Текст книги "На крыльях муссонов"

Автор книги: Артур Лиелайс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

Подлинная колонизация Мадейры началась в. 1420 году. Итальянский купец и мореход Кадамосто, автор интересных заметок, спустя тридцать пять лет нашел там уже восемьсот жителей. Чтобы возделывать землю под пашни, колонисты стали выжигать роскошные леса и уже не смогли совладать с огнем. Даже через семь лет на острове все еще бушевали пожары, и колонисты порой спасались от пламени в реке. Но лесов в Мадейре осталось немало, отсюда вывозили прекрасную древесину, в том числе и в Португалию (некоторые хронисты даже не упоминают о грандиозном пожаре, так что это сообщение сомнительно). Повсюду возле рек стояли лесопильни, где распиливали бревна красного дуба и душистого кедра.

Энрики приказал посадить на Мадейре сицилийский сахарный тростник, который давал высокие урожаи. Мадейра вскоре стала крупным центром производства сахара, успешно конкурировавшим на европейских рынках с Сицилией и Левантом – странами Ближнего Востока, а еще несколько десятков лет спустя король был вынужден декретом ограничить разведение сахарного тростника, такие масштабы оно приняло. Сахарный тростник с Мадейры распространился позже на острова Зеленого Мыса и Азорского архипелага, а затем в Бразилию, где его выращивание было столь выгодным, что перестало окупаться на Мадейре.

Кроме того, на Мадейру с Крита был завезен виноград мальвазия, и виноградники, по свидетельству Кадамосто, здесь были самые прекрасные в мире. Он называл Мадейру огромным садом, где виноградные грозди были в полруки длиной, а было их столько же, сколько листьев. На плодородных землях, не знавших недостатка в воде, вырастали великолепные урожаи, хлеб родил сам-сорок. На острове Порту-Санту также произрастало достаточное для продовольствия количество пшеницы и овса; там получали еще красную смолу драконова дерева, воск и лучший в мире мед.

Азорские острова, которые также были известны раньше, получили свое название от ястребов, которые там водились во множестве. Возможно, острова были открыты итальянцами или же каталонцами. В 1431 году Энрики послал в разведывательную экспедицию на запад рыцаря ордена Христа Гонсалу Велью Кабрала, и тот наткнулся на один из Азорских островов – скалистый Формига, который не был пригоден для колонизации. На следующий год принц снова послал Кабрала в путь. На этот раз он обнаружил остров Санта-Мария, куда вскоре прибыли колонисты. Затем Кабрал открыл остров Сан-Мигел, увиденный с одной из горных вершин Санта-Марии беглым рабом. Обрадованный раб, желая заслужить прощение, вернулся к своему господину с этой новой, доброй вестью. Оставшиеся неизвестными мореплаватели случайно заметили третий крупный остров архипелага – Терсейру («Третий»).

Наконец принесли результаты и плавания вдоль Африки: мыс Бохадор был пройден португальскими мореходами. В 1434 году в океан вышел Жил Эанниш (или Ианниш), который, по некоторым свидетельствам, совершил тяжкое преступление и искал в море спасения от сурового суда (по другим сведениям, он был оруженосцем принца и пользовался особым его расположением). Хронист Азурара рассказывает, что принц неоднократно побуждал Жила Эанниша и других моряков приложить все усилия к тому, чтобы обогнуть мыс Бохадор. Не так уж велики там опасности, грозящие мореплавателям, чтобы не оставалось надежды на возвращение. Не стоит обращать внимания на всяческие слухи. Их распространяют люди, которые ничего не знают о берегах Африки. «Плывите так далеко, как сможете, и с божьей помощью обретете славу и имущество!» – говорил Энрики.

Так Эанниш решил на небольшом суденышке обогнуть мыс Бохадор и заслужить благосклонность принца. Через некоторое время он вернулся с известием, что опасность не так велика, как говорили, и преподнес принцу цветы, так называемые розы Марии, сорванные им на африканском берегу уже за мысом Бохадор. Так он доказал, что эти берега вовсе не пустынны и безжизненны. Один из хронистов XVI века даже сравнивает достижение Эанниша с подвигами Геракла, тот ведь не продвинулся дальше Бохадора и поставил здесь столб с надписью на греческом языке: кто пойдет далее, вряд ли воротится.

Вскоре после первого плавания Жил Эанниш и придворный Энрики Аффонсу Балдая снова вышли в море и на этот раз проплыли много дальше за мыс Бохадор. На берегу моряки обнаружили следы людей и верблюдов, но нехватка продовольствия принудила их вернуться.

