Текст книги "Герои Аустерлица (СИ)"

Автор книги: Августин Ангелов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Глава 31

Будучи с разведкой и вовремя заметив французов, Дорохов быстро прискакал в наш лагерь, нещадно пришпоривая своего Гарсона. Отчего поджарый гнедой под ним мчался во всю прыть. Не подними поручик тревогу вовремя, и мы не успели бы приготовиться. Впрочем, даже теперь просыпающиеся после дневного сна солдаты едва успевали готовить свое оружие к бою и занимать позиции для стрельбы из-за засеки. Унтерам приходилось кричать:

– Становись! Заряжай! Поживей, братцы!

Тем временем, на противоположном конце поля, примыкающего к нашему лесу, возле скалистого подножия горы, вокруг которого петляла дорога, показались несколько всадников передового дозорного отряда вражеского эскадрона. Они трусили рысцой, но, едва заметив впереди на краю лесного массива отсветы наших костров, сразу развернулись, ретировавшись и возвратившись к своим с вестью о нашем обнаружении. Прошло всего несколько минут прежде, чем показался уже весь французский эскадрон, выкатившись походной колонной из-за поворота вокруг ближайшей горы в зону видимости. И всадники начали перестроение, разворачиваясь во фронт перед атакой.

Мне в подзорную трубу хорошо было видно, что нас собирался атаковать не какой-нибудь эскадрон линейных кавалеристов, а наполеоновские гусары в больших лохматых медвежьих шапках, представляющие собой элиту легкой кавалерии армии Франции. Ведь только самым отличившимся гусарским подразделениям полагались подобные шапки-кольбаки вместо киверов. Глядя на вражеских всадников, я подметил, что приказы своих командиров они выполняют четко. По крайней мере, каждый всадник расторопно занимал свое место в линии предстоящей атаки.

Это у нас там в двадцать первом веке привыкли думать о гусарах, насмотревшись исторических фильмов, как о нарушителях воинской дисциплины, считая их всех хвастунами, задирами, пьяницами, волокитами за юбками и чуть ли не анархистами. На самом же деле, они представляли собой вполне дисциплинированное и боеспособное конное войско на быстрых лошадях, используемое для стремительных фланговых атак, для рейдов по тылам неприятеля, для разведки и патрулирования занятых территорий. Часто гусары составляли резервные силы при штабах. Об этих всадниках с уверенностью можно было сказать лишь одно: каждый из них должен был обладать достаточным бесстрашием и определенной ловкостью, чтобы атаковать, обращать в бегство и преследовать противника, вылетая на всем скаку против ружейного, а то и пушечного огня. При этом, имея в своем распоряжении лишь саблю и пару однозарядных пистолетов.

Первыми гусарские формирования, вроде бы, придумали венгры, выставляя свою легкую конницу против турецкой. А золоченые или посеребренные шнуры, нашитые поверх курток-доломанов, стали признаком гусар во всех тех армиях, где этот вид кавалерии прижился. Пока я рассматривал яркие гусарские шнурованные мундиры: доломаны, утепленные мехом ментики, надетые поверх них, и штаны-чикчиры, тоже расшитые шнурами вместо лампасов, ко мне подошел драгунский вахмистр Ширяев, неожиданно попросив:

– Ваше высокоблагородие, разрешите нам ударить неприятелю во фланг после залпов пехоты.

– Разве вы сможете атаковать на крестьянских лошадях? – удивился я.

– Сможем. Если в нашу ловушку неприятель зайдет, то порубаем так, что ни одного француза в седле не останется, – кивнул вахмистр.

– А ловушку приготовили? – спросил я.

– Так точно, ваше высокоблагородие. Пока другие отдыхали, мы все приготовили. Как только французы между засекой и лесом кинутся, чтобы к середине нашего бивака прорваться, так мы и выкатим в узких местах фургоны с дровами, перегородим им дорогу и вперед, и назад, а потом сразу из лесу набросимся на них. У нас готов засадный отряд всадников на самых лучших из тех коней, которых вы нам позволили взять.

