Текст книги "Обман (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
Глава тридцать вторая: Вера
Пока мы занимаемся полицией и оформлением-переоформлением документов, я, между делом, собираю недостающие кусочки мозаики.
Записку с ошибками Наташа написала нарочно, чтобы выглядело так, будто это сделала Изабель.
Изабель было так плохо после отравления, что она выпила «много разных таблеток», которые тоже дала Наташа, поэтому так крепко уснула.
А еще – это Кукушка рассказывает без моих вопросов, добровольно – Наташа взяла все их деньги, которые они откладывали для оплаты аренды, и это кукушка узнала тоже только утром.
Не подруга, а просто стерва. Которая крадет последние крохи, но при этом из лучших побуждений крадет ребенка, чтобы устроить девочке незабываемую встречу с отцом.
– Интересно, – нарочно как бы себе под нос, но вслух размышляю я. – А если бы Червинского не было дома? Дом элитный, жильцы часто разъезжаются в теплые или холодные страны. Девочка могла просто замерзнуть насмерть.
– Елизавета родилась под счастливой звездой, – одухотворенно говорит Кукушка, и смотрит на Марика глазами кающейся грешницы. – Я всегда знала, что между ними есть духовная связь.
– Выложенная хрустящими купюрами, – снова себе под нос комментирую я.
Если очень коротко, то разбирательства с девочкой тянутся до самого позднего вечера.
Хуже всего решить вопрос с полицией, у которых тоже есть о чем расспросить «убитую горем мать». Но в итоге Марику приходиться вмешаться, потому что звучит фраза о том, что может быть целесообразнее оставить девочку под присмотром в специализированном учреждении. С поддержкой адвокатов, Лицу передают матери, а пока она рыдает от счастливой встречи, мы с Червинским стоим в стороне, и я пытаюсь понять странные чувства внутри меня. Теплые, уютные и… небезопасные.
– Если эта девочка – моя дочь, – как-то очень странно басит Марик, – я же себе не прощу, что она будет в казенных застенках и всяких латаных, штопаных вещах. А если не моя…
Ребенок-то все равно не виноват?
Вот, теперь я понимаю, что это за чувство.
Я пододвигаюсь к нему ближе, поудобнее хватаюсь за его пальто и становлюсь на цыпочки, чтобы чмокнуть в колючую щеку. На губах остается прохладных вкус лосьона после бритья, и хоть обычно меня тянет поскорее вытереть рот, в этот раз даже как-то приятно.
– Знаешь, Червинский, я тобой горжусь, – добавляю к поцелую, но тут же отдвигаюсь, когда Марик пытается сграбастать меня в охапку. У него вечно какие-то очень неандертальские замашки: таскать на руках, обнимать, чтобы мясо из всех щелей. – Но это не повод распускать руки.
– Мы занимались сексом, адская козочка, это более, чем повод делать с тобой все, что захочу. Это не считая нашей висящей на носу свадьбы.
– Пока что на носу у тебя висит перспектива стать папашей, – напоминаю я.
Изабель сходит с крыльца и прямой наводкой, словно снаряд, движется в нашу сторону.
Что ж, ребенка она держит так себе, но за пару недель даже я вряд ли стала бы образцовой матерью.
– Отвези нас домой, пожалуйста, – просит совсем уж убитым голосом. – У меня нет денег на такси.
Странная просьба: человек только что своими руками вынул тебя из задницы, а ты просишь подвезти тебя домой, словно он уже всем объявил, что ему плевать, как ты будешь добираться по морозу в легком пальто. А то, что не вяжется с правдой, скорее всего – чистой воды обман.
Но на этот раз я силой заставляю себя молчать: пусть играет акт второй.
О том, к чему была эта просьба, я понимаю еще до того, как мы переступаем порог ее квартиры. Один подъезд, исписанный похабной руганью, забитый странными личностями наркоманского вида, вызывает стойкое желание бежать отсюда на всех парах.
А когда мы входит внутрь, первое, что бросается в глаза – жуткий хлам. Полная мойка посуды, шкаф с одной дверцей, разбросанные тут и там вещи. Детский угол обустроен почище, но это только на фоне общего бардака.
