Текст книги "Синтез Йоги. Часть 1 (СИ)"

Автор книги: Ауробиндо Шри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Так становится определенным для нас то, что все стандарты, посредством которых мы можем пытаться управлять нашим поведением, – это только наши временные, несовершенные и помогающие развитию попытки представить себе наш ошибающийся ментальный прогресс в универсальной самореализации, к которой движется Природа. Но божественная манифестация не может быть ограничена нашими маленькими правилами и хрупкими святынями, поскольку сознание за нею слишком широко для этих вещей. Однажды осознав этот факт, весьма смущающий с точки зрения абсолютизма нашего рассудка, мы сможем лучше ставить на надлежащее место по отношению к друг к другу последовательные стандарты, которые управляют различными стадиями роста индивидуума и коллективного развития человечества. Мы можем бросить здесь беглый взгляд на наиболее общие из них. Ведь мы должны увидеть, в каких они состоят отношениях с теми другими, лишенными стандартов, духовными и супраментальными принципами работы, к которым стремится Йога, и к которым она движется посредством сдачи индивидуума божественной Воле и, более эффективно, посредством его восхождения благодаря этой сдаче к большему сознанию, в котором становится возможным определенное тождество с динамическим Вечным.

* *

Существует четыре главных стандарта человеческого поведения, образующих восходящую шкалу. Первый – это личная необходимость, предпочтение и желание, второй – закон и благо коллектива, третий – идеальная этика, и последний – высочайший божественный закон природы.

Человек начинает долгий путь своей эволюции с только двумя первыми из этих четырех, просвещающими и ведущими его, потому что они составляют закон его животного и витального существования, а именно в качестве витального и физического животного человек начинает свой прогресс. Настоящее дело человека на земле – выразить в образе человечества растущий образ Божественного; зная или не зная об этом; именно для этого свершения Природа работает в нем под толстой вуалью ее внутренних и внешних процессов. Но материальный или животный человек безразличен к внутренней цели жизни; он знает только ее нужды и ее желания, у него нет необходимости ни в каком другом руководстве в отношении того, что от него требуется, кроме его собственного ощущения необходимости и его собственной путаницы и указаний желания. Удовлетворять физические и витальные запросы и нужды прежде всего остального и, во вторую очередь – все эмоциональные или ментальные страстные желания или порождения воображения или динамические намерения, какие возникают в нем, должно быть первым естественным правилом его поведения. Единственный уравновешивающий или превосходящий закон, который может изменить или противостоять этому настойчивому природному притязанию – это требование, налагаемое на него идеями, нуждами и желаниями его семьи, общины или племени, толпы, массы, членом которой он является.

Если бы человек мог жить для себя – а это он мог бы делать только если бы развитие индивидуума было единственной целью Божественного в мире, – этому второму закону не нужно было бы вообще начинать действовать. Но все существование развивается благодаря взаимодействию и реакции целого и частей, благодаря тому, что составляющие части и то, что они составляют, нуждаются друг в друге, благодаря взаимозависимости группы и индивидуумов группы. Выражаясь языком Индийской философии, Божественное всегда проявляет себя в двойственной форме отдельного и коллективного существа, vyasti, samasti. Человек, добивающийся роста своей отдельной индивидуальности и ее полноты и свободы, не способен удовлетворять даже свои собственные личные нужды и желания, кроме как сообща с другими людьми; он целостен в себе, и все же неполон без других. Эта необходимость расширяет его личный закон поведения до группового закона, возникающего как результат образования прочного группового организма, обладающего собственным коллективным разумом и жизнью, которым его собственные воплощенные разум и жизнь подчинены, как временная единица. И все же есть в нем что-то бессмертное и свободное, что не привязано к этому групповому телу, которое переживает его собственное воплощенное существование, но не может ни пережить, ни претендовать на то, чтобы сковать своим законом его вечный дух.

