о благоустройстве пролетарской столицы; создание Великого северного морского пути – и осушение болот Колхиды; проблемы развития советской литературы и искусства – и редактирование устава колхозной жизни и, наконец, решение сложнейших вопросов теории и практики военного искусства», – так характеризовался Сталин в его официальной биографии.

Да, Сталин, когда дело заходило слишком далеко, пытался остановить поток восхвалений. Так, на совещании по поводу второго издания его краткой биографии, Сталин сказал: «Вы что – эсеровщиной занимаетесь? Народ, партия – ничто, Сталин – все?.. Хотите, чтобы народ в панику впал – раз все делал он, то без него конец? У меня всякие учения, вплоть до какого-то учения о постоянных факторах войны. Оказывается, у меня есть учение о коммунизме, об индустриализации, о коллективизации и так далее. В действительности о коммунизме я повторил то же, что есть у Ленина. На самом деле именно Ленину принадлежит заслуга постановки вопроса об индустриализации нашей страны, также и относительно вопроса о коллективизации сельского хозяйства и тому подобном. У нас есть учение Маркса – Ленина, никаких дополнительных учений не требуется. На самом деле я считал и считаю себя учеником Ленина». И все-таки следует признать, что должной настойчивости в торможении процесса формирования культа своей личности Сталин не проявил.

Конечно, повторяем, были объективные предпосылки возникновения культа личности Сталина: веками насаждавшаяся в России вера в добрых «царей», роль Сталина в партии, государстве, большие успехи, достигнутые нашим народом в строительстве нового общества, которые переносились, персонифицировались в одном человеке – Сталине. Неразвитая политическая культура, отсутствие демократических традиций мешали народным массам осознать собственную историческую роль, зависимость «вождей» от инициативы, творческой энергии людей.

Некоторые исследователи, обвиняя Сталина в догматизме, в стремлении все видеть в черно-белом цвете, утверждают, что поскольку Сталин учился в духовной семинарии, постольку церковный догматизм якобы оказал решающее воздействие на формирование его мышления. Конечно, это глупость. Глупо выводить мышление и поведение Сталина исключительно из опыта его общения со священнослужителями. К тому же нужно учитывать и то, что Тифлисская духовная семинария была в то время одним из лучших учебных заведений Грузии. В духовной семинарии Сталин уже читал Щедрина, Гоголя, Чехова, Толстого (которого особенно любил), был знаком с произведениями Теккерея, Гюго, Бальзака, восхищался романтической поэзией и прозой. В те годы он познакомился с героями классических произведений Чавчавадзе и Руставели. В юношеские годы молодой Джугашвили читал также научные произведения, например, «Происхождение человека и половой отбор» Ч. Дарвина, «Сущность христианства» Л. Фейербаха, «Историю цивилизации в Англии» Бокля, «Этику» Спинозы, «Основы химии» Менделеева и так далее.

В конце концов, решающим фактором образования является самообразование, а не диплом об окончании учебного заведения. Как отмечает Ю. В. Емельянов, автор очень глубокой книги о И. В. Сталине, его политические противники – Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин и другие – тоже не имели вузовских дипломов. О высоком уровне теоретической подготовки Сталина свидетельствует, в частности, его записка помощникам 29 мая 1925 года, приведенная в 17-м томе сочинений Сталина. Вот эта записка: «Мой совет (и просьба):

1. Склассифицировать книги не по авторам, а по вопросам:

а) философия;

б) психология;

в) социология;

г) политэкономия;

д) финансы;

е) промышленность;

ж) сельское хозяйство;

з) кооперация;

и) русская история;

к) история зарубежных стран;

л) дипломатия;

м) внешняя и внутренняя торговля;

н) военное дело;

о) национальный вопрос;

п) съезды и конференции (а также резолюции), партийные, коминтерновские и иные (без декретов и кодексов законов);

р) положение рабочих;

с) положение крестьян;

т) комсомол;

у) история революции в других странах;

ф) о 1905 годе;

х) о Февральской революции 1917 года;

ц) об Октябрьской революции 1917 года;

ч) о Ленине и ленинизме;

ш) история РКП;

щ) о дискуссиях в РКП (статьи, брошюры и так далее);

1. профсоюзы;

2. беллетристика;

3. художественная критика;

4. журналы политические;

5. журналы естественно-научные;

6. словари;

7. мемуары.

