Текст книги "Приключения-77"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)

8

Коршунову удалось разыскать в архиве дело об убийстве Павла Белоцерковца.

Это было неожиданно. Прямо фантастично. С тех пор минули десятилетия. Лосиноглебск почти всю войну находился в руках немцев...

Я перелистывал тоненькую папочку, и передо мною стояли картины последних предвоенных дней, начала войны.

Это была черта, которая разделила жизнь всех наших людей на две половины.

Трудно уйти от этих воспоминаний, очень трудно.

Итак, у меня в руках дело об убийстве студента Ленинградской консерватории Павла Павловича Белоцерковца. Оно было возбуждено в связи с поступлением в милицию заявления от 19 июня 1941 года родителей Белоцерковца о пропаже их сына. Из него вытекало, что Павел Белоцерковец 14 июня, в субботу, выехал из Ленинграда в Лосиноглебск в гости на день рождения к своему другу и однокурснику Геннадию Комарову. Домой Павел не вернулся, хотя Геннадий приехал в Ленинград 15 июня. На вопрос, где их сын, Геннадий Комаров ответил, что не знает.

30 июня, когда уже неделю шла война, Геннадий Александрович Комаров был взят под стражу в качестве подозреваемого в убийстве своего друга. Он был переведен в Лосиноглебскую тюрьму, где содержался в камере предварительного заключения.

Поводом для ареста Комарова служили показания свидетелей, а также косвенные улики.

Свидетель Башкирцев, слесарь ремонтных мастерских Лосиноглебского железнодорожного депо, рассказал следователю:

«По существу дела могу сообщить следующее. В воскресенье, 15 июня с. г., около трех часов дня, мы с женой Галиной пришли отдохнуть на городской пляж у реки. Народу было много, и мы долго искали место, где расположиться. Меньше всего оказалось людей у конца деревянного настила, недалеко от будки проката лодок. Когда мы с женой разложили принесенную с собой подстилку, к нам подошел парень лет двадцати, среднего роста, в купальных трусах и полосатой футболке. Я еще обратил внимание, что на руке у него новенькие часы, «Кировские». Он попросил спички и, прикурив, вернулся к двум девушкам, которые сидели от нас метрах в десяти. Мы с женой переоделись в раздевалке, искупались. Молодой человек снова подошел, извинился и просил прикурить. Я отсыпал ему несколько спичек и оторвал кусок от коробка, чтобы зажигать. Он еще раз поблагодарил и предложил закурить из его пачки «Беломора». Но я отказался, так как курил «Норд». Он опять вернулся к девушкам. Через некоторое время нас с женой привлек громкий разговор. Тот самый парень о чем-то спорил с другим молодым человеком в белых полотняных брюках и парусиновых туфлях. По характеру разговора и отдельным выражениям, которые нам удалось расслышать, между ними происходила ссора. Одна из девушек пыталась встать между ними, но подошедший ее отстранил. Потом первый парень надел брюки, и они, продолжая ругаться, пошли к деревянному настилу. Девушка, которая пыталась их разнять, хотела пойти за ними. Но парень в футболке сказал: «Тая, не волнуйся,нам надо, наконец, объясниться». Оба молодых человека направились к реке. За кустами их не было видно. Девушки оделись, подбежали к нам и попросили вмешаться. Я пошел к ребятам. Они продолжали громко спорить. Тот, что был одет в парусиновые туфли, держал в руках какой-то длинный блестящий металлический предмет. Кажется, велосипедный насос. Я сказал им: «Ребята, не балуйте». Первый, что подходил к нам за спичками, ответил: «Не беспокойтесь, ничего особенного тут не происходит. Это мой друг». Второй ответил ему: «С подлецами и негодяями у меня нет ничего общего». А мне крикнул: «Не лезь не в свое дело!» Тогда я припугнул их милицией. Тот, который грубо попросил меня не вмешиваться, опять зло произнес: «Уматывай отсюда!» Я попытался его урезонить и пристыдить, что со старшими так не разговаривают. Молодой человек в футболке сказал: «Гена, действительно, при чем здесь он? – И обратился ко мне: – Прошу вас, уйдите». Я вернулся к жене, спросил, где девушки. Она сказала, что они побежали искать милиционера. Одна из них плакала. Я рассказал о нашем разговоре с ребятами. Мне показалось, что ссора разгоралась между ними еще сильнее. Послышался крик. Я опять хотел пойти к ним, но жена не пустила, сказав, что сами разберутся. Вскоре мы оделись и ушли с пляжа...»

