Текст книги "И. В. Сталин. Вождь оклеветанной эпохи"

Автор книги: Б. Бессонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Вскоре (в том же 1927 году) Уханьское правительство, преданное буржуазией, рухнуло. В этом Троцкий увидел подтверждение своих взглядов и провал политики Сталина и Коминтерна. Сталин, выступая на заседании объединенного пленума ЦК и ЦКК1 августа 1927 года с докладом «Международное положение и оборона СССР», энергично возразил Троцкому: «Нужно строго проводить границу между революцией в странах империалистических и революцией в странах колониальных и зависимых. Буржуазия в империалистических странах контрреволюционна. В колониальных и зависимых странах гнет империализма задевает и национальную буржуазию. Здесь на известной стадии и на известный срок национальная буржуазия может поддержать революционные движения своей страны против империализма». Сталин напоминает, что Ленин на II Конгрессе Коминтерна специально говорил о различии между угнетенными и угнетающими народами, подчеркивая это различие – в противоположность II Интернационалу и буржуазной демократии. Троцкий и Радек это различие игнорируют. Они отождествляют революцию в России в 1905 году – в стране империалистической, с революцией в Китае – в стране угнетенной. У нас в 1905 году революция шла против буржуазии, против либеральной буржуазии, несмотря на то, что тогда революция была буржуазно-демократической. Либеральная буржуазия империалистической страны не может не быть контрреволюционной. Поэтому у большевиков, конечно, не могло быть и речи о блоках и соглашениях с буржуазией. Но в Китае другая ситуация. Оппозиция же этого не понимает и утверждает, что в Китае недопустимы никакие соглашения с буржуазией. Сталин ещё раз апеллирует к Ленину: «Коммунистический Интернационал, говорил Ленин, должен идти во временном союзе с буржуазной демократией колоний и отсталых стран, но не сливаться с ней и, безусловно, сохранять самостоятельность пролетарского движения». И далее: «Мы… лишь в тех случаях будем поддерживать буржуазно-освободительные движения в колониальных странах, когда эти движения действительно революционны, когда представители их не будут препятствовать нам воспитывать и организовывать в революционном духе крестьянство и широкие массы эксплуатируемых».

Сталин поддержал китайских коммунистов, в частности, Мао Цзэдуна, который, опираясь на рекомендации Коминтерна, выступил за то, чтобы идея советской республики рабочих и крестьян (на которую первоначально ориентировались коммунисты) была заменена идеей народной республики, действующей в интересах всех китайских патриотов. Идею диктатуры пролетариата он трансформировал в идею народно-демократической диктатуры, состоящей из рабочих, крестьян, мелкой городской и национальной буржуазии. Народно-демократическая диктатура необходима для подавления сопротивления помещиков, компрадорской буржуазии и их ставленников. При этом руководящая роль в таком союзе должна принадлежать пролетариату и его партии. Конечно, отмечал Мао, китайская национальная буржуазия как класс политически и экономически слаба и поэтому склонна к соглашательству. Именно по этой причине пролетариат, крестьянство, интеллигенция и другие слои мелкой буржуазии являются основной силой, решающей судьбы страны, подчеркивал Мао.

Конечно, в анализе сложной, противоречивой ситуации в Китае Сталин допускал ошибки. Он не смог, в частности, своевременно распознать роль Чан Кайши. Однако после его разрыва с Коминтерном и коммунистами Сталин совершенно правильно охарактеризовал поведение Чан Кайши. «Измена Чан Кайши, – заявлял он, – означала сговор правого крыла Гоминьдана с империалистической реакцией; она была свидетельством отхода национальной буржуазии от революции». Именно поэтому Сталин поддержал действие левого крыла Гоминьдана и коммунистов, которые в противовес чанкайшистам сформировали контрправительство в Ухане. «Переворот Чан Кайши» означал, что революция вступила во второй этап своего развития, что начался поворот от революции общенационального объединенного фронта к революции многомиллионных масс рабочих и крестьян, к революции аграрной, которая усилит и расширит борьбу против империализма, против джентри и феодальных помещиков, против милитаристов и контрреволюционных групп Чан Кайши. Это означало, что революционный Гоминьдан в Ухане, ведя решительную борьбу против милитаризма и империализма, будет превращаться на деле в орган революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства. А контрреволюционная группа Чан Кайши в Нанкине, отрываясь от рабочих и крестьян и сближаясь с империализмом, разделит в конце концов судьбу милитаристов. Задача коммунистов, по мнению Сталина, заключалась в том, чтобы толкать уханских гоминьдановцев влево, в сторону аграрной революции. Ухан нужно было превратить в центр борьбы против контрреволюции и в ядро будущей революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства.

