Текст книги "Затмение (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)
глава 31
Меня будит собственный крик и детский плач. Вскидываюсь на постели, прикрываю глаза от тусклого света лампы и начинаю судорожно искать виновника моего кошмара. В ушах до сих пор стоит детский крик, такой громкий, словно несчастного младенца мучают, растягивают на дыбе или варят живьем.
Лишь спустя какое-то время понимаю, что это был просто кошмар. И что постель, в которой я совершенно точно уснула в объятиях Блайта, теперь совершенно пуста и остыла, и от него не осталось даже следа на подушке. Опускаю ноги, вздрагиваю от холода, который ударяется в босые ступни. Блайта нигде нет, но дверь на улицу немного приоткрыта, и я вижу в проеме тень, которая замерла на свежем снегу. Набрасываю на себя покрывало, с трудом нахожу свою обувь и выскальзываю наружу.
Тихо падает снег, но вокруг нас стоит плотная завеса метели. Мы словно в коконе самой зимы, надежно спрятаны в ее холодных стенах от внешнего мира и случайных путников. Блайт в одних штанах, стоит спиной, и я почему-то замечаю, что под подошвами его тяжелых ботинок снег не приминается.
– Было очень… грустно просыпаться одной, – говорю тихо, но здесь нет ни звука, поэтому он непременно услышит мои слова.
Блайт даже не поворачивается, лишь чуть напряженные мышцы спины дают понять, что он знает обо мне. Он поднимает руки, скользит пальцем по пустоте перед собой, и вслед за его пальцем воздух прожигают алые нити, сплетающиеся в хитрый узор.
– Что ты делаешь?
– Тебе лучше уйти сейчас, сладенькая, – говори Блайт, все так ж не поворачивая головы. – Садись на коня и возвращайся к мужу.
Что? Я сглатываю эту грубость, пытаюсь найти ей оправдание, но ничего не получается. Что произошло за то небольшое время, пока я спала? Судя по звездам, вряд ли больше часа. Поджимаю губы и, наплевав на инстинкт самосохранения, иду к Блайту. Снег скрипит под сапогами, выдавая мои шаги. Кладу ладонь Блайту на плечо, но он почти нервно ее сбрасывает и теперь уже с откровенной угрозой рычит:
– Я же сказал, чтобы ты уходила, герцогиня!
– Блайт, что, демон задери, произошло?! – срываюсь я. Обиженная женщина во мне закрывает лицо ладонями, пряча стыд. Неужели я была настолько неуклюжей? Настолько беспомощной? Все дело в том, что у меня не было опыта – и теперь он сожалеет? – Прошу тебя, скажи, что я сделала не так.
Мне кажется, он собирается ответить: поднимает плечи, словно набирает побольше воздуха и смелости перед тем, как оглушить меня неприятной правдой. Но другой голос, вкрадчивый и тихий, почти приятно ласкающий слух, нахально вторгается в наш разговор.
– Он просто трус, Дэшелла.
Резко поворачиваюсь. Кто здесь? Судя по голосу, он должен быть совсем рядом, но поблизости совсем никого. Я на всякий случай щипаю себя за руку, но это совершенно точно не сон во сне, который я могла принять за реальность.
– Блайт, ради богов, скажи, что происходит, – теперь уже испугано бормочу я.
И вдруг чувствую, как он хватает меня за плечи и пытается затолкать обратно в дом. Пытается, но невидимая рука мешает его намерениям: его словно берут за шиворот и тянут назад, по снегу, несмотря на яростные сопротивления. Я присматриваюсь и замечаю следы на снегу. Широкий тяжелый шаг явно крупного человека. И от этого у меня мурашки бегут по коже, даже если я пытаюсь доказать себе, что это просто от холода и неведения.
– Мне жаль, Дэшелла, но ты, хоть и идеальное творение Кудесника, всего лишь смертная женщина, – говорит невидимый голос.
– А ты трус, раз боишься показаться перед простой смертной, – огрызаюсь я.
Нельзя. Нельзя! Я даже не знаю, что оно такое, но Блайт бы ни за что не позволил лишь бы кому таскать себя за шиворот, словно щенка. Одного этого достаточно, чтобы сбежать, если еще не поздно, но ослиное упрямство заставляет стоять на месте. Я больше не герцогиня, я – законная королева Абера, наследница Трона луны, кровь древних королей, кровь первых людей. В моей крови лед, а не вода, и предкам, даже если я их не знаю, не будет стыдно за меня перед богами.
