Текст книги "Обман (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
Глава двадцать шестая: Вера
Такие истории – далеко не редкость.
Работая с Клейманом, я навскидку могу вспомнить минимум десяток случаев, когда причиной развода становились внезапно всплывшие от постоянных или случайных любовниц дети. Так что с разгульным образом жизни Червинского, появление вот такого подарка было лишь вопросом времени.
С другой стороны, хоть у Червинского явно порвало его аппетитную задницу, он не струсил, не стал прятать голову в песок и вообще вел себя на удивление ответственно. А ведь я была уверена, что Червинский и Ответственность – два слова, которые не могут стоять в одном предложении.
Пока я хожу с корзинкой по супермаркету, складывая все, что может пригодиться на первое время, в голове уже зреет план действий. По-хорошему, нужно заявить в полицию, но в таком случае ребенка заберут до выяснения обстоятельств и установления отцовства.
А это долгая и тяжелая процедура, а для ребенка так совсем некомфортная. С другой стороны, Червинский не может держать у себя ребенка, словно приблудившегося щеночка.
Вот найти бы мамашу-кукушку да врезать пару раз, чтобы через голову до матки дошло, зачем женщине дана детородная функция.
В общем, набираю своему знакомому из органов, вкратце обрисовываю ситуацию и прошу совета, как ее можно замять: мы с Антоном работает уже с фактом развода из-за «кукушат», а вот что делать с их оформлением – мягко говоря, совсем не наше.
Толик дает пару дельных советов и обещает до завтра разузнать что и как.
Так что к Червинскому я возвращаюсь на такси, с полными пакетами детских принадлежностей и примерным планом действий.
– Оно все время орет! – с ужасом в глазах, летит мне навстречу Марик.
– Не «оно», а Лиза, – недобро зыркаю в его сторону. – И привыкай – тебе с ней вот так лет двадцать… пять, пока не выйдет замуж за кого-то вроде тебя.
Марик внезапно меняется в лице, корчит страшную рожу и тоном «Я тут всех порву за свою кровинушку», выдает:
– Только через мой труп!
Я вручаю ему упаковку памперсов и подбадриваю:
– Ты эволюционируешь буквально на глазах.
Марик распрямляется, как будто получил королевскую похвалу и его глаза снова становятся того самого цвета, от которого у меня приятно теплеет в области сердца. Даже хочется взять паузу в наших боевых действиях и поцеловать его, но детский крик вторгается в минутную романтическую тишину, и Марик нервно сглатывает.
Я захожу в комнату, и прикрываю рот ладонью, чтобы не засмеяться.
Малышка лежит на диване, с одной стороны старательно «замурованная» подушками, чтобы не упала, а сверху укрытая пледом.
– Дети же мерзнут, да? – с надеждой спрашивает Марик, когда я разглядываю эту оду заботе.
– Ну, некоторые рождаются с мехом, – с философским видом говорю я, – но твоей дочери повезло.
Судя по недоверчивому взгляду Червинского, скажи я это чуть поубедительнее, он бы безоговорочно мне поверил. Вот как так можно: быть финансовым гением и в тридцать четыре года ничего не знать о детях?
Но шутки в сторону – девочку нужно кормить, тем более, она как раз начинает ворочаться и за секунду снова на всю громкость врубает «сирену». Марик заступает мне за спину и всем видом дает понять, что лучше пройдет без страховки по канату над пропастью, чем возьмет ребенка в руки. Мужчины так беспомощны, когда речь заходит о детях.
Особенно, бабники.
Хорошо, что у меня было много возможностей попрактиковаться на младенцах своих подруг, а в нашей болталке девчонки любят пообсуждать всякие «мамские» темы: какие соски крепче, какие смеси лучше и какие памперсы удобнее.
В общем, хоть приз «Мать года» я и не возьму, но что делать с грудным ребенком знаю.
– Поставь чайник, Червинский, а я пока переодену Лизу.
Второй раз просить не приходится – от радости, что его отпустили в тыл, Марик чуть не вприпрыжку сбегает с поля боя. А я быстро набираю номер своей подруги Нины и вкратце обрисовываю ситуацию. Нина – педиатр, а еще мать близнецов, так что на ее мнение можно положиться. Даже обещаю оплатить ей такси туда и обратно, чтобы приехала поскорее. Хоть девочка и выглядит здоровой, мало ли какие мелочи я могла упустить из виду.
Я успеваю переодеть Лицу в новый комбинезон карамельного цвета, и когда малышка снова начинает пищать, вместе с ней на руках иду на кухню, чтобы простерилизовать соску с рисунком в виде маленькой громко орущей гусеницы. И, конечно, Червинский снова бледнеет, когда я передаю ребенка ему на руки. Я бы сказала, что нашла универсальную пугалку для холстиков: суньте ему под нос плачущего ребенка, и он превратится с покладистого барашка.
