Текст книги "Зеленая Роза или Двенадцать вечеров"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Зеленая Роза или Двенадцать вечеров: Испанские народные сказки

Испанская сказка
Вступительная статья А. Гелескула

Испания начинается с детства. Еще неведомо, какая она, эта Испания и где находится, а при одном ее имени уже представляется выжженное нагорье и два нелепых, полупомешанных и так полюбившихся человечеству странника – один на кляче, другой на ослике. В свое время Юрий Олеша, собираясь инсценировать «Дон Кихота», счел это безнадежным, поскольку с героями ничего не происходит, – «только нападения и драки». Это в книге-то, где чего только ни происходит, – смешного, страшного, горького, величавого, – где жизнь бьет через край, как, может быть, только у Шекспира? И все же, в чем-то Олеша прав. Жизнь клокочет, но два странника недоуменно терпят ее ожоги, а сами движутся как-то мимо нее, по касательной, своей никому не понятной и недоступной дорогой. И по дороге… рассказывают друг другу сказки. Это несерьезное занятие и есть то единственно важное, что с ними происходит. И самое удивительное в романе – не сражения с мельницами и химерами, а то, что два злосчастных, безрассудных выдумщика – единственные по-настоящему счастливые и преданные друг другу люди в разобщенном и поголовно несчастливом мире.

Сказки у них разные. У злополучного рыцаря – вычитанные из книг (напиши «Дон Кихота» Гоголь, наверно, рыцарские романы сменили бы Вальтер Скотт, Марлинский, а может быть и Гофман). У злополучного оруженосца – сказки народные. Вообще-то Санчо больше говорит пословицами и поговорками, но нередко пословицы и поговорки кажутся семечком, из которого в любой миг может вырасти и расцвести сказка.

Народная сказка – крестьянка; она родилась в поле и росла в общении с природой и соседями; сказочные принцы и принцессы быстро обнаруживают свое, в лучшем случае слободское, происхождение. Сейчас, на рубеже тысячелетий, крестьяне остались, и то не везде, кормильцами городских дармоедов, но перестали быть сказочниками. Грустно, но это так – народное искусство чахнет, деревни умирают не только в России, крестьянство исчезает или неузнаваемо меняется. А старые сказки живы. Почему? Чем они живы, зачем нужны? Добрым молодцам урок? Не всегда и не так уж часто. Сказке претит прямолинейная мораль. Да, она не жалует предателей, скряг и, конечно, злодеев, особенно если те наделены властью и силой, но любит плутов, пролаз и вообще людей дерзких и находчивых – словом, тощим добродетелям предпочитает упитанный грешок. Быть может, единственный ее урок – к счастливому исходу ведут немыслимые испытания. Но почему исход обычно счастливый? Чтоб не пугать на ночь детей? Сказка противится всему расчисленному, предопределенному и неподвижному. Мир полон бесконечных возможностей, и судьба – тоже. Она не уготована нам неотвратимо и может, если не сидеть сложа руки, измениться самым чудесным образом. Сегодня лягушка, завтра – царевна. Сегодня ты свинопас, завтра – король, и никакой общественный строй не в силах помешать этим причудам, веселой игре жизненных водоворотов. Сказка, и не только волшебная, живет верой в чудеса. «Чему бы жизнь нас ни учила». Вера в чудо изначальней и долговечней веры в справедливость, и пошатнуть ее куда трудней. Отрадно, когда добрый оправдан, а злой наказан, но это ведь тоже из области чудес – и не только в сказках.

Чтоб не навеять скуку, отвлекусь от общих рассуждений и лучше поделюсь воспоминанием. Как-то я коротал вечер на одном из вокзалов Вологодчины. Зал был набит, на лавках и на полу люди ждали поезда, гадая, сумеют ли на него сесть. В углу, на груде цыганского тряпья подремывал мрачный бородач, а по залу бегали двое цыганят, мальчик и девочка. Они гонялись друг за другом и кувыркались на затоптанном, заплеванном полу, как на лугу, не замечая людей, словно прибрежные кусты. Цыгане это умеют. Не замечать никого учатся с детства. Дом кочевника вырастает в первые же минуты привала, и походный цыганский дом, где бы ни довелось его увидеть, на пристани или на вокзале, прозрачен снаружи, но изнутри непроницаем. Этот, однако, приоткрылся.

