Текст книги "Герои Аустерлица (СИ)"

Автор книги: Августин Ангелов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Глава 27

Пустив коня в голове колонны, я мерно покачивался в седле, а за мной так же размеренно двигалась вся рота вместе с обозом. Лошади шли неспешно, шагом, приноровившись к скорости движения обозных фургонов, которая лишь немного превосходила скорость обычного пешехода. Такое неторопливое перемещение, с одной стороны, экономило силы животных. Но, с другой стороны, значительно удлиняло время нашего перехода из Гельфа в Здешов.

К тому же, равномерный лошадиный шаг действовал на людей усыпляюще. И солдаты нашей сводной роты, уставшие грузить мешки в фургоны перед отъездом и не сомкнувшие глаз за всю ночь, дремали в седлах. А я опасался за то, что кто-то из них, заснув покрепче, может упасть с лошади, создав хаос в колонне своим падением. Потому время от времени я останавливал коня, пропуская роту мимо себя, и внимательно смотрел, как обстоят дела у всадников, интересуясь, не возникло ли проблем во взводах.

– Все ли в порядке? – спрашивал я унтер-офицеров.

Они же пока отвечали односложно:

– В порядке, ваше высокоблагородие.

Если в первое время, как попал сюда, оказавшись на месте князя, меня такое обращение к себе удивляло, то теперь я уже привык и не замечал никакой странности, поскольку так здесь было предписано воинским Уставом. Хотя, к обычному ротмистру кавалерии военнослужащие обращались «ваше благородие», мне оказывали более высокую честь, называя «высокоблагородием» не только потому, что учитывали мой княжеский титул, но еще и по той причине, что мое звание ротмистра гвардейцев кавалергардов соответствовало пехотному подполковнику. К тому же, все в роте уже знали, что до попадания в плен служил я с самим Кутузовым. И это обстоятельство еще больше прибавляло мне авторитета в глазах бойцов, одновременно накладывая на меня груз ответственности за то, чтобы соответствовать образу соратника этого прославленного генерала, которого в войсках весьма уважали. Даже моравы, перешедшие к нам из армии Австрии, слышали о Кутузове только хорошее и отзывались о нем положительно.

Несмотря на уверения унтеров, что все в порядке, я все же замечал, что некоторые бойцы слишком сильно клюют носами. Понятное дело, не выспавшись ночью, они пытались восполнить сон во время движения. Но тех из них, кто пытался засыпать по-настоящему, я приказывал тормошить ради их же безопасности. В то же время, глядя на этих бедолаг, я, разумеется, понимал, что лучше всего просто дать сонным солдатам возможность нормально поспать. Но, останавливать роту ради отдыха пока все-таки не собирался. Мы и без того сильно задержались с выходом, прозевав безлюдное время, когда все еще спят. И теперь наша кавалькада ехала на виду у местных крестьян.

Ради маскировки я приказал надеть трофейные французские шинели, не поднимать флагов, не петь песен и не разговаривать, чтобы жители этой местности не поняли, что это русский отряд проезжает мимо них, выехав из Гельфа. Но местные, которые иногда попадались на пути, все равно узнавали издали бричку баронессы и приветствовали ее, снимая шапки. Даже если крестьяне и не понимали, что за отряд перед ними, то все равно, если французы их спросят, они, без сомнения, укажут направление нашего движения. А до ближайшей развилки было еще далеко.

С другой стороны, стоит только кому-то проникнуть в замок, как все выяснится. Поскольку там, в подземной тюрьме, мы, уезжая, заперли всех пленных. Конечно, оставлять живых свидетелей внутри крепости было лишним по соображениям безопасности для нашего отряда. Вот только, отдать приказ солдатам расстрелять или переколоть штыками такую кучу безоружных французов, как это предлагал Дорохов, я все-таки не решился. Но, отнюдь не из малодушия, а по той причине, что в этой реальности, как я уже понял, очень ценилось такое размытое к двадцать первому веку понятие, как «честь».

