Текст книги "Герои Аустерлица (СИ)"

Автор книги: Августин Ангелов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Глава 33

Фельдфебель Шаповалов не подвел. Увидев, что мы несемся назад, а французские гусары преследуют нас буквально по пятам, он не растерялся, приказав солдатам откатить один из фургонов, чтобы пропустить своих, а потом тут же задвинуть его обратно перед самым носом у французов. И это сработало! Несколько французских всадников все-таки успели ворваться в лагерь следом за нами, но мы, развернувшись, быстро обезвредили их. А остальные гусары сгрудились всей своей массой возле препятствия. И, сразу же попав там под огонь пехоты, они на этот раз понесли большие потери, поскольку солдаты стреляли в них с очень близкой дистанции, прямо из-за фургонов, развернутых поперек проезда к центру бивака.

Поняв, что штурмовать наш укрепленный лагерь у них не хватает сил и уже будучи дезорганизованными, лишившись своего командира, гусары попробовали отступать, желая ретироваться с поля боя. Но, наши пешие драгуны, которые все это время сидели в лесной засаде, не позволили им даже этого. Они выкатили еще один дровяной фургон у самого въезда в «карман» между засекой и лесом, надежно отрезав, таким образом, для французских кавалеристов единственный путь к отступлению. А когда гусары все-таки попробовали поскакать в том направлении, в них сразу полетели пули из лесу. Два десятка драгун разрядили в них свое оружие, еще больше проредив остатки эскадрона.

После этого французы заметались внутри ловушки, не находя выхода. И бой превратился в избиение, когда с каждым нашим залпом вражеских всадников оставалось все меньше. А оставшиеся наполеоновские гусары решились на самоубийственный маневр просто потому, что им некуда больше было деваться, а сдаваться они не желали. Задумав все-таки выскочить из ловушки, они попробовали перепрыгнуть на своих лошадях через засеку в том месте, где, как им показалось, она была пониже и поуже. Но, они переоценили способности собственных лошадей. Несчастные животные, израненные в сражении, не в силах преодолеть препятствие, напарывались на острые ветви, торчащие вверх и в стороны, ломая ноги и распарывая себе животы.

Многие уцелевшие всадники разделили со своими конями горькую участь, так и повиснув среди ветвей, нанизанными на деревянные колья. В своих ярких одеждах эти мертвые гусары издалека напоминали каких-то больших жуков, проткнутых иголками. И лишь некоторым французам повезло, вылетев из седел, приземлиться уже по другую сторону засеки. Кто-то из выживших даже пытался бежать через поле. Но, Дорохов со своими конными разведчиками тут же пустился в погоню, зарубив саблями и этих. Таким образом, битва за бивуак нами была выиграна, а гусарский эскадрон французов оказался разгромлен начисто.

Глядя на поле боя, заваленное трупами людей и лошадей, я ловил себя на том, что, несмотря на недавнюю серьезную контузию и пребывание в коме, чувствую себя снова здоровым и полным сил. Иначе я просто не смог бы участвовать в сражении, тем более победить в поединке вражеского командира. К тому же, я не спал всю ночь перед нашим отправлением из Гельфа, но, несмотря на это, ощущал себя бодрячком. А еще, взглянув на свою небритую физиономию в походное зеркальце покойного Ришара, я обнаружил, что шрам на месте попадания вражеской пули почти рассосался, да и левый глаз уже не косит. Такого просто не могло быть при обычной регенерации тканей организма! Да и голова, странное дело, совсем не болела и не кружилась, словно и не простреливала ее насквозь французская пуля.

Похоже, моя регенерация сильно ускорена. Вот что, оказывается, чудодейственное попадание сквозь время и пространство с людьми делает! Чудеса, да и только! Удача явно на моей стороне! И тут я задумался о том, что раз со мной подобное происходит, то, значит, все это для чего-то нужно космическому разуму, той разумной Вселенной, которая переместила сюда мое сознание? Возможно, я участвую в каком-то грандиозном эксперименте по изменению истории всего человечества? Впрочем, чего это я возгордился? Мне бы в родном Отечестве ход истории повернуть к прогрессу… Еще вопрос, справлюсь ли я хотя бы с этим?