Разгоняя скуку и молодую кровь, дети добежали до цыганских тюков и свалились на них. Вдруг оттуда вылезла клюка и стала, наподобие шпаги, тыкаться в цыганят. Те слаженно заревели – не от боли, а на всякий случай. И тогда из кучи тряпья возникла старуха, очень тучная, очень страшная и, пуще того, злая. Цыганята усилили рев, а бородач и его мать (или теща) начали пререкаться. Он бубнил, она сипела, и разобрать можно было только его укоры: «Насул! Насул!» («Нехорошо!»). Разгневанная старуха, опираясь на клюку и трудно переставляя больные ноги, поковыляла в соседнее помещение, к буфету, а бородач сгреб детей и стал им что-то выговаривать. Так показалось поначалу. Но дети притихли мгновенно и как-то слишком охотно, а с бородачом начало что-то твориться. Он оживился, даже стал размахивать руками: его застуженный, прокуренный голос обрел гибкость, богатство интонаций, он то повышался на октаву, то снова падал. Дети не шевелились, как замершие зверьки, и только поблескивали черными угольками, а родитель на глазах молодел, менялся, превращался в ребенка. Он рассказывал сказку!

Голос креп, и можно было уже расслышать отдельные слова – «бэнг» (черт) и «чон» (месяц); сказка, похоже, близилась к апогею. И снова возникла старуха, все так же трудно переставляя больные ноги. В одной руке по-прежнему была клюка, но в другой – кулек дешевых леденцов.

Когда рассуждаешь о сказке и вспоминаешь эту нечаянно увиденную частичку чужой жизни, вряд ли счастливой и наверняка нелегкой, кажется, будто любовался птицей и вдруг набрел на ее гнездо.

Испанские сказки, говоря академически, входят в семью европейских, но у всех на свете сказок есть и своя малая родина, всегда одна и та же – домашний очаг, островок тепла и света в темном и порой беспросветном мире. Средневековые крестьяне в пору бесконечных войн, столетних, тридцатилетних и прочих помельче, бросались при виде озверелой солдатни к очагу с бессменно подвешенным котлом, таким же бессменным, как образок на стене. Старики, женщины и дети припадали к этой кухонной утвари в жалкой надежде, что домашний чугунный бог защитит и спасет. Так припадали к алтарю те, кто укрывался в церкви от беззакония или неправого суда. Об этом повествуют историки, утешаясь тем, что по ходу прогресса суеверий стало меньше, а нравы якобы смягчились. Мир, однако, не стал лучезарней. Не стал он и просторней. Напротив, плотность давления на человека растет, а степени свободы сокращаются, но по-прежнему очаг, это хрупкое убежище, остается знаком сопротивления и независимости. Не важно, цыганский это костер на речном откосе или такая цитадель, как русская печь. Домашнему приюту и обязана своей теплотой и живучестью сказка – «самое удивительное, нежное и простое, что есть в литературе», по словам уже упомянутого сказочника. Сам Юрий Олеша, впрочем, не считал себя таковым. По его убеждению, сказочник – «человек необыкновенный, который умеет придумывать то, что могло бы быть придумано народом».

И все же Олеша – сказочник, только городской. А самый городской сказочник – это величайший, наверно, художник нашего века, «художник для всех» – Чаплин, и недаром в его грустном и трогательном герое, неприкаянном Чарли, временами пробуждается и даже узнается знакомый храбрый портняжка. Да и другие художники века, от угрюмого сказочника Кафки до феерического Гарсиа Маркеса, вольным полетом воображения, его раскованностью обязаны и народной сказке.

Сказка – это лучинка. Печной уголек, дерзко бросающий вызов тьме и стуже. И еще это ниточка, связующая старых и малых, – золотая ниточка, вдетая в уши поколений.

