Текст книги "Обман (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)
Глава двадцатая: Вера
Вот свалился же на мою голову этот Червинский!
Все так хорошо шло: я позвонила Егору, прикинулась девой в беде, сказала, что ему нужно притвориться моим спутником на один вечер и он без всяких условий согласился.
Правда, когда сегодня появился на пороге моей квартиры, я с минуту пыталась вспомнить, за что же я в него влюбилась. Ну серый же. Абсолютно посредственный. И улыбка дурацкая, и эти его манеры словно из учебника для младших школьников.
А потом вдруг поняла, и порядком обалдела от открывшейся мне истины.
С Егором как раз все «так» – он остался тем, кем был год назад. Просто сейчас, хоть умри, я не могу не сравнивать его с Червинским. А это все равно, что поставить в один ряд спортивную «Ламборджини» и велосипед «Орленок»: разные весовые категории.
И, конечно, Егор не может затмить собой моего «прошлого жениха», и я с тоской жую лист салата, пытаясь убедить себя в том, что на безрыбье и карась – соловей.
Ну а потом появляется Бабник – и тихие унылые посиделки превращаются в «Дом-2».
Но самое ужасное то, что у меня в самом деле фотография Червинского на заставке. Та самая, которую я тыкала под нос его младшей сестре.
Ну а что? Имею право смотреть на красивые мужские телеса.
Пока я придумываю достойный ответ – все-таки нужно отдать должное – Червинский не дурак, когда хочет напрягать извилины – Марик перехватывает Егора за загривок и пинком выставляет обратно за дверь.
– А вдруг сбежит? – язвлю я. – Как же ты тогда будешь доказывать мужественность и метить территорию?
– А я хочу, чтобы мальчики тут репки начистили, – воинственно отзывается Наташа. И даже уверенно прокладывает путь вперед, расталкивая моих бесконечных тетушек, кумушек, сестричек и бабок.
Наташа вообще большая любительница смотреть смешанные единоборства, говорит, что это – лучшее средство от инфаркта.
– Я дам вам контрамарку в первый ряд, – заговорщицки шепчет Червинский, а потом, спохватившись, берет с горы цветов милый букет из ромашек, и вручает его с видом принца на белом коне. – Вы моя самая любимая сестра Веры.
Вот же засранец!
– Верочка, выходи за него замуж, или ты дура, – заявляет Наташа.
Марик хитро играет бровями, а я подавляю пожелание отхлестать его по наглой физиономии огрызком галстука. Хоть на что-то сгодилась бы нелепая шелковая тряпка.
Но Червинский уже в образе: вручает цветы моей маме, отвешивает комплимент ее новой прическе – черт, а ведь даже я не сразу заметила! – представляется моим родственникам, выразительно и четко озвучивая свою профессию:
– Марик Червинский, владелец «Альфа-Строй».
Даже если бы я закрыла уши ладонями, мне не удалось бы избежать временной глухоты из-за синхронного грохота упавших на пол челюстей. Но это только цветочки, потому что, прикончив моих родственников, Марик поворачивается ко мне и с видом «ну-ка угадай, что я припас для тебя?» сует руку в карман.
– Нет! – Я завожу руки за спину. Какая свадьба?! О чем он?! Я специально устраивала этот фарс, чтобы отделаться от приставаний родни и извечного: «Останешься старой девой!» – Нет, Червинский, или, клянусь…
Он делает это – контрольный выстрел.
Достает коробку с кольцом, открывает крышку – и этот огромный камень пулей врезается мне в сердце. Родня еще раз роняет на пол с трудом подобранные челюсти, мама рыдает и говорит отцу: «Не зря доченька так долго выбирала, ждала…»
– Я попросил ювелира подогнать под твой размер, – скалится Червинский, радуясь, что в эту минуту я единственный зритель триумфа на его физиономии. – Теперь, красавица моя, точно не потеряешь.
И каким-то дьявольским образом быстренько меня окольцовывает.
Ладно, в конце концов, имею право побыть просто девочкой, на палец которой только что надели красивый бриллиант. Я даже руку отставляю, выбирая ракурс, при котором на камень будет попадать как можно больше света. Он так искрит, что хочется зажмурится.
Безупречно чистый, огромный, невероятный.
