Текст книги "Я наблюдаю за тобой (СИ)"

Автор книги: Айше Лилуай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

 Старый рыбак закрыл лицо руками, и плечи его затряслись.

 Он плакал.

 Беззвучно.

 Безрезультатно пытаясь спрятать свое горе.

 – А что стало с мальчиком? – спросил Харальсон.

 – На следующий день к нам снова явился его молодой отец. Господи, как он смотрел на ребенка! Как будто боялся его, что ли… Но он захотел забрать его к себе, сказал, что даст ему все, что сможет, что воспитает его как джентльмена… Я не хотел соглашаться, помня о своем обещании, но я понимал, что не смогу дать внуку и половину того, что он может получить от своего отца… Я отдал ребенка. У меня осталась только украшение его матери. – Отто вздохнул. – Я постарался забыть об этом страшном эпизоде моей жизни. Вскоре меня порадовал Карл: у меня родился еще один внук, и мы назвали мальчика Каем. Теперь он моя опора в старости. И еще: тринадцать лет назад, в день рождения Кая, я не выдержал и выбросил драгоценность в море во время рыбалки. Вот и все.

 – Спасибо вам, маастер Вален, – хрипло произнес Греджерс.

 – Вы можете присоединиться к сыну и внуку, – добавил судья.

 – Нет-нет! – возразил Фробениус. – Подождите-ка…

 На него мало кто обратил внимания, поскольку в тот же момент, когда он открыл рот, вперед снова выскочила Келда Халворсен, которая громко воскликнула:

 – Постойте! Маастер Вален, прошу вас, ответьте еще на один вопрос! Я могу задать вопрос, ваша честь?

 – Можете, фрекен, – ответил судья, сделав Греджерсу знак рукой: мол, тебя я еще выслушаю. – Спрашивайте.

 Келда подошла к старому рыбаку, при этом ища что-то у себя в кармане, пришитом сбоку к юбке платья.

 – Скажите: брошь, которая досталась вам от дочери, была похожа на эту?

 И девушка показала Отто и всем остальным, кто мог видеть, маленькую серебряную брошь, которую сжимала между двух пальцев. По центру брошки красовалась круглая белая жемчужина.

 Реакция старого рыбака была красноречивее любых слов.

 Отто побледнел и начал хватать ртом воздух, будто пытаясь что-то сказать, что-то важное, что-то…

 И не мог.

 Он так и не ответил на вопрос Келды, но этого и не требовалось. Вместо этого старик спросил:

 – Откуда она у вас, фрекен?

 – Ее мне отдал подсудимый, герр Абель, в ту ночь, когда его арестовали, – ответила девушка, едва заметно покраснев.

 Отто побледнел еще сильнее и на этот раз, сглотнув ком в горле, обратился к судье:

 – Ваша честь, если можно… я хотел бы подойти поближе к подсудимому… Вы позволите?

 Подумав, нахмурившийся судья кивнул, и Отто, слегка шатаясь, будто на ватных ногах, подошел к «скамье подсудимых», где герр Абель сидел, упорно глядя прямо перед собой. Тяжело вздохнув, старик легонько тронул молодого человека за плечо, и через пару секунд… обвиняемый обернулся.

 Он повернул голову, и в его глазах блестели еле сдерживаемые слезы.

 А за этой прозрачной пеленой была радость, была надежда… и нежность была. Он смотрел на старика, как на… как на…

 И его глаза были такими знакомыми. До боли знакомыми.

 – Мальчик мой! – воскликнул Отто и, не обращая внимания на всех остальных, бросился к подсудимому и обнял его за плечи. Так крепко, как только мог.

 Тот ответил осторожным объятием.

 – Мой внук, мой дорогой… – рыдал Отто, а Роальд похлопывал его по спине, пытаясь успокоить.

 – Так вот как умерла моя мама, – прошептал он и почувствовал, что, несмотря на все свои усилия, плачет.

Глава 21

 Томас с болью в сердце смотрел на эту картину.

 Он потерял своего внука… И из-за чего?

 Из-за какой-то неведомой никому силе, что заставляет подобных Инглингу, подобных Стеину слышать голоса… Из-за роковой случайности, быть может…

 Он, самый почитаемый и влиятельный человек в деревне, у которого было практически все, потерял своего внука.

