Текст книги "Порочное искушение (ЛП)"
Автор книги: Айви Торн
Соавторы: М. Джеймс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)
1
БЕЛЛА
Худший день в моей жизни был совершенно прекрасным, солнечным днем, таким день, в который любая другая женщина хотела бы выйти замуж. Квинтэссенция позднего весеннего дня в Нью-Йорке, с ясным небом и теплым ветерком. Я легко могу вспомнить ощущение тепла на своей коже перед тем, как войти в собор, запах розовых и белых роз, заполнивших пространство, перебивающий привычный древесно-ладанный аромат, сияние того самого весеннего солнца, проникающего сквозь окна и освещающего интерьер в день, который должен стать самым счастливым в жизни любой женщины.
Спустя три месяца, просыпаясь под солнечными лучами, я все еще чувствую, что у меня сводит живот и потеют ладони. И это утро, когда я должна встретиться с отцом в его кабинете после завтрака, чтобы поговорить, ничем не отличается от предыдущего.
Я скатываюсь с кровати, оставляя волосы распущенными по лицу, влезаю в джинсы и легкую толстовку с длинными рукавами и обуваю кеды. Внизу слышны звуки передвижения немногочисленного домашнего персонала, работающего на моего отца. От этого звука у меня сводит челюсть, я чувствую тревогу и нервозность, быстро собираю волосы в пучок, обхватываю себя руками и направляюсь по коридору к лестнице, ведущей на второй этаж нашего загородного дома в Нью-Йорке.
Это не грандиозный особняк. Мой отец носит фамилию Д'Амелио, но это лишь малая часть их богатства. В последнее время здесь все стало немного блестеть, во многом благодаря тому, что Сальваторе Д'Амелио, один из высокопоставленных боссов мафии на северо-востоке, заплатил моему отцу, чтобы тот подписал брачный контракт между мной и Петром Ласиловым, наследником пахана Братвы. От одной мысли о его имени у меня снова скручивает живот, тошнота и паника охватывают меня до тех пор, пока я не буду уверена, что смогу позавтракать.
Но завтрак уже ждет меня в солнечной неформальной столовой, за единственным блюдом во главе стола. Мы с отцом привыкли завтракать вместе, хотя он не самый приятный человек, с которым приятно проводить время, и нам никогда не было о чем поговорить. Но когда мы живем здесь вдвоем, это кажется необходимым, чтобы почувствовать, что мы – некое подобие семьи.
Теперь я просыпаюсь гораздо позже, чем он, и он уже не пытается заставить меня делать иначе. Так что если я его и вижу, то только во время ужина, когда он настаивает на том, чтобы еду подавал наш единственный сотрудник, остающийся на ночь.
Я опускаюсь в кресло, закидываю ноги на сиденье и подтягиваю их под себя. Я не смогла бы так поступить, если бы здесь был отец: он бы настаивал на правильной осанке и поведении леди, но когда я одна, я могу делать то, что хочу. И так я чувствую себя лучше. Мне спокойнее, когда колени подтянуты к груди, а одна рука обхватывает их, когда я натягиваю толстовку повыше к шее и тянусь за смузи, стоящим по другую сторону от фарфоровой чаши передо мной.
На вкус смузи – персик, мед и ваниль, мой любимый. Возможно, в нем есть немного шпината и авокадо, но я их не чувствую. Глэдис, наш повар, взяла на себя миссию выяснить, как сделать так, чтобы я получала достаточно витаминов, и смузи по утрам, похоже, пока что работает. Целый месяц я почти не ела. Только сейчас я начинаю набирать вес, чтобы не выглядеть пугалом вместо человека.
Передо мной стоит миска горячей овсянки с ложкой коричневого сахара, усыпанной сухофруктами и политой настоящими сливками. Глэдис очень старается уговорить меня есть по утрам побольше, но в этот раз я не уверена, что мне это удастся. О чем бы отец ни хотел поговорить со мной этим утром, от одной мысли об этом у меня в животе застывает комок ужаса, и мне трудно не подавиться даже смузи.
Мне удается выпить почти весь коктейль и съесть несколько ложек овсянки. Проглотив третью липкую ложку каши, я бросаю взгляд на часы и вижу, что уже чуть больше одиннадцати. Если я не пойду сейчас, то разминусь с ним до того, как он уедет, возможно, на какой-то деловой обед, и хотя это будет означать откладывание любых новостей, которые у него есть для меня, он будет также зол на меня за то, что я тяну время.