Свидетель Юшков, почтальон, показал: «В воскресенье, 15 июня, я сидел с удочкой напротив городского пляжа. Напротив будки, где за лодки платят. А будка – как раз где кончается деревянный настил. Там почти никто не купается, не пугает рыбу. Часика в два-три, точно не помню, смотрю: какие-то два парня подошли к реке. У одного в руках что-то сверкнуло. Ругались. Я еще подумал: орут на всю округу, обязательно спугнут окуней. Тут к ним из-за кустов третий подошел. Что-то говорили они, но я не слышал. Потом он ушел. Остались два первых. Вижу, не унимаются, а бранятся еще сильнее. Какая уж тут рыбалка. Смотал я свои удочки. Смотрю, драка. Я завозился со своим барахлом, слышу – крик. Обернулся. Никого нет. Только один из них убегает по берегу. Думаю, струсил, дал деру...»

Показания постового милиционера, младшего сержанта Товбы касались того же случая на городском пляже в Лосиноглебске. Приблизительно около трех часов 15 июня сорок первого года к нему обратились две взволнованные девушки лет восемнадцати с просьбой разнять поссорившихся дружков. Он поспешил к месту, на которое указывали и Юшков с Башкирцевым. Но ничего подозрительного не обнаружил. Ребят не оказалось. Младший сержант Товба прошел с девушками по пляжу и примыкающей к нему территории. Среди отдыхающих, по уверению девушек, их знакомых не было. Потом случилось действительно происшествие: утонул подвыпивший молодой рабочий, что доставило много хлопот постовому, и он потерял девушек из виду. Утонувшего достали из реки, но спасти его не удалось.

В результате обыска, произведенного в доме Комаровых, были изъяты наручные часы «Кировские» и никелированный насос от велосипеда ЗИФ с вмятиной на корпусе, оставшейся, по-видимому, от удара. Мать Геннадия, Зинаида Ивановна Комарова, показала: у ее сына часов не было и что такие часы она видела на руке гостившего у них Павла Белоцерковца. Велосипед ЗИФ и, естественно, насос к нему принадлежали Геннадию.

В деле имелась справка: часы «Кировские» под этим номером были приобретены конкурсной комиссией Ленинградской организации композиторов в качестве приза и вручены лауреату конкурса Белоцерковцу П. П.

Я вспомнил, какую жгучую зависть вызывали у меня сверстники, обладавшие велосипедом. Это сейчас велосипед – легкодоступная вещь. Тогда на счастливчика оборачивались и дети и взрослые. Часы тоже считались шиком. И если хотели особо подчеркнуть важность или состоятельность, о человеке говорили: при часах...

Немаловажную улику обнаружили ребятишки на следующий день после происшествия: окровавленную разорванную рубашку в полоску, скорее всего ту, что была на Белоцерковце в воскресенье на пляже. Она находилась в кустах, метрах в трехстах от того места, где произошла драка...

Допрос подследственного Комарова произведен 2 июля 1941 года.

«...Вопрос. Гражданин Комаров, признаете ли вы, что 15 июня сего года совершили убийство своего друга Белоцерковца Павла Павловича на городском пляже?

Ответ. Нет, не признаю.

Вопрос. С кем вы были на пляже 15 июня около трех часов дня?

Ответ. С моей сестрой, Таисией, с Лерой...

Вопрос. Прошу называть фамилии.

Ответ. С сестрой Таисией Комаровой, и с Валерией Митенковой, и с Павлом Белоцерковцем.

Вопрос. Кто такая Митенкова?

Ответ. Одна знакомая, из Зорянска.

Вопрос. Почему у вас в руках оказался велосипедный насос?

Ответ. Я взял его с собой...

Вопрос. Для чего?

Ответ. Не знаю.