2. Из этой классификации изъять книги:

а) Ленина (отдельно);

б) Маркса (—);

в) Энгельса (—);

г) Каутского (—);

д) Плеханова (—);

е) Троцкого (—);

ж) Бухарина (—);

з) Зиновьева(—);

и) Каменева(—);

к) Лафарга (—);

л) Р. Люксембург (—);

м) Радека (—).

3. Все остальные склассифицировать по авторам (исключить из классификации и отложить в сторону: учебники, мелкие журналы, антирелигиозную макулатуру и тому подобное).

Е. С. Громов, автор книги «Сталин: искусство и власть», отмечает, что библиотека нужна была Сталину «сугубо для дела, для текущей работы, справок, информации, а также для отдыха. Преобладали в ней книги и журналы социально-политические и исторические. К истории, в том числе военной, Сталин в молодости испытал большую тягу… Не забывалась… и литературная классика: Л. Толстой, М. Горький, А. Чехов, Г. Успенский…» (Громов Е. С. Сталин: искусство и власть, с. 58–59).

К концу жизни Сталина его библиотека составляла не менее 20 000 томов.

Далее. Следует иметь в виду, что жизнь Сталина и до Октябрьской революции была трудной. С 1901 года, в течение 16 лет, он был на нелегальном положении, подвергался арестам, тюремному заключению, ссылкам. Все это, конечно, накладывало специфическую печать на его отношение к революционерам-интеллигентам, революционерам-теоретикам, долго жившим в эмиграции. Сталин испытывал ко многим из них неприязнь. Он относился к революционерам-организаторам, людям практики. Разумеется, Сталин изучал и хорошо знал революционную теорию, произведения Маркса, Энгельса, Плеханова, Ленина. Выступал и сам по важным теоретическим вопросам революции и строительства социализма. При этом решительно боролся против догматизма: «По Зиновьеву выходит, что всякое улучшение, всякое уточнение старых формул или отдельных положений Маркса или Энгельса, а тем более их замена другими формулами, соответствующими новым условиям, есть ревизионизм. Почему, спрашивается? Разве марксизм не есть наука, и разве наука не развивается, обогащаясь новым опытом и улучшая старые формулы? Потому, оказывается, что «ревизия» означает «пересмотр», а улучшение и уточнение старых формул, всякое обогащение марксизма новым опытом и новыми формулами есть ревизионизм. Все это, конечно, смешно».

Свою одну из самых поздних работ – работу о языкознании «Марксизм и вопросы языкознания» – Сталин в том же духе заканчивает словами: «Марксизм как наука не может стоять на одном месте – он развивается и совершенствуется. В своем развитии марксизм не может не обогащаться новым опытом, новыми знаниями, следовательно, отдельные его формулы и выводы не могут не заменяться с течением времени, не могут не заменяться новыми формулами и выводами, соответствующими новым историческим задачам. Марксизм не признает неизменных выводов и формул, обязательных для всех эпох и периодов. Марксизм является врагом всякого догматизма».

Кстати, в этой работе именно Сталин решительно выступает против догматической связи языка со способом производства. Ничего подобного. Сталин показал, что язык, словарный запас языка, конечно же, изменяется и пополняется. И это пополнение новыми словами происходит под влиянием изменений в способе производства, но в ещё большей степени под влиянием изменений в сфере культуры. Причем, развитие языка осуществляется не скачкообразно, а постепенно. Рассматривая проблему взаимодействия базиса и надстройки, Сталин отмечает, что язык нельзя безоговорочно относить к надстройке, нельзя отождествлять и смешивать с культурой. Это – две разные вещи. Культура может быть и буржуазной, и социалистической. Язык же как средство общения является всегда общенародным языком, и он может обслуживать и буржуазию, и социалистическую культуру.