– Сейчас приедет моя подруга, посмотрит Лизу, – озвучиваю план действий на ближайший час, – а потом один знающий человек скажет, как лучше оформить ребенка, чтобы девочку не отдали в приют.
Пока стерилизую соску и бутылочку, Червинский ходит из угла в угол и трясет бедного младенца с силой десятибалльного землетрясения.
– Перестань ее трясти, – прошу я, внимательно изучая инструкцию детской смеси.
– Ей нравится, – гордится Червинский, – видишь, даже плакать перестала.
– Слышу, что обделалась от страха.
Марик снова выкатывает глаза и отодвигает ребенка на вытянутых руках.
– Может ты поможешь? – спрашивает с надеждой во взгляде.
– Нет, Червинский, давай-ка сам, пока я буду готовить ужин нашей Дюймовочке. С этой задачей ты точно не справишься. Подгузники, детские салфетки и присыпка – на столе возле дивана.
Уже когда он уходит, я ловлю себя на отголоске собственных слов.
Я сказала «наша»?
Ну, такой вариант тоже возможен, раз уж перед Мариком забрезжила перспектива стать отцом, а я решительно настроена проучить бабника, став его женой.
Глава двадцать седьмая: Марик
Если где-то над нами есть космический разум, то сегодня у него очень странные планы на мою задницу. Сначала он щедро отвесил классного секса, а когда я размечтался на второй заход – от всей души врезал под зад отрезвляющий пинок.
Я кладу девочку на кровать, вспоминаю рекламу детских подгузников и мысленно прокручиваю все то же самое в голове. Ничего сложного, как два пальца!
Через минуту, когда я еле-еле справляюсь с пуговицами на комбинезоне, моя уверенность дают огромную трещину, а еще через минуту, когда я с трудом расстегиваю памперс, полный детской неожиданности, готов обещать Вере хоть звезду с неба, лишь бы она избавила меня от этой катастрофы.
К счастью, моя адская козочка приходит сама, и глядя на мои попытки как-то завернуть испачканный памперс, качает головой.
– Вера! – У меня паника до состояния «готов рвать волосы на жопе». – Пожалуйста, что хочешь проси, только не заставляй меня это делать.
Она передает мне бутылочку со смесью, а сама, наклоняясь к девочке, начинает ловко орудовать салфетками, баночками с присыпкой и детскими маслами, памперсами. Я смотрю на это, словно меня шибануло молнией: ни грамма отвращения на лице моей строптивицы, ничего такого, чтобы я подумал, будто она делает это с превозмогаем и через силу. Еще и щебечет что-то таким ласковым голосом, что у меня губы сами собой растягиваются в дурную улыбку.
Бессмысленно представлять на ее месте любую другую из моих бывших пассий. Те даже дунуть на маникюр боялись, не то, что сунуться с ним в детскую неожиданность. А что делать с маленьким испуганным младенцем знали еще меньше, чем я, потому что в салонах красоты не учат житейским мудростям.
И как озарение накатывает: с кем я вообще таскался, зачем, для чего? Убивал время на пустоголовых телок, мысленно сортируя их по размеру груди и оттенку «отсоляреной» кожи.
– Червинский! – слышу в ухо недовольный окрик. – Ты оглох?
Трясу головой, протягивая Вере бутылочку, а сам падаю в кресло, чтобы наблюдать, как она аккуратно укладывает девочку на сгиб локтя и кормит детской смесью. Запросто могу представить свою жизнь с этой женщиной: через полгода, год, даже через сто лет. Словно она – мое личное клеймо на лбу, на которое я обречен смотреть каждый день. И никакое она не чучело в моей одежде явно не по размеру, а вся такая… домашняя, уютная.
Мои романтические мысли прерывает звонок в дверь.
– Привет, – улыбается мне симпатичная щекастая пышечка ростом «три вершка от горшка». – Я – Нина, подруга Веры. Она сказала, у вас тут катастрофа.
Быстро отступаю от дери и пропускаю гостью внутрь. Нина не тушуется: бросает пальто прямо на пол, разувается и спешит в комнату с сумкой наперевес.
– А она ничего ей не сделает? – шепотом спрашиваю Веру, пока ее подруга осматривает ребенка, сгибает и разгибает ей руки, щупает живот и делает такие вещи, от которых мой отцовский инстинкт снова дает о себе знать. – Вера, Елизавета же ребенок, а не конструктор!
