Текст книги "Герои Аустерлица (СИ)"

Автор книги: Августин Ангелов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Глава 19

После посещения крепостной тюрьмы я поднялся на стены вместе с Федором Дороховым. День выдался достаточно ясным и солнечным, потому контраст с подземельем показался мне разительным. А вид, открывающийся с высоких стен, завораживал пейзажем, распростершимся во все стороны под высоким небом. Правда, по причине зимнего времени года, солнце почти не согревало, но дышалось легко, да и особенно холодно не было. Европейская зима все-таки довольно мягкая и не идет ни в какое сравнение по степени суровости не то что с морозной Сибирью, а даже и с Центральной Россией.

Легкий ветерок с утра разогнал тучи, и лишь кое-где над невысокими моравскими горами висели кучевые облачка. На пологих горных склонах пастухи по-прежнему выгуливали овец в промежутках между перелесками. Внизу в долине паслись коровы. Между полей петляла дорога. А дальше рядом с рекой находилась та самая деревушка с запрудой и мельницей, где меня оставили умирать, и откуда я, едва лишь придя в себя, приехал в замок, поддавшись на приглашение его очаровательной хозяйки.

Поручик вынул из ножен свою саблю, рассматривая на свету зазубрины на клинке, полученные во вчерашнем бою. И я подумал о том, что ему, в сущности, ничего не стоит прямо сейчас зарубить меня и сбросить мой труп со стены в ров. Ведь я был безоружен. Если бы Федор оказался мятежником, то так бы и сделал, наверняка. Но, мятежником Дорохов все-таки не был. Со скрежетом в зубах, но он вовремя вспомнил о том, что является не разбойником, а военнослужащим, который обязан подчиняться армейскому Уставу, потому и признал мое главенство, как старшего по званию, хотя поначалу и ерепенился, считая меня слишком немощным и неспособным после тяжелого ранения ни к дальнейшей службе, ни постоять за себя. Но, последние события показали, что он ошибся.

Я понимал, что оклемался после пули, пробившей голову насквозь, после операции, комы и переселения души в княжеское тело слишком быстро. И это стало неожиданностью для меня самого. Несмотря на остаточные боли, с утра я чувствовал себя вполне бодрым и здоровым. Раны полностью зажили всего за сутки, прошедшие после выхода из комы. И приходилось констатировать, что мой организм регенерировал просто стремительно, по сравнению с обычной длительностью выздоровления. Вот только, что я знаю о попаданцах? Может быть, у них всегда так? Возможно, что при переносе сознания в новое тело включаются какие-то скрытые возможности организма, например, эта самая ускоренная регенерация?

Тогда непонятно, почему же я впал в кому уже после перемещения? Или же организму князя требовалась такая своеобразная перезагрузка для настройки на новое имплантированное сознание, которая во время комы и происходила? Почему бы и нет? Разве кто-нибудь исследовал подобное явление с чисто научных позиций? В том то и дело, что научных данных по этой теме просто не существует!

По крайней мере, в своей прошлой жизни в двадцать первом веке я не встречал никаких научных статей на эту тему, хотя всякой бульварной литературы попадалось по теме полно, как в интернете, так и в бумажном виде. Потому, можно сказать, что я, став попаданцем, нахожусь в уникальном и совершенно неисследованном положении. Пусть мое тело погибло там в будущем, но мое сознание каким-то непостижимым образом переместилось во времени и пространстве, вселившись в тело князя. Вселенная подарила мне вторую жизнь, которую я уже ощущал полноценной и интересной, наполненной приключениями и новыми возможностями. И я не мог этому не радоваться!

В сущности, неожиданно сделаться князем в начале девятнадцатого века совсем неплохо, да еще и с ускоренной регенерацией! И меня вполне устраивало нынешнее положение, поскольку в роли князя я уже обвыкся, считая, что мне крупно повезло попасть в привилегированное сословие. Ведь что сможет сделать простой солдат, крестьянин или мещанин для поворота истории? Ему сперва не историю преодолевать придется, а эти самые сословные предрассудки, чтобы, что называется, выбиться в люди. А это во все времена совсем не быстро происходит.