Блайт пытается вывернуться, но невидимка тянет вверх, так высоко, что его ноги болтаются в полуметре над землей. Встряхивает – и мне кажется, что я вдруг прозреваю. Как будто все это время смотрела через мутное стекло, видела другого человека. Не того, который все время дразнил меня, и точно не того, которого целовала в своей постели. И эта ночь…
– Это опять какой-то обман? – догадываюсь я. Просто потому, что в последнее время вокруг меня нет ничего настоящего. Мир рассыпается, разваливается, как старая метла, буквально на глазах теряя прутья. Еще совсем немного – и дыры станут такими огромными, что истина прорвется наружу и разрушит абсолютно все, что я знала и во что верила.
– Мне нравится, что быстро ты учишься, Дэшелла, но, увы, Кудесника ты все равно не спасешь, равно как и этот мир.
Невидимая рука еще раз встряхивает Блайта – и тот буквально на глазах съеживается, словно из него выкачивают всю жизнь. Тело быстро обмякает, становится невыносимо бледным, худым, щеки неестественно вываляются внутрь.
И одновременно с этим преображением невидимка, наконец, обретает черты.
Я вздыхаю. Слишком громко, совершенно непозволительно громко, поэтому его губы трогает ленивая самодовольная улыбка. Он высокий. Он очень высокий, метра два точно. Короткие темные волосы, из которых торчат тяжелые, темные, словно из обсидиана, рога, серая кожа и взгляд с вертикальными, похожими на провалы лавы, зрачками.
– Ты… Все это время в нем… был ты?
– Я и есть «он», – поясняет этот человек. Хотя нет, конечно, не человек. – Люблю убивать богов, знаешь ли, особенно когда жизнь становится невыносимо скучной – и вы, люди, перестаете воевать, устраивать кровавые ритуалы и приносить в жертву младенцев в только что освежеванных шкурах ягнят.
– Ты – один из тех, кто убивает миры ради забавы? – вспоминаю слова Эвана. – Кто просто так устраивает войны, стравливает людей, бьет их лбами друг о друга?
– Я рад, что маленькая марионетка Кудесника обо мне слышала, – театрально раскланивается он.
И мышцы так туго натягивают простую полотняную рубашку, что я снова непроизвольно вздыхаю. Он слишком… невозможный. Глаза Блайта, его когти, его клыки, но на совершенно другом лице. На лице, с которого хочется сделать слепок. На голове, которую хочется отрубить и спрятать в банку с раствором, чтобы большее никто и никогда не видел, как он улыбается.
Боги, да что это?
Он идет на меня: вразвалку, как победитель к беспомощной жертве. Темный плащ развивается сзади словно крылья ворона, хлопает на несуществующем ветру. В каждом движении – сила и страх, от которого хочется сбежать на край света, укрыться за непроходимыми скалами, но я продолжаю стоять. Лучше пусть прихлопнет, как комара, чем увидит мою слабость.
Его аура давит ужасом, всеми самыми страшными кошмарами, бедами, плачем тысячей матерей и жен, которые не дождутся с войны своих сыновей и мужей. Но при этом он буквально притягивает к себе, манит слепящим светом огненных глаз, за которым нет ничего, только медленная и мучительная смерть.
– Ты не убегаешь, – немного удивленно констатирует он. Взглядом заставляет меня поднять подбородок, но готова поклясться, что чувствую на своей коже его пальцы. – Все убегают, а ты не убегаешь.
– Я не все, – нахожу в себе силы огрызнуться и все время, словно заводная игрушка, мысленно повторяю: «Я – королева, я – королева».
Он ухмыляется и все-таки кладет пальцы мне скулы, немного сжимает – и когти до крови царапают кожу, но я не прошу пощады, лишь закусываю губу, чтобы не поддаться слабости.
– Прежде, чем мы начнем, Дэш, хочу сказать, что эта ночь с тобой была совершенно особенной. Но все, что ты чувствуешь к нему, – он кивает себе на спину, где от прежнего Блайта уже почти ничего не осталось, – это просто мой обман. Кудесник внушал тебе любовь создателя, что-то, как он любит говорить, «высокодуховное и неземное». Я же – похоть, страсть и прочую сопливую ересь, на которую падки все без исключения женщины.
Я понимаю, о чем он говорит, и правда меня освобождает.
