Текст книги "Дикий принц (ЛП)"

Автор книги: Айви Торн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Всё, что я вынесла из этого обеда, – это странный комментарий о Филипе Сент-Винсенте и его питомце. Хотя это, безусловно, вызвало у меня интерес, это мало о чём мне говорит.

Я вижу, как напряженно сжимается челюсть Дина, когда мы уходим, его рука снова сжимает мой локоть, когда он прощается. Уинтер прямо здесь, смотрит на него своими большими зелёными глазами, и я стискиваю зубы, чтобы не сказать всего, что хочу.

– Пока, Дин, – мурлычет она. – Увидимся в университете в понедельник?

– Конечно, – небрежно говорит он, глядя на неё сверху вниз.

– Намечается благотворительное мероприятие, на которое я должна пойти, – продолжает она, дотрагиваясь до его руки. – Если бы ты захотел пойти со мной, это было бы здорово. Мне бы очень хотелось, чтобы ты составил мне компанию.

Дин колеблется, и у меня внутри всё сжимается от выражения его лица. Он неохотно смотрит на неё, но и не говорит «нет», что говорит мне о том, что здесь происходит что-то ещё. Что-то большее, чем просто её флирт с ним.

Он открывает рот, чтобы сказать «нет», когда его отец откашливается, и я ловлю взгляд, которым он обменивается с мистером Ромеро.

– Дин будет рад пойти с тобой, – говорит Марк, и я чувствую, как Дин снова напрягается, его рука сжимает мой локоть, словно говоря мне держать рот на замке.

– Возможно, у меня есть планы на тот вечер, – говорит Дин, и его отец хмурится, морщинки вокруг его рта становятся глубже.

– Нет, никаких планов, – твёрдо говорит он. – Уинтер, сообщи Дину подробности, как только они у тебя будут. Я позвоню тебе позже, сынок.

Это явный приказ, и я вижу, как у Дина заходили желваки на скулах. Впервые я чувствую что-то вроде родства с ним, потому что вижу, что он также, как и я, старается сдержать то, что на самом деле хочет сказать.

Он выводит меня из столовой и не произносит ни слова, пока мы не возвращаемся в машину. На самом деле, он не издаёт ни звука, когда жмёт на газ, шины «Мазерати» скрипят по гравию, и моё сердце начинает бешено колотиться, когда он выезжает на дорогу и сбавляет газ.

Мне следовало бы бояться. Дин ведёт машину слишком быстро, направляясь не обратно в город, а дальше по дороге, идущей вдоль побережья. Я вижу, как справа от меня бурлят волны, разбиваясь о скалы, и я знаю, что стук в моей груди должен быть вызван страхом, а не восторгом. Но это то, чего я хотела, – увидеть, что скрывается за холодной внешностью Дина, увидеть, кто он такой в глубине души. Теперь, я вижу, когда ветер, задувающий в окно, треплет его волосы, делая его более резким и опасным, чем обычно. Его руки сжимают руль так, что костяшки пальцев побелели, и я чувствую, как что-то внутри меня трепещет при виде того, как он с огромным усилием держит себя в руках.

Я сжимаю бедра вместе, когда машина поворачивает на повороте, чувствуя, как усиливается боль желания, как адреналин, разливающийся по моему телу, превращается во что-то другое, во что-то более настоятельное и нуждающееся.

Моя рука, кажется, сама по себе тянется к его бедру, скользит к паху, и я чувствую, как он напрягается в брюках, твёрдый и горячий, ощущаемый моей ладонью сквозь ткань. Дин стонет, когда я провожу по нему рукой, и когда я чувствую, как он пульсирует под моей рукой, на меня накатывает что-то такое, чего я никогда раньше с ним не испытывала.

Я расстёгиваю его молнию, просовываю руку внутрь, пока не ощущаю горячую бархатистую плоть его напряженной эрекции под своей ладонью.

– Афина... – выдавливает Дин сквозь стиснутые зубы. Я знаю, что не должна этого делать. Мы едем слишком быстро по дорогам, которые не предназначены для такой скорости. Всё, что я сдерживала в загородном клубе, кажется, сейчас выплёскивается наружу. Весь мой гнев и досада превращаются в страсть, подпитываемую адреналином, и я не могу остановиться. Я обхватываю рукой его ствол, вытаскивая его так, что его обнажённый член торчит у него из-под колен, головка красная и набухшая, и я безрассудно расстёгиваю ремень безопасности, скользя по центру.