От одной мысли об этом меня бросает в дрожь, я обхватываю себя руками, несмотря на тепло солнечной комнаты, и отодвигаю стул от стола, решительно направляясь к кабинету отца.
Постучав один раз, я вхожу.
Его кабинет выглядит одинаково, сколько я себя помню. Все из темного дерева: панели от пола до потолка, пол из твердых пород дерева, книжные полки и письменный стол с двумя креслами с кожаной спинкой, стоящими перед ним. За ним – эркер, выходящий на небольшой загородный участок, на котором стоит наш дом. Окна плотно закрыты, и воздух здесь холодный. Мой отец любит, чтобы посетители его кабинета чувствовали себя немного неуютно. Это помогает ему почувствовать себя сильным, а этого у него очень мало. Поэтому меня не удивило, что он был готов выдать меня замуж за человека Братвы. Это принесло бы ему деньги и благосклонность дона, а также сделало бы его тестем наследника Братвы. Огромный скачок в статусе для человека, чья семья, как правило, едва ли может считать себя частью мафиозного общества.
– Папа. – Я приветствую его, когда вхожу в кабинет, чувствуя мелкую нервную дрожь в животе. Мой отец не жестокий человек, но и не теплый и любящий. Что бы он ни сказал мне сегодня, будет неважно, как я к этому отнесусь, если он уже принял решение.
Он поднимает голову из-за стола – высокий, худой мужчина пятидесяти лет с седыми волосами, подстриженными усами и бородой. На нем рубашка на пуговицах с расстегнутым воротником, рукава аккуратно застегнуты на запястьях, а на столе перед ним лежит раскрытая папка. Я мельком вижу в ней мужскую фотографию, мужчины средних лет, и снова ощущаю тошнотворную пульсацию. Какой-то инстинкт, возможно, моя собственная интуиция, подсказывает мне, что мне не понравится то, о чем пойдет речь на этой встрече.
– Белла. – Он жестом приглашает меня сесть, и я опускаюсь в одно из жестких кожаных кресел. Я держу руки на коленях, а ноги на полу, но отец все равно бросает на меня неодобрительный взгляд, оценивая мой выбор одежды. Джинсы и толстовка, это не то, что отец считает подходящей одеждой, но я не собираюсь проводить свой день в деловой одежде, пока я коротаю часы дома.
– Ты выглядишь как уличная оборванка. Сейчас лето.
– В твоем кабинете точно не выше десяти градусов, так что, думаю, я сделала правильный выбор. – Я поджала губы, чувствуя, как сердцебиение участилось. – Что происходит?
Мой отец издает небольшой недовольный звук в задней части горла.
– Происходит то, Белла, что я думаю, что мне наконец-то удалось найти для тебя новую пару. Томас Ферреро. Не самое известное мафиозное имя, но после того, что случилось с твоей последней помолвкой… – он прерывается, и я чувствую, как все мое тело напрягается. Нервная дрожь превращается в скручивающее нутро чувство: одно упоминание о моей помолвке вызывает такую реакцию, что мне хочется убежать обратно в свою комнату и забиться под одеяло, как ребенок. Как будто, спрятавшись в своей постели, я могу заставить все это забыться, отменить все, что произошло.
А теперь мой отец упоминает имя другого мужчины. Именно этого я и боялась, когда отец сказал, что хочет встретиться.
– Наконец-то? – Слово вышло хриплым кваканьем из-за сдавленности в горле. – Прошло три месяца. Не годы. Ты говоришь так, будто я какая-то викторианская дева или что-то в этом роде…
– Чем скорее, тем лучше. – Отец подталкивает ко мне бумаги, а сверху – мужскую фотографию. – Белла, найти кого-нибудь заинтересованного довольно сложно. Наша фамилия имеет определенный вес, но ты не хуже меня знаешь, как далеко я забрался. А после инцидента с Петром… ну, Томас первый, кто вообще проявил к тебе интерес.
Инцидент. Так можно описать спущенное колесо или ссору между друзьями, вещь, которая создает проблему, но не непреодолимую. Но инцидент – слишком маленькое слово, чтобы описать то, что со мной произошло. И где-то в этом скручивающем, больном чувстве в животе я ощущаю вспышку гнева. Мой отец хочет отмахнуться от того, что сделал со мной Петр, но он не может представить, каково это. Он не может представить, что я чувствую до сих пор, да и вряд ли захочет.