 А этот бедный рыбак в потрепанной одежде, в порванных ботинках – этот нищий внука только что обрел.

 Маастера Валена так и не удалось оторвать от подсудимого, да никто особо и не пытался. После первой же попытки вернуть старика с блестящим от слез радости лицом на место, Харальсон махнул рукой, улыбнувшись непонятно кому, и продолжил заседание:

 – Итак, – по-деловому сказал он, сложив руки в замок и весомо опустив их на стол. – Что мы имеем? Роальд Абель наткнулся в лесу, по какой-то удивительной случайности, на своего деда и двоюродного брата, которых атаковал взбешенный Инглинг Сорбо, утверждавший, что брошь принадлежала его семье… А затем Роальд Абель его убил. После чего…

 – Дай мне слово, Харальсон, – потребовал вдруг Греджерс.

 – Ах да! Я и забыл…

 – Теперь у меня почти все сходится, – торжественно начал говорить старый детектив. – Особенно после того, как я своими глазами увидел брошь. Да-да, для меня эта вещь значила почти так же много, как и для маастера Валена. Почему? Сейчас узнаете. И, наверное, удивитесь, когда я покажу вам еще одну такую же – родную сестру тех двух!

 С этими словами Фробениус потянулся в свой нагрудный карман и двумя пальцами выудил оттуда брошь. Точно такую же, какую Келда, стоящая возле кафедры, все еще сжимала в руках. И снова толпа изумленно ахнула.

 – Позвольте мне, друзья мои, рассказать вам весьма странную и, на мой взгляд, глупую, но для кого-то, возможно, печальную историю «темного особняка» в городе Гамвике, – важно начал Греджерс. Заложив руки за спину, он принялся расхаживать по кругу, окидывая пристальным взглядом первые ряды зрителей. – Итак. Некогда этим особняком, как совершенно правильно говорится в официальных документах, владел герр Кайл Нильсон. Однако он был бездетен и молод и, узнав о своей смертельной болезни (какой, не важно), решил передать свой дом другу – пожилому человеку из тихой норвежской деревеньки на северном побережье. Ну, вроде нашей с вами деревни. – Рассказчик подмигнул Келде, мимо которой в этот момент проходил. – В документах, которые оформлял знакомый юрист Нильсона, некий Мортен Северуд, было написано, что человека того звали Вермандом Якобсем, а вот это, друзья, уже совсем неправильно! Того человека – теперь я точно это знаю – звали Асмандом Сорбо! О, вы, кажется, шокированы этим заявлением? Да, я тоже был удивлен, но это так! А откуда, как вы думаете, взялось неожиданное богатство Сорбо? С неба свалилось? Эээ, нет. Так не бывает.

 Вы тогда недоумевали и ломали головы, путаясь в догадках. А вот оно, откуда все пошло!

 Перед смертью Нильсон также передал Асманду три одинаковых брошки, которые являлись фамильной ценностью их рода и символизировали, как я понял, права на особняк. Три броши! Одну из них сейчас держу я, другую – фрекен Халворсен, третья покоится на дне морском вот уже тринадцать лет. Так вот. Асманд вернулся с брошками домой, где его ждали сын Ари и племянник Томас. Когда наш Лжеверманд умирал, он поведал правду им обоим. Как я понимаю, права на особняк автоматически перешли к Ари Сорбо, а Томас, я думаю, тогда не имел никаких претензий на богатство дяди. Ведь правильно я говорю, доктор? Правильно. Асманд рассказал сыну и племяннику, как отыскать Северуда и убедить его переписать дом на имя «Якобса младшего». Для того, чтобы подтвердить родство с Асмандом, Ари должен был показать Мортену три броши Кайла Нильсона. Как только Асманд умер, двоюродные братья отправились в Гамвик и сделали все, как велел покойный. Одну брошь они подарили Северуду, две до поры до времени оставили себе.