– Хм, неплохой план, – пробормотал я, подумав о том, что такой маневр драгун, по крайней мере, позволит пехотинцам перезарядить ружья. Французские гусары, разумеется, постараются прорваться за периметр лагеря до того момента, как наши солдаты успеют выполнить перезарядку оружия. И если драгуны попробуют задержать их, это, по меньшей мере, внесет сумятицу в ряды неприятеля, дав нам некоторое преимущество во времени. Вот только непонятно, какие потери понесут драгуны, действуя на лошадях, которых никто не обучал кавалерийскому бою? Впрочем, особого выбора не имелось. И потому я согласился, сказав:

– Действуйте, вахмистр. Но, лишь на самой ближней дистанции.

Ширяев удалился к своим драгунам, а я еще раз взглянул в подзорную трубу на вражеский эскадрон, в котором трубачи уже затрубили сигнал к атаке. И всадники рванулись вперед. Они не размахивали на скаку саблями, как это, обычно, показывают в кино, а каждый из них держал в одной руке лошадиную уздечку, сжимая в другой заряженный пистолет. Клинки пойдут в дело уже потом, когда отгремят залпы. А они прогремят только тогда, когда гусары приблизятся к нашим позициям на расстояние выстрела.

Пока гусарские кони скакали через замерзшее поле в нашем направлении, разгоняясь и переходя в галоп, я в последний раз обернулся в сторону Иржины, которую вместе с другими женщинами по моему приказу увели подальше в лес телохранители, возглавляемые Степаном Коротаевым. Убедившись, что мой денщик выполнил приказ, уведя беженок на безопасное расстояние, и они уже затерялись среди деревьев за дальним концом вырубки, я повернулся к семеновцам, изготовившимся к стрельбе из-за засеки, приказав:

– Пока не стрелять! Подпустить ближе!

Топот лошадиных копыт стремительно приближался. А французские трубачи продолжали снова и снова выдувать сигнал к атаке. Вот-вот расстояние сократится сначала до ружейного выстрела, потом и до пистолетного. И нужно не прозевать момент, чтобы выстрелить из ружей до того, как кавалеристы смогут эффективно использовать свои короткие стволы. Стоя за нашей импровизированной засекой и сжимая в каждой руке по пистолету, я считал секунды. Кроме подзорной трубы, здесь еще не имелось никаких дальномеров, буссолей и прочих полезных в военном деле приборов. И расстояние приходилось определять на глаз. Впрочем, глазомером меня и князя Андрея природа не обидела. Потому я вовремя выкрикнул команды последовательно:

– Готовься! Целься! Огонь!

Вместе с трескотней выстрелов сразу едко запахло порохом. Залп проредил строй неприятельских кавалеристов. Несколько лошадей, наткнувшись на пули, упали вместе с седоками, с треском ломая кости, еще несколько всадников на неповрежденных с виду лошадях сползли на скаку с седел убитыми или сильно ранеными. Но, это пока ничего не решило. Солдаты все-таки стреляли по движущимся целям не слишком метко. Да и один наш залп – это всего лишь семь десятков пуль, из которых две трети пролетели мимо. И оставшиеся в эскадроне французские гусары, которых было не менее сотни, продолжали атаку. А я в этот момент очень жалел, что нету у меня здесь пулемета или мощного огнемета. Вот уж пригодились бы они против кавалерии!

Через несколько секунд вражеские всадники подскакали уже так близко, что я четко видел яростное выражение их лиц с топорщившимися черными усами. Ветер дул им в спины, и меня захлестнул запах конского пота прежде, чем гусары произвели свой пистолетный залп, который оказался еще менее результативным, чем стрельба наших пехотинцев. Насколько я успел заметить, из семеновцев упали всего двое. Я же продолжал стоять на правом фланге. Скрытый от супостатов ветвями поваленного дерева, торчащими высоко вверх и в разные стороны, я целился из пистолета сквозь ветвистую завесу в ближайшего всадника, который, казалось, летел прямо на меня, выхватив саблю сразу после своего бесполезного выстрела.