Даже при большом желании и при самых благоприятных обстоятельствах на такое преображение «из грязи в князи» уйдут долгие годы. Обычного человека из народа, будь он хоть самым гениальнейшим попаданцем, в сословном обществе никто не воспримет всерьез. Такому одиночке нужно будет постоянно показывать себя с лучшей стороны, завоевывать авторитет, добиваться расположения к себе сильных мира сего разными способами, чтобы повлиять хоть на что-то. И потому у князя-богача, вроде меня, возможности менять ход событий, разумеется, неизмеримо обширнее.

Хотя о роли выдающихся личностей на переломных моментах истории можно спорить без конца, подчиняются ли они историческому процессу, или же исторический процесс подчиняется их воле, но, никто не спорит, что след таких личностей, вроде Наполеона, в истории огромен. И потому я тоже намеревался на истории потоптаться, но только с пользой для России, уже с изрядной долей оптимизма мечтая о том, как доберусь домой и начну заниматься прогрессорством на благо Отечеству. Конечно, я осознавал, что пока об этом задумываться все-таки рановато. Сперва нужно, хотя бы, добраться до своих.

Планов у меня имелось громадье. Главное, что мое новое княжеское тело совсем не протестовало против вселения в него моего разума, да еще и охотно делилось не только воспоминаниями, но и наработанными мышечными рефлексами. А вот личность прежнего князя Андрея куда-то исчезла, и я уже строил сам для себя теорию о том, что, может быть, произошло не только переселение моей души в его тело, но и его души в тело мое. Ведь вполне возможно, что там я и не погиб, а произошла такая же замена сознания, как и здесь в результате контузии. Подумав так, я улыбнулся своим мыслям о том, как же удивился, должно быть, тот настоящий князь Андрей, попав из Аустерлица на воюющий Донбасс двадцать первого века…

Мои размышления прервал поручик Дорохов, проговорив:

– Вот мерзавцы! Весь клинок мне вчера попортили! Теперь не лезвие, а одни зазубрины! А саблю эту, между прочим, мне друг мой Анатоль Карягин подарил. Отличная была сабля, и рукоятка у нее удобная. Слоновой костью отделана.

– Ну, не такая уж и отличная эта сабля, раз столько зазубрин после боя на ней осталось. Сталь клинка слишком мягкая, – возразил я, рассматривая в этот момент не столько саблю, сколько самого Дорохова.

Надо было признать, что внешность у него вполне импозантная. Такой кучерявый блондин с голубыми глазами, имеющий вполне атлетическое телосложение, должен обязательно нравиться женщинам. Перед тем, как подняться наверх вместе со мной, с помощью своих солдат он умылся, его раны перевязали чистой белой материей, а на плечи накинули шинель. Впрочем, я тоже не мерз на стене, благоразумно прихватив ту самую меховую доху, подаренную Иржиной, в которой приехал в замок от мельника.

Наконец-то убрав свою саблю в ножны, Дорохов проговорил:

– Вот вы служили в штабе при Кутузове, князь Андрей, так объясните же мне, почему получилось, что мы проиграли сражение при Аустерлице, имея больше войск, чем французы?

И я постарался объяснить:

– К сожалению, Аустерлицкое поражение явилось результатом неблагоприятного хода всей этой кампании. Изначально расчет руководства нашей Третьей коалиции против Франции и Наполеона был на полумиллионную армию союзников, которая единовременно обрушится на французов. Но, этот расчет не оправдался. Действия наших союзников оказались совсем не столь эффективными, как мы ожидали. А постоянные споры о методах военных действий между нашими и союзными штабами только усугубили ситуацию. Взаимодействие армий не удалось согласовать в полной мере, что и привело к трагическим последствиям.

Споры с австрийцами возникли из-за того, что Австрийская империя в ходе этой войны старалась действовать не столько в интересах Коалиции, сколько в собственных интересах, сосредоточившись на усилении австрийского присутствия на севере Италии и на юго-западе Германии. В результате этого австрийские войска оказались разбросаны по большой территории и не были способны сконцентрироваться нужным образом к моментам решающих сражений. Эрцгерцог Карл Австрийский со своими войсками находился в походе в Италию, хотя, вроде бы, у нас имелась договоренность с австрияками, что решающие сражения дадим французам в Центральной Европе. Да и Пруссия слишком долго не решалась нарушить свой нейтралитет, затянув решение о присоединении к Коалиции и пропустив французские войска через свои земли.