Мою задумчивость прервал Влад, который подошел ко мне и напомнил о долге перед бойцами, проговорив:

– Князь, у нас слишком много раненых. Я один не справлюсь.

– Сейчас помогу, – сказал я.

И мы с баронетом снова погрузились на долгое время в медицинские заботы. Пока доставали пули из тел и зашивали раны, Влад, приняв из своей фляги внутрь изрядную порцию горячительного, развязал язык, рассказав мне, что на медика решил пойти учиться по той причине, что, в отличие от других дворян, род их хоть и имел титул баронетов, но был давно обедневшим. Отец совсем разорился, заложив имение. И, чтобы прокормиться в дальнейшем, Владу надо было приобрести какое-нибудь востребованное умение, позволяющее заработать на хлеб. С детства он, оказывается, имел склонность к лечебному делу, поскольку его домашний учитель был целителем и самым настоящим алхимиком, который и зародил в ребенке соответствующий интерес. К тому же, услуги хороших врачей в Австрии оплачивались очень прилично. Вот Влад и поступил учиться, переехав из своей глубинки в столичную Вену.

Далеко не все у нас с Владом, конечно, получалось. Несмотря на наши отчаянные усилия спасать жизни не всегда удавалось. Мы ничего не могли поделать со слишком серьезными ранами. И потому несколько солдат умерли на нашем импровизированном операционном столе. А это, знаете ли, очень тяжело морально, когда у тебя на руках умирают молодые парни, которые только что храбро сражались с врагами.

И потому я пока даже не делал замечаний Владу, что он не расстается со своей фляжкой. Ему тоже было очень невесело. К тому же, в отличие от меня, часто видевшего перед собой смерть еще на Донбассе, недоучившийся австрийский студент все-таки являлся сугубо гражданским человеком, которому переживать подобные драматические события без эмоций очень непросто. И оттого он глушил себя алкоголем. Но, пока руки у него не затряслись, и действовал он более или менее адекватно, я не отстранял его от операций, поскольку никакого другого помощника у меня не имелось, а один я бы провозился с ранеными до ночи. Мне и без того пришлось привлечь в качестве санитаров бойцов с легкими ранениями, остающихся на ногах после оказания им первой помощи.

Помимо боевых ранений тут имело место и еще одно медицинское бедствие: вши. И против проклятых насекомых мне тоже предстояло вести беспощадную борьбу. Впрочем, с этой проблемой я буду разбираться уже в пункте назначения. Прикажу брить весь личный состав налысо и организую регулярное мытье в бане, а также кипячение нижнего белья и выкуривание насекомых едким дымом из военной формы. Пока же надо было заштопать тех из раненых, кому еще можно помочь, чтобы они не умерли от потери крови и смогли пережить дорогу до замка Здешов-Козел.

А там, в месте назначения, разберемся с дальнейшим лечением. К сожалению, многие раненые бойцы умирали от кровопотери, поскольку даже перелить кровь от донора никакой возможности в этих условиях не имелось. Не было тут ни стерильных трубок, ни соответствующих полых игл, ни даже привычных шприцев для инъекций. Тем не менее, примерно 80 процентов раненых мы спасли. Для их транспортировки я приказал выделить дополнительно еще два трофейных фургона с медлительными лошадьми, которые были предназначены французами для перевозки дров.

Занимаясь сразу после боя спасением жизней, я не замечал времени. Опасность смерти нависала над многими ранеными, и мне приходилось бросить все свои силы и способности на то, чтобы отгонять эту костлявую бабу с косой. Влад, конечно, помогал мне, как мог. Но, нас было всего лишь двое на два десятка сильно пострадавших в бою. Потому мы более или менее разобрались со всем этим медицинским адом лишь к тому моменту, когда уже стемнело. Полностью поглощенный медицинской работой, я упустил даже такие важные вопросы, как похороны павших, сбор трофеев и допрос пленных. Впрочем, все эти хлопоты взял на себя Федор Дорохов.