– Черт, Афина! – Дин стонет, когда мой рот скользит по его головке, втягивая её в рот, слизывая влагу с кончика и ощущая его вкус на языке, тёплый и солёный. Я чувствую, как напрягаются мышцы его бёдер, слышу его стон, когда он пытается удержать контроль над машиной. В то же время я начинаю опускаться на него, скользя губами по всей длине его члена, пока он не оказывается глубоко в моем горле. На какую-то безумную секунду я думаю, что, может быть, было бы лучше, если бы он действительно потерял контроль над машиной, если бы это просто закончилось здесь, в этой глупой игре, в которую нас обоих заставили играть.

Дин, может, и не был бы недоволен тем, что стал частью этого, но я не думаю, что у него был выбор в этом вопросе, как и у всех нас.

– Боже, Афина, что на тебя нашло? – Машина немного замедляет ход, и я ускоряюсь, обхватывая языком его член и покачиваясь вверх-вниз, немного задыхаясь от его длины. Что-то в этом есть приятное, мощное, когда эта его интимная часть так глубоко погружается в мой рот, между зубами, в горло, мы оба на грани опасности, когда Дин делает очередной поворот, резко дёргая руль в сторону.

– Боже мой! – Член Дина пульсирует у меня во рту, предварительная сперма покрывает мой язык, и когда он снова поворачивается, то хватает меня за волосы одной рукой, отрывает от себя и бесцеремонно усаживает обратно на моё место. Его член сердито дёргается, ствол блестит от его возбуждения и моей слюны, и я тянусь к нему, но он отталкивает мою руку. – Из-за тебя мы разобьёмся на хрен.

Я открываю рот, не уверенная в том, что на самом деле собираюсь сказать, но прежде, чем что-либо успеваю произнести, Дин сворачивает на узкую боковую дорогу, заезжает в рощу и глушит двигатель и фары. Он расстёгивает ремень безопасности, поворачиваясь ко мне. Одним быстрым движением его руки оказываются на моих бёдрах, и он сажает меня к себе на колени, его руки задирают мою юбку так, что горячая, влажная головка его члена прижимается к моей обнажённой киске.

Дин наклоняется, отодвигая своё кресло, и сильнее прижимает меня к себе, зарываясь одной рукой в мои волосы. Я чувствую, как его член втискивается между моими складками, когда он притягивает мой рот к своему, его твёрдая головка трётся о мой клитор, кончик упирается в мой вход, когда я без раздумий насаживаюсь на него, забывая, что он тот, кого я должна ненавидеть, забывая обо всем ужасном, что он со мной сделал, и делаю это в порыве жгучего желания, которое переполняет меня.

Он целует меня жадно, по-собственнически, его рука запутывается в моих волосах, когда я сажусь на его член, потираясь о него, и меня захлёстывает глубокое, интенсивное наслаждение.

– Ты моя, – рычит Дин мне в рот, прикусывая нижнюю губу так сильно, что почти до крови. – Моя, Афина.

Я смеюсь, чувствуя, как в груди у меня почти маниакально бурлит смех. Я сильнее прижимаюсь к нему, чувствуя, как нарастает мой оргазм, когда я наклоняюсь и обхватываю его лицо руками, ощущая сильную линию его подбородка, прижимающуюся к моим ладоням.

– Ты не хочешь меня, – шепчу я, двигая бёдрами. – Ты хочешь власти, которую я могу тебе дать. Тебе нужен весь город, и если бы это была любая другая девушка, которая могла бы тебе это дать, ты бы трахнул её вместо меня. Я для тебя никто, всего лишь средство для достижения цели. Тебе нужна не я. Это просто власть.

Когда последние слова срываются с моего языка, я чувствую, как мои бёдра дрожат, оргазм захлёстывает меня, когда я отчаянно трусь о член Дина, отклоняя бедра назад, так что головка трётся о мой нежный, пульсирующий клитор, и я вскрикиваю, когда он снова крепко целует меня его рука скользит вниз, чтобы обхватить мою задницу, когда он втягивает мои губы в свой рот, его нос прижимается к моему, когда он пожирает меня.