Книга испанских сказок называется «Зеленая Роза или Двенадцать вечеров». Вечера эти – святочные. Вряд ли надо оговариваться, что народные сказки не закреплены календарно и рассказывают их когда вздумается – где угодно и какие угодно. Но домашнее тепло уютней и желанней в холода, да и сказки требуют досуга, и потому золотая пора для них – это святки. Ну, а при чем тут зеленая роза? Так называется одна из сказок. Конечно, есть даже голубые розы, а вот зеленой пока еще никто не видел. Но, как известно, на вопрос сына: «Бывают ли синие зайцы?» – Лев Толстой, пренебрегая охотничьим опытом, ответил: «Редко, но бывают».

Испанские святки, само собой, отличаются от русских. Общего много – гулянья, ряженые, колядки. На столах оставляют праздничную еду для умерших и ждут, не замерцают ли во тьме огоньки – души покойных. А на Рождество повсюду жгут костры и прыгают через огонь. Но такой, например, ослепительный праздник, как Крещение, праздник ушедший, но увековеченный русской литературой, в Испании намного будничней. Зато сказочен день Трех Королей, трех волхвов, у нас как-то не пришедшийся ко двору. В полночь с пятого на шестое января по улицам испанских городов и весей идут во главе шумных караванов ряженые волхвы, а наутро детей в потайных, но хорошо им известных уголках ждут подарки. Поэт Хуан Рамон Хименес так описывает ослику Платеро предстоящее веселье: «Фантастична для детей эта ночь, Платеро. Уложить их было немыслимо. Наконец, сон одолел – кого на стуле, кого на полу… и теперь, в этой надмирной глубине, где потонула жизнь, вибрирует, как огромное сердце, переполненное и сильное, их единый, живой и сказочный сон… Сейчас мы все обрядимся в одеяла, простыни, старинные шляпы. И в полночь перед окнами детей пройдем вереницей огней и масок под звуки труб, кастрюль и морской раковины из угловой комнаты. Мы с тобой впереди – я буду Гаспаром и повяжу себе белую ватную бороду, а тебе, как передник, – колумбийский флаг. Дети, разом разбуженные, с повисшими еще паутинками сна в изумленных глазах, прижмутся к стеклам в одних рубашках, дрожащие, околдованные. Мы будем сниться им до утра и все утро, а когда заголубеет в оконной створке небо, они, полуодетые, ринутся на балкон и станут обладателями сокровищ».

Такова в описании Хименеса эта волшебная ночь – двенадцатая святочная ночь, к которой Шекспир приурочил чудеса своей знаменитой комедии «Двенадцатая ночь, или Что вам будет угодно». Но празднества – и сказки – на этом не кончаются.

Весь следующий день – уличные представления: сцены из жизни Святого Семейства, ряженые и вообще что угодно. Ряженые, конечно, тоже другие. У нас – медведи, журавли, лешие, цыгане; там – волки, лисы, мавры и, само собой, принцы. И еще одна странная пара ряженых – брат с сестрой, сироты и подкидыши, со своей горестной и сказочной историей. Вообще, дни с 5 по 10 января называются днями младенца Иисуса, и в это время звучит особенно много сказок, легенд и песен. А незадолго до морозного русского Крещения испанские святки завершает пастуший праздник – день святого Антония. Пастухи просят благословить стада и коней, а радостный черт гоняется за святым и зрителями.

Но при всей несхожести испанские и русские святки сходятся, помимо обилия нечистой силы, в одном. Взрослые спешат покинуть наскучившее жилье – на санях или верхом – и гуляют себе под гармошку или под гитару, а дома, греясь у огня, остаются старые и малые. И святочные рассказы долги, как зимние вечера.

Что ж, остается надеяться, что книга найдет читателя и перенесет его в иные края – к затерянному в горах селению, над которым стынут звезды и шелестит снегопад. А внизу, под сланцевой кровлей, трещит в очаге солома, и старческие глаза рассказчика вдохновенно молодеют, а детские, завороженно глядя в них, делаются большими, серьезными – и взрослеют.

Анатолий Гелескул

25 ДЕКАБРЯ
Вечер первый

Принцесса-мартышка

Жил на свете король, и было у него три сына. Состарился он, позвал к себе сыновей и говорит:

– Хочу, чтобы по свету вы побродили да отыскали для меня подарок – вещицу красы небывалой. Кто мне такую диковину добудет, тому и королевством владеть.