В отличие от многих других дворян, Федор проявил себя не только храбрым офицером, но и человеком очень практичным, ставящим здравый смысл выше любых сословных предрассудков. И потому, если даже его сильно поначалу удивляло, что князь сам зашивает раны бойцов, то виду он не показывал и, тем более, свое аристократическое лицо от меня не воротил. Наоборот, смотрел с уважением. Ведь я делал то, чего он сам не умел: спасал жизни солдатам. Что же касалось вида ужасных ран, внутренностей и прочего, то этого Дорохов успел насмотреться за время войны, а потому, видя, как мы с Владом, одевшись мясниками, достаем пули, делаем ампутации и шьем по живому, поручик не отворачивался и не зажимал нос от запахов крови, мочи и кала. Понимая, что я и Влад делаем очень важное и нужное дело, поручик старался не отвлекать нас, взяв на себя командование в лагере после боя.

Когда он проходил мимо, я обратил внимание на его мундир, весь забрызганный кровью, спросив:

– С вами все в порядке, поручик?

На что он, поняв значение моего взгляда, ответил, усмехнувшись:

– Не беспокойтесь, ротмистр. На мне не прибавилось ни единой новой царапины за этот бой. А то, что вы видите – это всего лишь кровь врагов.

Без всякого сомнения, этот хулиганистый аристократ был чертовски удачливым воякой. Как офицер, он оказался весьма компетентным и действовал на поле боя выше всяких похвал, проявляя настоящий героизм. Потому я решил, что, когда вернусь в штаб к Кутузову, то обязательно сделаю все возможное ради того, чтобы поручика повысили в звании и наградили орденом. Нынешние заслуги Дорохова полностью перечеркивали то негативное мнение, которое сложилось о нем у командования после его глупых ребяческих выходок на гражданке. Там он, конечно, прослыл тем еще разгильдяем. Но, в боевой обстановке этот человек становился совсем другим: собранным и ответственным командиром. И на храбрых офицерах, подобных ему, всегда держалась русская армия.

Закончив с ранеными, я почувствовал себя уставшим и выжатым, словно лимон. Стащив с себя одеяние мясника, вымывшись на свежем воздухе теплой водой, набранной из лесного ручья и согретой в котле на костре моими помощниками, легкоранеными солдатами, назначенными санитарами, я переоделся в чистое шелковое белье, принадлежавшее раньше французскому полковнику, надев поверх него свой видавший виды мундир, на котором после боя появились новые кровавые пятна. К счастью, я догадался перед нашей атакой скинуть с себя отличную полковничью шинель покойного Ришара. Она не пострадала. И теперь не только закрыла от посторонних глаз мою потрепанную военную форму, но и согрела мое тело.

Сказав мне, что пошел присматривать за ранеными, Влад забрался в ближайший санитарный фургон. Но, заглянув туда буквально через пару минут, которые понадобились мне, чтобы окончательно привести себя в порядок после сражения, я обнаружил Влада заснувшим вместе с пациентами, настолько парень вымотался. Впрочем, я понимал, что от него все равно толку уже будет мало, пока не протрезвеет. Потому я не стал тревожить недоучившегося студента, думая о том, что он, все-таки, не совсем настоящий аристократ.

Ведь титул баронета не давал принадлежности к высшей аристократии, а, насколько я помнил, даже продавался одно время в Англии. И какой-нибудь разбогатевший купец или мануфактурщик мог приобрести его. Я не стал расспрашивать парня о происхождении этого странного титула. Но, его наличие, скорее всего, означало, что кто-то из предков Влада имел отношение к Туманному Альбиону. Впрочем, мне на это обстоятельство было наплевать. В конце концов, парень не глупый и мне здорово помогает, пусть он даже из самых нищих крестьян. Какая мне разница? Лишь бы человек был хороший! Гораздо больше меня беспокоило, что мы с ним провозились с ранеными слишком долго. За это время на наш лагерь уже опустилась темнота, а в морозном воздухе в отблесках света костров закружились снежинки.