– Это одно и то же, – рычит он. – Ты, власть, город, я заберу всё это. Мне всё равно. Я хочу всего этого, и я это получу.

Я опускаю руку, обхватываю его, и он стонет, когда я сжимаю его пульсирующий член, поворачивая его так, что головка его члена прижимается к моему влажному входу, всё ещё трепещущему от толчков моего короткого, интенсивного оргазма.

– Это не то же самое, – выдыхаю я, опускаясь на него, чувствуя, как он растягивает меня, наполняет меня, длинный, толстый и невероятно твёрдый.

– Это так, – настаивает Дин глубоким и хриплым голосом. – Это то же самое, чёрт возьми.

– Нет. – Я качаю головой. – И знаешь почему?

Рука Дина сжимает мои волосы в кулак.

– Нет.

Я беру его лицо в свои ладони, заглядывая в его льдисто-голубые глаза.

– Потому что, если я могу дать тебе эту силу, я могу и забрать её.

Затем я начинаю двигаться на нём жёстко и неистово, врезаясь в него с каждым ударом, моё тело сжимается вокруг него, когда его бедра приподнимаются мне навстречу. Я слышу его рычание, когда его рука с силой запутывается в моих волосах, запрокидывая мою голову назад, его рот приближается к моему горлу, чтобы пососать и прикусить его, вонзая зубы, чтобы я знала, что он оставит след. Я знаю, он хочет пометить меня, показать другим, что я снова в его власти, заявить свои права, и я набрасываюсь на него, крепко сжимая его волосы и запрокидывая его голову назад, его зубы прокусывают кожу на моей шее, когда я заставляю его отпустить меня.

Я всё ещё трахаю его также сильно, как и он меня, когда прижимаю его голову к сиденью, даже когда он пытается вывернуться из моих объятий. Я обхватываю его шею, впиваюсь губами в кожу и усердно посасываю, намереваясь оставить такой же дерзкий укус, как тот, который я ощущаю пульсирующим на своём собственном горле.

– Блядь! – Дин рычит, его руки сжимают мои бёдра так сильно, что остаются синяки, его пальцы впиваются в мою кожу, и я чувствую, как ещё один оргазм приближается, как товарный поезд, мой клитор трётся о его таз, когда я двигаюсь на нем быстрее и жёстче, чем когда-либо могла себе представить, а другая моя рука сжимает в кулаке его рубашку когда я впиваюсь зубами в его шею.

Он отстраняется от меня, и я смотрю ему в глаза, понимая, что мои собственные, должно быть, полубезумные, остекленевшие от удовольствия и желания. Я тоже вижу в глазах Дина что-то дикое, то, что я хотела вытянуть из него, увидеть, что скрывается под его величественной внешностью.

– Пошли со мной, – шепчу я, с силой прижимаясь к нему бёдрами. – Я собираюсь кончить, Дин, так что, чёрт возьми, кончи со мной. – Я хочу всего этого. Я чувствую, как он пульсирует внутри меня, и моё тело начинает пульсировать и содрогаться, спина выгибается, когда я запрокидываю голову. – Да, чёрт возьми, дай мне кончить, о боже мой, о боже мой, Дин!

Я ненавижу себя за то, что выкрикиваю его имя, едва оно слетает с моих губ, но это так чертовски приятно. С ним так хорошо. Он вонзается в меня, а затем удерживает себя там, его член пульсирует, когда он начинает выстреливать внутри меня, такой горячий поток спермы, что я уже чувствую, как она вытекает из меня, липкая на моих бёдрах, и его руки обнимают меня, его губы тоже стонут моё имя, его пальцы сжимают мои плечи, когда его бедра беспомощно приподнимаются, прижимаясь ко мне, Мы оба настолько потерялись в нашем удовольствии, что перестали беспокоиться о том, зачем мы это делаем или что мы должны чувствовать, только о том, что в этот момент я нужна ему, а он нужен мне, потому что мы хотим друг друга, и мы хотим, черт возьми, кончить одновременно.