И я четко осознавал, что, умертвив пленных, я, без сомнения, лишусь своей офицерской чести. А общество отвергнет меня навсегда, как лютого преступника, совершившего тяжкое военное преступление. Мне же, наоборот, поддержкой этого общества необходимо заручиться, если собираюсь заниматься серьезными преобразованиями в своем Отечестве. Имея намерения в дальнейшем создать свою собственную общественную организацию, а, может даже, политическую партию «Союз героев Аустерлица», я твердо решил для себя неукоснительно придерживаться соответствующего имиджа морального лидера. Следовательно, я не мог позволить себе запятнать собственную репутацию.

Впрочем, я понимал, что уже несколько запятнал себя адюльтером, изменив законной жене с баронессой. Но, это, пока что, было меньшим из зол, поскольку для всех интриганов, которые могут потом использовать этот факт против меня, я заранее приготовил объяснение, что вовсе не увез с собой Иржину в качестве любовницы, а помог баронессе и ее родне из человеколюбия сбежать от власти неприятеля. И такая версия должна сработать. Если только сама Иржина не возьмется опровергать мои слова.

Но, не совсем же она дура, в конце концов, чтобы растоптать собственную честь в глазах высшего общества? Следовательно, скорее всего, она будет молчать. Я же, чтобы поддерживать видимость приличий, во время путешествия решил общаться с Иржиной поменьше. Ведь все в караване происходило прилюдно. И я, и баронесса отлично понимали, что едем вместе с множеством людей, а потому всегда будем на виду.

Дорохов ускакал вперед вместе с разведкой, желая лично проверить, что нас ожидает впереди. И, предоставленный своим мыслям, я все-таки не забывал внимательно наблюдать за обстановкой. Как только на пути роты попадался какой-нибудь холмик вблизи дороги, я устремлял своего быстрого коня в сторону возвышенности. И, останавливаясь наверху, сразу доставал из седельной сумки трофейную подзорную трубу. Затем, раскладывая примитивное телескопическое устройство и подстраивая резкость, я тщательно рассматривал горизонт. Замок Гельф уже исчез за его линией, но, никаких признаков погони по-прежнему не наблюдалось.

В сущности, наш поход начался спокойно. И я радовался тому, что оперативное управление здесь еще находится на примитивном уровне, да и нет тут никаких разведывательно-ударных комплексов, оснащенных дронами. И вообще никаких дронов над головой нету! И ракеты не прилетят по колонне! И самолеты с вертолетами не атакуют! И дальнобойная артиллерия не ударит! Так что перемещать войска здесь можно вполне безопасно даже в светлое время суток. Потому, как попаданец, я мог констатировать, что и в этом времени есть кое-какие преимущества.

Небо людьми пока никак не использовалось, если не считать начала опытов с воздушными шарами. Впрочем, братья Монгольфье уже достаточно давно, больше двадцати лет назад, создали во Франции свой первый воздушный шар. И именно Франция в налаживании воздухоплавания преуспела больше других и шла в деле освоения воздушного пространства впереди всех остальных стран. Даже в России французы уже проводили подобные демонстрационные опыты. Память князя Андрея сохранила тот факт, что все газеты Петербурга и Москвы писали в 1803 году, как какой-то французский умелец по фамилии Гарнерен сделал летающий шар и облетел на нем обе русских столицы: новую и старую. И глупо было бы не использовать эту зарождающуюся технологию покорения неба в военных целях. Дело оставалось за малым: убедить генералов. Думая об этом, я вынашивал дерзкий план как можно скорее подкинуть Кутузову идею организации воздушной разведки с использованием аэростатов. Вот только, мне сначала нужно добраться до своих…

Мои рассуждения прервал возвращавшийся из разведки Дорохов, которого я заметил издалека. Поручик выбрал себе того трофейного коня гнедой масти, на котором прежде гарцевал чахоточный командир французских фуражиров, застреленный мной. И получалось, что трофейными конями мы все-таки с Федором обменялись, поскольку этот гнедой, как трофей, принадлежал по праву мне, раз именно я пристрелил его прежнего владельца. Правда, этот конь оказался немного помельче, чем мой Черныш, как я сразу назвал своего трофейного черного коня, отданного мне Дороховым.