Когда я вижу с каким ужасом Марик смотрит на все это, невольно вспоминаю свои студенческие годы и общагу, где я честно пыталась жить несмотря на то, что из родительской квартиры меня никто не гнал. У меня тоже было именно такое выражение лица, когда я увидела натянутые поперек комнат и коридоров бельевые веревки, посуду с «фигурными трещинами» и разнокалиберных тараканов, которые ходили вокруг, словно у себя дома.
Меня хватило ровно на неделю, после чего я сбежала в тихий и чистый родительский уют.
И дала себе обещание: как бы тяжело ни было как бы я не уставала на работе – у меня в квартире всегда будет чистота и порядок. И никаких усатых товарищей.
Место, где живет Изабель, вообще невозможно назвать пригодным для жилья.
Тем более нереально представить, как здесь может находиться ребенок.
И когда Марик спокойно, но жестко говорит, что «девочку в сраче он не оставит», я понимаю, к чему была просьба подвезти. Кукушка боялась, что Червинский оставит все как есть до выяснения отцовства, и вместо шикарной квартиры с дизайнерским ремонтом, она и дальше будет куковать в этом бардаке.
– Ты не заберешь у меня дочь. – Итальянка прижимает девочку к себе, и отступает с видом стоящей на смерть волчицы. Только вот на этот раз играет прескверно.
– Тогда вы поедете обе, – так же спокойно бросает Червинский.
Вуаля.
Дело сделано: итальянка хотела просочиться в дом – она в него просочилась. И мне даже придраться не к чему потому что, даже если подключать социальные службы, все это может привести к тому, что ребенка заберут у матери, но не отдадут нам. Одно дело – выбивать опеку над подкидышем, и совсем другое – над ребенком, у которого есть законная мама. Пусть и безалаберная.
Но кое-чего эта аферистка точно не учла. И мне крайне приятно снова выйти на сцену в своем любимом амплуа Верочки-людоедки, поэтому я становлюсь рядом с Мариком, беру его под руку и совершенно ангельским тоном с милой улыбкой в придачу, сообщаю:
– Я так рада, чтоб теперь мы будем жить вчетвером.
Лицо Кукушки перекашивает набок и это – лучший приз за все нервотрепки сегодняшнего дня.
Как я люблю обламывать бестолковых красоток – кто бы знал!
Излишним будет описывать выражение ее лица, но оно просто идеально описывает лисью морду, которая в последний момент зазевалась и выпустила из лап жирную куропатку.
Триумф медленно стекает ей за воротник, и под ним хорошо видно разочарование, от которого лицо красотки становится зеленым, как у болотной кикиморы. Хотя, нет, кикиморы – крайне симпатичные тетки, зловредные, но веселые и что-то не помню сказок, где они подкидывают своих детей потенциальным жертвам в мужья. И даже Шрека обижать не хочется.
В общем, итальянка просто зеленеет: по-змеиному сбрасывает шкуру, под которой есть хоть что-то живое и настоящее.
Правда, все это длится лишь несколько секунд и, конечно, проскальзывает мимо Марика, потому что пока я разыгрываю спектакль, мой жених снова превращается в самого верного зрителя, и разве что не растекается в довольной улыбке.
– Мне не нужны подачки, – вдруг заявляет Кукушка. – Я никуда не поеду.
– Что значит «никуда не поедешь»? – переспрашивает Червинский. – Нет, не так. А кто сказал, что меня вообще интересует твое мнение? Я забираю ребенка, а ты едешь только в качестве прицепа, потому что пока…
Я крепко щипаю его за внутреннюю часть локтя, и Марик морщится, поворачиваясь в мою сторону с немым вопросом. Никак с ним каши не сварить. Не умеет держать тузы в рукаве, но при этом отлично справляется с работой. Даже интересно, как ему это удается.
Не на одной же сумасшедшей харизме он выбивает каждую удачную сделку?
– Марик хочет сказать, что у тебя нет выбора, – елейным тоном подхватываю я. – Завтра здесь будут люди из социальной службы, и ты потеряешь ребенка, потому что невооруженным взглядом видно, что эта конюшня не пригодна для проживания. И тем более не подходит для маленького ребенка. Ты потеряешь дочь из-за гордости?