– Черт, – выдыхает Дин, когда я чувствую, что его хватка начинает ослабевать, и я знаю, что завтра у меня все будет чертовски болеть, но какой-то части меня это просто безразлично. Это было так чертовски здорово, и даже сейчас мне тяжело вспомнить, что я должна была работать против Дина, выбрать кого-то другого, не давать ему стать моим настоящим выбором.

Но только что я сделала выбор. Он ни к чему меня не принуждал. Я хотела этого, всего этого, чтобы он был в моих руках, во рту и внутри меня, и я не хотела останавливаться. Я просто хотела его, хотела оседлать его, смотреть в эти великолепные голубые глаза и видеть, как он распадается на части.

– Да, – дрожащим голосом шепчу я. Мгновение я не двигаюсь, всё ещё замерев у него на коленях, не понимая, что это значит для меня, для него, для чего бы то ни было. Я хочу притвориться, что ничего не произошло, но я не знаю, сможем ли мы это сделать.

Я просто знаю, что всё ещё злюсь из-за того, что меня использовали как пешку. И я всё ещё не готова полностью принадлежать Дину, что бы это ни значило. Я не знаю, что он чувствует ко мне, если вообще что-то чувствует. И я не собираюсь отдаваться мужчине или давать ему власть, когда он просто отбросит меня в сторону, как только получит то, что хочет.

Я быстро соскальзываю с его колен, сжимая бедра вместе.

– Ты испачкаешь мне сиденье, – говорит Дин, но на самом деле это звучит так, будто его это не волнует.

В машине повисает напряженная тишина. В темноте моё лицо пылает, когда возбуждение от того, что мы только что сделали, начинает спадать. Я слышу, как Дин застёгивает молнию на одежде, и урчание заводящегося двигателя.

На этот раз он не насмехается надо мной. Он не делает никаких замечаний по поводу того, что мы только что сделали, как сильно я этого хотела или какая я шлюха, что хочу этого. Он просто едет, как обычно, беззвёздной ночью до самого дома в кампусе.

Когда мы подъезжаем к дому, он заглушает мотор, и на мгновение снова воцаряется тишина, более громкая, чем всё, что мы могли бы сказать друг другу. Он открывает дверцу и обходит вокруг, чтобы открыть мою. Когда я выхожу, прохладный ночной ветерок треплет мою юбку и волосы, внутренняя сторона бёдер слипается, напоминая о том, что произошло всего полчаса назад, Дин просто смотрит на меня с непроницаемым выражением в его льдисто-голубых глазах.

– Спокойной ночи, – наконец говорит он. А затем поворачивается и быстро поднимается по ступенькам впереди меня, не потрудившись оглянуться.

В кои-то веки я не могу придумать, что сказать в ответ.

12

ДЖЕКСОН

Я чертовски люблю драться.

Давненько я здесь не был. Воздух пропитан запахами крови, пота и сигаретного дыма, крики толпы заглушают стоны бойцов на ринге и тяжёлые удары плоти о плоть. Это опьяняет, бодрит, и будь моя воля, я бы, наверное, никогда отсюда не уезжал.

Мой мир – это ложь. Он фальшивый, в нём полно людей, которые притворяются, что хотят того, чего на самом деле не хотят, заставляют себя делать то, чего не хотят, остаются теми, кем они не являются, пока, наконец, не достигают того, чего им велели желать. Всю свою жизнь я был окружён людьми, которых интересовали только три вещи – деньги, власть и секс. Здесь нет места свободе воли, нет места мечтам, выходящим за рамки того, что нам внушали.

Нет места любви.

Я убедился в этом на собственном горьком опыте.

Меня никогда особо не волновали деньги. Всё, чего я когда-либо хотел, я мог бы получить сам, если бы усердно трудился ради этого. Власть развращает только тех, у кого она есть. Я убедился в этом на собственном опыте. А что касается секса? Прошло чертовски много времени с тех пор, как это что-то давало мне. С тех пор, как я получал от этого настоящее удовольствие. Физическая разрядка не так уж и хороша, когда за ней ничего не стоит, когда женщина, в которую ты засовываешь свой член, ничего для тебя не значит, кроме того, что она тёплая, влажная дырочка. Долгое время секс был для меня ничем иным, как удовольствием чуть более приятным, чем моя собственная рука, и необходимой частью того, чтобы быть в толпе, с которой я общаюсь.