Оппозиция (Троцкий, Каменев, Зиновьев) толкала и толкает нас на авантюристический «наступательный» путь, призывая к немедленному образованию Советов рабочих и крестьянских депутатов. И это в то время, когда Гоминьдан в Ухане отнюдь еще не исчерпал себя как буржуазно-революционная организация. Выставить лозунг создания Советов – значит признать негодность уханского гоминьдановского правительства. Но массы к этому еще не готовы. Дело не просто в том, чтобы партия шла вперед, – важно, чтобы, идя вперед, она вела за собой миллионные массы. Идти вперед, не ведя за собой массы, – значит на деле отстать от движения. Массы должны на собственном опыте убедиться в правильности указаний, директив, лозунгов авангарда. Оппозиция не понимает, что революция «делается» массами, а не одной лишь передовой их группой – партией коммунистов.

Большевики в апреле 1917 года не выставили практического лозунга свержения Временного правительства и установления советской власти, хотя и были убеждены, что в ближайшем будущем это станет революционной задачей. Ни широкие массы, ни сами Советы к этому не были ещё готовы.

И когда, конечно же, недолговечный союз коммунистов и левого крыла Гоминьдана распался, Сталин, оценив это как разрыв революции с мелкобуржуазными кругами, безоговорочно поддержал коммунистов. В этой ситуации оппозиция ещё больше усилила нападки на Сталина. Как заявляет Сталин, оппозиция сейчас злорадствует, что блок коммунистов с уханским Гоминьданом оказался недолговечным. Она обвиняет Коминтерн в том, что он якобы не предупреждал китайских коммунистов о возможности провала этого блока, что Коминтерн своей политикой «вырастил кавеньяков в Китае». Но, во-первых, блоки трудящихся с национальной буржуазией вряд ли могут быть долговечными. Во-вторых, Коминтерн постоянно подчеркивал, что революционные силы в Китае должны развертывать аграрную революцию, должны опираться на крестьянство. В мае 1927 года Коминтерн писал китайским товарищам: «Самое главное теперь во внутренней политике Гоминьдана – систематически развертывать аграрную революцию во всех провинциях… под лозунгом «Вся власть крестьянским советам и комитетам в деревне». В этом основа успеха революции и Гоминьдана. В этом основа того, чтобы создать в Китае широкую и мощную политическую и военную армию против империализма и его агентов. Практически лозунг конфискации земель вполне своевременен для провинций, охваченных сильным аграрным движением… без этого невозможно развертывание аграрной революции. Надо теперь же начать организацию восьми или десяти дивизий из революционных крестьян и рабочих с абсолютно надежным комсоставом. Это будет гвардия Ухана как на фронтах, так и в тылу для разоружения ненадежных частей. Медлить с этим нельзя. Надо усилить работу в тылу и частях Чан Кайши… и оказать помощь крестьянским повстанцам в Гуандуне, где власть помещиков особенно нетерпима».

Сталин приводит еще один документ Коминтерна – тоже от мая 1927 года: «Без аграрной революции победа невозможна. Без неё ЦК Гоминьдана превратится в жалкую игрушку ненадежных генералов. С эксцессами нужно бороться, но не войсками, а через крестьянские союзы. Мы решительно стоим за фактическое взятие земли снизу… не отрываться надо от рабоче-крестьянского движения, а надо содействовать ему всемерно. Иначе погубите дело… Надо вовлечь в ЦК Гоминьдана побольше новых крестьянских и рабочих лидеров снизу. Их смелый голос делает стариков решительными… Верхушку Гоминьдана надо обязательно… пополнить новыми лидерами, выдвинувшимися в аграрной революции, а периферию надо расширить за счет миллионов рабкрестсоюзов. Без этого Гоминьдан рискует оторваться от жизни… Надо ликвидировать зависимость от ненадежных генералов… Организуйте, пока не поздно, свою надежную армию… Организуйте революционный трибунал во главе с видными гоминьдановцами-некоммунистами. Наказывайте офицеров, поддерживающих связь с Чан Кайши или натравливающих солдат на народ. Пора начать действовать, надо карать мерзавцев. Если гоминьдановцы не научатся быть революционными якобинцами, они погибнут и для народа, и для революции».