Нет, Червинский все-таки знает, как произвести эффект. Уже сейчас мама готова вручить меня на блюдечке с голубой каемочкой. Просто за то, что теперь у всей нашей родни не будет повода говорить, что я – старая дева, и мой удел – вечно перекладывать бумаги в офисе Клеймана.
Когда уже мы станем цивилизованными и уйдем от архаизмов?
Краем глаза замечаю родственников, которые чуть не по-пластунски подбираются в мою зону комфорта. Вздергиваю бровь, когда тетка тянется к моей руке, хватает ладонь и начинает разглядывать кольцо, словно коршун. Бесполезно – эта «безделушка» слишком выразительно сверкает, чтобы даже заикнуться о подделке.
– Не спадет, – старательно корчу улыбку, прокручивая кольцо на пальце. Туго, конечно, но я его сниму. Хоть это и будет самая трагическая потеря в моей жизни. – Ювелиру передай мой комплимент, сделано так, что и не подкопаться.
– Я тебе потом скажу, чего мне это стоило, – подыгрывает стервец.
И не отказывается, когда мама берет под белы руки и ведет к столу. Хорошо хоть не садит во главе, а то нам тут сейчас с подачи Наташи и «Горько!» начнут кричать, а Червинскому только дай волю – у него на лбу написаны все далекоидущие планы.
– Кому звонишь? – зачем-то спрашиваю, когда Марик подносит уху телефон.
– Антону, – подмигивает Червинский, и весь глоток вина, который я сделала секунду назад, идет мне не в то горло.
Бабник, зажимая телефон плечом, от всей души «похлопывает» меня по спине, так что приходиться шарахаться от него, как от наказания, а когда мы смотрим друг на друга, еще и коварно скалится.
– Не смей, – предупреждаю я, догадываясь, зачем ему понадобилась переговорить с мим начальником прямо посреди застолья. – Или я тебя…
– На нас смотрит твоя тетка, – уголком рта шепчет Червинский. – Не пали контору, а то придется демонстративно утаскивать тебя в берлогу с золотым унитазом.
Я сглатываю, открываю рот, чтобы послать его к черту, но молчу. Я ведь правда вообще ничего не могу ни сказать, ни сделать, потому что буду выглядеть круглой дурой. И только тупо улыбаюсь, когда Червинский по телефону просит Клеймана обойтись без меня в понедельник и вторник, потому что «она будет занята со мной». Понятия не имею, что за планы у него на «послевыходные», но куда мы пойдем в понедельник, догадаться не сложно.
Червинский правда всерьез намерен лишить меня свободы, а я ничего, совсем ничего не могу сделать, чтобы не выставить себя на посмешище.
Это, наконец, случилось: меня проиграли. И кто? Человек, которого я считала чуть умнее обезьянки.
Никогда не недооценивай противника.
Я беру бутылку, наливаю себе полный стакан и выпиваю его в пару глотков.
Такого позорного поражения со мной еще не случалось. Имею право первый раз в жизни напиться вдрызг.
Глава двадцать первая: Вера
Есть такая старая-старая шутка о немецком разведчике в тылу русских партизан.
«День первый: Сегодня я пил с русскими – чуть не умер.
День второй: Сегодня похмелялся с русскими – лучше б я умер вчера».
Вот, пара предложений, которые характеризуют хорошее русское застолье. Особенно если вы – дева «на выданье», рядом сидит счастливый жених, а после второго бокала мама приносит старую энциклопедию имен и последнее, что вы помните: стакан коньяка без закуски, чтобы пережить «Матрену Марковну Червинскую».
Я открываю глаза, пытаюсь пошевелить руками или ногами, но тут же бросаю это гиблое дело. Голова просто раскалывается, а во рту знакомый вкус а ля «Ну кто так пьет?»
Кое-как привожу голову в порядок, сортирую мысли между «тут помню», «тут смутно» и «тут не помню» и делаю печальный вывод: я даже не в курсе, как оказалась в постели.
Задираю покрывало, вздыхаю и переворачиваюсь лицом в подушку. Первый раз в жизни я напилась до состояния, когда даже не смогла снять платье. Теперь понятно, почему мне всю ночь снились баварские колбаски.