Пока не появилась она.

Одной мысли об Афине достаточно, чтобы вызвать у меня неистовую эрекцию, которая не проходит. Поначалу я изо всех сил старался не обращать на неё внимания. Я всегда знал, что мне не суждено победить в этой игре, и я этого не хотел. Я знал, что в конечном итоге она достанется Кейду или Дину. Так что не было смысла желать её. Нет смысла вкладываться в результат того, в чем я вряд ли смогу победить.

Но потом я пошёл за ней той ночью, после того гребаного ритуала дедовщины для новичков, и что-то изменилось. Сидя с ней в той забегаловке, я почувствовал то, чего не чувствовал годами. Что-то, что, как я знаю, опасно, из-за чего люди страдают, а то и хуже.

Настоящее, глубокое, осмысленное влечение. Я хотел её не просто трахнуть, но и поговорить с ней. Проводить с ней время. Держать её в безопасности.

Хотя я знаю, что это чертовски невозможно.

Я понял, что попал в беду после того, что мы сделали той ночью. Я знал, что её тоже тянет ко мне, что я тот, в кого она действительно может влюбиться, также, как и я в неё. И я знал, что должен положить этому конец, и быстро.

Вот почему я сделал прямо противоположное тому, что обещал ей.

Я наказал её. Я получил удовольствие от этого. И я бы солгал, если бы сказал, что сам вызвал это возбуждение, если бы не был твёрже, чем когда-либо в своей грёбаной жизни, наблюдая, как она извивается, плачет и стонет от удовольствия, когда я опускал трость на её маленький пульсирующий клитор.

Я никогда не забуду этот оргазм. С тех пор я вспоминал его десятки раз.

Я думал, этого будет достаточно, чтобы предостеречь её от меня. Чтобы заставить её возненавидеть меня, чтобы лишить её всякого шанса добиться меня, а не одного из парней, которые всегда будут побеждать, несмотря ни на что, даже если это зайдёт слишком далеко, причинит ей боль, сломает её.

Но это было не так. Она хотела меня. Достаточно, чтобы предложить мне свою девственность и, сама того не желая, ключи от королевства.

Боже, помоги мне, я, блядь, почти сделал это. Сказать Афине, нет, знать, что я отправляю её в чужую постель, было больнее, чем я мог себе представить. Той ночью я лежал в постели, твёрдый, как скала, и изнывал от желания подрочить, но отказывался, потому что знал, что это не поможет. В некотором смысле, я хотел наказать себя за то, что сделал с ней. Послал её к дьяволу, когда мог бы заполучить её сам.

Я всё ещё чертовски хочу её. И я всё ещё наказываю себя. Я мог бы выйти из комнаты несколько дней назад, когда Дин и Кейд растянули её на столе. Но вместо этого я просто сидел и смотрел, с пульсирующим членом и ноющими яйцами, пока они использовали её. Я вижу, что они с ней делают. Превращая её во что-то развратное, пробуждая в ней желания, о которых она и не подозревала, но не заботясь о том, чтобы облегчить ей это. Не заботясь о том, чтобы позаботиться о ней потом. Просто используют её, а затем отбрасывают в сторону, пока она им снова не понадобится.

Я провёл всю свою жизнь с этими двумя мужчинами, рос рядом с ними, практически был их братом. Я знаю, через что прошёл Кейд. Я знаю, какие ожидания возлагаются на Дина. Но это не оправдывает того, что они делают. И я знаю, что, просто стоя в стороне и наблюдая, ничего не предпринимая, я всё ещё остаюсь участником этого. Я по-прежнему помогаю им, вместо того чтобы пытаться остановить это, потому что как бы я мог? Я не могу остановить многовековую традицию в одиночку.

Или, может быть, мне просто всё равно.