Глава 34

Желая получить подробный доклад о количестве потерь, о пленных и о трофеях, я спросил старшего унтера, где поручик Дорохов. И фельдфебель Шаповалов указал мне направление. Когда я подошел к указанному костру, находящемуся в глубине вырубки и потому защищенному от ветра самим лесом, то услышал еще издалека женский смех. Это Федор развлекал рассказами дам, собравшихся возле огня, чтобы погреться и поужинать горячей едой. Сидя на бревне и слегка приобняв хорошенькую Брониславу, кутающуюся в красивую пушистую шубку рядом, поручик разливался соловьем о том, как он, поспорив с каким-то заезжим английским моряком, выпил большую бутылку рома за раз, свесившись с подоконника третьего этажа в Петербурге, и как запускал медведя с квартальным полицмейстером, привязанным к его спине, плавать в Мойку. Вот женщины и смеялись.

– Прошу прощения, милые дамы, но мне придется забрать у вас поручика, – сказал я, появившись в круге света, который давал костер.

– Лучше присоединяйтесь к нам, князь! Мы как раз празднуем победу русского оружия! – пригласила меня Иржина, едва лишь увидев.

Она держала в пальцах хрустальный бокал, прихваченный из Гельфа и, при этом, весело улыбалась. Похоже, радовалась женщина вполне искренне. Да и с чего бы ей не радоваться? Ведь баронесса прекрасно понимала, что грозит ей и ее родственницам, если в схватке победят французские гусары. К счастью, мы им этого не позволили. И теперь у наших беженок, разумеется, словно гора с плеч свалилась, а настроение поднялось, несмотря на все ужасы недавнего сражения.

Впрочем, я-то прекрасно знал, что наш тактический успех опасность отнюдь не отменяет. Французские военачальники обязательно пошлют еще кого-нибудь нам на перехват. Они просто не могут утереться и простить нам гибель своего элитного гусарского эскадрона. Да и разгром фуражиров, как и вольтижеров до этого, нам тоже французы не простят. Поняв, что имеют дело даже не с обычными партизанами, а с сильным отрядом регулярных войск противника у себя в тылу, из штаба в Ольмюце, наверняка, выдадут распоряжение обложить нас весьма серьезно. А значит все, что мы пока выиграли, разбив вражеский эскадрон, – так это некоторую фору по времени.

Пока в Гельфе узнают, что эскадрон уничтожен, да пока пошлют гонца в Ольмюц, понятное дело, что половина суток пройдет. Ведь ночью оккупанты опасаются отправлять курьеров. Следовательно, тыловой штаб французов будет принимать решение только завтра утром. А потом еще сыграет роль то обстоятельство, имеется ли в гарнизоне Ольмюца дополнительная кавалерия, которую можно бросить за нами в погоню. Если же ее нужно будет этому штабу откуда-то ждать, то мы получим запас времени еще больший. Да и уйдем мы за это время подальше, следовательно, и погоне подольше за нами скакать придется. И потому я предполагал, что у нас есть еще около суток на то, чтобы добраться до Здешова, где можно надеяться наладить оборону.

Все эти свои соображения я высказал Дорохову, когда наконец-то оттащил его от женщин, чтобы посовещаться. Впрочем, он вполне согласился с моим мнением. Но, самый актуальный вопрос нам еще только предстояло решить: продолжить ли движение в темноте, покинув бивак, или же остаться в лагере на ночь, а выехать рано утром на рассвете?

Когда мы с ним склонились над картой в одной из палаток при тусклом свете масляной лампы, поручик показал карандашом наше местоположение, сказав:

– Ротмистр, мы не так уж мало прошли от Гельфа. Наш караван уже все-таки проделал треть пути до Здешова перед стычкой с гусарами. И потому я предлагаю переночевать в этом лагере. Тут мы хоть как-то защищены. Засека, сделанная драгунами, себя показала очень хорошо. За их геройства я выдал каждому по хорошей гусарской лошади, которых мы взяли у французов почти сорок голов невредимыми. Надеюсь, вы не сочтете это самоуправством?