– А что, отец, вам привезти? – спросили сыновья.

– Полотенце, краше которого нет! – ответил король.

И разбрелись королевские сыновья по свету. Двое старших быстро отыскали, что надобно, а младший замешкался. Видит, смеркается уже, а вдали огоньки в окошках светятся. Подъехал ближе, постучался, открыла ему старая мартышка. Оказалось, что живут в том селенье одни мартышки.

Поглядела старуха-мартышка на принца и спрашивает:

– Каким ветром тебя к нам занесло?

– Я и сам не знаю! – отвечает принц. – Можно мне переночевать у вас?

Созвала старуха мартышек, посовещались они между собой и позволили:

– Ночуй!

Одна мартышка взяла его коня, повела в стойло, другая напиться дала, третья ужин сготовила.

Усадили принца за стол: скатерть вышитая, посуда расписная, еда – пальчики оближешь. Славно попировал королевский сын с мартышками! А после предложили ему, как водится, в карты сыграть. Сыграли. И велела одна из мартышек постелить принцу в ее опочивальне.

На другое утро чуть свет собрался юноша в путь. А старуха мартышка его и спрашивает:

– С какой стати тебе торопиться?

Рассказал ей принц про отцовское повеление. А мартышки не унимаются, любопытные:

– Что же такое необыкновенное отец тебе привезти наказал?

– Полотенце, краше которого нет на свете! – отвечает принц.

Тут же приказала мартышка тряпку кухонную принести. Сказано – сделано. Прибежала мартышка-кухарка – страшна как черт! Принесла тряпку – грязную, замусоленную, да в такую же рванину завернутую, – в руки взять тошно!

Но принц и виду не подал, слова не сказал. Привез домой это тряпье и опечалился – вон братья какие красивые полотенца привезли! Полюбовался на них король и говорит младшему сыну:

– А теперь ты покажи, что раздобыть сумел!

Долго не решался принц тряпье свое показать. Но делать нечего – развернул, а там полотенце красоты неописуемой. Ни пятен, ни прорех – цветы да птицы, шелком шитые! Увидал король такое великолепие и говорит:

– Твой подарок лучше всех! Тебе, младшему, королевство оставлю!

Не понравилось отцово решение старшим братьям. И стали они просить короля устроить им еще одно испытание.

Согласился король.

– Раздобудьте, – говорит, – на сей раз для меня таз умывальный.

И снова разъехались братья кто куда – тазы искать. Младший хотел было по другой дороге ехать, но конь заупрямился и снова его к мартышкам привез. Старуха-мартышка увидала его, обрадовалась:

– Заходи, – говорит, – гостем будешь!

А та мартышка, что всеми командовала, велела, чтоб коня его в стойло отвели, а принцу ужин повкуснее приготовили.

И на сей раз было отменное угощенье, а после ужина в карты, как водится, сыграли и спать принца уложили. Отроду не видывал он такой богатой опочивальни!

Наутро рассказал мартышкам королевский сын про отцовское повеленье.

– Таз, – говорит, – умывальный королю нужен!

Услыхала это мартышка, что всеми командовала, и велела мартышке-замухрышке принести из птичника плошку – поилку для кур.

– Заверни ее во что-нибудь, – говорит, – и принцу отдай!

Обернули плошку бумагой, – а была она грязнее некуда, вся в птичьем помете. И подают принцу.

Он и слова не молвил – взял. И поехал к отцу.

– Ну, – говорит король, – показывай, что привез! Братья твои отдали уже мне подарки, теперь поглядим на твой.

Стыдно было принцу плошку свою показывать, да ничего не поделаешь – где другую взять? Развернул он бумагу, а там неописуемой красоты таз.

– Лучше всех твой подарок! – объявил король. – Тебе, младшему, корону носить!

Но тут снова воспротивились старшие сыновья и стали короля просить устроить им третье, последнее испытание.

Согласился король. И велел сыновьям привезти своих невест во дворец. У кого невеста красивее, тому и быть королем.