Вот почему я вернулся сюда сегодня вечером, стою в сторонке в одних боксёрских трусах и больше ни в чем, ожидая своей очереди на ринг. Здесь жарко и влажно от стольких, тесно прижатых друг к другу тел. В этих подпольных боях, которые устраивают банды байкеров, нет ничего санкционированного или законного. Нет никаких реальных правил, кроме «не убивайте друг друга», или, по крайней мере, старайтесь этого не делать. И именно поэтому мне это нравится, потому что здесь я могу отбросить все правила, ответственность и оковы респектабельности и просто быть тем, кто я есть в глубине души.

Первобытный, инстинктивный зверь. Тот, кто хочет драться, трахаться и побеждать. Кто-то, кто хотел бы избить каждого из присутствующих здесь мужчин до полусмерти, а потом сесть на свой мотоцикл, вернуться домой и забрать Афину, уехать с ней так далеко, что никто никогда нас не найдёт, лишь останавливаться по дороге, раздевать её и трахать, пока она не начнёт выкрикивать моё имя снова и снова. Но если бы я это сделал, мы бы никогда не смогли уйти достаточно далеко, прежде чем они пришли бы за нами. Подобное предательство семей, побег, кража питомца, нарушение правил, отказ от победы – всё это влечёт за собой серьёзные последствия.

Я уже видел, что происходит, когда кто-то пытается бросить им вызов.

Я занимаюсь боксом и драками с тех пор, как был подростком. Но в последнее время я увлекаюсь этим всё больше и больше, пытаясь изгнать всех своих демонов, всю свою боль, непреодолимую страсть к Афине, которая, кажется, преследует меня днём и ночью. И это заметно. Я вижу одну девушку с краю толпы, высокую девушку с крашеными черными волосами и пронзительными зелёными глазами, с бриллиантовым пирсингом в носовой перегородке, поблёскивающим в свете голых лампочек над рингом, одетую в ажурный топ, под которым нет ничего, кроме черных крестиков-ноликов, и рваные джинсы с низкой посадкой, наблюдающую за мной. Её взгляд скользит по мне, вниз по рельефной линии моей груди и пресса, по напряженным мышцам моих рук, и я понимаю, что она моя, и я могу взять её, если захочу.

Может быть, так оно и будет.

Я мог бы трахнуть её сзади, схватить за прядь этих шелковистых черных волос и представить, что она Афина. Если я не увижу её лица, если я скажу ей заткнуться на хрен, я могу закрыть глаза и представить, как Афина извивается подо мной, умоляя меня заставить её кончить, принимая каждый дюйм моего твёрдого, как камень, члена.

Она подмигивает мне, и я чувствую, как пульсирует мой член, когда провожу пальцами по волосам, завязывая длинную прядь на макушке сзади, чтобы она не мешала мне во время схватки. Я вижу, как её взгляд скользит по моим волосам, и на её лице легко читается желание. С ней было бы легко, если бы я решил овладеть ею.

После Натали секс помог мне не сойти с ума от желания. Мне девятнадцать, и я возбуждён не меньше любого мужчины моего возраста, возможно, даже больше. Дело не в любви, а в первобытном, инстинктивном вожделении, движущей силе, которая, кажется, иногда поглощает все мои мысли наяву.

Так почему же мысль о том, чтобы трахнуть девушку в сетчатом топе и с кольцом в носовой перегородке, заставляет меня чувствовать, что я предаю Афину?

– Джексон Кинг! – Я слышу, как выкрикивают моё имя, когда победитель последнего боя покидает ринг, а его соперник повержен. Я вижу, как девушка засовывает два пальца в рот и громко свистит, перекрывая крики толпы, когда я вхожу, размахивая кулаками над головой, когда толпа выкрикивает моё имя.

Мой противник, высокий, мускулистый мужчина с татуированным лицом по имени Маркус, улыбается мне, демонстрируя золотой зуб, сверкающий на свету.

– Джекс Кинг. Давненько мы не виделись, брат. Он со смехом хлопает меня по плечу. – Готов принять удар на себя?

Я ухмыляюсь в ответ.

– Я как раз собирался задать тебе тот же вопрос. Пошли, чёрт возьми.