Псевдодемократы образцом догматизма обычно называют отказ от рынка, от использования товарно-денежных отношений. Но Сталин никогда не перечеркивал значение товарно-денежных отношений при социализме. На XVII партийной конференции в 1932 году он решительно возразил левым, выступавшим с обоснованием идей об отмирании денег, о переходе к прямому продуктообмену; деньги останутся вплоть до завершения первой фазы коммунизма.

Спустя два года, в ноябре 1934-го, Сталин снова подчеркивает, что товарообмен, денежное хозяйство – буржуазные аппараты экономики – мы, социалисты, «должны использовать до дна». Он еще далеко не использован. Он нам нужен, но, разумеется, его должно повернуть так, чтобы он лил воду на нашу мельницу, а не на мельницу капитализма. И «только после того, как эту стадию мы используем до дна, после этого можно ставить вопрос о продуктообмене».

Сталин противостоял не только левым, настаивавшим на безденежном распределении продуктов по карточкам и упразднении мелкого индивидуального крестьянского хозяйства, но и правым, настаивавшим на долгосрочной нэповской перспективе и максимальном высвобождении капиталистических элементов в деревне.

Их позиции были как раз односторонними, не диалектическими. Сталин же стоял на диалектической точке зрения: «Развитие происходит в порядке раскрытия внутренних противоречий, в порядке столкновений противоположных сил на базе этих противоречий с тем, чтобы преодолеть эти противоречия».

В 1952 году Сталин в беседе с коллективом авторов учебника по политической экономии, касаясь вопроса о товарно-денежных отношениях, снова утверждал: «Пока еще существует товарное производство, купля-продажа, с ними надо считаться… Пока существует товарное производство, надо с ним справиться». В то же время Сталин отмечает, что «понятия «необходимый и прибавочный труд», «необходимый и прибавочный продукт» к социалистической экономике уже неприменимы. По отношению к социалистической экономике надо делать такое различие: «труд для себя и труд для общества, продукт для себя и продукт для общества». Сталин говорил также о том, что «наш хозрасчет – не тот хозрасчет, который действует на капиталистических предприятиях. Хозрасчет при капитализме действует так, что нерентабельные предприятия закрываются.

Наши предприятия могут быть очень рентабельными, могут быть и совсем не рентабельными. Но последние у нас не закрываются. Если предприятие не может оплатить приобретаемые средства производства, тогда оно их оплачивает за счет бюджета. Хозрасчет у нас для того, чтобы контролировать, для учета, для калькуляции, для баланса. Хозрасчет применяется для контроля хозяйственной деятельности руководителей».

Сталину не нравилось понятие «прибыль». «Хорошо бы иметь какое-нибудь другое понятие. Но какое? Может быть, «чистый доход»? Слово «прибыль» очень «загажено». Однако за категорией прибыли у нас скрывается совершенно другое содержание. У нас нет стихийного перелива капиталов, нет закона конкуренции. У нас нет капиталистического закона максимальной прибыли, равно как и средней прибыли. Но без прибыли развивать наше хозяйство нельзя. Для наших предприятий достаточна и минимальная прибыль, а иногда они могут работать без прибыли за счет других предприятий. Мы сами распределяем средства. При капитализме могут существовать только прибыльные предприятия».

С этими положениями Сталина можно не соглашаться, с ними можно спорить, но трактовать их как догматические, прямолинейные, упрощенные и тому подобные добросовестному ученому нельзя.

В1924 году, непосредственно после смерти Ленина, Сталин написал «Основы ленинизма». В 1938 году вышла в свет «История ВКП(б). Краткий курс», в подготовке которой Сталин активно участвовал.

Эти книги, написанные простым, ясным, лаконичным языком, сыграли огромную роль в формировании мировоззрения коммунистов, и не только советских, но и зарубежных. «Демократы» сейчас твердят, конечно, лживо, о мнимом догматизме «диалектического материализма», который «проповедовал» Сталин в этих работах. Но что догматического в призыве Сталина к партии крепить связь с массами? «Сила партии подобна силе героя греческой мифологии Антея – в связи со своей матерью, с массами», – писал Сталин. Или что догматического в требовании Сталина «разбить и отбросить прочь гнилую теорию о том, что с каждым нашим продвижением вперед классовая борьба у нас должна будто бы все более и более затухать, что по мере наших успехов классовый враг становится будто бы все более и более ручным. Это не только гнилая, но и опасная теория, ибо она усыпляет наших людей, а классовому врагу дает возможность оправиться для борьбы с советской властью.