Протягиваю руку, чтобы нащупать на тумбочке телефон, но вместо него нащупываю что-то похожее на книгу. И часы. И какие-то металлические штуки.
Ладно, нужно брать себя в руки и хотя бы попытаться сесть.
С третьей попытки у меня это получается, но вот комната… какая-то не то, чтобы моя.
У меня в жизни не было такого скучного серого постельного белья. И тумбочка у меня светлая, а не темно-коричневая. Ну и Пелевин с закладкой из заколки для галстука – это точно не мое. Не то, чтобы я не любила современную отечественную прозу, но она явно не для меня.
Ну и на закуску: мужские часы и запонки.
– Добро утро, адская козочка, – слышу до ужаса довольный мужской голоси медленно поднимаю голову.
Червинский стоит в дверях, грубо говоря, почти в чем мать родила. Потому что вот эти микроскопические шорты… В общем, абсолютно понятно, что трусы под такие не надевают.
– Что я делаю в твоей постели? – спрашиваю я, нарочно закрывая глаза одеялом.
Нечего на него пялится, подумаешь, смуглые мускулистые ноги, пресс и торс.
Да у меня таких… целый инстаграм! И получше есть.
– Ты тут спала, – говорит Червинский и подло сдергивает с меня одеяло. – А теперь у тебя «очень доброе утро».
– У нас был секс? – спрашиваю я, на этот раз пряча лицо в ладонях.
Нет, вселенная, пожалуйста, не поступай так со мной! Провести ночь с мужчиной и не вспомнить об этом на утро – это все равно, что идти ужинать в десять вечера, потому что в семь уже нельзя.
– Ну… знаешь, ты была очень настойчива, требуя у меня немедленно увеличить популяцию человеком на Матрену Марковну и Тихона Марковича. Становилась такой ненасытной русской женщиной. Я еле отбился грифом от штанги.
– Ты шутишь? – стону я, безрезультатно пытаясь завернуться хотя бы в простыню. Она у него что – к матрасу приклеена?
– Совсем не шучу, Молька. И, кстати, – он подходит впритык, бросает взгляд на часы на тумбе и заявляет: – Через полчаса приедут мои родители. Так что у тебя почти нет…
Звонок в дверь обрывает его на полуслове. Марик разводит руками.
– Мама любит приехать пораньше. Поэтому, красавица моя, давай-ка ускоримся.
То, что происходит потом, заслуживает отдельной сцены в фильме «Пила».
Потому что Червинский в буквальном смысле перебрасывает меня через плечо, несет в ванну, ставит в душевую кабинку и со словами «Надеюсь, ты сделала глубокий вдох» до упора откручивает вентиль холодной воды.
Я его убью.
Мне нужно несколько секунд, чтобы перевести дыхание, давясь, проглотить крепкие русские слова – единственные адекватные звуки, которые я могу издавать в этой ситуации.
С другой стороны, если альтернативой… гмм… бодрящему душу, было бы нелицеприятное знакомство со свекровью, то не такой уж Марик и засранец.
Тьфу ты, что у меня в голове?! Какая свекровь?
Я фыркаю от льющей в нос и глаза воды, наощупь нахожу вентиль и подбираю комфортную для себя температуру. Только потом с трудом выбираюсь из мокрой тряпки, которую больше в жизни не надену, потому что прямо сейчас выброшу в мусорное ведро.
Пусть Червинский делает с ней, что хочет – хоть за балкон вывешивает без всяких свидетельств нашей «первой брачной ночи».
Но, кстати, раз уж Червинский сам меня сюда затолкнул, посмотрю, чем этот позер наводит марафет. Он же у нас метросексуал, не удивлюсь, если у него в ванной две полки: одна для своих баночек и тюбиков, а другая завалена всякими женскими мелочами, чтобы его подружка было комфортно приводить себя в порядок до и после «страстной ночки».
Но, облом.
У него тут всего одна полка, и на той – стандартный набор: пена для бритья, шариковый дезодорант, гель для душа и шампунь. Отдельно лежит дорогая электробритва. В стаканчике с зубной пастой всего одна зубная щетка.
И даже женского ультракороткого халатика нет.
Ну и в чем мне выходить?