Я сказал:

– Нет, поручик. Вы поступили правильно. Эти наши храбрецы заслужили. Теперь у нас в отряде будет настоящий кавалерийский взвод. К сожалению, только взвод, потому что остальные драгуны либо погибли, либо сильно ранены.

Согласившись с мнением Дорохова и приняв решение все-таки остаться в лагере возле леса на ночь, я вышел из командирской парусиновой палатки на морозный воздух. А Дорохов остался внутри, устраиваясь уже на ночлег. Поручик, понятное дело, сильно устал. Ведь он нормально не спал даже не одни сутки, а дольше, поскольку вел отряд по оккупированной территории и сходу атаковал Гельф. И только отличная физическая форма в сочетании с крепким здоровьем позволяли ему все еще держаться на ногах и не раскисать. Пожелав поручику спокойной ночи, я сказал, что сам проконтролирую все вечерние приготовления в лагере.

Отыскав своего денщика Степана Коротаева, я застал его сидящим после боя возле костра. Он ужинал кашей вместе с другими солдатами. Деликатно подождав, когда он доест, я вновь приказал ему организовать охрану баронессы и ее родственниц. А, как только Степан ушел выполнять распоряжение, я сам уселся на его место, желая прочувствовать настроения среди бойцов.

Все эти парни, сидящие на бревнах возле костра, вели разговоры о недавнем сражении, обсуждая его детали и с азартом пересказывая друг другу самые интересные эпизоды, которым они стали не только свидетелями, но и участниками. Но, они выглядели очень уставшими. И, глядя на них, я понял, что поступил верно, предоставив им несколько часов личного времени и возможность нормально выспаться до рассвета.

Назавтра нам предстоял новый трудный переход по зимней дороге, поднимающейся в гору. И еще неизвестно, что будет с погодой. Меня, например, очень беспокоил снег, который начал падать достаточно интенсивно. Если снегопад занесет дорогу, то лошади просто не смогут тащить фургоны на подъем. И тогда нам придется бросить обоз.

Но, думать об этом прямо сейчас мне не хотелось. От огня исходило приятное тепло. Вкусно пахло кашей с мясом. Бойцы ели ее, закусывая хлебом, вывезенным из Гельфа, и запивая вином, которое они прихватили там же, наполнив им свои фляги вместо воды. Впрочем, я не делал им замечаний по этому поводу. Они победили, следовательно, честно заслужили поблажку.

Съев в компании солдат кашу, я пошел проверять караулы, выставленные у засеки. Бойцы заступили на посты уже в темноте. Впрочем, по всей вырубке горели костры, и отсветы от них все-таки разбавляли зимнюю вечернюю тьму. Охрана периметра не дремала, давая возможность остальным солдатам заканчивать ужин в расслабленном состоянии, шутить и смеяться.

К ночи воздух в предгорьях сделался холоднее. Но, большие костры, для которых не жалели дров, давали достаточно тепла. Поужинав, солдаты тщательно чистили свое оружие, осматривая кремниевые пластины и заменяя их, если имелась необходимость. А унтеры следили за тем, чтобы ружья на ночь аккуратно ставились в бивуачные пирамиды стволами друг к другу. И, в случае тревоги, бойцы могли быстро расхватать их.

От дальних костров раздавался скрежет. Там драгуны правили трофейные сабли точильными брусками. Закончив возиться с оружием, солдаты пытались приводить в порядок свои мундиры и шинели, подшивая, где надо, если было необходимо. Почти у каждого имелись с собой иголки и нитки. А если у кого-то и не было таких полезных мелочей, то боевые товарищи обязательно делились подобными предметами первой необходимости нехитрого солдатского быта.

Проходя мимо костров, я слушал грубые солдатские шутки и смех бойцов, думая о том, что парни эти, конечно, оптимисты. Их совсем не пугает тот факт, что наша сводная рота оказалась одна в глубоком тылу у неприятеля. И что с нами будет уже завтра никому не известно. Ведь никто из нас не знает, какие силы французы бросят по нашему следу ради нашего разгрома. И выстоим ли мы в следующем сражении?