Это привело к тому, что армия Наполеона вошла в Баварию раньше, чем туда подоспела австрийская армия Карла Мака фон Лейбериха. И барон Мак почему-то не стал дожидаться подкрепления нашими армиями Кутузова и Буксгевдена, которые шли ему на помощь разными маршрутами, а сам вступил в сражение с неприятелем, потерпев сначала поражение возле речки Иллеры, а затем попав в окружение под Ульмом и капитулировав. Таким образом, из-за самонадеянности австрийского барона фон Лейбериха, русские войска остались с армией Наполеона один на один. А стратегическая инициатива оказалась в руках Бонапарта.

Австрийцы же, помимо всего прочего, не смогли удовлетворительно наладить снабжение наших войск. Зная обо всех наших неурядицах от своих шпионов, Наполеон собирался окружить и разгромить нашу армию на речке Инн возле Браунау. Но, Кутузов вовремя принял решение отступать от Браунау в сторону Ламбаха и Линца, а затем к Ольмюцу, чтобы соединиться с графом Буксгевденом и австрийцами, оставшимися в строю после разгрома барона Мака. В результате, наша армия проделала трудный марш в четыре с лишним сотни верст.

Наш отход прикрывал арьергард под командованием Багратиона. А между арьергардом и основными силами двигался отряд усиления под командованием генерал-лейтенанта Милорадовича. Пока наша армия, руководимая Кутузовым, отступала, арьергард вел бои прикрытия. Багратион и Милорадович проявили себя с самой лучшей стороны. Они не дали Наполеону возможности для окружения, сдержали кавалерию маршала Мюрата и нанесли французам болезненные удары возле Линца, у речки Энс, возле монастырей Мельк и Святой Флориан, а также при Амштеттене и у Санкт-Пельтена.

Благодаря успешным действиям арьергарда, Кутузов сумел не только вывести свою армию из-под угрозы окружения, но и сохранил ее в полностью боеспособном состоянии. Вот только солдаты очень устали от длительного перехода, да и, замысел Кутузова соединиться с основными силами сразу не воплотился, поскольку наш император Александр приказал срочно оборонять Вену, опираюсь на крепость у Кремса. И там мы одержали победу над французским корпусом Мартье, перебив 5 тысяч французов. Но, наши усилия оказались напрасными, поскольку австрийцы все равно приняли решение сдать Вену неприятелю. И из-за этого нам снова угрожало окружение.

И Кутузов вновь приказал отступать, а наш арьергард под командованием Багратиона снова должен был попытаться сдержать корпус Мюрата. Так и случилось сражение севернее Шенграбена. Арьергард Багратиона попал в окружение, но смог вырваться и присоединиться к основным силам нашей армии Кутузова возле Погорлиц. После чего уже все вместе, двигаясь через Цнайм и Брюнн, дошли наконец-то до Ольмюца, где и соединились со всеми остальными, с нашими и австрийцами. Ну а там, в Ольмюце, уже и состоялся тот смотр войск, который проводил наш император вместе с императором Австрии.

Дорохов выглядел удивленным, проговорив:

– Смотр я, разумеется, помню, как и многие другие события этой войны, в которых если и не участвовал, то слышал о них. Вот только я, пожалуй, не смог бы так гладко изложить последовательность и взаимосвязь военных действий, как это сейчас сделали вы. И потому, князь, я признаю ваш талант стратега. В штабе вы служите по праву. Но, вы так и не рассказали, почему же мы проиграли битву при Аустерлице?