Сам по себе этот по видимости больший и первостепенный закон есть не более чем расширение витального и животного принципа, который управляет индивидуальным простым человеком; это закон толпы или стада. Индивидуум частично отождествляет свою жизнь с жизнью определенного числа других индивидуумов, с которыми он связан благодаря рождению, выбору или обстоятельствам. И поскольку существование группы необходимо для его собственного существования и удовлетворения, со временем, если не с самого начала, его сохранность, удовлетворение его потребностей выполнение его коллективных побуждений, желаний, жизненных обычаев без которых оно не может держаться вместе, должно выйти на первое место. Удовлетворение личной идеи и чувства, потребности и желания, склонности и привычки должно быть постоянно подчинено, из-за необходимости ситуации, а не из-за какого-то морального или альтруистического мотива, удовлетворению идей и чувств, потребностей и желаний, склонностей и обычаев не тех или иных индивидуума или нескольких индивидуумов, но общества как целого. Социальная необходимость является неявной матрицей морали и этического импульса человека.

В настоящее время неизвестно, жил ли человек когда-либо в первобытные времена для себя или только со своей парой, как некоторые животные. Все его летописи представляют его нам как социальное животное, а не изолированное тело и дух. Закон массы всегда перевешивал его индивидуальный закон саморазвития; кажется, он всегда рождался, проживал жизнь, был сформирован как единица в массе. Но логически и естественно с психологической точки зрения, закон личной потребности и желания первичен, социальный закон входит как вторичное и узурпирующее могущество. Человек имеет в себе два отчетливых управляющих импульса: индивидуалистический и коллективный, личную жизнь и общественную жизнь, личный мотив поведения и общественный мотив поведения. Возможность их противостояния и попытки уравнять их лежат в самой основе человеческой цивилизации, и сохраняются в других формах, когда он перешел от состояния витального животного к высоко индивидуализированному ментальному и духовному прогрессу.

Существование социального закона, внешнего по отношению к индивидууму, имеет в разное время огромную выгодность и невыгодность для развития божественного в человеке. Это преимущество вначале, когда человек груб и неспособен к самоконтролю и самоопределению, поскольку он устанавливает могущество, отличное от его персонального эгоизма, благодаря которому эгоизм может быть убежден или принужден умерить свои свирепые запросы, дисциплинировать свои иррациональные и зачастую неистовые движения, и даже иногда потерять себя в большем и менее персональном эгоизме. Это невыгодно для взрослого духа, готового превзойти человеческую формулу, потому что это – внешний стандарт, который стремится навязать себя ему извне, а условием его совершенства является то, что он будет расти внутри и увеличивающейся свободе, не посредством подавления, но посредством превосхождения своей усовершенствованной индивидуальности, уже не благодаря закону, навязанному ему, который тренирует и дисциплинирует его члены, но благодаря душе, изнутри прорывающейся через все предшествующие формы, чтобы обладать в своем свете его членами, и преобразовывать их.

* *

В конфликте требований общества с требованиями индивидуума, два идеальных и абсолютных решения противостоят друг другу. Существует требование группы, что индивидуум должен подчинить ему себя более или менее полно, или даже потерять свое независимое существование в сообществе, меньшая единица должна быть принесена в жертву, или предложить себя большей. Он должен признать потребность общества своей собственной потребностью, желание общества своим собственным желанием, он должен жить не для себя, но для племени, клана, общества или нации, чьим членом он является. Идеальным и абсолютным решением с точки зрения индивидуума было бы общество, существующее не для себя, не для своей всепревосходящей коллективной цели, но для блага индивидуума и для его свершения, для более великой и совершенной жизни всех его членов. Отражая настолько, насколько возможно, его наилучшее "я", и помогая ему реализовать его, оно уважало бы свободу каждого из своих членов, и поддерживало бы себя не законом и силой, но свободным и спонтанным согласием составляющих его личностей. Идеальное общество обоих этих видов не существует нигде, и его было бы очень трудно создать, и еще труднее – поддерживать его ненадежное существование, до тех пор, пока индивидуальный человек цепляется за свой эгоизм как за основной мотив существования. Общее, но не полное господство общества над человеком – это более легкий путь, и это – система, которую Природа сначала инстинктивно принимает, и поддерживает в равновесии посредством строгого закона, принуждающего обычая и строгой идеологической обработки все еще подчиненного и плохо развитого интеллекта человеческого создания.