– А вот в голове у тебя точно ЛЕГО, – вздыхает Вера. – Не замолчишь – в следующий раз будешь сам менять дочери памперс, гордый отец.
Эта угроза действует на меня, словно паралич.
А через пару минут Нина, как Шерлок из сериала, озвучивает вердикт: девочке около двух недель, у нее есть все положенные прививки и за ее пуповиной хорошо ухаживали. Но у Лизы на лицо признаки недоедания, и первое время ее нужно держать на особенном режиме питания.
– Пойдем, подвезу тебя домой, – говорит Вера подруге, и это «подвезу» заставляет меня насторожиться.
И не зря, потому что Вера в самом деле сует ноги в ботинки и озирается в поисках моего пальто.
Она правда собирается оставить меня наедине с маленьким чудовищем?!
– Я никуда тебя не отпускаю, – заявляю я, становясь поперек дороги. – Ты нужна ребенку, бессердечная женщина.
Буду стоять на смерть, а из дома она не выйдет.
– Червинский, постарайся хотя бы час побыть отцом, пока я не вернусь.
– Вернешься? – недоверчиво щурюсь я.
– С вещами, – ворчит Вера, и запросто отодвигает меня в сторону, словно фигуру с шахматной доски. – Освободи пару полок в шкафу и место на обувной полке: я переезжаю к тебе, женишок.
Все. Контрольный.
– Я люблю тебя, адская козочка, – тянусь, чтобы расцеловать ее, но вместо этого громко чмокаю закрывшуюся за Верой дверь.
Что за строптивая женщина.
И все же, даже зная, что моя Волшебная палочка вернется через пару часов я чувствую себя той самой собачонкой, которую заперли в клетке с тигром. И не важно, что Тигра в десять раз меньше меня: она лежит на диване с соской во рту и смотрит на меня огромными синими бусинами глаз. Я где-то слышал, что все младенцы рождаются с голубыми глазами, но все равно меня это очень беспокоит. Потому что у меня тоже синие глаза. Я даже иду в ванну, чтобы поближе рассмотреть себя в зеркало, и с облегчением выдыхаю: у меня они гораздо ярче, а у Тигры скорее серо-голубые.
Или это тоже нормально?
Спустя пару минут маленькая поганка начинает вертеться, хмурить брови и, выплюнув соску, издает вредный громкий писк. Я чуть не подпрыгиваю на месте, потому что так ушел в откапывание школьной программы по биологии, что на время даже забыл, что не один.
Попытки успокоить Тигру ни к чему не приводят: она заводится все громче и громче, словно внутри сидит пьяный в дым ди-джей и все время подкручивает звук.
– Ладно, Червинский, это же просто ребенок: они любят, когда их берут на руки и трясут.
Считай, что у тебя сегодня незапланированная кардио-тренировка.
Я кое-как, почти не дыша, беру ребенка на руки и широким шагом курсирую по коридору и всем комнатам, раскачивая девочку, словно гамак. И она неожиданно замолкает, только смотрит на меня с явным недоверием и подозрением.
– И нечего изображать из себя подкидыша, – ворчу я, когда взгляд Тигры становится на удивление осмысленным. – Между прочим, я понятия не имею, чья ты, но точно не моя.
Твоя мама, кажется, не очень хорошо училась, а у меня не было девушек, которые не знают, что ДНК пишется заглавными буквами, потому что аббревиатура.
Малышка снова кривит рот и мне приходится сделать крутой вираж в свою спальню.
Разглядываю смятую постель и тяжело вздыхаю: я не чужого ребенка должен был нянчить, а идти на второй круг феерического секса. Или даже на третий.
– Между прочим, – я строго шевелю бровями, поглядывая на Тигру с видом занудного дядьки, – ты еще не выросла, но уже стала той еще обломщицей, совсем как…
Я так резко останавливаюсь, что Лиза громко икает.
Изабелла была той еще любительницей динамить. И у нее были именно такие серо-голубые глаза. А чем больше я разглядываю малышку, тем больше убеждаюсь, что они – на одно лицо. А еще Бель плохо говорила по-русски, потому что была итальянкой и училась на втором курсе нашего универа. Я все время поправлял ее школьные ошибки, а она все время морочила мне голову «не хочу» и «сегодня нельзя», а когда секс у нас все же случился, я понял, что пять недель ожидания и близко того не стоили.
И все это было прошлой зимой, как раз в конце февраля.
Но я ведь предохранялся.
– Так, Тигра, ну-ка давай кое-что проверим, – говорю я, перекладывая девочку обратно на диван. – Только договоримся: ты не будешь орать, пока я ищу твою мамочку.