 Я предполагаю – только предполагаю, заметьте! – что некоторую часть своего наследства Ари отдал Томасу, после чего тот, будучи тогда еще молодым человеком, отправился путешествовать, чтобы сколотить состояние с этим нешуточным капиталом. Верно я говорю, доктор? Не отвечаете… Ну, да ладно. Дальше, как рассказывает деревенский народ (здесь отдельное спасибо некому рыбаку Йохану), Ари и его молодой сын Холдор начали исчезать куда-то из деревни. А ездили они в Гамвик, потому что там у них был здоровенный дом, в подвалах которого хранилось огромное богатство. Хотя, насколько огромное, я не знаю, ну, да это все равно. Юную Вигдис Сорбо они с собой не брали, и вскоре вообще отправили ее в Мехамн, где она благополучно вышла замуж. Томас Сорбо влез в долги и приехал просить помощи у брата. К тому времени вы были уже почтенным зрелым мужчиной, доктор. Как же вам не было стыдно? Ай-ай-ай! Ари вас выставил за дверь (и снова спасибо нашему на редкость правдивому Йохану) и стал жить дальше. А его сын… О, с его сыном целая история!

 В общем, теперь, друзья, я думаю, что все вы уже знаете, что стало с двумя оставшимися брошками – одной, которую выбросил маастер Вален, и другой, той самой, которая у фрекен Халворсен в руках. Знаете, что я держу ту, которая досталась Северуду. Знаете и то, кем был все-таки отец нашего подсудимого. Да, по крайней мере, догадываетесь! Но пусть лучше сам герр Абель назовет имя! Герр Абель! Ну, давай же, сынок, произнеси это вслух!

 Роальд вздрогнул, выпрямил спину, встал и пристально посмотрел в глаза Томаса, сидящего напротив.

 – Моим отцом был Холдор Сорбо, – громко произнес он.

 Доктор опустил глаза и покачал головой, его губы беззвучно шептали слово «нет». Без конца. По залу пролетел легкий шепоток, люди переглядывались между собой. Неужели сам Ари Сорбо проморгал глазами, допустил, чтобы его сын…

 Абель не обращал внимания на реакцию присутствующих.

 – Что ж, ваша честь, по-моему, в правдивости слов подсудимого уже нет сомнений. Две одинаковых безделицы перед вашими глазами – подтверждение тому. А иначе как еще связать Верманда Якобса и Роальда Абеля?

 – Это точно, Греджерс, ты, как всегда, великолепен. – Сказав так, ошеломленный и бледный судья повернулся к подсудимому. – Теперь, когда ваша личность наконец-то установлена и суд знает, что может доверять вам как честному человеку, вы будете говорить?

 – Да, ваша честь. Теперь, когда вы верите мне, стало намного легче. И словно камень упал с души. Позвольте мне начать…

 – Говорите.

 – После того, как мой отец узнал от моей матери, что у него будет внебрачный ребенок, он бросился в ноги к Ари Сорбо с просьбой хотя бы приютить его будущего сына и мою мать и не дать ребенку умереть от нищеты. Ари все-таки согласился. О женитьбе разговор уже не шел, в этом отношении Ари был непреклонен, но он пожалел мою мать и меня. Однако когда мой отец пришел за нами через день после моего рождения, оказалось, что мать… Вы уже слышали, что произошло. В общем, отец забрал меня, но Ари потребовал от него, чтобы я воспитывался в доме в качестве слуги, чтобы никто не знал о тайне моего происхождения. Меня отдали в руки кормилицы, а потом, когда я немного подрос, передали няне, Ребекке Абель, и нарекли ее фамилией. В доме деда я был слугой, и с самого детства больше всех на свете я боялся человека по имени Ари Сорбо. Он не позволял нам с отцом быть вместе и говорил, что мы должны быть благодарны ему хотя бы за то, что он спас меня от смерти. Он меня почти ненавидел, и я старался не попадаться лишний раз ему на глаза, но когда подобное все же случалось, Ари приказывал мне убраться прочь и называл ублюдком.

 Но отец любил меня. Иногда ему все же удавалось выделить минутку, чтобы побыть со мной, и тогда он понемногу воспитывал меня, как хотел воспитать своего сына. И всегда, каждый раз, прощаясь, он поднимал меня на руки и говорил: «Ты – Сорбо. Запомни это».

 Отец подарил мне последнюю брошь, которую держит сейчас фрекен Халворсен.