В примитивных обществах индивидуальная жизнь подчинена жесткому и неподвижному обычаю и правилу, это древний и, вероятно, вечный закон массы, который всегда пытается замаскироваться под вечный закон Непреходящего, esa dharmah santanah. Этот идеал не умер в человеческом разуме; самым последним направлением человеческого прогресса стало установление расширенного и приукрашенного варианта этого старинного способа коллективной жизни, ведущего к порабощению человеческого духа. Здесь кроется серьезная опасность для интегрального развития большей истины на земле, и большей жизни. Ведь желания и свободные поиски индивидуума, какими бы эгоистичными, какими бы ложными и извращенными они не были в своей непосредственной форме, содержат в своих смутных ячейках семя развития, необходимое для целого; его искания и ложные шаги имеют за собой силу, которая должна быть сохранена и преобразована в облик божественной идеи. Эту силу нужно сделать освещенной и тренированной, но она не должна быть подавлена, или запряжена исключительно в тяжелую телегу общества. Индивидуализм так же необходим для заключительного совершенства, как и могущество, стоящее за групповым духом, подавление индивидуума вполне может стать подавлением бога в человеке. В современном балансе человечества, редко встречается какая-либо опасность преувеличенного индивидуализма, взламывающего социальную целостность. Существует постоянная опасность, что преувеличенное давление социальной массы своим тяжелым неосвещенным механическим весом может подавить, или чрезмерно обескуражить свободное развитие индивидуального духа. Ведь человек как индивидуум может более легко стать просвещенным, сознательным, раскрытым чистым влияниям; человек в массе все еще темен, полусознателен, управляется универсальными силами, которые ускользают от его управления и знания.

Природа в индивидууме сопротивляется этой опасности подавления и обездвижения. Она может сопротивляться посредством обособленного противостояния, варьирующего от инстинктивного и жестокого мятежа преступника до полного отрицания отшельника и аскета. Она может сопротивляться путем утверждения индивидуального направления социальной идеи, может навязывать его массовому сознанию и устанавливать компромисс между индивидуальными и социальными запросами. Но компромисс – это не решение, он только откладывает разрешение трудности, и в конце концов увеличивает сложность проблемы и умножает ее следствия. Должен быть призван новый принцип, иной, более высокий, чем эти два конфликтующих инстинкта, и могущий одновременно превзойти и примирить их. Над природным индивидуальным законом, который устанавливает в качестве нашего единственного стандарта поведения удовлетворение наших индивидуальных нужд, предпочтений и желаний, и природным общественным законом, который устанавливает как высший стандарт удовлетворение нужд, предпочтений и желаний общества как целого, должно встать понятие идеального морального закона, который не является удовлетворением нужды и желания, но контролирует и даже подавляет и отменяет их в интересах идеального порядка, который не является ни животным, ни витальным или физическим – но ментальным, созданием устремления разума к свету и знанию и верному правилу и правильному движению и истинному порядку. В тот момент, когда это понятие становится могущественным в человеке, он начинает выходить из поглощающей витальной и материальной в ментальную жизнь, он взбирается от первого ко второму уровню трехступенчатого подъема Природы. Сами его нужды и стремления теперь затронуты более возвышенным светом цели и ментальной необходимости; эстетическое, интеллектуальное и эмоциональное желание начинают преобладать над запросами физической и витальной природы.