В конечном счете, подчеркивал Сталин, успех революционной борьбы определяется соотношением классовых сил. Дело не столько в тактике партии, сколько в соотношении классовых сил. Но это в конечном счете. В данном же случае китайские коммунисты, бесспорно, совершили большую ошибку – слишком соглашательски вели себя с буржуазией. Но в любом случае буржуазия, предав революцию, разоблачила себя. И теперь пролетариат в союзе с крестьянством, несомненно, осуществит новый революционный подъем.

Что касается оппозиции, то в отношении неё Сталин делает жесткие выводы: 1. Оппозиция не понимает характера и перспектив китайской революции; 2. Оппозиция не видит разницы между революцией в Китае и революцией в России, между революцией в колониальных странах и в странах империалистических; 3. Оппозиция рвет с ленинской тактикой в вопросе об отношении к национальной буржуазии в колониальных странах на первом этапе революции; 4. Оппозиция не понимает вопроса об участии коммунистов в Гоминьдане; 5. Оппозиция нарушает основы ленинской тактики в вопросе о соотношении между авангардом (партией) и арьергардом (миллионными массами трудящихся); 6. Оппозиция рвет с резолюциями VI и VII Пленумов Коммунистического Интернационала.

Сложным, противоречивым было отношение Сталина к социал-демократам. Бесспорно, на нем лежит вина за разрыв отношений с социал-демократией. Конечно, сами социал-демократы дали немало повода к разрыву. Это и предательство немецкими социал-демократами Ноябрьской революции в Германии в 1918 году, позорная роль в подавлении этой революции социал-демократического министра обороны Носке, прозванного «кровавой собакой» за расправы над восставшими рабочими, это и убийство выдающихся революционеров Р. Люксембург и К. Либкнехта, совершенные военщиной при попустительстве социал-демократических вождей.

Э. Хонеккер считал, что если бы не предательство правых социал-демократических вождей, свободная социалистическая Германия до 1933 года являлась бы вполне реальной возможностью, а не просто лишь какой-то сокровенной мечтой («Из моей жизни», с. 73). М. Вольф пишет в своей книге «Трое из тридцатых» о том, что в 1945 году в Берлине он разговаривал с одной 76-летней работницей, которая помнила все этапы рабочего движения, помнила речи Бебеля, Либкнехта (которого она знала), Цеткин, Арендзес и других. Она сказала: «Если бы Бебель был жив, он сделал бы так, чтобы коммунисты и социал-демократы шли вместе. Тогда Гитлер ни за что бы не пришел к власти. Бебель был настоящим вождем рабочих, не таким, как Эберт и другие «пролетарии в стоячих воротничках». Или: «У нас выступал Троцкий. Этот был нехороший. Настоящими были Ленин и Сталин».

Трусость австрийских социалистов – также причина и повод к разрыву. О. Бауэр, Ф. Адлер и другие утверждали, что победа пролетарской революции в Австрии невозможна, ибо её не поддержит крестьянство, находящееся под влиянием церкви и буржуазии, и что против неё немедленно будет организована военная интервенция. Между тем Н. Лезер признавал: «Не было абсолютной уверенности в том, что войска Антанты вторгнутся в Австрию, чтобы подавить революцию, нельзя также было исключать и помощь Советской России. У руководства социалистической партии не было желания идти на риск и бороться».

Позже, в 1927 году, когда рабочие Вены, возмущенные подлостью буржуазного правосудия, оправдавшего фашистов, убивших нескольких рабочих, вышли на улицы и потребовали оружие для подавления фашистов, социалистические лидеры не поддержали рабочих; они заявили, что это было бы «настоящим самоубийством». И это утверждалось, когда рабочее движение было на пике, на вершине своего подъема!