Вопрос. Но зачем вам на пляже насос? Собирались играть в волейбол или кататься на надувной лодке?

Ответ. Нет.

Вопрос. Гражданин Комаров, вы дрались с Белоцерковцем 15 июня?

Ответ. Дрался.

Вопрос. Чем вы его били?

Ответ. Кулаком.

Вопрос. И насосом?

Ответ. Не помню.

Вопрос. Вспомните, пожалуйста.

Ответ. Может быть, со злости и хватил его насосом.

Вопрос. И что после этого?

Ответ. Он меня тоже ударил.

Вопрос. Чем?

Ответ. Кулаком.

Вопрос. А вы его опять насосом?

Ответ. Нет, больше не бил... Не успел.

Вопрос. Почему?

Ответ. Потому что упал в реку.

Вопрос. Белоцерковец?

Ответ. Нет, я.

Вопрос. А Белоцерковец что делал?

Ответ. Не знаю. Я его искал потом. Жаль, что не нашел.

Вопрос. Кто начал драку?

Ответ. Я.

Вопрос. Из-за чего?

Ответ. Потому что он скотина и сволочь!

Вопрос. Объясните, пожалуйста, какие у вас были основания считать его таковым?

Ответ. На моем месте каждый порядочный человек поступил бы так же.

Вопрос. Он нанес вам какую-нибудь обиду?

Ответ. А вот этого я вам не скажу.

Вопрос. Почему?

Ответ. Я отказываюсь отвечать на этот вопрос.

Вопрос. Ну хорошо, мы к этому еще вернемся. Скажите, Комаров, как у вас оказались часы Белоцерковца?

Ответ. Какие часы?

Вопрос. «Кировские», наручные, которые он получил в качестве приза на конкурсе.

Ответ. Он сам сунул их мне в карман.

Вопрос. Когда?

Ответ. Перед тем, как мы дрались.

Вопрос. В качестве подарка?

Ответ. Если хотите, в качестве подарка.

Вопрос. Не кажется ли вам, что это несколько неправдоподобно?

Ответ. Может, хотел откупиться.

Вопрос. За что?

Ответ. За подлость.

Вопрос. Вы не скажете, какую?

Ответ. Я вам уже сказал, что на этот вопрос отвечать не буду...»

По тону, с каким отвечал подследственный, видно, что держался он на допросе раздраженно и зло. Никакого контакта установить следователю с ним в первый день не удалось. Вероятно, следователь решил дать Комарову подумать, взвесить свое положение. Чтобы в следующий раз...

Но следующего раза не последовало. В ночь на 3 июля во время очередного налета фашистской авиации бомба попала в следственный изолятор, в котором содержался Геннадий Комаров.

Был он убит или нет, сейчас с полной очевидностью утверждать нельзя. Кое-кому из заключенных удалось бежать из разрушенного здания.

Непонятным оставалось еще одно обстоятельство: в деле не было постановления о прекращении его в связи со смертью подозреваемого Комарова. Словно война сама обрывала следствие...

Где теперь тот следователь? Где свидетели Юшков и Башкирцев? Где постовой Товба? Лосиноглебск сразу оказался в самом пекле...

9

Материалы были исследованы, и мы собрались на «большой совет» – Жаров, Коршунов и я.

– Кого-нибудь из родственников Белоцерковца и Комарова удалось найти? – обратился я к ним.

– Ищем, – ответил Жаров. – У Белоцерковца, как выяснилось, отец и мать погибли в блокаду. Ленинград... Сколько их на кладбище! На близких Комарова пока не вышли.

– Лосиноглебск тоже пострадал основательно, – добавил Коршунов – Железнодорожный узел. Говорят, после войны осталось процентов двадцать зданий.

– Быстрая речка?

– Да. Не очень широкая, но быстрая. И глубокая.

– Значит, свидетель почтальон Юшков мог хорошо разглядеть людей на другом берегу?

– Вполне. Я сам проверял.

– Следователь, который вел дело, жив? – поинтересовался я.

– Нет, – ответил Жаров. – Погиб на фронте.

– А младший сержант милиции Товба?

– Тоже погиб.