Я выстрелил в сторону вражеского всадника, но промазал, поскольку в этот момент гусар неожиданно начал отворачивать. Лес вокруг нас в предгорьях моравских гор рос смешанный. По его краю преобладали грабы и березы вперемешку с дубами и буками, но попадались также сосны и ели. И, чем дальше в горы, тем больше хвойные породы преобладали над лиственными. Между мной и вражеским гусаром находилась преграда в виде большого срубленного граба, сваленного поверх березы с толстым стволом. Листва к этому времени полностью облетела, но многочисленные ветки, которые в лежачем положении деревьев торчали вверх и в стороны на несколько метров, создавали надежную преграду, которую ни одна лошадь преодолеть не могла без риска напороться брюхом на ветки. Тем более, что некоторые из самых толстых и длинных веток, обращенные в сторону неприятеля, были специально подрублены наискось, представляя собой опасные колья. И так было по всему защитному периметру, поскольку деревья всюду лежали внахлест, не оставляя лазеек для неприятеля.

И эта наша нехитрая импровизированная засека, устроенная драгунами, успешно сработала, потому что французские гусары, разумеется, не были самоубийцами. Увидев перед собой достаточно серьезную преграду, они начали сбавлять темп скачки, отворачивая по дуге в сторону за своим командиром, который приказал направить коней туда, где имелся промежуток между засекой и лесом. Я затаил дыхание, наблюдая за тем, как неприятель сам устремляется в ловушку, устроенную драгунами, и думая о том, насколько эффективно она сработает.

В это же самое время солдаты лихорадочно перезаряжали ружья. Каждый из пехотинцев понимал, что стоит кавалерии ворваться в лагерь, и дело будет плохо. Пехота, да еще вовремя не построенная в каре, просто не сможет оказать серьезного сопротивления кавалеристам. Я тоже, разумеется, опасался, что гусары зарубят саблями и затопчут конями солдат за считанные минуты, если прорвутся за засеку.

Вот потому мы с драгунами и подстраховались заранее. Как только большая часть вражеского эскадрона, обогнула длинную изгородь из поваленных деревьев, защищавшую наш бивак, и устремилась между препятствием и лесом, предвкушая нападение на пехоту с фланга и ее быстрый разгром, драгуны быстро выкатили фургоны с дровами, замаскированные до этого еловым лапником. И эти фургоны встали поперек единственного проезда, превратив его в тупик. А одновременно с этим из леса, который начинался сразу напротив въезда в этот отгороженный «карман», с криками «Ура!» выметнулся драгунский взвод.

Три десятка наших кавалеристов против сотни вражеских. Причем, все наши в грязных и порванных мундирах без головных уборов, уставшие после работ по строительству засеки, да на крестьянских лошадях, необученных бою. Я смотрел на происходящее с замиранием сердца, боясь, что драгуны погибнут зря. Тем не менее, их неожиданное появление явно смешало планы противника. Ведь французские гусары не подозревали о наличии у нас в резерве конных бойцов.

Вооруженные трофейными пистолетами, которые я вывез из Гельфа, отобрав их у солдат Годэна и у поверженных фуражиров, драгуны дали залп по противнику с очень близкого расстояния, а затем тут же пустили в ход сабли. Холодное оружие в хорошем состоянии я из замка Иржины тоже забрал, подумав, что вполне может пригодиться в здешних условиях. Вот оно и пригодилось. Драгуны, как выяснилось, владели саблями мастерски, уверенно врубившись в ряды неприятеля, чем, конечно, вызвали замешательство среди наполеоновских гусар. Впрочем, эти усачи в медвежьих шапках были отнюдь не робкими. Каждый из них считал себя бравым воякой. Потому гусары не дрогнули, лишь быстро развернули своих коней для противодействия атаке наших кавалеристов. Вот только, это обстоятельство дало достаточно времени моим пехотинцам, чтобы перезарядить ружья.