Наоборот, чем больше будем продвигаться вперед, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее будут они идти на более острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить Советскому государству, тем больше они будут хвататься за самые отчаянные средства борьбы как последнее средство обреченных».

«Надо иметь в виду, – подчеркнул Сталин, – что остатки разбитых классов в СССР не одиноки. Они имеют прямую поддержку со стороны наших врагов за пределами СССР. Ошибочно было бы думать, что сфера классовой борьбы ограничена пределами СССР… об этом не могут не знать остатки разбитых классов. И именно потому, что они об этом знают, они будут и впредь продолжать свои отчаянные вылазки.

Так учит нас история. Так учит нас ленинизм. Необходимо помнить все это и быть начеку» (цит. по: Энциклопедия. Эпоха Сталина, с. 131).

В 30-40-е гг. диалектический материализм оказал большое воздействие на рабоче-крестьянские кадры нашей партии, которым давал и знания, и уверенность в победе. «Диалектический материализм» приняли также многие западные интеллигенты. «Краткий курс истории ВКП(б)» воспринимался на Западе в те годы многими людьми отнюдь не как собрание догм, но как ясное изложение основополагающих идей марксизма.

В условиях кризиса капитализма, упадка буржуазных, социальных и нравственных ценностей многие интеллигенты и Запада, и Востока обращались к марксизму как к знамени разума, правды и справедливости, как к защитнику ценностей Просвещения.

Проблема здесь все-таки была и заключалась она в том, что в работах и Сталина, и многих советских обществоведов того времени марксистская теория зачастую упрощалась. Но как было донести до масс сложные истины «Капитала» К. Маркса и выводы глубоких, порой остро полемичных, ленинских работ?

В чем же конкретно суть упрощений теоретических превращалась в свод абсолютных истин положений марксизма в сталинскую эпоху?

Во-первых, в «Кратком курсе» исторический материализм был лишен логической и теоретической самостоятельности. По Сталину, исторический материализм есть распространение положений диалектического материализма на изучение общественной жизни.

Во-вторых, диалектика и материализм сводились к упрощенным принципам: есть три основных черты материализма, четыре основных черты диалектики. Материальное считал он содержанием, идеальное, сознание – формой. Схематично истолковывал Сталин и марксово учение об общественно-экономических формациях. Он различает в «Кратком курсе» лишь пять основных типов общественной формации (первобытное, рабовладельческое общество, феодализм, капитализм, социализм). Недооценивал азиатский способ производства, такие его элементы, как общинная собственность в деревне, господство государственной бюрократии и тому подобные. Весьма механистически Сталин истолковывал и роль надстройки по отношению к базису. Чрезмерно сближал также законы истории с законами природы. «Наука об истории общества, несмотря на всю сложность явлений общественной жизни, может стать такой же точной наукой, как, скажем, биология…»[8]8
  История ВКП(б). Краткий курс. М., 1953, с. 103..


[Закрыть]

Подобная трактовка законов истории служит у Сталина гарантией «железной» неизбежности социалистической революции: «Социалистический строй с такой же неизбежностью последует за капитализмом, как за ночью следует день».[9]9
  Сталин И. В. Соч., т. 1,с. 340.


[Закрыть]

Разумеется, проблема соединения необходимости и свободы – проблема трудная. Марксизм, действительно, с одной стороны, утверждает, что исторический процесс в конечном счете развертывается независимо от желания людей. С другой же стороны, из марксизма вытекает, что борьба классов, народов, решения в некоторых случаях даже отдельных личностей играют важную роль в истории и могут, следовательно, привносить в нее известную альтернативность.