На сушилке пара полотенец размера «набедренная повязка» и даже если каким-то чудом удастся соорудить из них устойчивую конструкцию, даже я не настолько безумна, чтобы в таком виде показываться перед практически посторонней женщиной. Которая думает, что я – невеста ее любимого сына.
– Вера, я оставил кое-что на ручке, – слышу голос Червинского за дверью, и так спешу выбраться из душа, что чуть не падаю, но успеваю кое-как зацепиться за раковину.
Правда, грохот устраиваю все равно знатный, и Бабник даже не скрывает едкий смешок. – Пить надо меньше, красавица моя. Воспитывать тебя и воспитывать.
Вообще, я не пью. Только по праздникам или с подружками, когда есть повод.
Но ведь и набраться в стельку тоже бывает нужно. Особенно когда тебя – карьеристку и холостячку – за пять минут женят, обвешивают гроздьями детей и превращают в домохозяйку.
– Червинский, просто на всякий случай – пошутили и хватит.
Тишина. Ушел? Можно без опаски открывать дверь?
На всякий случай выразительно и громко говорю, что кольцо, конечно, хорошо, но стремление к гигантизму указывает на потребность компенсировать более скромные «нижепоясные размеры». Червинский не сможет промолчать, или я его совсем нее знаю.
А раз в ответ тишина, то можно смело открывать дверь.
В щелочке, куда я проталкиваю руку, замечаю странное цветастое пятно. Веду взглядом выше и наталкиваюсь на Червинскую-старшую. Судя по удивлению и шоку на ее лице, моя последняя реплика застала ее врасплох.
Что-то в последнее время я то и дело даю осечки с этим семейством.
– Это была просто шутка, – нервно улыбаюсь я и быстро захлопываю дверь.
Вот как мне теперь нос высунуть? Как посмотреть в глаза женщине, которая думает, что я подарю ей парочку внуков и мы вместе будем ходить на шопинг и в театр?
Ладно, буду решать проблемы по мере их поступления. Что тут за наряд принесла мне фея-крестная?
Как это… в духе Марика: подсунуть мне свои спортивные шорты и футболку, в которой я могу плескаться, словно в море-океане. Но хоть не подсунул трофейные тряпки своих бывших пассий. А, может, и тех, которые у него постоянные, для здоровья. В конце концов, даже у Антона долгое время были именно такие отношения.
Я кое-как привожу в п порядок волосы – с шевелюрой чуть выше копчика, без нормальной расчески, средства для укладки и фена, это просто задание из разряда «Адская кухня», так что видок у меня, прямо скажем, не фонтан. И это самое отвратительное. Я привыкла к образу Синего чулка и научилась мимикрировать под скучную серость, мне комфортно в своем родном стиле – обычной молодой женщины, которая любит ходить на каблуках и не смущается короткого платья или шорт. Но что мне делать с той лохматой, одетой в мужские вещи потеряшкой, которая затравленно смотрит в зеркало? Понятия не имею.
В общем, из ванной я выхожу украдкой, словно воришка.
Голоса раздаются откуда-то справа. Ну и хоромы у Червинского: тут можно рассекать на мини-автомобиле, не боясь помять бамер. Но как бы не хотелось устроить променад по холостяцкой берлоге, нужно отыграть роль. Червинский со своей справился на «отлично», если честно, и если я вчера спьяну не натворила дел, разговоров о кольце, машине и красавчике-миллионере тетушками кумушкам хватит до старости. Если Бабник перестанет вести себя как подарок судьбы, я с удовольствием поблагодарю его за спасение. В том числе и от нудной компании Егора.
Глава двадцать вторая: Вера
Кухня у Червинского, прямо скажем, еще один разрыв моего шаблона. Не стерильная, как морг, нашпигованная супердорогой ни разу не использованной техникой иллюстрация из журнала, а большая уютная и какая-то… домашняя кухня простого смертного мужчины.
То есть, занавесок в клетку на окнах нет, но здесь явно часто готовят. Потертые деревянный ложки и лопатки для готовки, разнокалиберные банки со всякими специями.
Но милее всего на этой кухне смотрится Червинский: в маленьком белом переднике, тех же невыносимо коротких шортах, разделывающий рыбные стейки доске в форме огромной рыбины.