 Так прошло почти семь лет. И к тому времени мы с моей дорогой няней успели заметить, что отец и Ари иногда исчезают куда-то примерно на неделю. Примерно в то же время я издалека увидел Томаса Сорбо. Впервые в жизни. Он сидел в гостиной и разговаривал с Ари, сперва спокойно, затем на более высоких тонах. Наконец он упал на колени перед дедом и стал умолять его о помощи. Я наблюдал за этим, сидя на втором этаже и прячась за поручнями лестницы. Мне было слышно каждое слово, но повторять их разговор здесь я не вижу смысла. Я понял тогда лишь то, что Томас просил у Ари денег, чтобы погасить свой карточный долг. Но Ари прогнал его.

 В следующий раз Ари уехал раньше Холдора, и отец, воспользовавшись этим, решил взять меня с собой. Он велел мне и Ребекке собираться в дорогу, сказал, что хочет сделать мне подарок на семилетие и показать большой особняк, в котором мы когда-нибудь будем жить. Отец знал, что когда мы приедем втроем, Ари будет зол, но все-таки не посмеет причинить вред никому из нас.

 И вот мы приехали. Как оказалось потом, в город Гамвик. Дом, куда привез нас отец, показался мне огромным и мрачным, но отец и дед каждый раз, приезжая, собственноручно наводили там порядок, готовясь к переезду, а заодно брали деньги, которые хранились в специальном тайнике. Вы все правильно поняли, герр Фробениус: они, как и весь дом, достались Ари еще от его отца Асманда.

 Ари в тот вечер больше двух часов ругался с моим отцом в своем кабинете и даже грозился вышвырнуть меня из дома на улицу… Потом они решили пройтись по городу, чтобы не кричать и не выяснять отношения при мне и Ребекке. Это была идея Холдора.

 В доме никогда не было прислуги, и мы с няней остались вдвоем. Мы ждали…

 Было уже очень поздно, и с каждой минутой мне становилось все страшнее. А потом, примерно в два часа ночи…

 Примерно в два часа ночи в дом ворвался отец. Когда я бросился к нему навстречу, я чуть не умер от ужаса: у него в животе зияла страшная рана, нанесенная ножом, и из нее хлестала алая кровь. Он упал на колени прямо передо мной, обхватил мое лицо своими окровавленными руками и посмотрел на меня… так спокойно и с такой печалью.

 Я никогда в жизни не забуду этого его взгляда.

 Он с трудом говорил, но все-таки сумел выдавить из себя вместе с вытекающей изо рта кровью, несколько фраз. Он сказал мне:

 – За этим стоял Томас. Никто больше не мог. Отомсти за отца и деда, а сейчас беги. БЕГИ! Скорее беги…

 Так он умер. Ему было всего двадцать шесть лет…

 Я тогда мало чего понимал, но Ребекка… Ребекка спасла мне жизнь. Она понимала, что убийца не знал о том, что мы с ней тоже в Гамвике, что он не знал о том, что у Холдора был сын, и что негодяй скоро придет в дом и, когда обнаружит нас… убьет. Поэтому она поторопила меня, как бы сильно мне не хотелось проститься с отцом. Я упирался, кричал и плакал, но она схватила меня, и мы убежали. Мы все-таки успели.

 Все это случилось двадцать лет назад, но я вижу все так отчетливо и ясно, как будто это происходит сейчас.

 Теперь вы понимаете: я никогда не мог быть полностью уверен в том, что за убийством моего отца и Ари стоял Томас Сорбо. Но я поверил последним словам отца. И до сих пор верю. И не отступлюсь от этого, пока мне не докажут обратное. Но сам я подтвердить мои слова ничем не могу, и поэтому не собираюсь обвинять кого-либо в суде. У меня ведь нет никаких аргументов против Томаса, кроме моей единственной веры.

 Но я хотел покарать убийцу. Сперва я был мал, чтобы сделать это, потом я не мог решиться, потому что не представлял, как можно поднять руку на старика, пусть даже это самый подлый человек на свете…  И все-таки полтора года назад я решился. Я выследил Томаса, когда он отправлялся в особняк в Гамвике, в тот самый особняк, и поджег дом. Уже потом я увидел, что Томас спасся, но я и не подумал о том, что все было напрасно. Я ликовал и ни о чем не жалел, потому что наконец-то уничтожил этот проклятый дом вместе с его бесчисленными тайниками и сокровищами, уничтожил это зло, из-за которого человек готов был пролить кровь брата, из-за которого погиб мой отец, из-за которого, как я понял в конце концов, Ари не позволил Холдору жениться на моей матери… Этот дом разрушил всю мою жизнь, а я разрушил его. Я не раскаиваюсь в содеянном, ваша честь. Пусть вы осудите меня за это, я не буду жалеть.