Все так просто и очевидно, что хочется вернуться в прошлое и врезать себе как следует за то, что не видела дальше собственного носа. Я всегда боготворила Эвана. Что бы он ни делал, всегда смотрела на него, как на небожителя. А Блайт… Он просто увлек меня собой: быстро, словно точно знал, чего мне хотелось от мужчины. Я хотела страсти – он давал мне страсти, а когда мне хотелось нежности – он был самым очаровательным мерзавцем на свете.
– Мне жаль, Дэшелла, но даже королевы – всего лишь пешки в играх высших сил, – без тени озвученного сожаления говорит он.
– Мне и дальше звать тебя Блайтом? – глядя ему в глаза, спрашиваю я.
– Нет уж, хватит с меня этой клоунады, – морщится он. А потом наклоняется к моему лицу и, улыбаясь так, что на кончиках крепких клыков отражается блик луны, говорит: – Йон, Король Тени, Черная кровь и просто Маска.
– Потому что умеешь хорошо прикидываться кем-то другим?
– Как видишь, – он разводит руками, даже не скрывая, что эта ночь – ночь его триумфа. – У меня за плечами сотни лет практики, Дэшелла, не принимай на свой счет. Даже Кудесник не разгадал, а ему-то с его интригами теперь самое время самоустраняться и отдать этот мир мне на съедение. Я уже все равно его обыграл.
– Мне ты это зачем говоришь, Йон?
Даже его имя на языке вибрирует чем-то горько-сладким, и я прикусываю щеку изнутри, чтобы вытравить из себя эту заразу вкусом собственной крови.
– Да мне просто скучно, Дэшелла, – не юлит он. Каким-то очень уж человеческим жестом ерошит волосы и добавляет: – С вами, людьми, все так примитивно, без огонька. Но ты была забавной.
– Рада, что скрасила твои серые будни.
– Огрызайся сколько влезет, Дэшелла, ведь это единственное, что у тебя остается.
– Ну раз уж я тебя повеселила, то, может, и ты меня развлечешь?
Йон поворачивается, стаскивает с плеч плащ – и тот, не успев упасть к его ногам, разлетается каркающей стаей воронья с горящими красными глазами. Они кружат над нами, словно туча, а потом разлетаются в разные стороны. И я почему-то знаю, что это – не просто вороны, а его шпионы, часть той чудовищной армии, о которой рассказывал Эван.
– Хочешь знать правду? – догадывается Йон. – Эван такой скупой, да? Всегда обо всем молчит, говорит загадками, наводит туман и темнит. Знаешь, почему? Потому что не верит людям. Даже тебе, хоть сам же тебя и создал. Думает, что вы испугаетесь, сбежите от ответственности. Думает, ваши человеческие умишки не способны осознать замысли Высших сил, и вы просто сойдете с ума. И знаешь, – Йон разводит руки, – он прав.
– Вряд ли мне стоит бояться безумия… сейчас, – наживаю на последнее слово. – А раз уж ты все равно празднуешь победу, то может расскажешь, что происходит, чтоб вас все демоны задрали?!
Моя злость явно его забавляет, потому что Йон улыбается еще шире. Он раздумывает какое-то время, а тишина вокруг такая безупречная, что я слышу, кажется, шорох каждой упавшей снежинки.
– Ну хорошо, Дэшелла, я все тебе расскажу, а ты постарайся все же не сойти с ума. И так, с чего же начать… – Он морщит лоб, словно от тяжких раздумий, а потом начинает. – Мы давно воюем друг с другом, Дэшелла. Темное и Светлое, Созидание и Разрушение, Жизнь и Смерть. И я, как ты понимаешь, играю за плохих парней. Не всем, знаешь ли, нравится создавать миры и населять их всякими скучными паразитами, вроде вас, людей. Некоторым по душе жечь, уничтожать и просто развлекаться, пока смертные режут друг друга за клочок плодородной земли. Так было давно, задолго до тебя. Задолго до того, как вы, люди, эволюционировали. Кудесник и его марионетки создают миры, культивирует, как заскорузлый фермер, а я со своими тенями их разрушаю. Что-то вроде круговорота жизни и все такое. Бывает, перевес на его стороне, бывает – на моей. Но, как ты понимаешь, ни один из нас не будет достаточно могущественным, пока живет другой. Мы как два быка на мосту – не разойдемся, пока один из нас жив. Кудесник черпает силу из молитв и поклонения, из похвалы, которую ему возносят, из веры во всех его паршивых друзей-божков. Как вот тот, – Йон снова кивает себе за спину. – А я просто беру то, что никогда не дают, но чего всегда в избытке.