Так, Вера, а ну прекрати смотреть на него с довольной рожей, а то мигом придумает себе черте что!
– Привет, – неуверенно здороваюсь я и, как дура из американской комедии, машу рукой его маме.
– Верочка! – Червинская гостеприимно хлопает по сиденью высокого барного стула рядом с собой. – Хорошо выглядишь.
Вот что значит воспитание: я-то знаю, что выгляжу как старое чучело в огороде у Наташи, но мама Марика смотрит на меня, словно на голливудскую звезду при всем параде на красной дорожке. Наверное, после моего наряда а ля Смерть в ударе, шорты и футболка Марика смотрятся и правда сногсшибательно.
– Как водичка? – на секунду отрываясь от мариновки рыбы, интересуется Червинский.
– Освежает, – с приклеенной улыбкой отвечаю я, и тянусь за чашкой с кофе.
– Ой, кольцо!
Мама Марика перехватывает мою руку и тянет прямо к своему лицу, любуясь кольцом с видом человека, который впервые в жизни увидел бриллианты. А ведь у нее, между прочим, такой же камень, ни капли не меньше.
– Оно потрясающее, Марик, – улыбается свекровь, и я снова непроизвольно улыбаюсь.
Все-таки мы обе девочки, и когда речь заходит о том, чтобы обсудить предложение – даже я не могу быть жестокосердной. Пока Червинский готовит завтрак – он умеет готовить?! – я старательно подыгрываю его маме: соглашаюсь, что со свадьбой тянуть не стоит, что обязательно нужно поехать в романтическое путешествие, из которого мы должны привезти пополнение молодой семьи.
– Да, конечно, – слишком быстро соглашаюсь я, но в тот момент, когда до меня доходит на что я только что подписалась, быстро исправляюсь: – Мы с Мариком решили пожить пару лет для себя, наслаждаться жизнью и друг другом, поездить по миру.
– И Матреной и Тихоном, – поддакивает Червинский.
– Такие… традиционные имена, – немного ошарашенно, соглашается свекровь.
– Это все Вера, – лыбится Бабник, подмигивая мне, словно мы с ним реально на одной волне. – Первым у нас будет мальчик!
Жаль, что надавать ему пощечин свежим рыбьим хвостом будет слишком экстравагантно даже для такой чокнутой, как я.
– А что у нас на десерт, дорогой? – чтобы перевести тему, елейным тоном интересуюсь я, взглядом простреливая умника навылет.
Мы секунду смотрим друг на друга, и Червинский вдруг медленно наклоняется ко мне, гипнотизируя своими невероятными голубыми глазами. И ресницы у него черные, как смоль, как будто нарочно подкрашены. Длинные, чуть загнутые вверх.
Ну, если у Матрены будут такие глазки…
– А на десерт у нас… – Марик наклоняется к моему лицу, пробегает языком по нижней губе.
«На десерт у нас губы Червинского, – мысленно продолжаю я и, упираясь ступнями в перекладины на стуле, тянусь ему навстречу.
– … шоколадные кексы с банановым муссом, – голосом шеф-повара говорит Червинский, резко распрямляется и снова скрещивает ручищи на груди.
Ну ладно, Червинский, сам напросился.
В конце концов, как любит говорить Наташа, никогда нельзя отказывать мужчине, если он зовет замуж – каждый должен быть наказан за свои ошибки!
Замуж так замуж.
В конце концов, чего крутить носом? Где еще я найду водителя с личным «Порше».
– Эх, молодежь, – счастливо улыбается мама Марика, и я не сразу вспоминаю, что сейчас у наших с Мариком пикировок есть как минимум один зритель.
Поэтому сажусь ровнее на стул, вытягиваю спину и, поворачиваясь к теперь_уже_точно_свекрови, завожу тему про гостей и будущую роспись. Раз теперь это совершенно точно моя свадьба, то почему бы не оторваться? Может быть, самое время осуществить мечту с красивой, как в романтических фильмах, свадебной аркой, увитой молодым плющом и белыми цветами орхидей. Если на секундочку прикрыть глаза, то я запросто могу представить эту красоту и себя в сказочном наряде принцессы с накинутой на лицо вуалью в пол а ля Грейс Келли.