 Потом я на некоторое время оставил попытки взять с Томаса Сорбо плату за жизнь моего отца. Больше года мы с Ребеккой останавливались то там, то здесь, пытаясь заработать денег на жизнь. Мы никогда не задерживались подолгу на одном месте, потому что… потому что меня всегда тянуло сюда, в деревню, где я провел свои самые счастливые годы… И наконец мы решились и вернулись.

 Что было дальше, вы знаете.

 Да, я поджег дом, когда там внутри был живой человек. Да, я убил Инглинга Сорбо. Да, я хотел причинить Томасу адскую боль. Я не отрицаю этого.

 Я все сказал.

 Теперь можете судить меня, как вам будет угодно.

 … Долгое время в зале царила тишина.

 – Судить? – герр Харальсон вдруг едва заметно улыбнулся. – Я не вижу больше необходимости вас судить, молодой человек. Однако запомните наперед: не вершите расправу без того, чтобы не докопаться до правды. Вы не виновны ни в чем, кроме ненависти и юношеской горячности, но и вина Томаса Сорбо не может быть доказана. А потому я прекращаю наше заседание. Все свободны. Да-да, и вы тоже, герр Абель.

 Роальд был, мягко говоря, удивлен решению суда и как будто даже не замечал, что Отто радостно обнимает его за руку и гладит по плечу.

 Однако в следующее мгновение после того, как Харальсон в последний раз ударил по своему столу кулаком, раздался крик:

 – Роальд! – и рыдающая Ребекка Абель, которую ничто теперь не могло удержать, бросилась к своему воспитаннику и обняла его так крепко, как будто собиралась задушить.

 И не переставала всхлипывать.

 А Роальд гладил ее по волосам.

 – Тише, няня, тише…

Глава 22

 Понемногу поле начинало пустеть, однако дело продвигалось медленно, так как успела собраться приличная толпа, да к тому же многие уходили с неохотой и то и дело замедляли шаг и оборачивались посмотреть, что там дальше-то происходит.

 Келда заметила, что и Томас Сорбо долго не хотел уходить. Он все стоял неподалеку от самой девушки и неотрывно смотрел на то, как оправданный Роальд успокаивал свою няню, представлял ее своей новообретенной семье, жал руку улыбающемуся Карлу Валену и над чем-то смеялся вместе с Каем. И все это время старик Отто был подле молодого человека, глядя на него с любовью и трепетом.

 Келда даже услышала, как доктор тяжело вздохнул, однако тут стоящий чуть поодаль Торстеин, тихо окликнул его:

 – Идемте домой, герр Томас.

 – Нет, Стеин, иди один, а я…

 – Я не допущу, чтобы вы остались здесь один, без меня. Вы слабы и измучены духом. Идемте же!

 Норсенг взял Томаса за плечи и, заставив отвернуться от Роальда и остальных, кто его окружал, повел в сторону деревни. Когда они проходили мимо Келды, девушка поймала мрачный и чем-то встревоженный взгляд Стеина. Она не отвела глаз, а он, будто негодуя, сжал челюсти и демонстративно отвернулся.

 Келда хмыкнула и перевела взгляд на Роальда, помимо воли улыбнувшись. Что же она хотела? Ах, да! Нужно вернуть брошь, ведь теперь он оправдан и можно не опасаться за сохранность отцовского подарка…

 Она уже сделала несколько шагов вперед, когда поняла, что дальше идти не может. Что-то удерживало ее, связав по рукам и ногам.

 Она не могла подойти и просто так ворваться в их тесный круг, где собрались самые близкие ему люди. Не могла, потому что чувствовала бы себя чужой, слишком дерзкой и наглой, лишней, не нужной… Потому что… Просто не могла – и все.

 Наверное, она просто боялась. Очень боялась, что он ее не примет, отвергнет…

 Девушка вздохнула и, вновь улыбнувшись, но на этот раз очень грустно, повернула к дому.

 Она вернет брошь позже, а сейчас ему лучше не мешать.