Черныш, конечно, выглядел солиднее, гнедой же был более поджарым и жилистым, отчего казался отощавшим. Но, Дорохов, приняв его, сказал мне, что кони подобной породы отличаются выносливостью, показывают хорошую скорость в галопе и могут долго бежать рысью без устали. Поручик в лошадях разбирался весьма неплохо, но своему новому коню он почему-то дал кличку Гарсон, видимо в память о том, что раньше жеребец принадлежал французу. И теперь поручик верхом на Гарсоне быстро приближался ко мне.

По озабоченному выражению лица Федора я понял, что разведка на что-то наткнулась. Я поскакал навстречу и, поравнявшись с Дороховым, услышал от него подтверждение моей догадки:

– Князь, в трех верстах впереди наши пленные. Французы заставили их валить лес на дрова. Как прикажете поступить?

– Что за французы и сколько их? – ответил я вопросом на вопрос.

– Обозники из пехоты. Не больше двадцати человек с ружьями, – поведал поручик.

– А наших сколько? – поинтересовался я.

– До полусотни. Одеты в мундиры кавалеристов, – сказал Дорохов.

– А где же остальные разведчики? – задал я вопрос, увидев, что поручик прискакал один.

– Отстали. Вон, позади скачут, – проговорил Федор, обернувшись в седле и указывая рукой на поворот дороги впереди, откуда уже показались все трое его бойцов, которые ездили в разведку со своим командиром.

– Ну, так что прикажете, ротмистр? – нетерпеливо проговорил поручик, когда его разведчики подъехали ближе.

Я же в этот момент, глядя на Дорохова, подумал о том, что он, как раз, никогда не называет меня «высокоблагородием» или «светлостью». Федор вообще никак начальству не льстил. Лишь иногда вставляя в обращения ко мне слова «князь» или «ротмистр», он предпочитал все-таки последнее, признавая мое превосходство над собой сообразно воинскому званию. Но и только. Ведь он и сам все-таки из дворян. Причем, из придворных. Его матушка Марья Ивановна, почтенная дама, когда-то состояла фрейлиной императрицы Екатерины Великой, а его отец, ныне покойный, много лет находился на дипломатической службе.

В эти времена люди, вроде Дорохова, сыновья придворных и прочих влиятельных аристократов, не отсиживались в тылу и на заграничных курортах, когда страна воевала, поскольку считали защиту Отечества своим первейшим долгом и доблестью. А тех, кто пытался уклоняться от службы, прячась за юбки влиятельных маменек и за широкие спины богатеньких папенек, в высшем обществе многие презирали. Ведь само понятие дворянина предполагало защиту страны и ее народа, который безропотно кормил, содержал и терпел все выходки дворянского сословия именно ради того, чтобы это сословие обеспечивало державе суверенитет и безопасность.

И Дорохов, при всех его хулиганских наклонностях, был, без сомнения, истинным дворянином, бесстрашным воином, готовым отдать жизнь за Родину. Ведь далеко не каждый офицер по собственному желанию захочет возглавить передовой разведывательный отряд, состоящий всего из четырех всадников. Большего количества резвых лошадей у нас просто не имелось. Самыми резвыми оказались, помимо Черныша и Гарсона те, которые раньше принадлежали французским унтерам.

– Значит, поручик, у французов на лесозаготовках конвой не больше взвода? – наконец произнес я.

Дорохов кивнул:

– Точно так, ротмистр.

– Тогда будем атаковать. Надо постараться ударить неожиданно, чтобы отбить кавалеристов без потерь, – сказал я, думая о том, что стычки с неприятелем все равно не избежать, ведь наш громоздкий обоз никуда не спрячешь между полей, вдоль которых мы в этот момент проезжали, а лес начинался дальше, впереди за холмом, где как раз и производились французскими тыловиками с помощью наших пленных те самые вырубки ради пополнения запаса дров, о которых доложила разведка.