Разъехались братья кто куда – искать себе невест. У младшего и в мыслях не было к мартышкам ехать, но и на этот раз конь заупрямился и туда же его привез. Старуха-мартышка увидала его, обрадовалась:

– Заходи, – говорит, – гостем будешь!

А та мартышка, что всеми командовала, велела коня его в стойло отвести и ужин повкуснее приготовить. И снова был у них пир, а после играли в карты. И постелили принцу в опочивальне, краше которой он не видывал.

С утра пораньше собрался принц уезжать, да никак его мартышки не отпускают. Пришлось рассказать им про отцовское повеленье.

– Вот и ладно! – сказала мартышка, что всеми командовала. И велела запрягать лошадей:

– Едем свадьбу праздновать!

Уселись в повозку мартышки: и та, что приказывала, и старуха, что встречала юношу, и уродина, что тряпье ему таскала, и все прочие. А кому места в повозке не досталось, те рядом бежали, за одежду принца цеплялись. Он готов был со стыда сквозь землю провалиться.

Когда до дворца уже недалеко было, сделали привал у ручья, отдохнули. А когда снова в путь тронулись, увидал принц не повозку ветхую, а карету золоченую, и не мартышки в ней сидели, а красавицы. Принцессой оказалась мартышка-замухрышка, и краше ее на всем свете не сыскать.

Вышел король им навстречу и говорит:

– Тебе, младшему, отдаю королевство! Лучше всех были твои подарки, а невеста твоя краше всех на свете! Справим свадьбу – будет она королевой.

Созвали на пир гостей. Счастливо зажили принц с принцессой и стали править королевством, а старшие братья корону только и видели.

Зеленая Роза

Жили на свете король с королевой, и росла у них единственная дочь. Увидела как-то девочку цыганка и сказала:

– Как исполнится ей восемнадцать, так и собьется она с пути!

Опечалились король с королевой и решили, во что бы то ни стало, не допустить бесчестья. Повелел король выстроить на высокой горе замок и завезти туда припасов на целых восемнадцать лет – пусть там живет принцесса, а при ней нянька да нянькина дочь.

Шли годы. Росла девочка и никого, кроме няньки да дочки ее, в глаза не видала. А как исполнилось ей восемнадцать, задумалась: «Неужели ничего, кроме этой горы да замка, на свете нет?»

Выглянула в окно, а там внизу – лачужка. Смотрит принцесса, на пороге разбойники стоят. Стала считать и насчитала – четверо. «Ну, – думает, – завтра же все разузнаю!»

И наутро отправилась она к разбойникам. Вошла – и столкнулась с мальчишкой – сыном Капитана, главаря разбойников. Ни слова ему не сказала, а суп, что он для разбойников варил, разлила. Простыни с разбойничьих постелей сорвала и на пол кинула. Вернулась принцесса в замок и говорит нянькиной дочке:

– Видишь лачугу? Я там была! Еду, что разбойникам наготовили, разлила и постели их раскидала! Завтра вместе пойдем! А няньке скажешь – убью!

Наутро пошли они вместе. И встретил их на сей раз не мальчишка, а взрослый разбойник – затем его и оставили: надо же разузнать, кто их пищи лишил и постели раскидал!

Разбойник встретил девушек приветливо, в дом провел и хотел было позабавиться с ними, но принцесса говорит:

– Погоди! Надо поесть сначала!

И пока собирал разбойник на стол, удрали девушки. К вечеру вернулась в лачужку вся ватага. Спрашивают:

– Ну как, приходила?

– Приходить-то приходила! – отвечает разбойник. И рассказал, как девушка его провела.

– Вот уж дурак так дурак! – говорит главарь. – Завтра я сам дома останусь. От меня не убежит!

На другой день остался в лачуге сам главарь – Капитан. И снова пришла к нему девушка. Он ее встретил, в дом пригласил и тоже хотел было с нею позабавиться, но принцесса и его провела.

– Успеется, – говорит. – Я прежде замок хочу тебе показать. Пойдем!

Капитан согласился. Пошли. А у скалы говорит ему девушка:

– Видишь, лестница веревочная висит? Я первая полезу, а ты – за мной.