Глава 32

Наши драгуны отсекли от гусарского эскадрона и связали боем большую часть всадников, прорвавшихся в брешь засеки. Но передний неприятельский взвод все-таки лихо подскакал вплотную к дровяным фургонам. Вот только лихим всадникам пришлось остановиться перед этим препятствием, перегородившим узкий проезд между лесом и изгородью, сделанной из поваленных деревьев. Остановившись перед фургонами, шеф французского эскадрона с красным султаном на шапке приказал спешиться одному из отделений для того, чтобы оттащить эти телеги, набитые дровами, в сторону.

Два других отделения французский офицер двинул в лес, надеясь быстро обойти препятствие. Но, он не учел, что в том месте за елками находился бурелом, через который лошади не могли перепрыгнуть, как они не могли до этого перепрыгивать через засеку. Более того, на краю леса, скрытая за разлапистыми елями, сидела засада из тех двух десятков драгун, которым не досталось более или менее выносливых лошадей, не растерявших силы в дороге и хоть как-то пригодных для ратных дел. И все драгуны, сидящие в засаде, держали в руках заряженное оружие. Кто-то пистолет, а кто-то и ружье.

Потому французским гусарам, напоровшимся на наших драгун возле бурелома, не поздоровилось. Ведь расстояние, с которого пешие драгуны дали залп по вражеским всадникам, пытавшимся въехать в лес, не позволяло сильно промахиваться. И шеф эскадрона, сразу потеряв от пуль человек восемь, вынужден был отступить, снова выскочив из леса на открытое место перед дровяными телегами. А там уже наши пехотинцы, развернувшись, изготовились к стрельбе. Дав залп, они постреляли тех гусар, которые спешились и пытались сдвинуть фургоны, набитые дровами, да еще и попали в некоторых всадников, оставшихся рядом с шефом эскадрона.

Потеряв половину своего авангарда и убедившись, что вперед к центру нашего лагеря сходу не пробиться, командир французских кавалеристов не придумал ничего лучше, чем дать команду взводному трубачу играть отступление. Вот только, отступать уполовиненному первому взводу было уже некуда, поскольку за их спинами как раз в этот момент кипела битва. Там тридцать русских драгун, словно чудо-богатыри, бились против шестидесяти наполеоновских гусар. И мы не могли им помочь.

– Живей, братцы! Становись! Заряжай! Ружья к щеке! Целься лучше! – продолжали выкрикивать команды наши пехотные унтеры.

Прозвучал очередной залп, и пули опять полетели в сторону первого взвода вражеских кавалеристов. Хотя несколько всадников и сползли с лошадей, но процент попаданий оставался по-прежнему небольшим. А шеф эскадрона, в которого старались попасть многие стрелки-семеновцы, до сих пор оставался невредимым. В своей огромной медвежьей шапке с красным султаном этот чернобровый усач возвышался над другими гусарами, словно заговоренный, даже не пригибаясь во время выстрелов, а лишь властно отдавая команды, жестикулируя блестящей саблей.

Между тем, пороховой дым быстро заволакивал место сражения. И я не мог точно видеть, что же там происходит с драгунами. От конной свалки до меня доносились лишь отдельные пистолетные выстрелы, звон сабель, ржание коней, вопли раненых, ругательства на французском языке и русский мат. Тут кто-то тронул меня за плечо. Обернувшись, я увидел Федора Дорохова, которого придерживал в резерве вместе с его разведчиками.

– Мне кажется, ротмистр, что самое время и нам присоединиться к сражению. Надо помочь драгунам, иначе их всех перебьют, – сказал поручик.

И Федор, разумеется, был прав. Я и сам понимал, что необходимо немедленно организовать помощь нашим храбрецам. Только не очень понятно мне было, как это осуществить в сложившейся боевой обстановке. Или все-таки использовать самый последний резерв? Прикинув, что иного решения нет, я сказал Дорохову:

– Возьмите своих разведчиков и отделение всадников моего денщика Коротаева. Я тоже поеду в атаку вместе с вами.