– Первый, – уныло говорю я, глядя на фотографию. В человеке, который смотрит на меня сверху, нет ничего особенно значительного или интересного. Темные волосы с намеком на седину на висках, темные глаза, ровное выражение, не вызывающее возражений лицо. – Ты говоришь так, будто искал кого-то с тех пор, как меня обратно привезли сюда.
Отец сначала ничего не отвечает, и это действительно весь ответ, который мне нужен.
– О твоем состоянии ходит много сплетен, Белла. Тебе повезло, что Томас…
– Моем состоянии? – Я поднимаю глаза на отца, чувствуя, как сдавленность в горле распространяется, превращаясь в горячий ожог от слез за глазами. – Ты имеешь в виду результат того, как я вела себя с тех пор, как меня вернули назад от Братвы, с которой, как ты убеждал меня, я буду в безопасности…
– Нам не нужно повторять это снова, Белла. – Он резко обрывает меня, и я опускаюсь в кресло, чувствуя себя так, словно меня ударили. Я знаю, что отец считает, что я драматизирую, что реакции, которые я все еще испытываю после того, что Петр и его люди сделали со мной, должны были уже прекратиться. Но мне больно каждый раз, когда я с этим сталкиваюсь.
Есть причина, по которой я почти все время держусь в стороне. Почему я провожу большую часть времени в своей комнате и ем в одиночестве, почему я не просыпаюсь допоздна и чувствую себя уставшей весь день.
– Сделка, которую предложила Братва, была представлена как настоящая, – продолжает он, испуская разочарованный вздох, когда берет бумаги и фотографию Томаса и убирает их на свою сторону стола. – Я не мог знать, что это ловушка, Белла. Или то, что с тобой случится. Ты не можешь думать, что я или Сальваторе, если уж на то пошло, знали, что так будет. Иначе никто из нас никогда бы не согласился на это.
Я знаю, что он прав. В глубине души он действительно прав. Мой отец – жадный человек, готовый на многое ради власти, но я не думаю, что он продал бы меня монстру, если бы знал, что тот планирует. Он считал, что обещания Братвы обеспечить мою безопасность и дополнительной охраны, которую организовал и оплатил Сальваторе, будет достаточно.
Просто он ошибся, и теперь мне придется расплачиваться за это.
– Я не хочу снова выходить замуж, – шепчу я, чувствуя, как паника застревает в горле и грозит полностью оборвать слова. – Я не могу. Пожалуйста, я правда не могу это сделать. Даже просто больше времени помогло бы…
Но, произнося это, я понимаю, что это неправда. Больше времени не поможет. Я не хочу выходить замуж за кого-то другого. Мысль о том, чтобы снова надеть свадебное платье, заставляет меня чувствовать, будто моя кожа слишком тесна для моего тела, будто я не могу дышать. Мысль о том, чтобы войти в церковь и пройти к алтарю навстречу другому мужчине, за которого отец велел мне выйти замуж, вызывает во мне тошноту, вплоть до ощущения, что меня может стошнить на сверкающий паркетный пол в кабинете отца. Паника охватывает меня при мысли о том, что кто-то может прикоснуться ко мне, при мысли обо всем, что я должна буду делать с этим будущим мужем. Я чувствую себя как загнанный в ловушку зверь, готовый отгрызть себе конечность в попытке освободиться.
Он делает глубокий, медленный вдох, как будто пытается быть терпеливым со мной.
– Я понимаю, что ты борешься, Белла. Я понимаю. Я найду того, кто, я уверен, не причинит тебе вреда. Томас, насколько мне известно, хороший человек, и я приложу все усилия, чтобы убедиться, что он будет для тебя добрым и понимающим мужем. Если не он, то я найду кого-нибудь другого, но ты должна выйти замуж как можно скорее, Белла. Нашей семье нужно…
– Ты не понимаешь. – Я прижимаю руку к ребрам, пытаясь отдышаться, пытаясь заставить отца понять, о чем я говорю. – Я вообще не хочу выходить замуж. Я не хочу выходить замуж ни за Томаса, ни за кого-либо еще.
Выражение лица отца говорит о том, что он близок к тому, чтобы потерять терпение.
– Это смешно, Белла. Что ты будешь делать, если не выйдешь замуж? Все дочери мафии выходят замуж. Это твой долг в этом мире. Создать хорошую пару и возвысить нашу семью. Чтобы мы поднимались все выше, из поколения в поколение. Если ты удачно выйдешь замуж, то и твои дети поднимутся еще выше, и так далее.