Непоследовательность лидеров социал-демократии в борьбе с фашистской опасностью больше всего возмущала коммунистов. Однако связывать социал-демократию с фашизмом – это было уже слишком. А ведь Сталин уже в 1924 году говорил и писал: «Фашизм есть боевая организация буржуазии, опирающаяся на активную поддержку социал-демократии. Социал-демократия есть объективно умеренное крыло фашизма… Эти организации не отрицают, а объективно дополняют друг друга. Это не антиподы, а близнецы. Фашизм есть неоформленный политический блок этих двух основных организаций, возникший в обстановке послевоенного кризиса империализма и рассчитанный на борьбу с пролетарской революцией. Буржуазия не может удержаться у власти без наличия такого блока… «Пацифизм» в нынешней обстановке есть утверждение фашизма с выдвижением на первый план его умеренного, социал-дарвинистского крыла» («К международному положению», т. 6, с. 282, 283).

Отсюда делался вывод: не коалиция с социал-демократией, а смертельный бой с ней как с опорой нынешней фашизированной власти.

Конечно, не следует упрощать и трактовку социал-демократии как пособника фашизма и приписывать только Сталину. Многие руководители и видные представители компартий, по сути дела, разделяли этот тезис. И отнюдь не в результате давления Сталина, а именно потому, что социал-демократия проводила, по сути, политику блокирования с буржуазными партиями и тем самым действительно была важным фактором стабилизации капитализма.

Тем не менее ставить социал-демократов на одну доску с фашистами было несправедливо. Рассматривая социал-демократию как основную опору капитализма в рабочем движении и как главного противника коммунизма, Сталин считал, что все остальные течения в рабочем движении (анархизм, анархо-синдикализм, гильдийский социализм и так далее) являются, по сути, разновидностью того же социал-демократизма.

Однако Сталин под давлением реальной ситуации корректировал свою позицию. В 1926–1927 годах он уже выступает в поддержку тактики единого фронта с социал-демократами; правда, рассматривает эту тактику как метод агитации среди рабочих, доверяющих еще социал-демократии. Так, на заседании Президиума ИККИ Сталин говорил: «Коммунисты идут вообще в блоке с реформистскими вождями рабочих для того, чтобы стать руководящей силой внутри блока, а потом во всех массовых организациях рабочего класса, изолировав и изгнав оттуда реформистов». Подобный «разоблачительный» подход к социал-демократии был, естественно, присущ и многим документам Коминтерна, вышедшим в те годы. Он был присущ концепции «класс против класса», выдвинутой в 1927–1928 годах, которая, по сути, была заострена против социал-демократов и, в конечном счете, создавала препятствие для работы коммунистов в массах…

Конечно, ряд выдающихся коммунистов видел ущербность установок типа «класс против класса», «единый фронт снизу» и так далее. В частности, К. Цеткин на VI Пленуме ИККИ в 1926 году говорила: «Рабочие не могут понять такой двойственности, когда товарищ говорит ему как члену профсоюза: «Приди в мои объятья, товарищ пролетарий; да здравствует единый фронт в профсоюзах», а как члену социал-демократической партии: «Ты – фашист, предатель, я тебя хвачу по башке».

И всё же, к сожалению, преобладающей была тенденция рассматривать социал-демократов как предателей, которых нужно разоблачать и изолировать от трудящихся. Сталин ставил вопрос жестко: без разгрома социал-демократии нечего и думать о диктатуре пролетариата. «Если внутри рабочего класса имеются две конкурирующие партии одинаковой силы, то даже при благоприятных внешних условиях невозможна прочная победа». При таком подходе объединить усилия в борьбе с фашизмом коммунистам и социал-демократам, конечно, было трудно.

Неприязнь, враждебность к социал-демократии в ВКП(б) и в других коммунистических партиях была столь глубокой, что Сталин, как выше отмечалось, даже внутрипартийные дискуссии проводил под флагом борьбы против социал-демократического уклона. Так, в докладе «О правом уклоне в ВКП(б)» в апреле 1929 года Сталин подчеркивал необходимость борьбы против правых элементов в компартиях как «агентуры социал-демократического влияния». Отсюда – задача заострения борьбы против примиренчества с правым уклоном как убежища оппортунизма в компартиях. Отсюда – лозунг очищения компартий от социал-демократических традиций.