Это то, что мне нужно, думаю я, когда мы начинаем кружить друг вокруг друга, оба уже блестящие от пота. Весь остальной мир начинает исчезать, когда я сосредотачиваюсь на Маркусе, на предстоящей мне битве, на том, что мне нужно сделать, чтобы выйти из неё не просто победителем, но и с целыми костями и зубами. Может, мы с Маркусом и спокойны за пределами ринга, но я не питаю иллюзий, что он будет снисходителен ко мне. Он изобьёт меня до полусмерти, если я не буду следить за собой.

Я не ищу девушку в сетчатом одеянии. Я не могу позволить себе отвлекаться, особенно когда она заставляет меня думать об Афине. И не только Афине, но и о другой девушке с черными волосами и пирсингом в носу, девушке, которая не носила чулки в сеточку, но которая приходила и смотрела мои бои, стоя с краю толпы, к которой она не принадлежала, игнорируя комментарии и насмешки, брошенные в её сторону.

Это была моя девочка. Моя Натали. Теперь её нет, и она больше никогда не посмотрит ни один из моих боев, никогда не бросится в мои объятия и не поцелует меня снова после победы, игнорируя кровь и пот ради вкуса моих губ. Она никогда больше не позволит мне отвести её на то место на утёсе, уложить на одеяло и трахнуть с торжеством мужчины, который только что что-то выиграл. Она ушла навсегда.

Я не допущу, чтобы с Афиной случилось то, что случилось с ней. Я этого не сделаю.

Моё преимущество перед Маркусом в том, что, хотя он тяжёлый и наносит сильные удары, я легче и быстрее. Он сложен как пауэрлифтер, а я весь из крепких мышц, с очень небольшим количеством жира в теле. Я не хочу принимать от него ни единого удара, но я знаю, что сделаю это. Это неизбежно. Я просто должен держаться подальше от канатов и не позволить ему повалить меня на землю, где я не смогу выбраться из-под его массы, пока он не отправит меня в нокаут.

Удар в живот заставляет меня отшатнуться, острая боль пронзает меня насквозь, подсказывая, что он задел ребро. Я не игнорирую это, но и не позволяю этому сбить меня с толку. Вместо этого я беру боль, горячую пульсацию, которая распространяется по моей груди, и превращаю её во что-то другое. Боль, гнев, похоть, нужда, негодование, я беру всё это и направляю в нужное русло, чувствуя, как оно течёт сквозь меня, в мои мышцы, в мои кулаки, и когда я бью Маркуса в подбородок, я вижу, как течёт кровь.

После этого всё как в тумане. Быстрый и гибкий, я двигаюсь как кошка, отбивая его удары, а затем нанося их с удвоенной силой. Я чувствую, как под повязкой на костяшках пальцев остаются синяки, они кровоточат сквозь ткань, но мне всё равно. Физическая боль ощущается почти приятно, лучше, чем та внутренняя боль, которая, кажется, никогда не проходит, ни когда я бодрствую, ни когда сплю, ни на какое другое мгновение в течение дня, за исключением тех случаев, когда я борюсь сам с собой или, в данном случае, с другим человеком.

Маркус хрюкает и отшатывается назад, когда я наношу удар по почкам, и я делаю выпад вперёд, нанося ему удар в подбородок. Его голова откидывается назад, зубы скрежещут, и я наношу ещё один удар в челюсть, заставляя его завалиться набок на землю, а изо рта хлещет кровь.

Он опускается на четвереньки, и я слышу, как начинается отсчёт. На секунду мне кажется, что он собирается встать, но затем он опускается, и я понимаю, что победил.

Победа кажется пустой. Дело было не в победе, а в борьбе, и теперь, когда всё закончилось, я чувствую, как в моём животе снова разверзается пропасть, угрожая затянуть меня вниз.

– Тебе стоит прийти на афтепати, – слышу я голос позади себя, когда выхожу с ринга, беру мокрое полотенце и вытираю им своё окровавленное лицо. – Я буду там.

Я понимаю, что это девушка в сеточке, ещё до того, как оборачиваюсь. Вблизи, она кажется ещё красивее, у неё острое, угловатое лицо, которое совсем не похоже на Афину или Натали, теперь, когда я рассмотрел её получше. У неё прямые волосы, и она убирает их с лица, улыбаясь мне.