**

Природный закон поведения переходит от конфликта к равновесию сил, импульсов, и желаний; высший этический закон переходит, посредством развития ментальной и моральной природы, к фиксированному внутреннему стандарту, или само-сформированному идеалу абсолютных качеств – справедливости, праведности, любви, правильного суждения, правильного могущества, красоты, света. Это является поэтому с необходимостью индивидуальным стандартом; это не создание массового разума. Мыслитель является индивидуальностью; именно он вызывает и заключает в формы то, что иначе осталось бы подсознательным в аморфном человеческом целом. Прилагающий моральные усилия также является индивидуальностью; самодисциплина, не под ярмом морального закона, но в подчинении внутреннему свету, есть с необходимостью индивидуальное усилие. Но посредством утверждения своего личного стандарта как осуществления абсолютного морального идеала, мыслитель навязывает его не только одному себе, но всем индивидуумам, которых может достичь и в которых может проникнуть его мысль. И по мере того, как масса индивидуумов начинает более и более принимать это в идее, если даже и в несовершенной практике или вовсе без практики, общество тоже вынуждено следовать внутренней ориентации. Оно поглощает сформированное как идею влияние и пытается, без какого-либо поразительного успеха, отлить свои установки в новые формы, затронутые этими более высокими идеалами. Но его инстинкт всегда – транслировать их в ограничивающий закон, в образцовые формы, в механический обычай, во внешнее социальное принуждение живых составляющих.

Ведь еще долгое время после того, как индивидуум становится частично свободным, моральным организмом, способным к сознательному росту, сознающим внутреннюю жизнь, жаждущим духовного прогресса, общество продолжает быть внешним в своих методах, материальным и экономическим организмом, механическим, более нацеленным на существующее положение и самосохранение, чем на рост и самосовершенствование. Величайшим имеющимся триумфом думающего и прогрессивного индивидуума над инстинктивным и статическим обществом было могущество, которого он достиг своей мыслью-волей – вынудить и его также думать, раскрыть себя идее социальной справедливости и правосудия, общественной симпатии и взаимного сочувствия, ощущать скорее правило рассудка, чем слепой обычай, в качестве теста для своих установлений, и смотреть на ментальное и моральное согласие своих индивидуумов, как на по меньшей мере один существенный элемент обоснованности своих законов. В идеале, наконец, рассматривать скорее свет чем силу как свою поддержку, моральное развитие, а не месть и обуздание как цель даже своих уголовных действий, становится все же возможным для общественного разума. Величайший будущий триумф мыслителя придет, когда он сможет убедить индивидуальность и коллективное целое основать свои жизненные отношения и их единство и стабильность на свободном и гармоничном согласии и самоадаптации, и сформировать и управлять внешней посредством внутренней дисциплины, скорее, чем притеснять внутренний дух тиранией внешней формы и структуры.

Но даже этот успех, которого он достиг, является скорее вещью потенциальной, чем совершенным достижением. Всегда есть дисгармония и разногласие между моральным законом в индивидууме, и законом его нужд и желаний, между моральным законом, предложенным обществу, и физическими и витальными нуждами, желаниями, обычаями, предрассудками, интересами и страстями касты, клана, религиозной общины, общества, нации. Моралист тщетно воздвигает свой абсолютный этический стандарт, и призывает всех быть верными ему, не считаясь с последствиями. Для него нужды и желания индивидуума не имеют законной силы, если они находятся в конфликте с моральным законом, и социальный закон не может заявить свои требования, если они противостоят его чувству справедливости и отвергаются его совестью. Это его абсолютное решение для индивидуума – что он не будет лелеять никаких желаний и привычек, которые не согласуются с любовью, истиной и справедливостью. Он требует от сообщества или нации, чтобы они ни в грош не ставили даже свою безопасность и наиболее настоятельные интересы в сравнении с истиной, справедливостью, гуманностью и высшим благом народов.