Глава 28

Нам предстояло атаковать неприятеля, но делать это бездумно я не собирался, заранее продумывая диспозицию и маневрирование. Госпожа удача, конечно, особа весьма переменчивая. Но, тот командир, который продумывает боевые действия заранее, все же чаще переманивает ее на свою сторону, чем разгильдяй, полагающийся больше на «авось». Потому с Федором Дороховым мы обсудили все детали предстоящей боевой операции прежде, чем решиться на авантюру.

Вокруг нас по-прежнему лежали поля неширокой долины, граничащие с дорогой и упиравшиеся по обеим сторонам в леса предгорий на расстоянии примерно половины километра по новой метрической системе мер, принятой со времени революции во Франции, или половины версты по старой системе мер, используемой в России. Далее параллельно дороге за полями возвышались невысокие горы, покрытые смешанным лесом. Причем, местность постепенно повышалась. Слева от нас, то есть к северу, склоны выглядели повыше, справа и южнее – пониже, более напоминая пологие холмы, торчащие вверх над дорогой на несколько десятков метров, не более. С левой же стороны горные склоны возвышались достаточно круто и более высоко, вздымаясь над долиной метров на двести. Впереди же эта долина сужалась как раз там, где начинался лес, вырубкой которого и решила заняться еще одна тыловая команда французов, используя для этой работы бесплатный труд наших пленных кавалеристов, которых мы собирались освобождать.

Вот только, идти в лоб на супостатов не годилось. Ведь мы находились на открытом месте, в отличие от неприятеля, расположившегося на кромке леса, где производилась вырубка. И нам еще до того, как окажемся на виду у французов, необходимо было выработать такой план атаки, который позволил бы минимизировать потери, одновременно гарантировав нам успех. К счастью, поворот дороги, уходящий дугой за горный склон, не позволял врагам увидеть наше приближение издалека. А каких-либо постов или разъезжих патрулей противника разведка наша не обнаружила. Поделившись этими разведывательными наблюдениями со мной, Дорохов предложил план, сказав:

– Князь, я предлагаю отвлечь внимание французов чем-нибудь с одной стороны, чтобы, воспользовавшись замешательством неприятеля, зайти с другой стороны и неожиданно ударить.

– И чем же вы их отвлечете, поручик? Да и как мы сможем зайти с какой-то другой стороны, если справа от нас и слева торчат горы, а дорога находится посередине? – проговорил я со скепсисом в голосе.

Федор пылко объяснил, воскликнув:

– Это ничего, ротмистр! Если мы тихо проведем небольшой засадный отряд за полем по краю леса, что перед горами, то супостаты наших приготовлений не заметят, потому что будут смотреть в другую сторону, на дорогу и на наш караван! А, пока французы остолбенеют от внезапного появления на дороге наших солдат, которые станут их отвлекать на себя, мы подберемся к вражинам с другой стороны по кустам и всех их прикончим!

Хотя этот план, предложенный Дороховым, представлялся мне слишком дерзким, но что-то рациональное в нем все-таки имелось. Если, действительно, нам удастся завести с тыла штурмовую группу и неожиданно нанести сокрушительный удар по вражескому конвою, то шансы застать противника врасплох и освободить пленников без потерь с нашей стороны значительно повысятся. И потому я все-таки согласился.

По моей команде наш караван остановился, и половина бойцов спешилась. Оставив обоз и половину лошадей, оказавшихся сейчас не нужными, под охраной той половины личного состава, которая, возглавляемая унтерами, оставалась охранять фургоны, мы с поручиком разделились. Я с пешими бойцами продолжил движение вперед по дороге неторопливым шагом, а Дорохов взял своих разведчиков и еще шестерых бойцов, которые лучше других держались в седлах. И они поскакали в объезд. Чтобы зайти в тыл французам со стороны склонов, поросших лесом, им предстояло сначала сделать большой крюк через поле.