– С этим все очень просто. Солдаты Кутузова сильно устали из-за того, что основное бремя военных действий легло именно на его армию. И он это понимал, предложив государю повременить с генеральным сражением. Ведь можно же было немного подождать, дав солдатам отдых, чтобы за это время армия эрцгерцога Карла Австрийского успела зайти французам в тыл, выйдя из Северной Италии. Да и Пруссия вот-вот собиралась вступить в войну, набрав уже армию в двести тысяч штыков. Но, государь решил иначе, пойдя на поводу у австрийцев и приняв их план сражения. К советам Кутузова не прислушались. А ведь он предупреждал о пагубности атаки без понимания расположения противника. И вот эта самая атака сыграла злую шутку. Когда наши войска устремились атаковать на флангах, французы ударили по центру, захватив Праценские высоты, что и решило исход сражения, поскольку, захватив центр, Наполеон ударил всеми силами сначала по левому флангу Буксгевдена, затем разбил правый фланг Багратиона.

Глава 20

Поднялись на крепостные стены мы с Дороховым вовсе не из праздного любопытства. К полудню в замок должен был прискакать связной курьер-фельдъегерь, который ежедневно доставлял пакеты с указаниями гарнизону Гельфа от командования французской армии. И мы собирались высматривать его в подзорную трубу, которую нашли в вещах покойного полковника Ришара. Время приближалось к полудню, и французский фельдъегерь должен был появиться с минуты на минуту.

К этому времени ежедневно покойный полковник Ришар обязательно составлял суточный отчет, чтобы отдать его курьеру взамен на пакет из штаба и письма. Пожалуй, это и была единственная здешняя «линия связи». К нашему счастью, никаких почтовых голубей в замке не водилось. Так что информацию о штурме срочно отправить не могли. Да и со слов Дорохова получалось, что всех, кто пытался покинуть замок во время атаки, надеясь удрать на лошадях, его бойцы успешно ликвидировали, предусмотрительно устроив засаду на единственной дороге, ведущей к воротам крепости.

Капитан Годэн сообщил нам актуальную диспозицию. И выяснилось, что ближайший французский оккупационный гарнизон размещен в двадцати пяти верстах от замка Гельф на северо-запад, в том самом Ольмюце, где императоры-союзники еще совсем недавно торжественно и блистательно проводили совместный смотр русских и австрийских войск перед Аустерлицким сражением. Но, сразу после проигранной битвы оба императора бежали вместе с остатками своих армий. Я же, попав в плен тяжелораненым, был оставлен умирать в доме мельника той частью французских войск, которая после своей победы возле Аустерлица двигалась на город Острау, находящийся от замка Гельф на расстоянии полсотни верст к северо-востоку.

Еще Годэн на допросе поведал интересные политические новости. Император Австрии сразу после поражения при Аустерлице объявил о выходе из Коалиции с Россией. И буквально со дня на день готовилось подписание сепаратного мирного договора между Австрией и Францией в Пресбурге при посредничестве тамошнего архиепископа. Пруссия тоже предала Россию, так и не вступив в войну против Наполеона, а, вместо этого, подписав в Вене договор, в котором Франция и Пруссия гарантировали друг другу нынешние владения и не возражали против их увеличения. Об этом Годэну сообщил полковник Ришар, получив за день до своей гибели через курьера еще и письмо от своего друга, занимающего высокую должность при штабе.

Сейчас в Острау тоже располагался французский гарнизон. А наши войска за это время отступили к границам России. Так что на помощь от своих мы с Дороховым рассчитывать никак не могли. Оказавшись в глубоком тылу армии Наполеона, нам предстояло решать, как же поступить дальше. Я предлагал немедленно выдвигаться на восток, чтобы попытаться добраться до своих, обходя, по возможности, населенные пункты. Дорохов же возражал против немедленного выдвижения, приводя доводы о том, что его бойцы очень устали, многие из них изранены и нуждаются в передышке, хотя бы на пару суток.

Конечно, я мог приказать срочно уходить из крепости, не теряя ни минуты времени. Вот только бойцов было жалко и мне. Переход нам предстоял трудный и зимний. И потому я согласился с Дороховым в том, что следует немного обождать, оставаясь в крепости, чтобы получше подготовиться к суровому холодному походу сквозь незнакомую местность. К тому же, перед отправлением нам необходимо было где-то отыскать лошадей, чтобы если и не ехать верхом, то, как минимум, везти на них припасы.