При этом примечательно, что Сталин порой поддавался самообману. В частности, он не раз высказывался в том смысле, что влияние социал-демократии среди рабочих падает, что лучшие рабочие уже отвернулись от социал-демократов, что если они еще окончательно не разоблачены, то только потому, что коммунисты неумело, плохо работают по разоблачению их предательской роли. И, тем не менее, Сталин в конце концов поддержал идею Народных фронтов, объединяющих все антифашистские силы: это новый ключ, открывающий дверь в будущее.

Сложное, противоречивое, порой также весьма схематичное было отношение Сталина к капиталистическим странам, к капиталистическому окружению. Сталин, советское руководство, в сущности, с 1920-х гг. питали недоверие, в частности, к Англии, которая (здесь Сталин был совершенно прав) всегда стремилась создать «единый фронт против СССР», «открыть дипломатическую блокаду СССР» и «втянуть СССР в военный конфликт». У. Черчилль, в частности, будущий английский премьер-министр и союзник Сталина в борьбе против фашистской Германии, в 20-30-е годы в фашистском режиме в Италии видел союзника в борьбе против СССР и коммунистического движения. Так, на встрече с Муссолини в 1927 году он говорил, что если бы он был итальянцем, то «всем бы сердцем был с вами от начала до конца в вашей триумфальной борьбе против ленинизма. В международном плане ваше движение оказало услугу всему миру. Италия показала, как надо бороться против подрывных сил. Тем самым она выработала необходимое противоядие против русского яда. После этого уже ни одна великая держава не окажется без необходимых средств защиты против разрушающей «болезни большевизма». (Цит. по: Трухановский В. Г. Уинстон Черчилль. М., 1982, с. 221). Подобные заявления У. Черчилля, давно известного своей, мягко сказать, неприязнью к Советской России, к СССР, конечно, только усиливали подозрительность, настороженность Сталина, других советских руководителей по отношению к западным странам.

Вместе с тем Сталин в те годы ошибочно трактовал основное противоречие между капиталистическими странами как противоречие между «Англией, звезда которой закатывается, и Америкой, звезда которой находится в состоянии восхождения». Так, в докладе на собрании актива ленинградской организации ВКП(б) 13 июля 1928 года Сталин заявил: «Сейчас, перед VI Конгрессом Коминтерна, англо-американские противоречия превратились в активные. Нефть, сырье, рынки сбыта товаров, вывоз капитала и тому подобное обострили борьбу за мировую гегемонию между Англией и Америкой. Это основное противоречие, вероятно, чревато войной». (Между Англией и США? Конечно, это неверный вывод. – Б. Б.)

Второе противоречие – это противоречие между империализмом и колониями. Оно имело место и в период V Конгресса Коминтерна, но не было столь острым. Тогда не было такого мощного развития китайского революционного движения, не было столь мощного оживления рабочего движения и национально-освободительной борьбы в Индии. Чем чревато нарастание этого противоречия? Оно чревато освободительными национальными войнами в колониях и интервенцией со стороны империализма.

Нарастает и обостряется и третье противоречие – противоречие между капиталистическим миром и СССР. Оно также чревато опасностью военной интервенции. Как пишет М. Торез, крупная буржуазия Франции и Генеральный штаб готовили войну против Советского Союза. Маршал Фош утверждал, что интервенция необходима. Англия порвала торговые отношения с СССР. Японская военщина тоже хотела войны с СССР. В этой связи Сталин резко критикует пацифистские лозунги, характеризуя их как форму убаюкивания рабочего класса, отвлечения его от борьбы с опасностью войны. Кто хочет знать правду, тот должен понять: так как процветает империалистический пацифизм с его Лигой наций, то наверняка будут новые империалистические войны и интервенции. (Все-таки здесь также преувеличение; пацифистскую ложь надо разоблачать, но реальные шаги в поддержку мира надо поддерживать. – Б.Б.)

В 20-е годы Сталин, советское руководство, конечно же, еще не видели опасность со стороны Германии. На XIII съезде большевистской партии в 1927 году Сталин ставил задачу «сближаться» «с побежденными в империалистической войне странами, с теми странами, которые больше всего обижены и обделены, которые ввиду этого находятся в оппозиции к господствующему союзу великих держав».

В те годы Сталин не видел еще большой разницы между «так называемыми демократическими и фашистскими государствами». Так называемые «демократические» государства, конечно, не одобряют «крайностей» фашистских государств и боятся усиления последних. Но они еще больше боятся рабочего движения в Европе и национально-освободительного движения в Азии, считая, что фашизм является «хорошим противоядием» против всех этих «опасных» движений.