 Кай говорил очень много, энергично и долго, и его слова, то по-детски наивные, то наоборот, зрелые не по годам, заставляли Роальда улыбаться. Еще никогда молодому человеку не было так легко и свободно, и он жалел лишь о том, что целых двадцать лет был лишен возможности быть рядом с этими прекрасными простыми людьми, которых теперь можно называть семьей.

 – Знаешь, я всегда мечтал о старшем брате! – признался Кай. – Но мне всегда говорили, что это невозможно. А оказалось, что возможно, и не важно, что мы только двоюродные. Все равно ведь братья, правда?

 – Конечно, – смеясь отвечал Роальд.

 – А ты, дедушка, и ты, пап, – продолжил мальчик. – Как же это вы столько лет скрывали от меня правду о тетушке Катрине и Роальде? Эх, вы! И как вам не стыдно?

 Отто и Карл начали в один голос оправдываться перед нахмурившимся подростком, чем наконец-то сумели рассмешить Ребекку, которая все еще украдкой вытирала слезы. И пока они этим занимались, Роальд окинул взглядом опустевшее поле.

 На нем никого больше не осталось, кроме них да еще… удаляющейся девушки.

 – Я сейчас вернусь, – быстро проговорил он своим собеседникам и, не дожидаясь отклика, чуть ли не бегом отправился догонять ту, которую мог узнать даже с такого расстояния.

 – Келда! – окликнул он, когда приблизился. – Келда, постой!

 Девушка услышала и обернулась.

 – Я хотел сказать тебе спасибо. За твою честность, за твое мужество, за все, что ты сделала для меня.

 – Я всего лишь сказала правду, – потупившись, отозвалась она. – Вот и все.

 – Не каждый решится сказать ТАКУЮ правду. Ведь именно в твоих устах прозвучало мое обвинение Томасу. Ты взяла на себя ответственность вслух произнести мои слова, которые вполне могли оказаться клеветой… Нужно обладать большой смелостью, чтобы сделать это.

 Келда решила не обращать внимания на его похвалу, а сама искала у себя в голове подходящий вопрос.

 – Вы в порядке, Роальд? – спросила она наконец, глядя себе под ноги.

 Протянув руку и подняв ее подбородок, Роальд пристально посмотрел ей в глаза.

 – Почему ты опять перешла со мной на «вы»?

 Келда не ответила на вопрос. Вместо этого она неразборчиво пробормотала:

 – Я… Я хотела вернуть вам ваше сокровище.

 Она уже протягивала ему открытую ладонь с лежащей на ней серебряной брошью, но Роальд покачал головой и, не притронувшись к брошке, согнул пальцы девушки.

 – Оставь себе, – тихо сказал он. – Я тебе ее подарил, разве ты не поняла? Я подарил ее тебе насовсем. Оставь себе.

 – Но ведь…

 – Пожалуйста, Келда.

 Она беспомощно кивнула, сильнее сжав брошь в своем кулаке. Проклятие! Она ничего не могла с собой поделать: предательская краска заливала лицо. Роальд, не сводя с девушки серьезного взгляда, провел пальцами по ее покрасневшей щеке.

 – Вас, наверное, уже заждалась ваша семья. – Келда наконец-то нашла спасительную фразу.

 – Да, теперь, я думаю, мы еще долго будем говорить, говорить и говорить – дни напролет! – о том, что случилось с нами за все эти годы. И все равно времени покажется мало.

 – Тогда лучше вам поскорее возвращаться к ним, пока вас не потеряли.

 Роальд прокашлялся.

 – Эээ… Да. Наверное, так я и поступлю, – неловко переминаясь с ноги на ногу, сказал он.

 – Только вы так и не ответили на мой вопрос, – вдруг вспомнила Келда.

 Он улыбнулся, глядя в сторону: должно быть, ему на ум пришел их самый первый разговор.

 – Какой вопрос?

 – Вы хорошо себя чувствуете? Ваша рана не болит?

 – Сейчас, мне кажется, я в принципе не могу чувствовать боль. Да и рана только сперва казалась опасной, а теперь мне ничто не угрожает.

 Келда позволила себе улыбнуться.

 – Хорошо, – сказала она почему-то шепотом и, боясь продолжения беседы, развернулась и бегом бросилась прочь.