– Что ж, товарищи, наверное, уже есть кое-какие соображения?

– Есть, – откликнулся Жаров. – Итак, Домовой ни в коем случае не немец. То, что он писал произведения, находясь в подполье в доме Митенковой, не вызывает сомнений. У вас, Захар Петрович, теперь тоже?

– Почти не вызывает, – улыбнулся я. Жаров отлично помнил все наши споры.

– Остается только один вопрос, – продолжал следователь, – он Комаров или Белоцерковец? Почему все другие варианты можно спокойно отбросить: из всех произведений авторство бесспорно доказывает сочинение, за которое Белоцерковец получил приз на конкурсе, часы – это «Песня». Остальные творения, по авторским заключениям, принадлежат скорее всего одному автору. Они хуже «Песни». Более того, рукопись «Песни», найденная на чердаке Митенковой, отличается от той, что опубликована в сборнике при жизни автора. Что из этого вытекает: или автор ее несколько переработал, или она записана вновь по памяти другим человеком. Я обращаю внимание на это, потому что считаю: неизвестный, скрывающийся у Митенковой, не кто иной, как Комаров. – Следователь посмотрел на меня, на Коршунова. Я пока промолчал. Но Юрий Михайлович сделал едва уловимое движение плечами. – Комаров, – повторил Жаров. – Я, кажется, эту версию выдвигал и раньше. Но теперь есть более убедительные основания...

– В тюрьму попала бомба, – сказал инспектор угрозыска. – Разворотила так, что мало кто уцелел...

– Но ведь труп Комарова не найден?

– Чего там найдешь? Прямое попадание.

– Но ведь кое-кто из заключенных бежал, – сказал Жаров.

– Два-три человека. И те покалечены.

– И все-таки сам факт имеется... Дальше. Белоцерковец убит...

– И его труп не обнаружен, – спокойно произнес Коршунов.

– Это понятно. Убив приятеля, намеренно или нет, не буду вдаваться сейчас, Комаров обязательно сбросил тело в реку. Скрыл содеянное. Предварительно сняв часы...

– Комаров утверждает, что Белоцерковец сам перед дракой сунул часы ему в карман, – сказал Коршунов.

– Чушь! – воскликнул Жаров. – Такая, что смешно. Перед ним стоит соперник, враг, готовый его избить, убить, а Белоцерковец снимает с руки часы и сует ему в карман. Часы! Самая настоящая ложь...

– В том-то и дело, – задумчиво произнес Коршунов. – Для вранья слишком уж нагло... Продолжайте, Константин Сергеевич.

– Сбросил он, значит, тело в реку. Течение быстрое. За городом речка течет в безлюдных лесистых местах. Оно могло зацепиться за корягу, или его вынесло где-нибудь в глухом месте. Через неделю война. Лосиноглебск стали бомбить с самых первых дней: железнодорожный узел... Сколько убитых попало в реку...

– Было, – кивнул Коршунов. – Мне много понарассказывали.

– Видите, отсутствие показаний насчет трупа Белоцерковца ничего не говорит.

– Так же, как насчет тела Комарова, – сказал Коршунов. – Но вот какая штука, Константин Сергеевич, вспомните показания Товбы. В тот день на пляже утонул какой-то пьяный. Его-то заметили и вытащили из воды, пытались откачать...

– Тот пьяный был, наверное, в поле зрения своих товарищей, с кем выпивал, или его заметили другие купающиеся. Пьяные и дети у воды всегда привлекают повышенное внимание. Инстинктивно боишься за них. А Комаров и Белоцерковец подрались в сторонке, за кустами. Специально отошли от людских глаз. Свидетелей нет. Один только, на другом берегу. Да и тот занят удочками. В общем, убийство Белоцерковца совершено. Улики уничтожены. Вплоть до того, что он сорвал с него рубашку и бросил ее потом в кусты.

– А часы? – задал я вопрос. – Улика.

– Ошибка, – несколько подумав, сказал Жаров. – Не забывайте, что Комаров находился в возбуждении или, наоборот, – в подавленном состоянии, когда вернулся домой, и вскоре пошел на вокзал, чтобы уехать в тот же день в Ленинград... Я понимаю, Захар Петрович, кое-какие мелочи вызывают сомнение, но ведь нужно охватить самое главное, суть. Комаров приходит домой, оставляет часы и насос и едет в Ленинград. Так?