Энрики обрадовался, узнав, что берег обитаем. Он послал Балдаю в новое плавание с заданием найти туземцев и допросить их. Балдая, проплыв примерно семьдесят лиг (лиги в те времена были разной длины – примерно пять или шесть километров) за мысом Бохадор, высадил на берег конных разведчиков, которые действительно вскоре наткнулись на вооруженных кочевников. Завязалась схватка, однако португальцам не удалось взять в плен ни одного туземца. Они исчезли под покровом ночи.

На побережье было много тюленей, морских телят, по словам хрониста, и португальцы после успешной охоты загрузили корабль тюленьим жиром и шкурами. В другом месте моряки обнаружили странные сети, сплетенные туземцами из какой-то необычайно гибкой древесной коры, что казалось чудом. Но самое важное было установить, что за мысом Бохадор живут люди.

Как подчеркивает английский историко-географ Дж. Бейкер, эти плавания завершают первый период португальского продвижения. За это время было осуществлено много экспедиций на острова Атлантического океана и на западное побережье Африки.

Между 1436 и 1441 годом исследование побережья прервалось, так как принц Энрики начал военный поход на север Африки, да и казна его порядком истощилась.

Энрики задумал отвоевать у мавров Танжер, город на африканском берегу, пока его не прибрала к рукам Кастилия. Многие предупреждали принца – завоевание и защита Сеуты уже потребовала и продолжает требовать слишком много жертв и средств, так что не хватает на нужды собственной страны. Однако грабительские соображения одержали верх.

В августе 1437 года Энрики и его младший брат Фернанду, который надеялся добыть себе под Танжером золотые рыцарские шпоры, вышли с войском из Лиссабона и двинулись к Сеуте, куда уже прибыли корабли с воинами из Опорту. Вскоре выяснилось, что собралось не пятнадцать, как предполагалось, а лишь десять тысяч солдат. Поход не получил популярности, и многие завербованные наемники дезертировали. Военный совет предупреждал Энрики, что войска недостаточно, но принц ответил: «Чем нас меньше, тем больше чести и славы! Бог пребудет с нами, ведь мы сражаемся за него!»

В сентябре армия, оставив корабли, подошла к Танжеру и расположилась лагерем возле города. Мавры воспользовались медлительностью португальцев в подготовке похода и стянули крупные силы, Тщетно бросал Энрики свои полки на городские укрепления. Войско мавров увеличивалось с каждым днем, и они отбивали все атаки. Вскоре они окружили самих португальцев. Христианский бог бросил своих воителей в беде. Принц не позаботился о том, чтобы его войско снабжалось с моря. Корабли находились далеко. Положение стало катастрофическим, и превосходство мавров было полным. Они предложили Энрики мир на следующих условиях; португальцы будут пропущены к судам, но они должны возвратить Сеуту, освободить всех пленных мавров, отдать коней и весь свой лагерь вместе с пушками и другим оружием. Энрики торжественно поклялся именем короля, что вернет Сеуту и заключит с маврами мир на сто лет. По жребию, заложником у мавров в Танжере остался его брат Фернанду. В свою очередь, мавританский главнокомандующий отдал заложником португальцам своего сына. С великими трудностями добрались разбитые воины Христа до своих кораблей.

Победители увезли заложника Фернанду в Фес, где он должен был, как раб, днем трудиться, а ночь проводить в строгом заключении. Эти мучения длились одиннадцать лет – до самой смерти Фернанду, так как португальцы не отдали маврам Сеуту и не исполнили ничего из обещаний христолюбивого принца. Какой-то мавр раз спросил Энрики, почему он нарушил клятву. Принц отвечал: «Сеута принадлежит господу!»

Король Дуарти, правивший после смерти Жуана I, умер, и в Португалии началась война за трон между королевой, старшим братом Энрики – Перу и малолетним Аффонсу. Перевес был на стороне Перу, в Португалии воцарилось спокойствие, и Энрики смог вернуться к любимому делу.

В целом исследование неизвестных европейцам берегов Африки длилось примерно восемьдесят пять лет. Оно началось в 1416 году, когда была отправлена первая экспедиция к берегам Марокко, и завершилось возвращением кораблей Васко да Гамы из Индии в июне 1499 года.

Это исследование происходило волнообразно, были у него свои приливы и отливы, периоды активности сменялись периодами затишья, когда Португалия бывала втянута в войну либо когда ее раздирали внутренние распри. Один из таких периодов затишья подошел к концу, португальские корабли вновь бороздили океан вдоль берегов Африки.

Начало охоты за рабами

Первые пленники и золотой песок. – Легендарная Рио-де-Оро. – Острова в заливе Арген. – Позорная, бесчеловечная торговля. – Раздел невольников в Лагуше. – Слезы и стоны не трогают сердца Энрики. – Богоугодное деяние.