Впрочем, лично мне некоторый оптимизм прибавлял тот факт, что мы взяли много трофеев. И, благодаря этому, у нашего отряда появились не только хорошие лошади с качественной упряжью и отличные гусарские клинки, а также теплые медвежьи шапки, но и пополнился запас пуль и пороха. А это означало, что еще один бой, подобный сегодняшнему, наша сводная рота выдержать вполне способна. Хотелось надеяться, что и госпожа Удача по-прежнему будет на нашей стороне. Но, как известно, эта дама очень капризная и склонная к изменам.

Обходя лагерь, я прошел мимо множества расседланных лошадей, которые отдыхали под открытым небом, поедая овес из торб, предоставленных им заботливыми конюхами. Среди бойцов роты нашлось немало тех, кто попросились добровольцами на эти должности, умея хорошо обращаться с лошадьми. В основном, то были легкораненые драгуны. Расспросив их о состоянии лошадей, я убедился, что парни свое дело знают. А лошади на этот раз достались нам весьма неплохие.

Постепенно я приблизился и к тому самому дальнему костру в глубине вырубки, возле которого грелись беженки. Степан Коротаев уже при оружии и в трофейной медвежьей шапке стоял чуть поодаль, под деревом, внимательно наблюдая за обстановкой. Мой денщик проявил командирский талант, грамотно организовав посты охраны вокруг места, где находились женщины. И я подумал о том, что надо бы произвести его в сержанты.

Помимо самого Коротаева, еще трое вооруженных бойцов, его подчиненных, наблюдали за обстановкой, контролируя все подходы и не допуская к женскому обществу посторонних. Разумеется, кроме тех, кого сами женщины пригласили в свой круг. Потому я не удивился, найдя в их компании Леопольда Моравского. Впрочем, увидев меня, толстяк поднялся с бревна и начал желать всем доброй ночи, собираясь идти спать. Я же как раз хотел поинтересоваться кое-чем, по поводу возможностей для обороны в Здешове, потому и решил немного пройтись вместе с Леопольдом, спросив его:

– А скажите-ка, виконт, есть ли у вас в замке какое-нибудь оружие?

Он ответил:

– Да, князь. Я уже говорил вам, что мой замок хорошо укреплен. Он несколько раз успешно выдерживал осады и венгров, и турок. В арсенале имеются не только ружья, причем хорошие ружья, даже штуцеры, но и пушки. Дюжина пушек в крепости точно есть. А в подвалах полно пороха и железных ядер.

– Что ж, это хорошие новости. Вы порадовали меня, – проговорил я. И поинтересовался еще:

– Вы сказали, что не были в Здешове пять лет. Не так ли? А на кого же вы оставили замок? Кто там сейчас? Не заброшена ли крепость?

Леопольд объяснил:

– Не думаю. Там постоянно живет мой младший брат с семьей. Они присматривают за всем. И брат будет рад моему возвращению.

Проводив виконта до его костра, где толстяк намеревался провести ночь в компании своего слуги и слуги Влада, я вернулся обратно к беженкам, ловя себя на мысли, что испытываю желание пообщаться с Иржиной. Впрочем, почему бы и не пообщаться с ней? Кто мне мешает? Коротаев? Так ведь и он все понимает. Там же у костра и его Маришка сидит. Короче говоря, я все-таки решился составить компанию баронессе, заняв на бревне возле костра место Леопольда, ушедшего уже спать.

При моем появлении тетя Радомила и младшая сестра Иржины Эльшбета, пожелав спокойной ночи, удалились на отдых к женским палаткам вместе со своими служанками. А племянницы баронессы Бронислава и Иванка ушли отдыхать еще раньше. И потому у костра остались только сама Иржина и ее служанка Маришка. Возможно, родственницы сознательно проявили деликатность, уже все поняв о наших с Иржиной отношениях, а, может быть, так просто совпало. Но, вскоре мы остались у костра наедине, поскольку баронесса отослала и Маришку, приказав ей отыскать бутылку хорошего вина в багаже, чтобы угостить князя, то есть меня.