– А мне не нравится западный пафос, – вставляет свои пять копеек Марик. – Чем плоха обычная роспись?
Мы с его мамой переглядываемся, в унисон говорим «Мужчины!» и Червинский быстро капитулирует, поднимая вверх руки.
Все-таки мама у него замечательная и не сноб, как я думала в день нашего знакомства. И раз уж мне предстоит стать частью этого семейства – я правда собираюсь это сделать? – мне нужно перетащить ее на свою сторону. Потому что свекровь-подруга – это как шпион в стане врага: расскажет обо всех слабостях своего сыночка, научит готовить его любимые пирожки и подскажет, с какой стороны к нему лучше подступиться. А еще именно с ней можно будет от души похохотать над его детскими фотографиями.
– Поможешь накрыть на стол, невестушка? – примерно через полчаса интересуется Марик, когда мы с его мамой вовсю обсуждаем варианты тропических островов, куда можно поехать в свадебное путешествие.
И в это время у его матери звонит телефон. Она извиняется и уходить поговорить в другую комнату, пока я, словно каракатица, сползаю с барного стула… прямо Марику в руки.
– Я вижу, кто-то просто в ударе, – говорит на ухо Червинский, прижимая меня животом к столу. – Глаза горят, как у настоящей невесты.
Я не ханжа и давно не «девочка», и не буду делать вид, что мне неприятно, когда меня вот так, немного грубовато и по-мужски, зажимают в тиски спортивными телесами, на которые просто любо-дорого смотреть. И я бы с удовольствием продолжила повышать градус наших пикировок, но, кажется, самое время сообщить жениху, что он доигрался.
– Ты как будто чем-то расстроен, нет? – Вскидываю бровь, немного поворачивая голову, чтобы Червинский мог видеть мою ухмылку.
– Я как будто совсем ничем не расстроен, – еще ближе наклоняется Марик, и я чувствую его мятное дыхание у себя на щеке.
Мурашки по коже рассыпаются с приятным покалыванием. И хочется еще немного повернуть голову, чтобы подставить «под удар» губы. Когда мужчина классно целуется, и когда от него так вкусно пахнет… Эмм… подгоревшим десертом?
– Черт! – Марик стартует с места со скоростью гоночного болида, а я снова оказываюсь в эпицентре внимания его мамы.
– Я бы с вами с удовольствием чай попила, но нужно бежать по делам.
Она неловко тянется, чтобы поцеловать меня в щеку, потом что-то говорит Марику на ухо, и быстро уходит.
– Из-за твоей соблазнительной задницы, – ворчит Марик, ставя на стол противень с подгоревшими кексами, – мы остались без десерта.
Так не честно: если я знала, что мужчины в передниках и с прихваткой действуют на меня как кошачья мята, я бы держалась подальше от гремучей смеси «Марик на кухне»!
– Ну, невестушка, не хочешь удивить будущего мужа своей стряпней? – Червинский пытается юморить, но он точно не в духе, потому что ему уже точно не удивить меня своими кондитерскими талантами. По крайней мере сегодня.
Так, кажется, пришла пора открыть страшную тайну.
Раз уж кольцо все равно у меня на пальце.
– Видишь ли, Червинский, – я разглядываю кексы в надежде найти тот, подгорел меньше остальных, – готовка, мягко говоря, не моя стихия.
Третий в четвертом ряду выглядит скорее метисом, чем полным афро-американцем, поэтому я сцапываю его на блюдце и, напевая под нос какой-то боевой марш, начинаю счищать с него черную корку. Даже подгоревший пахнет так, что хоть слюнями давись.
– Насколько сильно это не твоя стихия? – уточняет Марик, в одно движение отбирая у меня добычу. А чтобы я не возмущалась, пододвигает тарелку с завтраком.
На белом фарфоре лежит настоящее произведение искусства: обжаренные до румяного цвета маленькие кукурузные початки, ломтики корня сельдерея, медальон из семги и пара ржаных тостов с крем-сыром.
Ах молодец ты, Верочка! Такого парня отхватила!
Даже жаль его расстраивать и признаваться, что максимум, который я могу на кухне – декламация стихов Пушкина в трех разных тональностях. Ну и яйца в крутую.