Однако приход Гитлера к власти, расизм и шовинизм фашистов, их ненависть к марксизму и рабочему движению убедили Сталина, что именно от фашистской Германии прежде всего исходит наибольшая угроза войны, наибольшая угроза социализму.

Сталин и, разумеется, Коминтерн скорректировали свою позицию. VII Конгресс Коминтерна в этом смысле явился поворотным. Коминтерн отказался от обвинений в том, будто любая капиталистическая страна обязательно фашизируется. Он реально поставил на первый план задачу защиты мира и демократических прав трудящихся. Борьба за мир, свободу и демократию стала фактором единения с другими политическими силами, выступающими против фашизма и войны: социалистическими, социал-демократическими, республиканскими, католическими и другими. По сути, Коминтерн отказался теперь от линии на единство исключительно «снизу», на «разоблачение противника», от оценки социал-демократии как «социал-фашизма» и так далее. Коминтерн решительно выступил за создание единого фронта рабочих передовых стран и трудовых масс колоний, для того чтобы предотвратить опасность войны или, когда война начнется, превратить империалистическую войну в войну гражданскую, разгромить фашизм, свергнуть капитализм, установить советскую власть, освободить колонии от рабства, организовать всемерную защиту первой в мире советской республики.

Руководители Коминтерна и коммунистических партий стали четко различать два периода социальной революции: демократический и социалистический. Во многих странах создаются антифашистские народные фронты, защищающие демократические ценности от посягательств реакционных, милитаристских, клерикальных, фашистских сил. Антифашизм – это главное. Честные люди все больше понимали, что означает фашизм. На карту было поставлено всё: свобода, будущее демократии, прогресс всей цивилизации. Фашизм ненавидел Маркса и марксизм, но равным образом он растаптывал и Вольтера, и Руссо, и Данте, и Льва Толстого. Он отбрасывал либерализм во всех его формах с той же жестокостью, с какой расправлялся с теми, кто был предан идеалам социализма и коммунизма. Фашизм целиком отвергал наследие эпохи Просвещения, а вместе с ним и все типы общественного строя, развившиеся из американской и французской революций, причем в той же степени, как и строй, созданный Октябрьской революцией в России. Без этого невозможно понять волну международной солидарности, поднявшуюся в 1936 году в поддержку республиканской Испании. Все демократы, социалисты и коммунисты, верующие и атеисты были убеждены, что сражения, разгоревшиеся в этой стране, представляют собой в самом прямом смысле слова сражение за будущее Франции, Англии, США, СССР, всех других демократических стран.

Поставленные перед лицом одного и того же врага и одной и той же угрозы уничтожения, коммунисты и социал-демократы, монархисты и республиканцы, либералы и радикалы, верующие и неверующие неотвратимо подталкивались к встрече по одну сторону баррикады.

И для всех левых сил в эти годы СССР был единственным безоговорочно антифашистским государством. Да, там уже начались «процессы» 1936–1937 гг., но благодаря антифашистской репутации Советского Союза они, в сущности, не вызывают большой реакции ни у демократов, ни у либералов. К тому же многие весьма компетентные в юриспруденции люди не сомневались в их правовой обоснованности. Американский посол Д. Дэвис так писал о процессе Пятакова и Радека: «…Опираясь на собственный адвокатский опыт, можно сделать вывод, что обвиняемые говорят правду, признавая свою вину в совершении тяжких преступлений». Если кто-то и осуждал эти процессы, то все же он предпочитал считать, что это внутреннее дело самих русских, между тем как действия Гитлера создавали угрозу для всех. В сознании мировой общественности царило глубокое убеждение, что в борьбе с фашизмом СССР занимает авангардные позиции. И это было бесспорной правдой. Вот как оценивал СССР, Сталина в те годы О. Бауэр – лидер австрийских социалистов, ведущий теоретик «австромарксизма»: «Эпоха Сталина, сталинизм – «болезнь роста» социалистического общества. Большевики ведут свою страну к социализму как революционеры-якобинцы. Да, их путь неизбежно жесткого классового господства непригоден для развитого и демократического Запада. Но то, что делает Сталин, объективно необходимо. Поэтому международный пролетариат должен быть солидарным с СССР и Сталиным. К тому же СССР демократизируется. Пример тому – Конституция 1936 года. По мере развития социалистической экономики будет укрепляться и социалистическая демократия. Строительство социализма в Советском Союзе удалось даже в гораздо большей степени, чем я это ожидал в 1931 году», – заявляет О. Бауэр.