Наверное, это казалось глупой бравадой с моей стороны, поскольку, в случае неудачи, наш отряд мог остаться без командира. Но, в моем участии в предстоящей вылазке за периметр лагеря, действительно, назрела насущная необходимость. Ведь только у меня имелся достаточно сильный конь. К тому же, азарт битвы уже обуял меня. Звуки боя и запах крови, смешавшийся с запахом пороха, раззадоривали, и я решился померяться силами с шефом французского эскадрона. В конце концов, мне же, как истинному попаданцу, необходимо самоутверждаться в роли военного лидера!

Когда я вскочил в седло Черныша, Дорохов на своем Гарсоне уже ждал рядом, а вместе с ним подъехали разведчики и Степан Коротаев с бойцами, которых он лично выбрал по моему приказу из драгун. То были суровые и видавшие виды ветераны. Все, в том числе и я, вооружились парой пистолетов и саблями. Оглядев наше немногочисленное резервное воинство еще раз, я решил, что для сражения с легкими кавалеристами наша экипировка, наверное, сойдет.

– Отодвинуть фургон! – приказал я старшему из пехотных унтеров фельдфебелю Антону Шаповалову, остающемуся за главного в наше с Дороховым отсутствие.

Как только солдаты сдвинули груженную телегу, я крикнул:

– В атаку!

И наши лошади, а это были самые лучшие из всех тех, которых мы захватили у французов, почувствовав шпоры, рванулись вперед, налетев на остатки вражеского авангарда, в котором к этому моменту осталось всадников даже меньше, чем у нашего резервного отряда. Направив своего Черныша в сторону командира французов, я выстрелил в него из пистолета. Но, на скаку я все же стрелял неточно. И пуля пролетела мимо, не задев неприятеля. Он же, к тому моменту уже разрядил все свои пистолеты, а потому, увидев, видимо, во мне достойного противника, просто рванул навстречу, занеся саблю для удара. И мне сразу пришлось парировать, чтобы не лишиться головы. Едва успев выхватить свою трофейную полковничью саблю из ножен, я все-таки отбил вражеский клинок в сторону. Звон раздался страшный, сталь завибрировала в моей руке, но лезвие выдержало, не сломалось.

Справа от меня с одним из телохранителей шефа французских гусар схлестнулся на саблях Федор Дорохов, а слева бился Степан Коротаев, связав боем второго телохранителя. Мы же с командиром вражеского эскадрона остались один на один. Несмотря на то, что вокруг кипело побоище, возле нас словно бы образовался вакуум. Во всяком случае, я не замечал в этот момент ничего вокруг, полностью сосредоточив внимание на противнике, который оказался весьма умелым рубакой.

Впрочем, князя Андрея тоже не зря много лет учили фехтованию лучшие учителя. Он вовсе не просто так сделался ротмистром кавалергардов и доверенным лицом Кутузова, а участвовал, разумеется, и в учениях, и в боях. А кавалергарды – это элита русской кавалерии, телохранители самого государя императора. Да и необстрелянный человек просто не сможет возглавить атаку со знаменем в руках, решительно устремившись вперед под вражескими пулями, как это сделал князь Андрей в битве при Аустерлице. И потому я в этот момент всецело полагался на мышечную память своего нового тела, которое действовало инстинктивно, что называется «на автомате», успешно отражая трофейной саблей вражеские удары.

Мы рубились молча, не разговаривая и даже не ругаясь, а лишь хищно улыбаясь друг другу, оскалив зубы и хорошо понимая, что один из нас должен здесь погибнуть, оказавшись по воле судьбы на краю этого безымянного леса среди моравских гор и найдя себе достойного противника, несущего смерть. И эта смерть будет достойной благородного воина. Потому страх гибели уступил место азарту. Но, удивительное дело, наши силы и боевые умения оказались примерно равны. Потому сразу никто не смог добиться преимущества.