Никакой индивидуум не поднимается до подобных высот, исключая моменты особого напряжения, и никакое общество, когда-либо созданное, не удовлетворяет этому идеалу. И при существующем состоянии морали и человеческого развития ничто, возможно, не может и не должно удовлетворять ему. Природа не допустит этого, Природа знает, что так не должно быть. Первая причина в том, что наши моральные идеалы сами по себе большей частью являются плохо разработанными, невежественными и произвольными, ментальными конструкциями скорее, чем вечными истинами духа. Авторитарные и догматические, они утверждают определенные стандарты в теории, не на практике, каждая существующая система этики оказывается либо при применении неработающей, или является, фактически, постоянно не достигающей абсолютного стандарта, на который претендует идеал. Если наша этическая система является компромиссом или временным приспособлением, она дает одновременно и принцип оправдания последующим стерилизующим компромиссам, которые общество и индивидуум спешат из него сделать. А если он настаивает на абсолютной любви, справедливости, праве с бескомпромиссной настойчивостью, он воспаряет над пределами человеческих возможностей, и внешне обретает мнимое уважение, но игнорируется на практике. Справедливо можно найти, что он игнорирует другие элементы в человечестве, равно настаивающие на выживании, но которым отказано войти в моральную формулу. Ведь точно так же, как индивидуальный элемент желания содержит в себе бесценные элементы бесконечного целого, которое должно быть защищено от тирании поглощающей социальной идеи, природные импульсы как индивидуального так и коллективного человека содержат в себе бесценные элементы, которые выходят за пределы любой до сих пор открытой этической формулы, и являются все же необходимыми для полноты и гармонии окончательного совершенства.

Кроме того, абсолютная любовь, абсолютная справедливость, абсолютно правильный мотив, при употреблении в наше время сбитым с толку человечеством, легко становятся конфликтующими принципами. Справедливость часто требует того, что любовь ненавидит. Правильный мотив, бесстрастно рассматривая факты природы и человеческих отношений, в поисках удовлетворительной нормы или правила, неспособны допустить без изменения какого-либо царствования ни абсолютной справедливости, ни абсолютной любви. А фактически, абсолютная справедливость человека легко обращается на практике в наивысшую несправедливость; ведь его разум, односторонний и жесткий в своих конструкциях, выдвигает одностороннюю частичную и строгую систему или образ, и притязает на ее тотальность и абсолютность и применение, которое игнорирует более возвышенную истину вещей, и гибкость жизни. Все наши стандарты, обращенные в действие, либо колеблются в потоке компромиссов, либо ошибаются благодаря этой частичности и неупругой структуре. Человечество колеблется от одной ориентации к другой, род наш движется зигзагообразным путем, ведомый конфликтующими требованиями и, в целом, делает инстинктивно то, что ему предназначает Природа, но со многими потерями и страданием, скорее, чем то, что он желает или то, что он считает правильным, или то, что самый высокий свет свыше требует от воплощенного духа.

**

Факт в том, что, когда мы достигли культа абсолютных этических качеств, и воздвигли категорический императив идеального закона, мы не пришли к концу нашего поиска, и не соприкоснулись с истиной, которая освобождает. Есть, без сомнения, что-то, что помогает нам подняться над ограничением витального и физического человека в нас, настойчивость которая превосходит индивидуальные и коллективные нужды и желания человечества, все еще ограниченного живой грязью Материи, в которой находятся его корни, стремление, которое помогает развить ментальное и моральное существо в нас, новый возвышающий элемент был, поэтому, приобретением, имеющим огромную важность, его работы указывают на значительный шаг вперед в трудной эволюции земной Природы. И за неадекватностью этих этических концепций также кроется то, что действительно присоединяется к высшей Истине; здесь видны слабые проблески света и могущества, являющихся частью все еще недостающей божественной Природы. Но ментальная идея этих вещей не есть этот свет, а моральная формулировка этих вещей не есть это могущество. Это – только представляющие конструкции разума, которые не могут воплотить божественный дух, который они тщетно стараются заключить в свои категоричные формулы. За ментальным и моральным существом в нас есть большее божественное существо, духовное и супраментальное; ведь только лишь через широкий духовный план, где ментальные формулы растворяются в белом пламени прямого внутреннего переживания, можем мы достичь того, что находится за разумом, и перейти от его конструкций к широте и свободе супраментальных реальностей. Только там мы сможем соприкоснуться с гармонией божественных могуществ, которые бедно и неправильно представлены нашему разуму, или облечены в ложный образ конфликтующими или колеблющимися элементами морального закона. Объединение трансформированного витального и физического и освещенного разумного человека становится возможно только в этом супраментальном духе, что одновременно является тайным источником и целью разума, жизни и тела. Только там существует какая-либо возможность абсолютной справедливости, любви и правды – достаточно отличная от той, что мы воображаем – единых друг с другом в свете высшего божественного знания. Только там может быть разрешен конфликт наших членов.