– Боль и страдание, – догадываюсь я.
– Именно так, Дэшелла. Детские слезы, сопли, ужас, агония, печаль, ненависть, алчность… – Он распаляется, и теперь его зрачки сверкают двумя зловещими маяками. – Так уж получилось, что вы, смертные, и не засмеетесь, пока вас не рассмешить, зато запросто убьете соседа, если заподозрите, что он ворует яйца из вашего курятника. Примитивщина, честно говоря. Но я отклонился от темы, прости. И так, теперь ты в общих чертах понимаешь, что мы тут вроде как воюем. Не за землю, а за право сделать вашу жизнь чудесно-счастливой или невыносимо-ужасной. Только Кудесник так увлекся, делая вас умными и образованными, что его детишки перестали в него верить. Храмов все меньше, молитвы все тише. Это все равно, что воевать с голой задницей, Дэшелла, поэтому твой обожаемый творец решил… схитрить. Немного… – Йон отмеривает небольшое расстояние большим и указательным пальцами. – Он решил дать людям чудо. Но лунное затмение уже не в моде, да и на звездопады уже плевать. И этот паршивец идет еще дальше. Он решает дать людям живого Бога. Ну, того, который сможет мертвых поднимать из могил, поворачивать ветер вспять и все такое. Кого-то, кто будет таким же, как мы, но не будет зависеть ни от радости, ни от горя. Ему нужен ребенок: от смертной женщины и божества. Все гениальное просто. Он берет женщину, трахает ее – и она подыхает раньше, чем его семя может в ней закрепиться. Потом вторую, третью, десятую. И все они дохнут, как мухи. Потому что есть Законы, которые даже засранцам, вреде нас с ним, не перехитрить. И тогда он просто выращивает себе – тебя, племенную кобылу.
Йон обводит меня взглядом – и это все равно, если бы он хлестнул меня поперек спины ядовитым кнутом.
– Берет древнюю кровь, добавляет капельку чуда, делая старого козла-короля этаким напичканным афродизиаками красавчиком, добавляет немного своей крови – и варит отличное зелье. Правда, последней живой Ледяной принцессе врет, что ее ребенок скончался или что-то в таком духе, а тебя подбрасывает в семейку с безупречной родословной. Ты же помнишь, что должна была стать королевой?
глава 32
Я просто киваю, потому что, если скажу хоть слово – потеряюсь в хитросплетениях этой болезненной правды.
– Правда, тут я немного подпортил ему карты. – Йон доволен собой. – Нашептал тогда еще Настоящему Эвану, что семейство Меррой можно сместить, посадить на трон старого короля, а потом подсыпать ему крысиного яда и самому стать королем. Тщеславие, ммм… Против него бессильны даже праведники. И пока твою чудесную семью режут, словно свиней, Кудесник делает следующий шаг. – Йон разворачивается на пятках и идет в сторону почти растаявшей фигуры Блайта, от которой действительно мало что осталось. – Вот он когда-то был просто слугой твоей настоящей матери. Его она послала за тобой, когда узнала, что Кудесник ее облапошил и ее дитятко живо и невредимо. Был простак Блайт, умел превращаться в волка, а стал – Шагаратом. Кстати, у тебя остался последний шанс сказать ему спасибо за то, что спас твою жизнь.
Я продолжаю кусать себя, чтобы не сказать ничего сгоряча. Правда тяжелым молото крушит витражи воспоминаний, и осколки режут плоть, отсекая от меня кусок за куском, убивая во мне все хорошее и теплое, что когда-то верило в добро и сказки.
– А теперь немного ускоряемся, Дэшелла. Ты растешь, становишься умненькой и хорошенькой. И пока твоя безмозглая и совершенно обычная сестричка учится петь и танцевать, ты учишься денежному делу, истории, географии, торговле и политике. И возвращаешься, когда Кудесник решает, что ты готова. И не криви свой хорошенький ротик, Дэшелла, просто смирись, что ты – его маленькая марионетка. Настолько безвольная и послушная, что заглядываешь ему в рот и исполняешь все по первому щелчку.
– Заканчивай, – сквозь зубы шиплю я.