Это еще один хитрый ход. Если она и дальше будет упираться, то это станет еще одной монетой в копилку ее «истиной и бескорыстной материнской любви». Если на кону жизнь и удобства твоего ребенка – о гордости будешь думать в последнюю очередь. Я бы точно не думала вообще.
– Ты же не станешь забирать у меня ребенка? – накидывается на Марика итальянка. – Никто не отвезет меня в лес?
– Что за хрень ты несешь? – Червинский запросто отбирает у нее сверток с ребенком, и девица громко шипит, словно змея под подошвой. – Я подержу Лизу. Тебе явно лучше прийти в себя, прежде чем брать ребенка на руки.
Ну надо же.
Сегодня мой будущий муж просто полон сюрпризов. В особенности тех, которые раскрывают его с самых неожиданных сторон. Кто бы мог подумать, что под шкурой насмешника и гуляки, есть вполне человеческие эмоции, и слово «ответственность» ему тоже не чуждо.
Глава тридцать третья: Марик
Пока мы едем домой, я даю себе мысленное общение больше никогда не связываться с сомнительными женщинами, хранить верность моей Мольке и быть образцовым мужем.
Как мой отец. В коне концов, именно моя семья всегда была примером того, что я хотел бы для себя в том далеком будущем, где решусь остепениться и стать примерным семьянином. Правда, заглядывать так далеко я думал не раньше, чем лет в сорок, но когда на голову в один день падает ребенок и огромная ошибка прошлого, поневоле начнешь пересматривать приоритеты.
Но самое неприятное – мой дом больше не моя крепость. Я нормально мирился с присутствием Веры и даже радовался тому, что она перевезла ко мне часть вещей, но присутствие Изабель слегка… раздражает. Мягко говоря. Потому что когда она переступает порог, первое, что мне хочется сделать – громко выматериться, потому что она даже не снимает обувь, вытаптывая мой белоснежный ковролин. Между прочим, я тот еще зануда, когда дело касается чистоты.
– Может ты… – пытаюсь вставить своих пять копеек, но Верочка справляется намного лучше.
Становится на пути грязнули, уперев кулаки в бедра, и выразительно смотрит на ее обувь.
Бель пытается обойти ее, но Молька умеет становиться безразмерной, когда хочется – я успел убедиться в этом на собственном опыте.
– Знаешь, красавица, даже свиньи не гадят там, где спят, – улыбается Вера, оттесняя соперницу обратно к двери. – Или, конечно, можешь проявить характер и заночевать на коврике. Мы с Мариком не против, если тебе здесь будет комфортно. В любом случае, даже уголок около обувной полки чище, чем помойка, в которой ты жила с маленьким ребенком.
А ведь мы не пробыли в одних стенах и пары минут.
Если эти кошки сцепяться – одной из них точно придется вызывать ветеринара.
Бель нарочно медленно снимает обувь, а потом так же медленно снимает верхнюю одежду. Даже спрашивает, может ли помыть руки и принять ванну. Я жестами показываю, где и что, и мы с Верой переглядываемся, когда она скрывается за дверью.
– Я не правильная женщина, наверное, но чихать мне было бы на то, как выглядят мои волосы, пока я понятия не имею, где и в чем будет спать мой ребенок.
Вера забирает у меня малышку и начинает ворковать с ней, потому что девочка уже открыла глаза и смотрит на мою адскую козочку как мне кажется, с любопытством. Или это слишком рано для двухнедельного младенца?
– Завтра придется ехать за мебелью, – говорит Вера, распеленывая девочку.
Когда моих ноздрей касается знакомый «аромат», я ретируюсь в дальний угол комнаты.
Вера быстро снимает подгузник, вытирает девочку салфетками и заявляет:
– Вынеси это в мусор, Червинский.
– Ты издеваешься? Я лучше поцелую Чужого, чем притронусь… к этому.
Вера вздыхает, быстро заканчивает с Лизой и передает мне девочку, чтобы через секунду подсунуть под нос грязный детский подгузник. Наверное, когда святой Сульпиций плевал на Сатану[1], у последнего было такое же жалкое и полное отчаяния лицо, как у меня сейчас.