Острые клинки сверкали в воздухе, ударяясь друг о друга и отлетая, а потом снова ударяясь. Но, к своему ужасу, я понимал, что одолеть противника не могу! Он явно был мастером боя на саблях и очередным ударом так сильно отбил мой клинок, что раскрыл мою защиту, отчего у него появилась прекрасная возможность ударить меня саблей по шее. И шеф гусарского эскадрона воспользовался бы случаем, но в это мгновение его боевой конь сыграл со своим владельцем злую шутку.

Он внезапно укусил моего Черныша, отчего конь подо мной дернулся в сторону, а я счастливо избежал смертельного удара и нанес свой. Несмотря на солидный внешний вид, Черныш все-таки был курьерским скакуном, а не настоящим боевым конем. Хотя в сражениях, похоже, он бывал, раз ни выстрелов, ни звона сабель не пугался. Но, он не умел ни кусать вражескую лошадь, ни толкать ее грудью, ни бить копытами, вставая на дыбы. И я был рад хотя бы тому, что он не убегает с поля боя.

Когда француз ошибся, мне, в свою очередь, удалось преодолеть его защиту. Впрочем, моя сабля лишь чиркнула его поперек груди, пройдясь по шнурам гусарской формы, но даже не прорезав их. Противник же ударил каким-то хитрым приемом, резко поддев мой клинок снизу и выбив его из руки. И только тут я действительно ощутил настоящий страх, оставшись без сабли и почувствовав, что в следующее мгновение этот француз убьет меня! Но, я сообразил быстрее, чем он ударил с очередного замаха. Вспомнив, что у меня остался второй заряженный пистолет, я моментально выхватил его из кобуры возле седла и разрядил в неприятеля, попав ему точно в сердце.

Несмотря на это, удар саблей мой противник все-таки произвел. К счастью, уже не такой сильный, как мог бы быть. И я сумел отбить клинок дымящимся стволом своего пистолета. После этого француз поперхнулся кровью и опрокинулся назад в седле, выпустив из рук и уздечку, и саблю. Все было для него кончено. Меня спас единственный точный выстрел, произведенный в последний момент почти в упор. Наверное, это выглядело бесчестно, зато оказалось эффективным и последним средством спасти собственную жизнь.

Поняв, что победил в схватке, я осмотрелся. Лишившись своего командира, вражеский эскадрон явно начал сдавать позиции. А Дорохов и Коротаев преуспели даже больше моего, убив не по одному противнику, а каждый по двое. Остальные наши, и разведчики, и драгуны Коротаева, тоже проявили себя молодцами. И вражеский авангард был полностью разгромлен без потерь с нашей стороны.

Окрыленные победой, мы устремились в следующую атаку на помощь драгунам. А они, к нашему удивлению, до сих пор держались. Окруженные численно превосходящим неприятелем со всех сторон, драгуны, тем не менее, продолжали вести бой, несмотря на потерю уже половины личного состава своего взвода. Впрочем, французские гусары потеряли бойцов никак не меньше, если не больше.

Связанные боем и увлеченные добиванием нашего драгунского взвода, они не заметили, как мы подскакали сзади и решительной атакой вклинились в их боевой порядок, прорвав окружение и успев все-таки на помощь к нашим кавалеристам. Но, нас все равно было сильно меньше, чем французских всадников. И надеяться перебить их всех в схватке верхом было бы опрометчиво. Потому я решился на очередную военную хитрость.

– Драгуны! Назад! Все отходим в лагерь! – заорал я изо всех сил, стараясь голосом перекрыть звуки схватки.

Зная о том, что семеновцы к этому времени перезарядили свои ружья, да и пешие драгуны, которые находились в засаде у бурелома, тоже, я старался заманить французов под пули. Наши пехотинцы ждали лишь команды, чтобы обрушить на неприятеля очередной залп. Но, пока продолжалась схватка верхом, стрелять они не могли без риска попасть в нас. И потому нам необходимо было отступить.