– Потерпи еще немного. В общем, Кудесник решает, что раз уж между тобой и его собачонкой Шагаром что-то там проскочило, похожее на искру, то именно он и будет тебя окучивать.
– Когда он… перестал быть Шагаратом?
– Боюсь, до того, как вы впервые заговорили. Помнишь самую первую встречу в экипаже? Я выпотрошил его в тот же день. Грех было не воспользоваться таким подарком. Но чтобы Кудесник не догадался, пришлось немного пострадать. – Йон грустно вздыхает и что-то крохотное, серебристая искра, разрывает грудь Блайта. Оболочка тускнеет и рассыпается невидимым пеплом, а искра ныряет в ладонь Йона. Он, как базарный фокусник, сжимает кулак и показывает растопыренную пустую пятерню. – Кусочек моей души в этом поганце – и даже твой обожаемый Кудесник ничего не понял. Я же Маска, я обожаю такие фокусы.
Все это время.
С самого начала.
С самого первого дня. Блайт никогда не был Блайтом. И Шагаратом тоже. Он всегда был вот этим – Йоном, разрушителем миров.
– Кудесник убирает короля, – Йон щелкает пальцами. – Блайт влюбляет в себя его куколку, и она аж пищит, так хочет раздвинуть для него ноги. Правда, я был хорош? Можешь не отвечать, Дэшелла, я и так знаю. Не марай свой чудесный рот ложью. В общем, я морочу тебе голову, Кудесник морочит тебе голову, и мы все изощренно трахаем друг другу совесть. Кудесник избавляется от всех претендентов на трон. Блайт продолжает стрелять в тебя глазами. Кудесник тебя коронует. Блайт тебя имеет. Уже поняла зачем? Чтобы положить в тебя частичку божественного.
Я не успеваю опомниться, как Йон оказывается рядом. Кладет руку мне на живот – и я, клянусь всеми богами! – чувствую внутри что-то тяжелое, темное, жалящее. И догадка заставляет зажмуриться.
– Да, Дэшелла. Тебя должен был поиметь славный парень, чтобы ты родила всем этим отбившимся от стада овцам Спасителя. Как положено – месяца через три, ведь могущество не поддается законам природы. Но, знаешь, в эту ночь я поимел вас обоих, и весь этот скучный мир. И через три месяца ты, моя хорошая кобылка, родишь Апокалипсис.
Он вдавливает когтистую ладонь в мой живот – и я сжимаюсь от боли, как будто внутри набирает обороты мельница со смертельными лопастями. Пытаюсь сопротивляться, но боль только усиливается. Что-то там, в моем животе, уже растет и отравляет изнутри.
И я нахожу спасение в этой боли. Потому что я – королева Трона Луны, наследница первых людей. И я просто так не сдамся, даже если он разорвет меня на куски.
Перехватываю его запястье двумя руками и сжимаю так сильно, что кожа на костяшках пальцев трескается. Йон выгибает темную бровь, явно удивленный такому отпору. И смотрит на лед, который растекается у меня под пальцами прямо на его раскаленную кожу.
Я снова «вижу». Вижу себя с ребенком на руках. С ребенком, у которого зрачки цвета лавы, темные волосы – и теплая улыбка.
– Думаешь, раз божественная задница, то тебе все можно? – ухмыляюсь я.
– Думаю, ты хорошенькая, когда злишься, – скалится он. – И что играть с новой королевой Абера будет интереснее, чем с занудой Кудесником. И я собираюсь быть частым гостем в постели матери своего сына.
Я не понимаю, что ему сказать, потому что мы оба знаем – он действительно подселил в меня часть себя. Часть, которая будет расти куда стремительнее, чем положено человеческому младенцу. Как в старой сказке – не по дням, а по часам. Пытаюсь думать о том, что смогу избавиться от этого злого семени, смогу найти умелую знахарку, которая выжжет из меня эту порчу, но насмешка в глаза Йона слишком очевидна.
– Ты не сделаешь этого, марионетка Кудесника, потому что ты не такая, как он или я. В тебе кровью богов и кровь первых людей, но ты все еще сидишь в смертной оболочке и так же подвержена человеческим слабостям, как и кухарка, которая выпекает тебе хлеб, или конюх, который подковывает твоего коня. Ты так же беспомощна прости самой себя, как нищий на паперти беспомощен против злого рока.