В Центральной же Европе демократия уступает место фашизму. Нужно быть слепым и не замечать фактов истории, чтобы утверждать, что оба этих крупнейших события не повлияли на наши взгляды о пути к социализму. Сражение СССР против фашизма неизбежно станет решительной схваткой социализма и капитализма. Трудящиеся Запада должны поддержать СССР – оплот борьбы с фашизмом. Они должны не довольствоваться борьбой за реформу капитализма, а стремиться начать революционную борьбу за уничтожение капиталистического общества». (Бауэр О. Между двумя мировыми войнами. Кризис мировой экономики, демократии и социализма.)

У нас сейчас некоторые бессовестные политики и зависящие от них «ученые и публицисты» утверждают, что СССР, Сталин однозначно вели дело к сотрудничеству с Гитлером, ничего не делали для укрепления мира и именно Сталин виноват в развязывании Второй мировой войны. Конечно, это не правда, это ложь, это клевета. В 1930-е годы были установлены нормальные отношения между СССР и США, улучшены отношения с Францией и Польшей. В 1934 году Советский Союз вступил в Лигу наций, в 1935 году заключил договор с Францией на случай возможной агрессии против СССР и Франции со стороны фашистских стран и одновременно подписал аналогичный договор с Чехословакией. В1937 году был заключен договор о ненападении с Китайской республикой.

Между тем фашистские страны в эти годы наступали. Италия захватила Абиссинию, Германия аннексировала Австрию, захватила Судетскую область Чехословакии. Милитаристская Япония вторглась в Китай. В результате франкистского переворота, открыто поддержанного прямой помощью фашистских стран, пала республиканская Испания. Западные державы вели себя двусмысленно: по отношению к испанской трагедии проводили так называемую политику невмешательства, в которой, кстати сказать, участвовали и социалисты и которая, по сути, помогала Франко и фашистским агрессорам. Заключения соглашения о коллективной безопасности с Советским Союзом западные лидеры не желали. Более того, стремились подтолкнуть Гитлера к агрессии против СССР. Ирония истории заключается в том, что почти в один и тот же день в Берлине был подписан план «Гельб» – о вторжении вермахта во Францию, а в Париже – план «Баку» по захвату французскими войсками советского нефтяного района. Министр иностранных дел Франции Лаваль заверял германского посла в Париже: «Передайте своему правительству, что я всегда готов отказаться от франко-советского пакта, чтобы заключить широкий франко-германский пакт».

По договору в Мюнхене 29 сентября 1938 года правители Англии и Франции отдали Гитлеру западную часть Чехословакии в расчете, что гитлеровская военная машина двинется дальше на восток, против СССР. «История не знает дня более трагичного, чем день заключения Мюнхенского соглашения», – писал Дж. Кеннан, который в те дни 1938 года находился в Праге и отчетливо понимал, что мюнхенский сговор развязывает руки агрессору. В том же 1938 году Англия и Германия заключили договор о ненападении. Франция и Германия также достигли соглашения. Все это открывало фашистскому агрессору дорогу на Восток. СССР готов был помочь Чехословакии и в данной ситуации. Сталин несколько раз подтверждал это. Но правительство этой страны капитулировало перед Гитлером. Спустя месяц после Мюнхена германские фашисты оккупировали всю Чехословакию. Затем они вторглись в Литву и заняли Клайпедскую область. Возникла прямая угроза использования Прибалтики как плацдарма для нападения на Советский Союз. В этих условиях Советский Союз вновь предложил Англии и Франции совместными усилиями остановить скатывание Европы к войне. В апреле 1939 года Советское правительство направило правительствам Англии и Франции конкретные предложения: заключить соглашение сроком на 8-10 лет о взаимной помощи, включая военную, в случае агрессии против любого из договаривающихся государств, и о такой же помощи восточно-европейским государствам, расположенным между Балтийским и Черным морями и граничащими с СССР.