А в замке, кроме тех двух лошадок, которые катали бричку баронессы, никаких других не осталось, поскольку всех мобилизовали на войну, а последних запасных коней забрали французы. И отбить их не довелось. Тех двоих вольтижеров, которых послал Годэн верхом за помощью в сторону гарнизона Ольмюца, едва начался штурм, бойцы Дорохова убили из засады вместе с конями. В темноте при лунном свете солдаты целились неважно. И потому они сначала стреляли в более крупные конские силуэты, а уж потом добивали штыками всадников, вылетевших из седел.

С другой стороны, по причине изъятия лошадей у населения, можно было не опасаться, что кто-то из окрестных крестьян, слышавших накануне ружейную пальбу со стороны замка, быстро донесет об этом оккупационным властям. Да и вряд ли кто-нибудь из крестьян мог понять, что же на самом деле происходило в замке ночью. Ведь крепость стояла уединенно в стороне от крестьянского жилья. Могла же, например, баронесса устраивать фейерверк? Или же просто тренироваться в стрельбе вместе с гостями от безделья в качестве развлечения? Почему бы и нет? Неужели же какой-нибудь крестьянин в здравом уме потопает пешком 25 верст, да еще зимой, чтобы сообщить подобную новость властям в Ольмюце? У них и других забот хватает. Снаружи замка не разглядеть, кто там внутри за высокими стенами разместился и что делает. Тем более, что французский флаг над башней я приказал пока не спускать ради маскировки.

Нам же отсюда сверху видно далеко, особенно в оптику. Хоть трофейная зрительная труба в медном корпусе, разумеется, совсем не бинокль, а всего лишь монокуляр, но она, как я выяснил, обеспечивает вполне приемлемое увеличение. Пока Дорохов рассматривал свою саблю, я растягивал телескопическую конструкцию оптической трубы. И вскоре мне удалось заметить одинокого всадника, который приближался по дороге со стороны Ольмюца.

– Как прикажете поступить с курьером? – спросил поручик.

Я ответил:

– Как договорились. Впустить в крепость и захватить живьем вместе с лошадью. Причем, лошадь нам тоже нужна живой и здоровой.

Он сказал:

– Что ж, пойду проверю. Я уже распорядился, чтобы все подготовили.

– И не забудьте, поручик, убрать всех людей из первого двора и поставить у ворот часовых во французской форме из бойцов, понимающих язык противника, как они стояли там, обычно, у Годэна! – напутствовал я.

А Дорохов, уже спускаясь во двор по лестнице, бросил мне:

– Будет сделано, ротмистр!

Взглянув еще раз сквозь окуляр подзорной трубы с мутноватыми линзами на вражеского фельдъегеря и прикинув, что тому скакать по извилистой дороге, петляющей между полей, до ворот замка не менее километра, я тоже решил пойти вооружиться. На всякий случай. Пройдя по стене до другой башни, противоположной Охотничьей, я направился на ее третий уровень, где квартировал покойный полковник Ришар, тело которого, как и несколько десятков тел всех остальных, кто погиб при ночном штурме, снесли на конюшню, которая пустовала по причине отсутствия лошадей.

Похоронить всех погибших предполагалось во внутреннем дворе средней части замка, где находился господский особняк, окруженный садом. И этому саду предстояло в ближайшее время сделаться самым настоящим воинским кладбищем по той причине, что похоронные работы за пределами крепостных стен точно привлекли бы ненужное внимание жителей этой местности. Меня немного мучила совесть, что придется сделать столь мрачный подарок Иржине, загрязнив трупным ядом ее земельный участок. Но, выхода не имелось. Вывозить трупы за пределы замка я не собирался, решив, что в нашем положении маскировка превыше всего.

Вольтижеров, обороняющих замок, оказалась тоже, как и семеновцев, неполная рота. Причем, наши перебили далеко не всех из них. Двое французских солдат, дезертировавших и переодевшихся монахами, неожиданно обнаружились молящимися в замковой часовне. А еще несколько бросивших оружие оказались в винном погребе. Их нашли заправившимися винищем настолько, что поначалу по богатырскому храпу приняли за моравских партизан, переодевшихся в трофейную форму. Поэтому принадлежность пьяных к французской армии выяснилась не сразу, а только когда они проспались и протрезвели уже в камерах подземной тюрьмы. И теперь эти пленные вместе с моравскими арестантами начали в саду баронессы земляные работы, копая могилы под присмотром вооруженного конвоя.