Другими словами, есть, над внешним законом общества и моральным законом человека, и позади них, хотя что-то в них и нерешительно , и невежественно устремляются к ней, большая истина широкого свободного сознания, божественный закон, поступательными и нерешительными шагами по направлению к которому являются обе эти слепые и грубые формулировки, пытающийся вырваться из природного закона животного к более возвышенному свету универсального правила. Божественным стандартом, поскольку божеством в нас является наш дух, движущийся к своему собственному скрытому совершенству, должен быть высший духовный закон и истина нашей природы. С другой стороны, так как мы являемся воплощенными существами в мире с общим существованием и природой, и все же индивидуальными душами, способными к непосредственному соприкосновению с Трансцендентным, высшая наша истина должна иметь двойной характер. Это должен быть закон и истина, которая открывает совершенное движение, гармонию, ритм великой одухотворенной коллективной жизни, и определяет совершенно наши отношения с каждым существом и всеми существами в разнообразном единстве Природы. Это должен быть одновременно и закон и истина, которая открывает нам в каждый момент ритм и точные шаги прямого выражения Божественного в душе, разуме, жизни, теле индивидуального создания1. И мы обнаруживаем в опыте, что этот высший свет и сила действия в своем высочайшем выражении является одновременно повелительным законом и абсолютной свободой. Это повелительный закон, потому что он управляет посредством неизменной Истины, каждым нашим внутренним и внешним движением. И все же, в каждый момент и в каждом движении абсолютная свобода Высшего держит в своих руках совершенную гибкость нашего сознания и освобожденной природы.

(1 Поэтому Гита определяет Дхарму, выражение, которое значит больше, чем религия или мораль, как действие, контролируемое нашей сущностной манерой само-бытия.)

Этический идеалист пытается открыть этот высший закон в своих собственных моральных сведениях, в низших могуществах и факторах, которые принадлежат ментальной и этической формуле. И чтобы поддерживать и организовывать их, он выбирает фундаментальный принцип поведения, по существу, ошибочный и сконструированный интеллектом, полезностью, гедонизмом, рассудком, интуитивным сознанием или любым другим обобщенным стандартом. Все такие усилия обречены на неудачу. Нашей внутренней природой является прогрессивное выражение внутреннего Духа, и слишком комплексное могущество, чтобы быть связанным единственным доминирующим ментальным и моральным принципом. Только супраментальное сознание может показать этим различным и конфликтующим силам их духовную истину, и гармонизировать их расхождения.

Более поздние религии стараются формировать тип высшей истины поведения, воздвигают систему и провозглашают закон Бога устами Аватара или пророка. Эти системы, более могущественные и динамические, чем сухая этическая идея, является все же, большей частью, не более чем идеалистическими восхвалениями морального принципа, освященного религиозными эмоциями и ярлыком сверхчеловеческого происхождения. Некоторые из них, как крайняя христианская этика, отвергнуты Природой, потому что они настаивают непримиримо на невыполнимом абсолютном правиле. Другие оказываются в итоге эволюционными компромиссами, и выходят из употребления в марше Времени. Истинный божественный закон, в отличие от этих ментальных подделок, не может быть системой жестких этических установлений, которые вдавливают в свои железные формы все наши жизненные движения. Закон божественный является истиной жизни и истиной духа, и должен иметь дело со свободной живой пластичностью, и вдохновлять непосредственным касанием своего вечного света каждый шаг нашего действия, и все многосложности наших жизненных целей. Он должен действовать не как правило или формула, но как охватывающее и проникающее сознательное присутствие, которое определяет все наши мысли, активности, чувства, импульсы воли своим безошибочным могуществом и знанием.