– Червинский, завтра я поеду покупать малышке кроватку и прочую мебель, а ты останешься здесь, потому что кто-то должен присматривать за мамашей, чтобы она не натворила дел. И тебе придется переодевать девочку самому. Я, знаешь ли, сомневаюсь, что она умеет это делать.
– Ну как-то же она справлялась с ней пару недель, – неуверенно говорю я.
– Ты забываешь о Наташе.
– Я вообще не думаю, что она существует.
Вера забирает ребенка и теснит меня к выходу, посмеиваясь над тем, что я несу подгузник перед собой на вытянутой руке.
– Знаешь что, адская козочка, – я переступаю порог, – не все мужчины умирают от умиления на детские… неожиданности.
А про себя добавляю, что пока совсем не уверен, что это вообще «неожиданности» моего ребенка.
Сказать, что ночь проходит плохо – значит, не сказать ничего.
Бель и девочка разместились в третьей комнате, где обычно ночуют мои друзья, когда остаются после наших холостяцких посиделок. Мы с Верой в моей спальне через стенку, и примерно через час начинается сущий кошмар, потому Лиза громко плачет, а в ответ на ее крик нет и намека на шевеление. Хорошо, что мы с Верой так вымотаны новостями и событиями прошедшего дня, что я даже не пытаюсь еще разок заявить на нее постельные права, иначе точно покрыл бы матом всех. Кроме невинного ребенка.
Несколько минут мы просто лежим в постели, надеясь, что у мамаши все-таки проснется инстинкт. Ну или банальная совесть. А потом адская козочка все-таки выбирается из постели.
– Знаешь, я ее за хвост и на солнце вышвырну, если только это… женоподобное существо спит.
И она таки спит.
Девочка разрывается чуть ли не до красного цвета, а Бель просто спит, как ни в чем не бывало. Причем даже благой ор Веры не производит никакого эффекта. Только когда грубо трясу ее за плечо, замечаю причину внезапной глухоты: она заткнула себе уши!
Бля, такие бабы реально существуют?!
Как можно? Даже у меня – черствого мужика, сердце дрогнуло, когда услышал детский плач.
– Я просто… – сонно оглядывается Бель, пытаясь сесть.
– Ты просто очень крепко спала, – подсказывает адская козочка тем самым тоном «Верочки», от которого у меня до сих пор нет-нет – да и сожмутся яйца.
– У меня болела голова! Я устала!
– Это оправдание ты использовала, когда оставила ребенка на подружку, – напоминает Вера.
Я догоняю ее уже на кухне: адская козочка колдует над бутылочками и смесями, при этом справляясь с малышкой одной рукой. Я даже секунду медлю предлагать помощь, потому что любуюсь своей умницей, чувствуя, что меня вот-вот разорвет от гордости и нежности.
Но все-таки забираю Лизу и снова активно трясу ее, потому что от этого странного танца девочка мгновенно успокаивается, словно в ней уже созрел талант к хореографии. Хех, я бы хотел водить свою девчонку в какую-то балетную школу, где бы она занималась в такой странной белой, похожей на блин юбке.
– Я приемная, – вдруг говорит Вера, энергично помешивая детскую смесь в маленькой кастрюле. – Такая же никому не нужная девочка, как и Лиза, только мне тоже повезло попасть в хорошие руки.
– В смысле? – туплю я.
– В смысле: я нашла документы, где об этом написано черным по белому Случайно.
Мы переезжали, мне на глаза попалась какая-то шкатулка.
Вера говорит так запросто, словно это совсем ничего для нее не значит.
– И… что сказали твои родители?
– Червинский, порой ты меня очень расстраиваешь. – Она поворачивается, протягивает мне бутылочку, но по нарочитым попыткам спрятать взгляд, я понимаю, что даже у моей адской козочки очень ранимое сердце. С рожками. – Думаешь, я сразу побежала к ним с вопросами?
– Я бы пошел, – пожимаю плечами я.
– А я не пошла. Они мои родители, не хотела их расстраивать неудобными разговорами.