Лица не моргая смотрит на меня и раздувает щеки, а я быстро приношу из комнаты ноут и устраиваюсь в кресле напротив дивана. Ребенок под присмотром, стоит поднять взгляд над крышкой девайса.
А ведь все было бы намного проще, если бы я сохранил номер телефона. Но, когда у тебя внешность Аполлона и женщины сами вешаются на шею, только дурак будет хранить номера тех, с кем не согласится даже на секс по старой памяти.
У Бель красивая фамилия – Тиссони. Так что найти ее страницу в социальной сети совсем не трудно. Вот она, королева инстаграма: длинные темные волосы, оливковая кожа, миндальный разрез глаз, пирсинг в пупке и задница не хуже, чем у Джей Ло. Только чуть поменьше.
Я открываю последнюю фотографию: Бель позирует на фоне дорогой блестящей тачки, явно где-то на автовыставке. Судя по шубке, фотографии зимняя, а выглядит итальянская динамщица совсем не как недавно родившая женщина. Хотя, сколько я их видел? Ни одной, кажется.
Но выдохнуть не успеваю, потому что взгляд падает на дату публикации, и внутри все до противного сжимается: седьмое марта. Блядь, седьмое марта! Для тусовщицы, которая спамила ленту своими селфи и фотографиями каждой выпитой чашки капучино, на год забросить инстаграм, все равно, что добровольно лечь в гроб!
Под строгим взглядом Тигры я снова и снова пытаюсь отыскать следы итальянки, но она словно канула в лету: ни следа. У нее точно была страница в фейсбуке, где она переписывалась со своими итальянскими подругами, но сейчас ее нет, а единственная ссылка, которую выкапываю из архива, ведет в пустоту.
Неужели, она?
Пытаюсь вспомнить, что я вообще о ней знаю, как познакомились, найти хоть какие-то ниточки. И ничего. Имя и фамилия, и что училась на международном. Но там простых смертных нет, тем более тех, которые одевают младенца в грязные тряпки.
Да ну его все!
Это вообще не мой ребенок, чего я так завелся.
– А твоя мама очень не умная женщина, – говорю Лизе, когда она снова начинает орать и приходится взять ее на руки. – Потому что только неумная женщина подбросит ребенка Марику Червинскому. У меня даже улитки из аквариума с рыбками разбежались.
Глава двадцать восьмая: Вера
– Максимум, чем я могу помочь – оформить временную опеку, – говорит женщина в службе опеки, куда мы с Мариком едем вместе с полицией, малышкой и парой натасканных адвокатов на следующее утро.
– Что? – переспрашивает Марик, но смотрит на меня, словно это я тут все знаю и вообще каждый день усыновляю детей.
– Временная опека до выявления обстоятельств, – поясняет работница службы. – Если ребенок действительно ваш, нужно будет…
– Не… – пытается протестовать Червинский, но я останавливаю его пинком под столом.
– Вот, – киваю на парочку адвокатов, – давайте найдем все вместе какой-то консенсус.
Ребенок не должен страдать от халатности своей матери, а ее отец, как вы видите, обеспеченный человек и имеет все возможности, чтобы обеспечить дочери комфорт, заботу и все необходимое. А через пару недель мы распишемся и у девочки будет полноценная здоровая семья.
И пока Червинский не начал городить огород, за руку силком вытягиваю его на улицу.
– Вера, это вообще не мой ребенок, – ворчит Марик. – Какой из меня отец?
– Думаю, хороший, раз не подложил девочку втихую под соседнюю дверь.
А ведь я об этом всю ночь думала, пока мы с Червинским, на пару изображая родителей, укачивали беспокойную малышку. И за все это время Марик ни разу не ругнулся, не устроил истерику, только наотрез отказался менять памперсы и в панике выскакивал прямо на лестничную клетку.
– Что? – Марик продолжает коситься на меня, словно ждет очередной подвох.
И в обще не зря, потому что я достаю из сумки пластиковый пакет, в котором у меня ушная палочка с образцом слюны Лизы. В конце концов, если оформлять ребенка, факт биологического отцовства будет иметь вес.
– Вот, – вкладываю пакетик в руку Марика, – подтвердишь, что отец, и все карты в руках.
– А если окажется, что она не моя?
Если честно, такое развитие событий не особо приходило мне в голову. Наверное, потому, что хочется верить в остатки человечности в голове и горе-мамаши: подкинуть ребенка лишь бы кому – это совсем уж… печально.
– Знаешь, Червинский, если вдруг она окажется не твоя, то мы ее удочерим.