Его голос приобрел ту нотку, которая появляется, когда он собирается читать мне лекцию – лекцию, которую я уже слышала раньше, о наследстве и важности его создания, а также о моем месте во всем этом. Неважно, что, насколько я могу судить, этот мир, в котором мы живем, сжимается по мере того, как мир за его пределами все дальше и дальше уходит в современность, и идеи, подобные идеям моего отца, устаревают.
– Я могла бы пойти в колледж, – рискнула я. Я чувствую, как паника охватывает меня все сильнее и сильнее, как жар пылает за веками, но я должна попробовать. – Ты же знаешь, как я люблю фотографию. Я могла бы получить степень в этой области, попытаться сделать собственную карьеру…
– Это хобби, а не работа. Не будь смешной, Белла. – Мой отец качает головой, как будто не может поверить, что мы ведем этот разговор. – А тебе не нужна работа. Тебе нужен муж, чтобы ты могла делать то, что тебе всегда было предназначено для этой семьи. Если бы ты была сыном, твоя обязанность заключалась бы в том, чтобы наследовать после меня. Твои обязанности другие, но не менее важные.
– Я не могу, – шепчу я. Слезы наворачиваются на глаза. Я не могу. Томас выглядит достаточно безобидно, судя по его фотографии, вероятно, это не тот человек, который причинит мне такую боль, какую причинили Петр и его люди, но я все равно не могу. Я знаю до самых глубин своих костей, что сделать это невозможно.
Я не переживу этого. Но отец считает, что я просто драматизирую.
– Ты уже выполняла свой долг, – жестко говорит он, складывая бумаги в стопку. – Ты можешь сделать это снова, Белла.
Где-то среди страха и боли редкий всплеск гнева поднимается вверх, пронзая меня насквозь.
– Тебе стоит подумать о том, к чему это меня привело, – огрызаюсь я, даже осознавая где-то глубоко внутри себя, что от этого никуда не деться. Отец снова выдаст меня замуж за кого-нибудь, и у меня нет выхода. Паника, которую я испытываю, почти невыносима. В памяти всплывает отчаяние, которое я испытывала днем и ночью после первой свадьбы, безнадежность, и мне кажется, что я хочу вылезти из собственной кожи. Как будто я должна найти выход, каким бы он ни был.
Мой отец напрягается, сузив глаза. Он знает, что должен взять на себя большую часть вины за случившееся, но не хочет этого делать. Он не хочет признавать, что несет ответственность за то, что с его единственным ребенком произошли такие ужасные вещи.
– У меня еще одна встреча, – жестко говорит отец. – Иди наверх, Белла. Мы поговорим об этом позже.
В его голосе звучит окончательность, не терпящая возражений. Я не знаю, хочу ли я даже пытаться спорить. С ним у меня ничего не получится, а сейчас все, чего я хочу, это остаться одной, чтобы спокойно пережить начинающийся приступ паники.
Я резко встаю, отталкивая стул, так как слезы начинают проливаться через край. Я не хочу плакать перед отцом, не тогда, когда он так явно не понимает, что я чувствую, или почему я еще не смирилась с этим, или почему я не могу смириться с мыслью о том, что снова выйду замуж. Здесь, в этой комнате с ним, я чувствую себя еще более одинокой, чем когда я действительно одна.
Я бросаюсь к двери, желая оказаться за пределами этой неуютной комнаты, подальше от фотографии, все еще глядящей с отцовского стола, подальше от всех ожиданий, которые, как я знаю, я не смогу оправдать.
Теплый воздух коридора ударяет меня, как пощечина, когда я спешу покинуть холодный кабинет. Я тяжело сглатываю, слезы катятся быстрее, пока я бегу к фойе и лестнице, ведущей в мою комнату. Все мое внимание сосредоточено на том, чтобы как можно быстрее оказаться за закрытой дверью моего личного убежища. Я так сосредоточена на этом, что даже не замечаю мужчину, который встает на моем пути, когда я мчусь по коридору. Пока не сталкиваюсь с ним, ударившись о твердую широкую грудь, когда он резко остановился прямо передо мной.
Сильные руки хватают меня за плечи, не давая позорно упасть на пол. Он задерживает меня на мгновение, и запах пряностей и ванили заполняет мои рецепторы. Я поднимаю взгляд на мужчину, который меня поймал, и смотрю прямо в самые красивые зеленые глаза, которые когда-либо видела.