 Роальд, Ребекка и Валены, продолжая весело переговариваться между собой, шли по одной из улочек родной деревеньки, когда из-за очередного угла показалась целая процессия, состоящая из Хэварда Халворсена и Ойвинда Хёугли, которые были настроены решительней всех, Гутфрита Брока и двух молоденьких девушек, в которых легко можно было узнать Нанну Брок и успевшую присоединиться к друзьям Келду. Ну, а возглавлял шествие вытянутый в струну, прямой, важный и суровый Греджерс Фробениус.

 При виде знакомых лиц детектив воскликнул:

 – А! Как вы кстати, герр Абель! Ну, или Сорбо, право, не знаю, как вас лучше называть. А мы как раз направляемся туда, где скоро свершится еще один суд! Только уже без судьи и свидетелей. Зато на этом суде раскроется вся правда до конца! Хотя, думаю, что вы-то как раз знаете почти все. Так или иначе, вы не откажетесь сопровождать нас, когда узнаете, куда именно мы идем.

 – Куда же, герр Фробениус? – очень вежливо поинтересовался Роальд.

 – Ха-ха! – торжествующе хохотнул Греджерс. – К тому дому, где вы, мой друг, провели свое детство и где сейчас проживает доктор Томас Сорбо!

 Роальд побледнел и как будто перестал дышать.

 – Идемте, – тихо, но решительно промолвил он, присоединяясь к процессии и становясь прямо возле Греджерса.

 По безмолвному соглашению Ребекка, Отто, Карл и Кай решили отправиться вместе с ними. Все четверо с непониманием поглядывали на старого частного детектива, который выглядел одержимым какой-то идеей или замыслом. Глаза Фробениуса сверкали, у него было просто превосходное настроение!

 – И кстати, фрекен Брок, полагаю, вы раньше не знали, что герр Роальд – ваш двоюродный брат?

 Увесистый кулак Ойвинда забарабанил по прочной дубовой двери.

 – Откройте! – весьма нелюбезно пробасил молодой юрист, однако Греджерс схватил его за локоть, а Нанна в это время зашипела на невоспитанного друга:

 – Тише, Ойвинд! Ну, право, это же совсем неприлично!

 Хёугли сделал виноватое лицо и даже покраснел от смущения.

 – Ну, все, все, доблестный наш викинг, – сказал Хэвард, усмехаясь. – Давай, прими серьезный и строгий вид!

 Он хлопнул друга по плечу, и Ойвинд быстро подтянулся.

 В этот же момент дверь распахнулась, и по сложившейся традиции изнутри высунулось недружелюбное – и это еще слабо сказано! – лицо Торстеина Норсенга.

 – Да провались ты сквозь землю, Хёугли! – рявкнул он на ближайшее к нему лицо, замеченное им в первую очередь. – Какого черта?

 – Где доктор Сорбо? – стальным голосом спросил Ойвинд, который даже на высоченного Стеина мог смотреть свысока, а значит, и со снисхождением.

 – Не твое дело! Пошел бы ты куда подальше!

 Вперед выступили Греджерс и Хэвард.

 – Нет-нет, так не годится, Торстеин, – начал последний, качая головой и цокая языком. – Посмотри, сколько нас здесь. Невежливо…

 – Да еще в присутствии милых дам, – добавил Греджерс. – Мы к вам по важному делу пришли, герр Норсенг. Я могу называть вас Торстеином, мой мальчик?

 – Нет! – отрезал Стеин.

 – Эм… Ну, ладно. Скажите: дома ли сейчас доктор Сорбо? И не могли бы мы переговорить с ним?

 Около минуты Норсенг грозно оглядывал всех, кто посмел заявиться на крыльцо его благодетеля. Этот детектив, который так нагло встрял в судебные разбирательства, этот тупой здоровенный осел из Мехамна да еще ненавистный Халворсен из категории «хорошеньких мальчиков» и его девчонка. Келда. Более или менее вменяемая из всей компании, но все равно – нежеланный гость, глупая собачонка! А за ней те самые четверо, которые за Абеля вступались, его паршивая семейка… И вот он – сам негодяй, на чьих руках еще не высохла кровь Инглинга!

 Стоит и смотрит на него с лживым дружелюбием, совсем как тогда, в камере. Подлый лицемер! Еще бы немного – и Стеин набросился бы на него с голыми руками, но тут…

 – Я здесь, господа!