Более старые религии устанавливают свое правление мудреца, заявления Ману или Конфуция, сложную Шастру, в которых они пытаются соединить социальную норму и моральный закон с заявлениями определенных высших принципов нашей высшей природы в некоего рода объединяющей смеси. Все три практиковались на одной и той же основе, как равные выражения вечных истин, santana dharma. Но два из этих элементов являются эволюционными, и действуют в течение определенного времени, ментальными конструкциями, человеческими толкованиями воли Вечного; третий, прикрепленный и подчиненный определенным социальным и моральным формулам, должен разделить судьбу своей формы. Либо Шастра становится устаревшей, и должна быть прогрессивно изменена или в конце концов отброшена, либо она становится жестким барьером для саморазвития индивидуума и рода. Шастра воздвигает коллективный и внешний стандарт; она игнорирует внутреннюю природу индивидуума, неопределенные элементы тайной духовной силы внутри него. Но природа индивидуума не должна быть проигнорирована, ее требования неумолимы. Несдержанное потакание его внешним импульсам ведет к анархии и распаду, но подавление и принуждение свободы его души посредством фиксированного и механического правила влечет за собой застой или внутреннюю смерть. Не это принуждение или определение снаружи, но но свободное открытие его всевышнего духа и истины вечного движения является высшей вещью, которую он должен открыть.

Высший этический закон открывается индивидуумом в его разуме и воле и психическом чувстве, а затем распространяется на весь род. Всевышний закон также должен быть открыт индивидуумом в его духе. Затем только, через духовное влияние, а не посредством ментальной идеи, может он быть распространен на остальных. Моральный закон может быть навязан как правило или идеал большому количеству людей, которые не достигли того уровня сознания или той утонченности разума, воли и психического чувства, при которой он может стать реальностью для них, и живой силой. В качестве идеала он может быть почитаем без какой-либо нужды в практике. Как правило, он может соблюдаться в наружности, даже если внутренний смысл утрачен полностью. Супраментальная и духовная жизнь не может быть механизирована таким способом; она не может быть обращена в ментальный идеал или внешнее правило. Она имеет свои собственные великие направления, но они должны быть сделаны реальными, должны быть работами активного Могущества, ощущаемого в индивидуальном сознании, и транскрипциями вечной Истины, способной трансформировать разум, жизнь и тело. И поскольку это является таким реальным, эффективным, повелительным, распространение супраментального сознания и духовной жизни – единственная сила, которая может вести к индивидуальному и коллективному совершенству в высших творениях земли. Только благодаря нашему приходу в постоянное соприкосновение с божественным Сознанием и его абсолютной Истиной может некая форма сознательного Божественного, динамический абсолют, поднять наше земное существование, и трансформировать его борьбу, спотыкания, страдания и сложности в образ всевышнего Света, могущества и Ананды.

Кульминацией постоянного соприкосновения души с высшим является такая самоотдача, которую мы называем сдачей божественной Воле, и вхождение отдельного эго в Одного, кто есть все. Широкая универсальность души, интенсивное единство со всем является основой и установленным условием супраментального сознания и духовной жизни. Только в этой универальности и единстве можем мы найти высший закон божественной манифестации в жизни воплощенного духа; только в нем можем мы открыть высшее движение и правильную игру нашей индивидуальной природы. Только в нем могут все эти низшие разногласия разрешиться в победную гармонию истинных отношений между проявленными существами – частями одного Божества и детьми одной универсальной Матери.