2
ГАБРИЭЛЬ
Я приехал в резиденцию Д'Амелио на деловую встречу, никак не ожидая, что не успею пройти и половины коридора до кабинета Масео Д'Амелио, как меня чуть не собьет с ног плачущая девушка. Она явно не смотрела, куда шла, и врезалась в меня прежде, чем я успел ее обойти, ударяясь о мою грудь и почти падая на пол, прежде чем я схватил ее за плечи, не давая ей упасть. Невозможно не заметить, как она вздрагивает, когда я это сделал, все ее тело отшатывается от моего прикосновения, и она вскакивает, задыхаясь. Я отпускаю ее, словно обжегшись, и делаю шаг назад, но мгновение не могу перестать смотреть на нее.
Даже раскрасневшаяся и плачущая, она самая красивая женщина, которую я когда-либо видел. Длинные каштановые волосы, лицо в форме сердечка с безупречным цветом лица и широкие голубые глаза, которые сейчас смотрят на меня так, словно она не может понять, откуда я взялся.
Я не уверен, кто она, но очевидное решение для меня – обойти ее и идти дальше, пока я не опоздал на встречу. Но, несмотря на то что мне ясно, что это лучший выход, я не могу сдвинуться с места. Я чувствую странное желание помочь ей, узнать, почему она плачет, хотя готов поспорить, что это не мое дело.
Она выглядит очень опустошенной.
– Что случилось? – Спокойно спрашиваю я, и она тяжело сглатывает и проводит рукой по лицу, глядя на меня.
– Я разговаривала с отцом. – Она оглядывается на большие двойные двери дальше по коридору, и я с шоком понимаю, что разговариваю с дочерью Масео Д'Амелио. Белла, кажется, ее зовут, хотя я не уверен. Я не обращаю особого внимания на то, что не касается непосредственно моего бизнеса, и отпрыски глав мафиозных семейств редко попадают в поле зрения. Изредка сын, готовый сменить отца, интересуется делами, которые ему предстоит унаследовать, или выступает в роли правой руки отца, но чаще всего различные мафиозные родословные меня не интересуют.
– Я так понимаю, разговор не задался? – Я приподнимаю бровь, и она испускает небольшой всхлип, прижимая руки ко рту, а ее щеки краснеют еще сильнее.
– Он хочет, чтобы я вышла замуж. Еще один брак по расчету. – На ее глаза наворачиваются свежие слезы, и я понимаю, что это, должно быть, и есть суть дела – брак, которого она не хочет.
При всем том, что я знаю, что это традиция в таких семьях, я считаю ее нелепой. Я бы не стал навязывать это своим детям, когда они достигнут совершеннолетия. На мой взгляд, мафиозным семьям было бы лучше, если бы они вообще отказались от этого.
– Мне очень жаль. – Я сочувственно смотрю на нее. – Представляю, как тебе тяжело.
Она испускает маленький, всхлипывающий смешок.
– Нет, – шепчет она, тяжело сглатывая. – Я не думаю, что ты можешь себе это представить.
Наверное, она права, размышляю я, глядя на девушку, чье имя я не совсем знаю, но которая налетела на меня и разрыдалась на мое рубашке, прежде чем выложить все начистоту. Мой собственный брак был по любви, и я не хотел бы, чтобы было иначе. Я не могу представить, что женился бы на незнакомке, на женщине, которую едва знаю. Моя жена была той, кого я выбрал целиком и полностью, и то же самое было с ней. С тех пор как ее не стало, не было ни одного дня, чтобы я не скучал по ней.
– Что-то не так с мужчиной, которого выбрал твой отец? – Спрашиваю я. Я не совсем понимаю, почему спрашиваю. Все это не мое дело, но я не могу не чувствовать необъяснимую жалость к ней, к девушке, которая явно сильно расстроена. – Старый? Уродливый?
Она качает головой, вытирая щеки тыльной стороной ладоней.
– Я просто не хочу ни за кого выходить замуж, – шепчет она. – Но он не хочет меня слушать. Он считает, что я больше ничего не могу сделать…
Она вздрагивает и делает резкий шаг назад, ее взгляд проясняется, когда она смотрит на меня, словно внезапно придя в себя.