Мы договорились, что поручик со своими бойцами постарается подъехать поближе к французам. Но, не слишком рискуя, а так, чтобы они ничего не заподозрили. И потом, оставив лошадей в лесу на безопасном расстоянии, Федор Дорохов со своими солдатами попробует осторожно прокрасться между деревьями пешком, чтобы выйти к назначенному моменту на рубеж атаки. Для согласованности действий мы с ним даже сверили время на трофейных карманных часах, которыми я разжился от полковника Ришара, а Дорохов – от капитана Годэна. И мы условились, что атака должна начаться через полчаса, за двадцать минут до полудня.

Пока поручик со своими бойцами совершал обходной маневр, я повел вперед по дороге пехотный взвод, отобранный из лучших стрелков нашей роты. Ружья у всех были заряжены. И для того, чтобы начать стрелять, солдатам нужно было лишь взвести курки и прицелиться. Больше всего меня в здешней манере ведения боевых действий раздражала медленная перезарядка огнестрельного оружия, производимая со стороны дула. Но, пока этого изменить я не мог.

Я понимал, что для запуска изменений в оружейном деле мне потребуется сначала налаживание собственного производства опытных образцов перспективного оружия, а это, разумеется, осуществится не скоро, не здесь и не сейчас. Впереди предстоят долгие годы трудов ради ускорения прогресса. Мне же пока приходилось выполнять боевые задачи с помощью той материальной части, которая имелась в наличии. А в нашей сводной роте имелись лишь самые обыкновенные гладкоствольные ружья. И никаких тебе штуцеров! Впрочем, на сотню метров можно успешно вести огонь и из такого оружия, если только стрелки не раззявы.

А семеновцы раззявами, к счастью, не были. Гвардейцев тщательно обучали не только шагистике, но и стрельбе, а также рукопашному бою, науке колоть штыком и бить прикладом неприятеля. Еще они отлично умели вести огонь волнами, когда задний ряд с заряженными ружьями сменял передний после произведенного залпа, а передние солдаты уходили назад для перезарядки. Семеновцы были отличными пехотинцами, прекрасно подготовленными к ведению здешней традиционной войны с обязательными пехотными линиями. Вот только вести бой верхом они не были приспособлены. Потому и пришлось спешить их перед выступлением. Ведь пешком пехотинцы чувствовали себя гораздо увереннее. Да и лошадей следовало поберечь.

Перед тем, как покинуть обоз, я проинструктировал всех бойцов особым образом, готовя для неприятеля интересный сюрприз. И взвод четким строевым шагом пошел за мной. Я тоже потопал пешком впереди солдат, оставив своего Черныша под охраной в обозе за поворотом дороги, не видя необходимости рисковать сейчас хорошим конем. Тем более, что по мере подъема в горы становилось холоднее, и вся дорожная грязь оказалась замерзшей, превратившейся в твердое покрытие. Отчего идти пешком на пологом подъеме мне было совсем не трудно.

Мы двигались неторопливо, поскольку я старался подгадать время начала боя к тому моменту, когда Дорохов будет готов со своими бойцами напасть на неприятеля с противоположной стороны. Тем не менее, расстояние до лесозаготовок, организованных французами на краю лесного массива, постепенно сокращалось. И вскоре я уже без всякой подзорной трубы хорошо видел вырубку, расположившуюся недалеко от дороги, где топорами и пилами трудились наши пленные. Судя по их зеленым мундирам, то были спешенные драгуны, представители основной кавалерии русской армии.

Причем, драгун относили не к легкой, а к тяжелой кавалерии. Коней выдавали им таких же сильных, как и кирасирам, а в сражениях драгуны выполняли роль линейной ударной силы. Храбро подлетая своими эскадронами к неприятелю, они делали залп из пистолетов и коротких кавалеристских ружей, а затем топтали супостатов мощными боевыми конями, одновременно рубя врагов палашами. И вот теперь я видел этих отважных рубак попавшими в плен и заготавливающими дрова под дулами ружей французского конвоя обозников, которые пригнали для перевозки дров несколько больших телег, запряженных медлительными толстыми лошадьми.