Впрочем, та часть замка отделялась от первого крепостного двора еще одной высокой и глухой стеной с единственными узкими воротами. Потому я не беспокоился, что фельдъегерь, въехав в Гельф, что-то подозрительное увидит или услышит в первые минуты. А дальше это не будет иметь значения. Бойцы Дорохова его пленят, и дело с концом.

Комнаты, которые занимал Ришар, я оставил охранять своего денщика. Там находились ценные предметы. Не только деньги и украшения, но и карты местности, а также личная переписка полковника, в которой еще предстояло разобраться, поскольку многие сообщения были зашифрованы. И Степан Коротаев, вооруженный ружьем со штыком, помимо сабли в ножнах, встретил меня, стоя на посту возле двери, когда я вошел внутрь, чтобы прихватить пару красивых запасных пистолетов, принадлежавших полковнику и оказавшихся в его багаже. Когда мы с Дороховым наведались сюда в первый раз, чтобы провести обыск, я сразу приметил их.

Пистолеты, судя по всему, были весьма дорогие, о чем говорила серебряная отделка рукояток и ложи из красного дерева. К тому же, оба пистолета лежали в одном солидном футляре с золотыми вензелями, обтянутом черной кожей, из чего я сделал вывод, что оружие предназначалось больше для дуэлей, чем для войны. Оба пистолета казались абсолютно одинаковыми, а особенностью этих пистолетов оказалась нарезка внутри их стволов. По четыре нареза в каждом, закрученные по часовой стрелке. Передо мной находились этакие мини-штуцеры, похожие на аккуратные обрезы с вычурной отделкой. Недешевые побрякушки, однозначно. Впрочем, какая разница? Надо же мне с чего-то начинать знакомство с оружием этого времени?

Потому и начал, сказав Степану:

– Заряди-ка, братец, оба этих ствола.

Я с интересом наблюдал за тем, как Коротаев ловко проверил кремниевую пластинку в держателе курка, подтянув ее и закрепив винтом так, чтобы искры точно попадали на пороховую полку при ударе кремня о сталь. Потом Степан заложил в ствол пороховой заряд, не забыв и про затравку. Затем мой денщик забил пулю деревянным шомполом, постучав по нему своим кулаком вместо молотка короткими и уверенными движениями. Потом я взял первый из пистолетов, сунув его в двойную кобуру, закрепленную на широкой кожаной портупее, найденной здесь же, у Ришара. Следом пристроил и второй над первым. Мельком глянув в зеркало, подвешенное на стене, я нашел себя похожим на пирата, обросшего щетиной, с наброшенной на плечи лохматой медвежьей дохой и с двумя пистолями, торчащими из-под нее на груди друг над другом, рукоятками под правую руку. А когда я снова вышел на стену уже вооруженным, вражеский курьер как раз въезжал в распахнутые ворота замка.

К моему изумлению, встречать его вышел сам Дорохов, успевший переодеться в форму французского сержанта. Федор пошел навстречу фельдъегерю с таким расчетом, чтобы всадник остановился перед ним в том месте, где кончалась арка ворот. И в этот момент Дорохов проговорил приветствие на французском, явившееся условным сигналом. Услышав его, сверху, с балкончика надвратной башни, выходящего во двор, солдаты сбросили большое покрывало с грузиками, подшитыми к ткани по краям.

Таким нехитрым способом курьеру сделали «темную». Покрывало, которое упало сверху, оказалось настолько огромным, что в один момент накрыло своей плотной тканью не только всадника, но и его коня. И последний, потеряв ориентацию, дико заржал. А потом конь закружился на месте, пытаясь сбросить с себя неожиданную пелерину. Тут уже в ход пошли веревки с крючками на концах. Приготовленные солдатами заранее, они цеплялись за ткань, позволяя использовать любые движения всадника для ухудшения его же положения. Бойцы проворно забегали вокруг, натягивая веревки. И через пару минут всадник и его конь были обездвижены.