– И тут же шлепает меня ладонью по плечу. – Корми ребенка, папочка. Меня это успокаивает.
– Вера?
– Червинский, если ты снова будешь признаваться мне в любви, то лучше помолчи и не опошляй момент.
– Какая же ты все-таки… коза.
Она секунду смотрит на меня, а потом корчит смешную рожицу и выразительно говорит:
– Бе бе бе!
Ну да, как я мог забыть об этом весомом аргументе любого спора!
[1] Отсылка к притче из книги Е. Хаецкой «Меч и Радуга»
Глава тридцать четвертая: Марик
Перед тем как уйти, Вера дает мне строгий зарок: присматривать за ребенком и оберегать Лизу от «материнской любви». Но при этом совсем ничего нее говорит о том, чтобы я держал руки при себе или чего-то в таком духе. Никаких собственнических замашек, а ведь тогда в баре с сестрой она чуть не сожгла меня заживо одним только взглядом.
Не женщина, а одно сплошное недоразумение. Странное, нелогичное, жутко сексуальное и абсолютно непонятное. Если бы я был биологом, назвал бы этот вид как-то вроде «Шизофила сколопендриум» и гордился открытием как какой-нибудь заскорузлый аграрий.
Кстати, хорошее название, нужно запомнить. Если когда-нибудь понадобиться использовать против Мольки шоковое оружие успокоения, думаю, это сработает безотказно.
Пока я задумчиво размешиваю давно остывший кофе, в кухне появляется Бель.
Если честно, после посещения ее квартиры, я думал, меня уже ничем не удивить. То есть, когда на моих глазах красотка превратилась в грязнулю – это было чем-то вроде падения шор с глаз. Тех, что еще остались после мощной атаки Мольки. Вообще вчера я понял, что никогда не задумывался о том, что под симпатичной внешностью может скрываться кто угодно. Абсолютно любая личность. Даже неприятная и вообще опасная.
Но когда передо мной во всей красоте появляется сошедшая с олимпа королева, я на всякий случай прикрываю лицо ладонью.
– Что-то не так? – беспокоится Бель, оправляя крохотное полотенце.
Что там можно оправлять – понятия не имею. Я его вообще использую для рук, как она умудрилась в него закутаться? Впрочем, снять снизу и сверху по сантиметру – и как раз хорошее фото для разворота «Плейбоя».
– Нет, просто прикрываю голову, чтобы не схлопотать ударную дозу неземной красоты, – очень даже язвлю я, но у Бель свое мнение на счет моей интонации, потому что она тут же врубает на всю катушку обаяние и кокетство.
Между нами обеденная мраморная столешница – очень удобная и довольно узкая, потому что не предназначена для шумных застолий. Поэтому, когда Бель усаживается напротив, нарочно подтягивая стул так, чтобы сидеть почти ровно по одной линии, мне приходиться заметно отодвинуться.
– Я рада, что мы, наконец, сможем поговорить без твой… знакомой.
– Вера моя невеста, – поправляю я, хоть прекрасно понимаю, что она нарочно выбрала более удобную формулировку.
– Я еще не слишком хорошо разбираюсь в словах, – как бы извиняется Бель, но это что угодно, но только не раскаяние.
Но все же: прямо сейчас она правда выглядит как журнальная обложка: вся такая красивая, ухоженная. Со всех сторон идеальная.
– Хорошо выглядишь, – бросаю я, снова ярко демонстрируя иронию, и снова не попадаю в цель, потому что таким же манером я могу стрелять из пушки по комарам. – Прямо такая метаморфоза за ночь.
– Моя бабушка всегда говорила, что женщину красит сон, – хлопает ресницами Бель, немного наклоняясь вперед, и я замечаю, что узел полотенца на груди начинает медленно послабляться.
Наклоняюсь на стуле, не глядя беру с кухонного диванчика плед и довольно грубо впечатываю его Бель в охапку.
– Ну-ка прикройся, красавица, а то у меня сейчас случиться помутнение рассудка, и я забуду, что ты мать моего гипотетического ребенка.
– Забудешь… и что?