В зависимости от абсолютизации этой или иной стороны могут возникнуть либо механический культ необходимости (как это было у главных теоретиков II Интернационала), либо, напротив, волюнтаризм (как у Ж. Сореля). Сталин в зависимости от ситуации проявлял то тенденцию волюнтаризма, то фатализма.

В сущности, Сталин, его окружение, многие советские теоретики марксизма придерживались представлений об истории как безальтернативном процессе.

Деятельность людей, их интересы в подобном историческом сознании неизбежно становились чем-то второстепенным перед лицом «железных» законов.

Отсутствие исторического выбора освобождало и руководителей, и массы от ответственности за свои поступки (поскольку любой из этих поступков был уже включен в прочную цепь исторической необходимости). Отсюда вытекало принципиальное отрицание каких-либо альтернатив избранному курсу; люди, ориентирующиеся на одномерное восприятие действительности, подозрительно относятся к любым альтернативам, идет ли речь о науке, культуре, технологии, стратегии и тактике и тому подобным. Именно поэтому при Сталине дискуссии обострялись формулой: либо-либо. Либо абсолютное обобществление, либо реставрация частной собственности; либо коллективизация, либо возврат к капитализму; либо с оппозицией против партии и Советского Союза, либо со Сталиным, партией и Советским Союзом против оппозиции. Колебания и сомнения преступны. Каждый вывод Сталина категоричен: «Все видят, что линия партии победила… Что можно возразить против этого факта?» Возражать после этого, действительно, было уже трудно.

Критики сталинской методологии мышления и действия – Д. Лукач, Г. Маркудзе, Ф. Марек и другие – утверждают, что Сталин относился к марксизму как к прагматическому оружию.

Если Маркс, Энгельс и Ленин всегда строго и точно различали теорию, стратегию и тактику, а также все опосредования, которые их связывают друг с другом, то Сталин, по мнению, в частности Лукача, оправдывал все свои тактические мероприятия тем, что они якобы являются непосредственным, необходимым следствием марксистско-ленинской теории, марксистско-ленинских принципов. У Сталина теория и практика непосредственно сливались; тактические шаги он непосредственно связывал со стратегией и принципами учения.

Методология Сталина вела к тому, что в его теоретических конструкциях преобладало обоснование чисто тактических мероприятий. У Сталина теория не конкретизировалась в результате практики, но упрощалась вследствие практических потребностей.

Именно в этой связи в трудных условиях индустриализации и коллективизации сельского хозяйства, а также угрозы нападения фашистской Германии Сталин сформулировал вывод о неизбежном обострении классовой борьбы в период диктатуры пролетариата.

Исходя из этого, Сталин прибег к антидемократическим методам, сделал из них «нормальные» основы администрирования. «Он превратил необходимые меры гражданской войны – всеохватывавшее доминирование центральной власти, ограничение автономии и демократии – в «перманентный стиль» руководства советским обществом», – подчеркивает Д. Лукач.

Во всех этих и подобных рассуждениях, повторяем, есть момент истины. Однако сводить все проблемы развития нашего общества к личности Сталина, к особенностям его характера, мышления и действия, тем более к неким интригам – абсолютно неверно. Это не научный, не объективный подход. К. Маркс в свое время в работе «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» блестяще показал несостоятельность подобного рода объяснений исторических событий. Он выступил против субъективистской школы историков, которые государственный переворот, совершенный Луи Наполеоном, племянником Наполеона I, характеризовали как акт его личного произвола. Маркс писал в этой связи, что как бы ни высмеивали Наполеона III его критики, сколько бы ни пытались они его унизить лично, на самом деле они его возвеличивают, поскольку наделяют его огромной мощи личной инициативой, способностью действовать вопреки объективным общественным тенденциям и законам, творить историю по собственному произволу.

Так и у нас. Все, что было в нашей советской истории «плохого», во всем этом вина Сталина, твердят псевдодемократы. Они даже не понимают, что их суждения о Сталине, пусть со знаком минус, только возвеличивают его.