Взобралась она на скалу, а за ней Капитан, да только не пришлось ему в замке побывать, – обрезала принцесса веревку. Свалился разбойничий главарь прямо на камни, сильно расшибся и поплелся домой, кляня принцессу на чем свет стоит и об одном помышляя – о мести. Еле добрался до дому, так обессилел.

А принцесса, как узнала, что Капитан занемог, мужское платье раздобыла, в плащ завернулась, шляпу надвинула, явилась в хижину и говорит:

– Я – лекарь! Капитана буду лечить!

Ее впустили и оставили наедине с больным. Вынула она пучок крапивы и давай хлестать Капитана. Исхлестала и говорит:

– Я – Зеленая Роза! Теперь ты меня не забудешь!

Прошло дней пять. «Пора Капитану бороду брить!» – решила девушка. Надела мужское платье, чтоб за цирюльника сойти, и отправилась в лачужку к разбойникам. Идет будто бы мимо. Сын главаря в окно ее увидал, на порог выскочил и зовет:

– Зайди, друг, отца побрить!

А Зеленой Розе того и надобно. Взяла она бритву – тупую-претупую, – в кровь щеки Капитану исцарапала и говорит:

– Я – Зеленая Роза! Теперь ты меня не забудешь!

А тем временем король с королевой решили, что миновала опасность, раз уж исполнилось принцессе восемнадцать и ничего дурного с нею не приключилось:

– Пускай с нами во дворце живет!

Вернулась принцесса во дворец. То-то было радости! Говорит король дочери:

– Что хочешь, проси! Все исполню!

И попросила принцесса простить разбойников, но король слова не сдержал:

– Нет, – говорит, – не прошу!

А вскоре Капитан, главарь разбойников, ограбил на большой дороге не то графа, не то герцога, облачился в его платье и явился во дворец просить руки принцессы. Да только не о женитьбе он помышлял, а о мести. Столько зла ему Зеленая Роза сделала, что не мог он ее забыть! Король с королевой дали согласие на брак дочери. А она как увидала Капитана, тотчас разгадала обман, но ни слова никому не сказала. Только велела вылепить к свадьбе сахарную куклу да начинить ее медом, и так устроить, чтоб кукла головой кивала, если за веревочку потянуть.

Сыграли свадьбу. После пира удалилась принцесса в опочивальню, уложила на постель сахарную куклу, спрятала веревочку в простынях, а сама под кровать схоронилась.

Пришел жених. «Наконец-то, – думает, – отомщу за обиды, убью Зеленую Розу!»

Увидал на постели невесту, – а то была сахарная кукла! – и спрашивает:

– Помнишь, Зеленая Роза, какой разгром ты в доме у меня учинила?

Дернула принцесса за веревочку – и кукла кивнула. А Капитан снова спрашивает:

– Помнишь, Зеленая Роза, как ты меня заманила и веревку перерезала, чтоб я насмерть расшибся?

Снова дернула принцесса за веревочку – и кукла кивнула. А Капитан в третий раз спрашивает:

– Помнишь, Зеленая Роза, как ты лекарем прикинулась и крапивой меня исхлестала?

Дернула принцесса за веревочку – и кукла кивнула. А Капитан не унимается:

– Помнишь, Зеленая Роза, как ты цирюльником вырядилась и лицо мне тупым лезвием исцарапала?

И опять дернула принцесса за веревочку – кукла кивнула.

– Много ты мне зла причинила, Зеленая Роза! – говорит Капитан. – Но я отомщу! Убью тебя!

Выхватил Капитан кинжал и вонзил его сахарной кукле прямо в сердце. Брызнул мед – и попала сладкая душистая капелька Капитану на губы:

– Ай-ай-ай! Зеленая Роза, жизнь моя! Ты и в смерти сладка! Если б я про то знал, не стал бы тебя убивать! Прости меня, злосчастного! Прости, милая!

И не успел договорить, как увидел Зеленую Розу живой и невредимой, – вылезла она из-под кровати. Обнял ее Капитан. И жили они с тех пор в любви и согласии долго-долго – до самой смерти.