– Так, – кивнул я.

– Белоцерковца больше никто не видел. Комарова арестовывают, этапируют в Лосиноглебск. Во время бомбежки он исчезает. Не так ли?

– Так.

– Если он бежит из тюрьмы, то у него есть все основания прятаться у Митенковой. Во-первых, убийство, во-вторых, побег из тюрьмы... Пришли немцы или нет, не имеет значения. Он боится советского правосудия. Зорянск занимают фашисты. Их он тоже боится. Могут принять за окруженца или партизана. Неспроста принесла ему Митенкова немецкие приказы. Дальше. Смотрите, что получается. Комаров уже в Ленинграде знал, что автор произведений, то есть Белоцерковец больше никогда не вернется.

– Да, – кивнул я.

– Таким образом, заполучив их, – я сейчас не хочу касаться вопроса, каким образом он завладел ценностями, которые, как вы сказали, можно продать, – он решает до конца использовать факт гибели Белоцерковца. Раз уж так получилось, почему бы не извлечь из этого все, что можно. Мог же он снять часы с приятеля...

– Как он завладел рукописями Белоцерковца и как они могли очутиться с ними в «подполье»? Момент очень важный, – остановил его Коршунов. – Ведь Комарова арестовали в Ленинграде и доставили в Лосиноглебск.

Жаров упрямо мотнул головой.

– Если версия, которой я придерживаюсь, правильна, то Комаров имел встречу с Митенковой сразу после истории на пляже. Может быть, признался. Как это бывает: любимый человек просит помощи, защиты. Он, Комаров, не дурак, образованный человек. Понимает, что может наступить и возмездие. Ехать сразу к Митенковой – слишком большой риск. О такой возможности, наверное, и зашла у них речь. Но ведь могли его и не заподозрить. Он в голове держал такой шанс. И поэтому едет в Ленинград, договорившись с Митенковой, что в случае разоблачения спрячется у нее. Может быть, податься куда-нибудь вместе... Любовь на все толкнет... И, добыв музыкальные произведения Белоцерковца, на всякий случай отправляет их Митенковой в Зорянск. Почему я говорю – отсылает заранее? Несомненно, уже всполошились родители Белоцерковца, в консерватории неспокойно. Потом арест, заключение, бомбежка, побег. Куда? К Митенковой.

Снова заговорил Коршунов:

– Почему Комаров не вышел из «подполья» при немцах? Ведь он убил сына советского работника: отец Белоцерковца же был зампредом райисполкома в Ленинграде, который так ненавидел Гитлер. Сидел в заключении. Причем доказать это ничего не стоило: Лосиноглебск был в руках у немцев...

Жаров пожал плечами.

– Одно дело совершить убийство, может быть, в состоянии аффекта. Присвоение рукописей тоже можно объяснить. Но измена Родине... Это крайний порог, за это расстрел. Не распространяется даже закон о сроках давности.

– На убийства – тоже, – сказал я. – На какой почве, по вашему мнению, произошла драка?

– Об этом свидетельствуют письма: оба любили Митенкову. Ревность. Есть такая песенка «Третий должен уйти...». Но ведь никто не хочет быть этим третьим, никто не хочет уходить. Такое бывает только в песнях.

– С ними на пляже была сестра Комарова Таисия, – сказал Коршунов. – Подруга Митенковой.

– Ну и что? – спросил следователь.

– Почему Белоцерковец обязательно был влюблен в Митенкову?

– Юрий Михайлович, я прежде всего исхожу из фактов. У нас есть его письмо к Митенковой: «Крепко целую, твой Павел». Комментарии, как говорится, излишни.

– Еще вопрос, – вставил я. – Странно, в консерватории исчезают два студента, и это не вызвало тревоги.

– Да в то время многие исчезали, – сказал Коршунов. – Война, бомбежки...

– Конечно, конечно, – согласился я. – Да, Юрий Михайлович, у вас есть возражения Константину Сергеевичу? Я не ошибаюсь?