Ради маскировки я приказал своим солдатам маршировать в шинелях неприятеля и в трофейных головных уборах. И издалека заподозрить, что это русские пехотинцы приближаются по дороге, не представлялось возможным. Французы на это и купились. Увидев нас, они не подняли тревогу, а лишь выслали одного своего всадника, чтобы проверить нашу принадлежность. Причем, этот всадник не проявлял ни малейшей подозрительности, подъехав к нам вплотную на пегой лошадке совершенно спокойно и представившись сержантом Анри Дюпеном. Я же, недолго думая, вместо приветствия разрядил в него оба своих пистолета, убив француза наповал, после чего его испуганная лошадь побежала куда-то в сторону, волоча за собой труп, застрявший ногой в стремени и оставляющий за собой кровавый след на подмерзшей дороге.

И мне было в тот момент наплевать, что все это кому-то покажется бесчестным. В конце концов, настоящая война – это вам не рыцарство в беленьких перчаточках, а искусство обмана противника. И на войне все средства хороши, если, конечно, это истинная беспощадная война до полной победы, а не какая-нибудь странная военная операция. Потому шаг вперед, два назад и прочие лишние телодвижения в духе мутных поддавков и многоходовочных пассов ради заигрывания с неприятелем я делать не собирался. Уж если решил убивать французов, то буду убивать их любыми доступными способами нагло и яростно.

Грохот моих выстрелов одновременно явился и сигналом к бою. Как и было заранее оговорено на инструктаже, мои солдаты вместо традиционного линейного построения сразу рассыпались и залегли в придорожной канаве, используя дорожную насыпь в качестве бруствера и изготовившись для стрельбы. Хотя такое тактическое поведение самим семеновцам казалось странноватым, но, они выполнили мою команду безупречно. И теперь неприятель находился перед нами на открытом месте на фоне леса, как на ладони, в то время, как каждый из моих стрелков лежал на склоне придорожной канавы, словно в импровизированном окопе, защитив большую часть своего тела землей.

Я тоже залег вместе с бойцами, взяв у ближайшего заряженное ружье и отдав ему свои еще дымящиеся пистолеты для перезарядки. Французы, конечно, видели, как я застрелил их посланца, и как все наше построение после этого рассыпалось за секунды, прыснув в канаву. Хоть такая тактика и была для них в диковинку, французы не могли не понимать, что наша позиция значительно лучше, чем у них. Тем не менее, они поперли нахрапом, взяв ружья наизготовку и выстроившись в привычную им линию. Не желая принимать во внимание, что находятся в положении мишеней, два десятка французов, вместо того, чтобы укрыться в лесу, приблизились, дав залп в нашу сторону.

Как я и ожидал, они ни в кого не попали. Лишь пули бесполезно просвистели в воздухе над нашими головами. Но, я приказал не стрелять, пока неприятель не подойдет еще ближе. Ведь французы, потратив заряды, могли рассчитывать только на штыки своих ружей. Следовательно, ничего сделать моим бойцам они были просто не способны до тех пор, пока не поравняются с нами. А для этого им сначала было необходимо перейти дорогу. Вот только, бить себя штыками мы неприятелю не позволили.

Едва французы рванулись вперед, и, приготовив штыки к бою, ступили на дорогу, как и мы ответили им своим залпом, который сразу уполовинил их количество. А вслед за этим семеновцы, поднявшись из придорожной канавы, встречной штыковой атакой опрокинули супостатов, соотношение количества которых к нашему после стрельбы оказалось один к трем в нашу пользу. Да еще каждый семеновец оказался выше и физически крепче французов. Так что никаких шансов у обозников выстоять в штыковом бою против нашего взвода не имелось. К тому же, в это самое время из леса прямо к вырубке выскочил засадный отряд Дорохова, быстро расправившись с несколькими оставшимися там конвоирами. И пленные драгуны даже не успели удивиться тому, что вновь обрели свободу.