Мне холодно. Мне так холодно, что я начинаю трястись, словно безумная, и ничего не могу с этим поделать. Льдистая корка покрывает пальцы – и ногти стремительно синеют, как у ходячих мертвецов, о которых нянька читала мне страшные детские сказки. Меня словно со всей силы швырнули о глыбу векового льда, но та расступилась, чтобы заключить тело в нерушимую темницу.
Йон перестает улыбаться, только сосредоточено рассматривает мои пальцы, которые до сих пор сжимают его запястье. На них намерзает лед, который обвивается и вокруг его руки, сковывая нас единой силой. Темный бог не испуган, он скорее задумчив, как ученый муж, вдруг увидевший что-то такое, что заставило его усомниться во всем, что он знал ранее.
– Кукла с секретом? – размышляет вслух. Проводит когтистым пальцем над нашими скованными руками – и по гладкой поверхности льда расползается паутина трещин. Короткий щелчок – и лед рассыпается на тысячи осколков. Я все еще дрожу, но мне невыносимо противно, что совершенно беспомощна перед ним, даже если произошедшее все равно не укладывается в голову. Это сделала я? Но как?
Йон не дает сосредоточиться на этой мысли – словно ювелирное украшение, перехватывает мой подбородок двумя пальцами, задирает голову так сильно, что я морщусь от острой боли хрустнувших позвонков. Хочу закрыть глаза и не смотреть на него, но не могу. В груди горит и стонет та боль, которая останется со мной навсегда, возможно, на всю жизнь, и от нее существует единственное противоядие – попытаться отыскать в этом существе хоть что-нибудь, что напомнит о Блайте. Неужели он действительно так хорошо притворялся? Неужели я была настолько слепа? А Кудесник?
– Не ищи ответы на вопросы, которые ты все равно не сможешь понять, – небрежно предлагает Йон. – Люди, рожденные слепыми, вряд ли винят в этом своих матерей или природу, или дождь, который шел в тот день.
– Ты забрал мою сестру? – Хочу высвободиться из его хватки, но чем сильнее стараюсь, тем крепче сжимаются тиски его пальцев, и острый коготь вонзается в кожу.
– Разве я? Не припомню, чтобы явился в твой дом и забрал белокурую малышку. Она, знаешь ли, просто очаровательна. Так много болтает, особенно после того, как принц пообещал ей королевскую корону.
– Он уже не принц, – огрызаюсь я. – Твоя ищейка? Или тоже личина, в которую ты забираешься время от времени, чтобы дурачить тех, против кого беспомощен в открытом честном противостоянии?
Уверена, что сейчас его терпение лопнет – и Йон сболтнет что-то хотя бы из злости, но происходит прямо противоположное – он громко и от души хохочет. Улыбка раскалывает хмурое лицо, словно маску, под которой прячется другое – то, что так похоже на человеческое, то, что до краев наполнено человеческими эмоциями. И именно его я ненавижу сильнее предыдущего. Между ними почти нет разницы, разве что во рту больше нет клыков, но именно с таким лицом – я откуда-то это знаю – Йон будет творить самые страшные свои злодеяния. С лицом прекрасного принца из доброй сказки он развяжет войну.
– Только дураки воюют в открытую, моя маленькая глупая Дэш. – Наклоняется к моему лицу так низко, что наши рты едва не касаются друг друга. Я до боли втягиваю губы в рот, прижимаю их зубами и сглатываю соленую от собственной крови слюну. – Это моя последняя подсказка, Дэш. Будь славной девочкой и воспользуйся ею с умом, потому что мне до смерти наскучило воевать с людишками, которые не способны хотя бы попытаться изобразить сопротивление. И мне бы…
Он прерывается на полу слове и в миг снова облачается в непроницаемую маску. Разве что ухмылка все та же, но теперь в ней столько же злобы, сколько звезд на небе в самую чистую летнюю ночь.
– Что-то ты рано, – говорит явно не мне и чуть отступает в сторону, с неохотой разжимая пальцы на моей лице.
Я выдыхаю и прикладываю к обжигающим отпечаткам собственные холодные ладони.
– Йон, – раздается совершенно безучастный голос Эвана.
– Ты же не против, что я немного вытоптал клумбу? – с издевкой интересуется многоликое чудовище. – Потому что прямо сейчас я бы хотел на минуту забыть о наших распрях и сказать, что у этого цветка самый поразительный аромат из всех, что я пробовал. Не знаю уж, за какие заслуги такой тонкий букет, но польщен, польщен.