Есть же в мире проведение, в конце концов. И если ребенок отказался у Марика под дверью именно в тот день, когда я решила стать его женой, значит, что-то в этом есть. Не котенок, не щеночек – маленький человечек.
Мои мысли о карме перебивать одетая в халат девушка, которая выносит орущую Лизу на крыльцо. У этой малышки точно папин характер – такая же вредная и голосистая, и такая же настырная, когда хочет добиться своего. А в данный момент она словно чувствует, что рядом Марик – заходится так, что становится страшного бордового цвета.
– Да что вы за звери! – басит Червинский, и чуть не силой забирает сверток.
Чудо – девочка за секунду замолкает, перестает изображать спеленатую змею и мило чмокает губами.
И лицо Марика становится горизонтальным от широченной улыбки.
– Тигра меня узнает! – громким шепотом сообщает он, а девушка в халате закатывает глаза.
В самом деле, какой мужчина назовет своего ребенка – Тигрой?
– А я вообще адская козочка, – мило улыбаюсь оторопелой девице.
– Тигра и Козочка, – подытоживает Червинский. – Напомни, невестушка, чтобы по пути в детский магазин заехали в ветеринарный и купил гламурный ошейник и полосатый слюнявчик.
– И намордник, – театрально хлопаю ресницами я.
– Зачем тебе намордник? – с невинным лицом переспрашивает Червинский.
Медовый месяц еще не начался, а у нас уже веселье.
По дороге в самый крупный магазин товаров для детей, я усердно грызу карандаш, пытаясь еще раз перечитать список первостепенных покупок и не упустить ничего важного. Марик изредка поглядывает мне через плечо, но благоразумно молчит. Не считая последних выходок, он вообще крайнее молчалив с утра и это настораживает, особенно в свете того, что обычно мне приходится прилагать усилия, чтобы закрыть ему рот.
Ладно, не верю, что я сама это делаю, но надо же как-то учиться разговаривать с будущим мужем. Особенно с оглядкой на то, что мы, очень может быть, скоро станем родителями.
– Что случилось? – Я закрываю блокнот, мысленно говорю себе «стоп», потому что мой список перевалил уже за сотню пунктов, и чтобы все это довезти нам придется заказывать не одну грузовую машину. – Ты с утра, как та Таня из детского стишка, только без мячика.
Марик делает странно-задумчивое лицо, а потом отмахивается от моего, вынуждена признать, не самого лучшего сравнения.
– Кажется… В общем, у меня есть мысль, кто может быть мамой Тигры.
– Червинский, прекрати называть ребенка Тигрой! Не все женщины в твоей жизни нуждаются в обидных прозвищах.
– Почему обидных? Ты слышала, как она рычит, когда ее сразу не хватают на руки? – Марик ежится, словно провел те пару часов не с беспомощным ребенком, а с мегалодоном. – И, между прочим, слово вполне хорошее. Еще скажи, что ты против быть моей адской козочкой.
Я искренне собираюсь покрыть его бестолковую голову самыми нелицеприятными словами, но вдруг понимаю, что мне приятно быть ЕГО адской козочкой. И ни капли это не обидно, а как-то почти по-домашнему, ласково.
– А у тебя уши покраснели, – деловито выдает Червинский и протягивает палец, чтобы показать где. – Кстати, женщина, я все еще жду.
Судя по тому, как он играет бровями, ждет он что-то очень важное и наверняка хвалебное.
– Господи, Червинский, не расстраивай меня. – Снова открываю блокнот и тут же закрываю опять. – Слушай, ты же не первый мужчина в моей жизни.
– Я как бы убедился, – немного хмурится Марик. – Но, знаешь, обычно женщины, с которыми я провожу ночь…
– … приносят тебе на порог младенца и записку с ошибками пятиклассницы? – подсказываю я. Еще не хватало выслушивать о его похождениях и хвалебных виршах. – У нас был секс, все было хорошо. Прости, но кубок «За выносливость» одноразовым сексом ты не заслужил.
– Все потому, что одна несносная женщина повернулась на бок и захрапела! – возмущается Марик, и резко тормозит на светофоре. – Первый раз встречаю женщину, которая засыпает после секса, как… какой-то мужик!
– Первый раз встречаю мужчину, которому нужны заверения в том, что его член хорошо откатал основную программу, – вроде как себе под нос, отвечаю я.
Хорошо, что у меня в блокноте пара визиток. Рисую карандашом круг, вписываю в центр «Мистер «Залетчик», наспех обрываю края и напевая марш победителей, кладу награду Червинскому в карман.
– Вот, Червинский, за ювелирную работу – дочка у тебя просто прелесть! А теперь рассказывай, что ты узнал о ее матери.