– Прости, мне жаль, – внезапно говорит она. – Я плакала на твоей рубашке и обнимала тебя. Прости меня.
Последние слова вылетают в спешке, и она обходит меня, все еще вытирая лицо, теперь рукавом толстовки, и сломя голову убегает по коридору исчезая за углом.
Я смотрю ей вслед, чувствуя себя застигнутым врасплох и немного озадаченным ее странным поведением, но в то же время чувствуя к ней прилив сочувствия. Понятно, что она отчаянно пытается избежать этого возможного брака, и не менее понятно, что она, похоже, не думает, что для нее есть какой-то выход.
А что, если бы он был? У меня в голове начинает формироваться мысль. Не знаю, почему я вообще ее рассматриваю, но я чувствую странное желание помочь ей. Если она дочь Масео, значит, она образованная девушка из приличной семьи, так что моя идея не так уж и необычна.
Я качаю головой, поворачиваюсь и прохожу остаток пути по коридору до кабинета Масео. Когда я вхожу, он перебирает стопку бумаг и поднимает голову, жестом указывая на одно из кресел.
– Габриэль. Пожалуйста, садись.
Я опускаюсь в кожаное кресло с жесткой спинкой и небрежно перекидываю одну ногу через другую, откинувшись на спинку.
– Как поживаешь, Масео? Рад тебя видеть.
Он ворчит.
– Достаточно хорошо. Ты здесь, чтобы поговорить о делах, я полагаю? Думаю, либо о драгоценных камнях, либо о произведениях искусства.
– И то, и другое, если у тебя есть время. – Я непринужденно улыбаюсь ему. – Кажется, я встретил твою дочь по дороге сюда.
Масео снова поднимает глаза, на этот раз более резко.
– Прости, если она тебя побеспокоила.
– Вовсе нет. Если что, это она выглядела обеспокоенной. – Я поднимаю бровь.
Он испускает многострадальный вздох.
– У нас есть разногласия. Она своенравная девушка, и ей не нравится идея выйти замуж за человека, которого я для нее выбрал. Но она одумается. Ей просто нужно время.
Конечно. Ведь время, это всегда ответ на вопрос о том, как заставить себя выйти замуж за незнакомца. Вся эта концепция кажется мне нелепой. Но я хихикаю в ответ.
– Она вообще не хочет выходить замуж за кого-либо? Или только за этого мужчину?
Масео фыркает, откидываясь назад и оценивающе глядя на меня.
– А что, Габриэль? Ты сам хочешь на ней жениться?
На это я быстро качаю головой. Это определенно не входит в мои планы.
– Нет, у меня нет намерения жениться снова, – твердо говорю я ему. – Одного раза мне было достаточно.
– Даже после стольких лет? – Теперь очередь Масео поднимать бровь. – Четыре года, не так ли, прошло с тех пор, как Делайла умерла? Конечно, твоим детям нужна мать.
Я улыбаюсь, ничего не могу с собой поделать, хотя упоминание о моей покойной жене вызывает острую боль в груди, потому что Масео встал прямо на пути идеи, которая возникла у меня, пока я смотрел, как Белла убегает по коридору.
– У меня была именно такая мысль, когда я разговаривал с твоей дочерью.
Масео хмурится.
– Боюсь, я не понимаю. Ты сказал, что тебя не интересует брак.
– Не брак. Но поскольку я не планирую снова жениться, мне нужен кто-то, кто помогал бы мне с детьми. Моя экономка, Агнес, мне как родная, и она была бесценна для меня, помогая мне все это время. Время от времени я прибегал и к краткосрочной помощи. Но что мне действительно нужно, так это няня с проживанием. Кто-то, кто мог бы снять часть нагрузки с Агнес. Она не становится моложе, и кто-то подобный обеспечил бы столь необходимую стабильность для Данило и Сесилии, я думаю.
Масео нахмурился.
– Ты спрашиваешь о рекомендациях? Потому что, боюсь, у меня их нет. Прошло много времени с тех пор, как я в них нуждался.
– Не рекомендации. Это другое решение для твоей дочери. – Я слегка наклоняюсь вперед. – Очевидно, что ее не устраивает перспектива замужества. Так почему бы не позволить ей переехать и работать на меня? Она была бы хорошо обеспечена.
Его брови при этом поднимаются.
– Ты хочешь, чтобы моя дочь работала на тебя? – В его тоне слышится нотка обиды, и я понимаю, что мне нужно действовать осторожно. – Может, у меня и нет такого богатства, как у других, Эспозито, но у меня все еще есть фамилия Д'Амелио. Моей дочери не нужно работать.