 Томас Сорбо, гордо выпрямившись, стоял в дверном проеме.

 – Пропусти-ка меня, сынок, – спокойно и невозмутимо сказал он Стеину и, когда тот, растеряно хлопая глазами, посторонился, размеренной поступью вышел на крыльцо, к своим посетителям. При этом Ойвинду пришлось даже чуть-чуть попятиться назад, наваливаясь могучей спиной на остальных. В итоге гости сошли на землю, и на крыльце остались стоять лишь Торстеин, Томас да Ойвинд, который был вынужден поддержать внезапно пошатнувшегося доктора.

 – Что вы хотели мне сказать? – ледяным тоном произнес Томас, оглядывая присутствующих.

 – Только посмейте еще раз обвинить его в… в… – Торстеин даже не мог произнести вслух нужного слова. – В том преступлении, которого никто не совершал и в котором вы посмели обличить моего господина сегодня на суде!

 Сказав так, он скользнул презрительным взглядом по Келде, а затем вперился ненавидящими глазами в глаза Роальда.

 – Никто никого не будет обвинять, герр Норсенг, – спокойно молвил Греджерс. – С какой стати? Ведь даже подобного рода преступления отпускаются без наказания за давностью лет.

 – Что вы этим хотите сказать? – таким же ледяным голосом, что и прежде, спросил Сорбо.

 – А то, уважаемый доктор, что вы все-таки причастны к таинственному исчезновению Ари Сорбо и его сына. А именно: это вы наняли шайку каких-то бандитов, чтобы те убили вашего двоюродного брата вместе с несчастным молодым Холдором!

 – Нет! – заревел Торстеин. – НЕТ! Это подлая клевета! Вы не смеете так…

 – Тише, Стеин! – резко одернул его Томас, продолжая смотреть на Греджерса. – Вы не можете этого подтвердить.

 – Ну, разумеется, доктор, прямых доказательств-то нет. Да и где их возьмешь, когда почти все, кто мог что-то знать, давно постарели и умерли, а кто-то просто давно переехал, да? А кто-то вообще был не из Норвегии… Да, прямых доказательств нет. Но позвольте, доктор, раз вы запамятовали, рассказать вам те немногие обрывки прошлого, которые удалось собрать нашим талантливым юным сыщикам – этим двум джентльменам и вот этим юным леди. И что же тогда получится?

 Итак, начнем.

 Мне, доктор, благодаря нашей очаровательной фрекен Нанне, точно известно, что на каминной полке у вас в гостиной стоят три фотографии. Но две из них меня совершенно не интересуют, хотя, конечно, я бы с охотой взглянул и на Ари Сорбо в обнимку с юной Вигдис, и на вашего внука Инглинга, когда тот был мальчишкой… Ну-ну, не надо плакать, герр Томас. Я уже вижу: ваши глаза покраснели. Прошу прощения, что упомянул о бедном юноше.

 Так вот, меня интересует та фотография, на которой изображены вы сами и двое ваших друзей. Вы сказали фрекен Брок, что одним из них был некий Густав – тот самый Густав Бергер, который учился с вами еще в школе, верно? Ну а второй… Неправда ли, вторым был человек по имени Петтер Бунневик? Откуда нам об этом известно? В местных трактирах, доктор, можно услышать много чего полезного. Если не ошибаюсь, за вашими спинами на фото виднеется казино? Да-да! Казино. А теперь: что же вы узнали не далее как в ночь со среды на четверг, герр Халворсен?

 Хэвард охотно откликнулся:

 – Той ночью мы с герром Хёугли наконец-то были вознаграждены за долгие поиски. Мы шли по следу Бунневика, расспрашивая встречающихся нам людей, всех подряд, и дошли аж до соседней деревни, более крупной, чем наша, где на самой окраине стоит старая церковь. И от местного священника мы узнали, что за оградой – за оградой! – этой самой церкви похоронен человек по имени Петтер с фамилией Бунневик! Похоронен как преступник! По словам священника, все дело было в том, что когда-то Бунневик был игроком в азартные игры и благодаря своим умениям в искусстве шарлатанства обыгрывал всех своих соперников. Таким образом он выуживал из них огромные деньги, а если кто-то не мог выполнить все свои обязательства надлежащим образом… Он имел собственную банду. И его ребята убивали незадачливого игрока.