Поверь не могу, что меня так грубо клеят.
Хотя нет, могу. Я же раньше сам был таким: такие же грубые шутки и подкаты, абсолютные шаблоны в поведении. Только то, что безотказно работает, и только с теми, кто на все это ведется. А теперь вот, угораздило побыть с обратной стороны: когда меня принимают за осла и пытаются «поймать на живца». Теперь понятно, почему Молька зверела, когда играл перед ней мускулами, и почему ей хотелось вернуть меня на грешную землю. Если я вел себя хоть в половину так же, как Бель, то это выглядело просто… тупо.
– Рад, что ты выспалась, но может поделишься сакральным смыслом: какого хрена ты сунула в уши затычки, когда рядом маленький ребенок?
А вторым пунктом у меня вопрос, как часто она это делала раньше. И еще прямо подмывает спросит, что она знает о воздержании после родов, потому что даже мне, далекому от этой темы, известно, что лучше бы придержать конец первых четыре-пять недель. А Бель прямо из лифчика выпрыгивает – так ей «чешется». Хоть ни о каком лифчике речь вообще не идет.
– Потому что я должна была выспаться, – меняет тактику Бель, из соблазнительницы превращаясь в несчастную Золушку. Из бабочки в гусеницу, за полсекунды. Жаль не успел достать телефон и снять еще одно чудо природы. – Потому что уже валилась с ног и у меня все путалось в голове. А твоя… знакомая, снова будет меня допрашивать и пытаться оболгать!
– Моя невеста, – уже грубее поправляю я. – Ты вообще в курсе, что когда ребенок плачет, ему что-то нужно? И что пока ты спишь, чтобы у тебя утром было время чистить перья, твоя дочь может задыхаться?
Бель явно понимает, что слишком хватанула с перевоплощением, поэтому снова меняет тактику. Не женщина, хамелеон: трансформируется под любой тип поверхности, под любую ситуацию и настроение.
Она прячет лицо в ладонях и начинает громко реветь. Прямо навзрыд. Словно Таня из детского стишка, только большая и грудастая. Вообще не трогает и не волнует. Но немного любопытно, во что она превратиться в следующий раз. Даже нарочно засекаю время до перевоплощения.
Бель кутается в плед, собирает плечи «в кучу», словно хочет собраться в комок. Была бы у нее грудь поменьше – драма была бы лучше, а когда сиськи лезут буквально из всех щелей, то это какая-то порнуха с актрисами третьего сорта, которые думают, что пара глубоких минетов сделают им дорогу в мир большого кино.
– Я плохая мать, – скулить Бель. Очень натурально, до тошноты. – Наташа так же говорила. Что я непутевая, что ничего не умею и все делаю не так, как надо. Она даже сказала, что найдет людей, которые тихо купят у меня ребенка за большие деньги и вывезут заграницу. Но я сказала, что нет, что не смогу жить без своей Елизаветы!
– Хорошо отбивалась? – иронизирую я.
Прямо вижу эту картину: безутешная мать и ее лучшая подруга-сучка.
Она меня, видимо, совсем за дурака держит.
– Что? – не въезжает Бель. – Я сказала, что не отдам Елизавету.
– И после того, как подруга вывалила правду-мать тебе на голову, ты продолжала жить с ней под одной крышей, не опасаясь, что твоего ребенка заберут силой, пока ты будешь «отсыпаться, чтобы не болела головка»?
Бель все же не умница, вроде моей адской козочки, поэтому не умеет соображать со скоростью реактивного двигателя. И точно не очень сильна в тонкостях эмоциональной окраски голоса. Поэтому, пока она пытается понять, что конкретно меня насторожило в ее рассказе, я спускаю ноги со стула и иду открывать дверь, куда как раз настойчиво звонят.
Кому из небожителей я успел так насолить, а?
Почему я еще жив и активно дергаюсь, а стервятники уже слетаются по мою тушу?
На пороге, в полном боевом обмундировании и лицом под стать, стоит Рита.
– Привет, Марик, есть разговор.
Я даже не успеваю «поднять откидной мост», как вражеская кавалерия во главе с Белым генералом вторгается на мою территорию.