Надо разобраться в объективных условиях, определить, как они сказались в облике нашего общества, как, каким образом объективные обстоятельства проявились в решениях и действиях, предпринимаемых Сталиным. Не надо забывать: Советский Союз закладывал основы новой цивилизации, базирующейся на принципах социального равенства, справедливости, солидарности. Судьба первопроходцев – трудная судьба. Она заставляла спешить. Стремление быстрее встать «на ноги» побуждало форсировать достижения экономической и военной мощи. В этой связи решение социальных проблем отодвигалось на будущее. Права, политические свободы личности недооценивались. Все это «потом»! Сначала надо окончательно покончить с классовым врагом, отсталостью и бескультурьем. Все это и породило командный стиль управления обществом, привело к деформациям в политической и духовной сферах, догматизму в мышлении и так далее.

К тому же в обществе царит ожесточение, обусловленное сопротивлением свергнутых классов и чувством классовой мести трудящихся масс. Причем в жестокости виновны прежде всего свергнутые правящие классы. Они, владея всеми привилегиями власти и богатства, культуры и образования, были жестоки по отношению к «низшим» классам, презирали, эксплуатировали, лишали их всего: и «хлеба насущного» и «хлеба духовного». Они развязали Гражданскую войну, они, предав национальные интересы страны, призвали на помощь иностранцев – интервентов, стремившихся расчленить Россию. Так что ненависть трудящихся к эксплуататорам, богачам, врагам нового строя вполне объяснима.

Многие российские революционеры (и Сталин также) воспринимали учение Маркса исключительно в категориях классовой борьбы – лозунг: «Кто не с нами, тот против нас» весьма точно отражает ситуацию.

Осмысливая историю в более широком контексте, чем наша собственная, мы убеждаемся, что все коренные социальные перевороты осуществлялись весьма и весьма радикально. Обратимся, в частности, к истории Великой французской буржуазной революции. Ее ход, внутренние и внешние обстоятельства ее развертывания во многом напоминают события Великой Октябрьской социалистической революции в России.

Те же глупость и жестокость привилегированных классов и слоев внутри страны, не желавших расставаться со своими богатствами и привилегиями, то же стремление монархических режимов Европы подавить революцию. Все это неизбежно привело к ожесточению народных масс, к установлению во Франции режима революционного террора. В связи с угрозой контрреволюции и иностранной интервенции Франция была превращена в единый осажденный лагерь. Был принят закон «О подозрительных». Приверженцы конституционной монархии и умеренной республики были заключены в тюрьму. Четыре тысячи священников были изгнаны из страны. Церковное имущество было признано национальным и продано для облегчения бремени, тяготевшего над государством. Конвент даже издал указ о том, что католическая вера должна быть заменена поклонением Разуму в качестве Верховного Существа. Радикальные вожди революционной Франции Робеспьер и Сен-Жюст доказывали, что революционное правление есть деспотизм свободы против тирании. Подозрения было достаточно, чтобы человек оказался под гильотиной. С помощью революционных трибуналов Конвент распоряжался жизнью всех граждан, а посредством чрезвычайных сборов и обязательной таксы на хлеб – имуществом каждого.

Анализируя Французскую революцию, французский историк Минье подчеркивает: «Когда общественные перемены назрели, тогда ничто не может воспрепятствовать им. И счастливы были бы люди, если бы умели в это же время согласиться между собою, если бы одни уступали свой избыток, а другие – довольствовались восполнением своих недостатков, революции происходили бы тогда миролюбиво, но до сих пор история народов не представляет ни одного примера подобного благоразумия: одна сторона вечно отказывается от принесения жертв, другая – принуждает к жертвам, и добро, подобно злу, совершается посредством насилия и бесправия. До сих пор иного властелина, кроме силы, еще не было».[10]10
  Минье. История Французской революции. СПб., 1906, с. 218.


[Закрыть] И все же, несмотря ни на какие издержки и зигзаги, Французская революция привела к освобождению народных масс от гнета и произвола короля, феодалов и церкви. Она ускорила утверждение буржуазных порядков во всей Европе. И очень важно знать и помнить: не умеренные, но радикалы, якобинцы спасли Францию, защитили ее безопасность и национальную целостность.

Все вышесказанное о революционной Франции и якобинцах вполне применимо к Советскому Союзу и Сталину.