Переход на мою фамилию заставляет меня насторожиться. Становится ясно, что Масео не слишком высокого мнения о моей идее.
– Конечно, нет, – заверяю я его. – И я знаю, что все это не мое дело…
– Верно, – рычит Масео, и я примирительно киваю ему.
– Но, если твоя дочь так явно расстроена из-за этого, не лучше ли дать ей время смириться с этой мыслью?
Его глаза сузились.
– И как пребывание в твоем доме в качестве няни поможет Белле смириться с мыслью о браке? – В его голосе явно слышна нотка подозрительности, и я могу его понять. Я бы меньше думал о нем, если бы он не отнесся с осторожностью к идее разрешить своей дочери жить с овдовевшим мужчиной.
– Находясь в моем доме, в окружении моих детей, она поймет, насколько счастлива может быть в браке, где у нее есть свои собственные вещи, свое хозяйство, своя семья, которую нужно растить. Она увидит, что такая жизнь не так уж и ужасна, и начнет хотеть ее для себя. И тогда она будет открыта для тех перспектив, которые ты для нее открываешь.
Все это легко слетает с моего языка несмотря на то, что, насколько я понимаю, все это полная чушь. Сомневаюсь, что, оказавшись вдали от семейного очага и почувствовав вкус независимости, Белла с теплотой отнесется к идее быть запертой в браке по расчету. Но я могу ошибаться. Вполне возможно, что знакомство с моими детьми и работа в качестве опекуна сделают именно это и заставят Беллу захотеть иметь собственный дом и семью. В любом случае, если ее отец согласится, это позволит мне помогать ей хотя бы какое-то время. И мне это тоже очень поможет.
– Разумеется, я буду платить ей жалованье, – добавляю я, видя, что Масео все еще смотрит скептически. При этом его глаза слегка светлеют, и в них мелькает интерес.
– Ей не нужен доход. Особенно если, как ты говоришь, ее комната и питание будут предоставляться в рамках должности. Но ты можешь платить мне напрямую, а я отложу деньги в ее трастовый фонд.
Я ни на секунду не верю, что Белла увидит эти деньги. Но я также могу сказать, что, если я буду сопротивляться, Масео не согласится.
Почему это так важно для меня? У меня нет ответа на этот вопрос. Нет объяснимой причины, по которой я чувствую глубокую потребность помочь этой девушке, с которой я познакомился лишь мельком, когда она бежала по коридору и плакала. Я знаю только, что это так, и что это самый правдоподобный способ помочь ей, который я могу придумать. Это решает две проблемы – мое желание сделать что-то для нее и мою потребность в том, чтобы кто-то помогал Агнес с моими детьми. Все, что я сказал Масео по этому поводу, – чистая правда: у меня нет планов жениться снова, но детям нужен кто-то. И стабильность, когда кто-то живет в моем доме, а не приходит и уходит, изменит ситуацию.
Масео испускает долгий вздох, и я вижу расчетливый взгляд его глаз. Мне это не нравится. Я бы никогда не назвал нас друзьями, мы просто деловые партнеры, но явная жадность, которую я вижу, когда он понимает, что может заработать на этой договоренности с дочерью, оставляет у меня кислый привкус во рту.
– Я поговорю об этом с Беллой сегодня вечером, – начинает говорить Масео, но я качаю головой.
– Я бы предпочел поговорить с ней об этом сам.
Масео усмехается.
– Ты приглашаешь себя к нам на ужин, Габриэль?
Вижу, снова перешли на имена.
– Нет, не думаю. – Я коротко улыбаюсь. – Я сам приглашу ее на ужин и проведу беседу.
Его бровь приподнимается.
– Ты хочешь пригласить ее куда-нибудь?
– Да.
Масео выглядит ошеломленным внезапной, властной переменой в моем тоне, и это меня радует. У меня возникает внезапное желание увидеть, как он трусит, и я придвигаюсь вперед, улыбка на моем лице становится приятной.
– Когда? – Спрашивает он, и я чувствую, как баланс сил в комнате меняется. Это меня тоже радует.
Я откидываюсь назад, чувствуя, что выиграл этот раунд в битве, о которой двадцать минут назад даже не подозревал. Но это приятно.
– Скажи ей, чтобы была готова к семи. Завтра вечером.