– Как вам сказать, Захар Петрович, по-моему, ясность нужна во всем. Получается так: Комаров, может быть, убит, а может, остался жив. И убийство Белоцерковца не доказано...

– Комаров взят под стражу в связи с убийством, – сказал Жаров.

– В качестве подозреваемого в убийстве, – поправил я.

– Именно. Более того, – продолжал инспектор угрозыска, – сам факт смерти Белоцерковца не был установлен.

– Он не вернулся в Ленинград. Это раз, – возразил Жаров. – Его никто больше не видел. Это два. Часы – три. Окровавленная рубашка – четыре, – перечислял следователь. – Ну, допустим, Белоцерковец не был убит на пляже 15 июня. Где же он?

– У Митенковой. Этот самый Домовой, – сказал Коршунов. – Музыку пишет? Пишет. И ведь, как говорят знающие люди, именно своим стилем. Из года в год хуже? А почему он должен сочинять лучше? Я в этих вопросах не разбираюсь, но как в его положении вообще можно было сочинять ее, музыку? Конечно, для него это единственная отдушина. Но добровольное заточение свое дело делает. Доходит человек. И душой и телом. Понятно, почему талант сошел на нет.

– Начнем с того: зачем ему прятаться у Митенковой?

– Напакостничал так, что испугался Комарова.

– Например? – Жаров был теперь в роли оппонента и наступал на Коршунова весьма напористо.

– Может, он стащил у Геннадия какую-нибудь идею, произведение. Плагиат называется. Бывает такое?

– Бывает, – милостиво согласился следователь.

– Вот он и говорит ему: «На тебе часы, они твои». Тогда это была большая ценность, не так ли, товарищ прокурор?

– Да-да. Часы имело меньше людей, чем сейчас имеют автомобили.

– Пускай не плагиат, а что-нибудь другое, – продолжал Коршунов. – Может, этот самый Белоцерковец заложил друга, выдал там что-нибудь. Иной раз предательство между друзьями паче любви к девушке разжигает вражду.

– Но почему это произошло именно в тот день? Они мирно провели 14 июня. Заметьте, Комаров пригласил Белоцерковца к себе домой, на день рождения.

– Об этом сказать не могу, – пожал плечами Коршунов. – Какая-то причина для драки была. Может, сестра? Гадать не хочу.

– Наверное, все-таки Митенкова, – подсказал Жаров.

– Может быть, и она, может быть. Во время драки Павел понял, что пощады от Комарова не будет. И бежал позорно к Митенковой. Хотя бы на время, пока улягутся страсти. Его побег приняли за убийство... А тут война. Пока Белоцерковец очухался, пришли немцы. Вот он и продолжал прятаться. Выйти нельзя: сын ответственного советского работника. Немцев прогнали – он теперь боится своих: дезертир. Так и просидел до наших дней...

– А Комаров? – спросил Жаров.

– Комаров, наверное, действительно погиб при бомбежке. – ответил Коршунов.

– Как это могла Митенкова спрятать в мирное время у себя парня, когда дома отец, брат? Девчонке-то еще восемнадцати не было... Соседи, слухи. Ведь Белоцерковец исчез до войны. Неувязочка, Юрий Михайлович. А Комаров к ней обратился в войну. Отец и брат на фронте, от матери нет известий. Совсем другое дело:

– А почему сразу к ней? Не обязательно. Он мог перебиться у кого-нибудь сначала. Смотрите, какое положение у того и этого. Павел – вольный казак, а не беглый арестант. Живи, где хочешь...

– И все-таки мотивы возможного приезда Белоцерковца к Митенковой и его страх, заставивший столько лет просидеть взаперти, для меня непонятны, – сказал следователь.

– Розыск Комарова был объявлен? – спросил я.

– Нет, – ответил Коршунов. – Семье объявили, что он погиб.

– А Белоцерковца разыскивали?

– Нет. – Инспектор угрозыска пожал плечами. – Его считали убитым 15 июня сорок первого года.

– Выходит, оба могли не только умереть, но и остаться в живых?

– Могли, – согласился следователь.

– Вполне, – подтвердил инспектор угрозыска.