– Джексон? Тебя ведь так зовут, верно? – Она протягивает руку. – Я Пикси.

Не может быть, чтобы это было её настоящее имя, но я не собираюсь спорить.

– Приятно познакомиться, Пикси. – Я начинаю разматывать руки, морщась, когда ткань отрывается от синяков и ссадин на коже. – Не знаю, готов ли я к вечеринкам. Это была утомительная драка.

Она опускает взгляд на мои руки.

– Как насчёт того, чтобы пойти ко мне? У меня есть кое-что для твоих рук. – Её взгляд скользит по мне. – А потом, может быть, что-нибудь и для тебя, если ты правильно разыграешь свои карты.

Правильно? Я её не хочу. Но у моего тела другие планы. Мой член уже твердеет, выпирая из-под боксёрских трусов, когда я смотрю на её милое личико, ярко-зелёные глаза, черную помаду, маленькие груди с черными крестиками на сосках. С ней было бы хорошо трахаться, я уже могу это сказать. Она, наверное, делает глубокую глотку, и вероятно крикунья, скачущая на члене всю ночь. Я мог бы трахать её столько раз, сколько захочу. Чёрт, она, наверное, и в задницу принимает с удовольствием.

Но она не та, кого я хочу. Она могла быть лишь бледной тенью, заменой, и, честно говоря, несмотря на то, что я привык относиться к женщинам как к одноразовым вещам, я знаю, что она заслуживает лучшего, чем это. Лучше, чем моя беспечная жестокость, а это всё, что я могу предложить.

– Я не должен, – начинаю я говорить. Внезапно она оказывается напротив меня, приподнимается на цыпочки, её рука прижимается к моей гладкой, вспотевшей груди, а рот прижимается к моему, её язык облизывает колечки на моей губе, в то время как другая её рука скользит между нами, чтобы сжать мой ноющий член.

– Я думаю, должен, – говорит она, её губы всё ещё очень близко к моим. – Давай, я отвезу тебя.

Только когда мы садимся в её машину, маленький и тесный хэтчбек, она снова заговаривает, заводя двигатель, который всё время жалуется.

– Джексон Кинг, да?

– Да. – Я не вдаюсь в подробности. Теперь, когда я нахожусь вдали от ринга и в машине, физическая боль ощущается гораздо сильнее, и я почти уверен, что Маркус сломал мне одно из рёбер.

– Насколько я слышала, семья Кингов играет здесь довольно важную роль. Так что же сын Кингов делает в подпольном бойцовском клубе, обмениваясь ударами с байкерами?

– Почему тебя это волнует?

Она пожимает плечами.

– На самом деле, это не так. Мне просто любопытно.

– Это не твоё дело.

– Вполне справедливо. – Пикси поворачивает налево, сворачивая в жилой район, который выглядит довольно запущенным, на самой окраине Блэкмура. – Не из тех, кто делится. Я могу это понять.

Я откидываюсь на спинку сиденья, закрываю глаза и мечтаю о сне. Я уже знал, что мой приезд сюда был ошибкой. Я чертовски возбуждён, не поймите меня неправильно, но я не хочу Пикси. Я хочу Афину, и если я не могу заполучить её, что ж, тогда я хочу выпить чего-нибудь покрепче, чтобы снять напряжение, и свою собственную постель. Не чужую квартиру и девушку, которая рассчитывает на приятное времяпрепровождение.

– Послушай, Пикси, с твоей стороны было мило пригласить меня сюда, но, наверное, было бы лучше, если бы ты просто отвезла меня обратно.

– Мы на месте. – Она заглушает двигатель. – Просто пошли и позволь мне поухаживать за твоими руками. Или ты собираешься сказать мне, что у тебя дома есть кто-то, кто сделает это за тебя?

Я сдерживаю смешок. На это нет ни малейшего шанса. Дин, вероятно, сейчас трахает Афину. Кейд не стал бы мне помогать, даже если бы я попросил его об этом по-хорошему, и, вероятно, ещё меньше шансов, что я это сделаю, а больше здесь нет никого, кто мог бы мне помочь. Может, только Брук, но я ещё не пал так низко, чтобы умолять горничную помочь мне перевязать рану.