Как рассказывает хронист, Энрики приказывал капитанам среди прочей добычи с открытых побережий привозить в Португалию и туземцев, обещая за это богатое вознаграждение. В 1441 году принц послал на юг молодого, неопытного капитана Антана Гонсалвиша с целью добыть тюленьего жира и шкур. Корабельщики, сойдя на берег, решили провести разведку, чтобы найти туземцев.

Молодей капитан с девятью матросами обнаружили тропу, ведущую в глубь страны, и после долгих блужданий наткнулись на какого-то совершенно голого мужчину, который нес два копья и гнал перед собой верблюда. Туземца удалось схватить только после настоящего боя, когда его поразила стрела. Немного дальше португальцы встретили женщину, которую тоже забрали с собой. Рядом за холмом появилось около двух десятков вооруженных воинов, но они, испугавшись белых людей, пустились в бегство.

Наконец-то португальцы заполучили первых туземцев и тут же стали их допрашивать через раба-мавра. Но никто из пленных не знал арабского языка.

Тем временем у побережья появился второй корабль, под командой Нунью Триштана, и оба капитана решили, что не мешало бы еще захватить пленников – будет и кого принцу отвезти, и кого продать. Ночью португальцы окружили стоянку туземцев и с боевым кличем «Португалия!» и «Сантьягу!» напали на сонных, троих убили, а десятерых взяли в плен. Триштан в честь этой победы тут же посвятил Гонсалвиша в рыцари.

Один из пленников – Адаху, – которого хронист называет знатным человеком, знал язык мавров и смог объяснить, что местные жители, азанаги, принадлежат к берберским племенам Сахары.

На другое утро португальцы высадили на берег переводчика и одну из женщин, чтобы выяснить, не захотят ли африканцы торговать или выкупить кого-нибудь из пленных. Вскоре здесь появилось сто пятьдесят пеших мужчин и сорок пять всадников, но в переговоры они не вступали и держались настолько угрожающе – швыряли камни и осыпали пришельцев проклятиями, – что португальцы сочли, за лучшее отозвать лодки от берега.

После раздела пленников Гонсалвиш поплыл к дому, а Нунью Триштан починил свой корабль и направился дальше на юг, где обнаружил новый мыс, и назвал его Бранко – Белый (позднее его переименовали в мыс Бланко), так как он был покрыт белым песком (см. карту). Но никакой добычи здесь не оказалось.

Антан Гонсалвиш вернулся домой с десятью пленниками, мужчинами и женщинами. Как свидетельствует хронист Азурара, «он привез также щепоть золотого песку, щит из буйволовой кожи и несколько яиц страуса, так что в один прекрасный день к столу инфанта (принца) было подано три блюда, приготовленных из яиц страуса, таких свежих и вкусных, будто это были яйца обычной домашней птицы». Хронист добавляет еще – он готов поручиться, что ни одному из христианских государей Европы не доводилось отведать таких блюд.

Принц с радостью выслушал добрые вести побережье на юге, кажется, довольно густо населено, к тому же там попадались и чернокожие люди, а не только одни темно-коричневые берберы. Король издал декрет, по которому с этого дня никто без особого разрешения Энрики не имел права заплывать за мыс Бохадор; кроме того, принц получил право взимать пятую часть любой добычи, поскольку он вложил в экспедиции большие средства.

Пленный Адаху умолял, чтобы его отпустили домой, он обещал дать в качестве выкупа за себя пятерых негров и еще столько же за двух молодых мавров, схваченных вместе с ним. Гонсалвиша эта сделка устраивала, принц не возражал – ведь лучше спасти десять черных душ, чем держать в плену трех мавров.

Гонсалвиш, забрав трех упомянутых мавров, снова поплыл к берегам Африки. Адаху был высажен на берег, однако знатный мавр тут же исчез вместе со всей роскошной одеждой, подаренной ему принцем. Взбешенные португальцы поплыли дальше. Гонсалвиш все же не терял надежды получить какой-нибудь выкуп за обоих молодых мавров. И действительно, через неделю на побережье появился какой-то туземец на белом верблюде и объявил, что обещанные Адаху негры следуют за ним. Мавры вскоре пригнали на берег около ста черных мужчин и женщин, и Гонсалвиш выбрал из них десятерых, согласно уговору. Кроме того, он обменял товары на золотой песок. Это было знаком, что на побережье Африки возможна торговля и что здесь добывается золото – то самое золото, которое на верблюжьих караванах возят через Великую пустыню на север.

Золотой песок весьма порадовал принца, так как пробуждал добрые надежды на успешную меновую торговлю. Возможно, именно поэтому мрачный, сухой берег на западе Сахары и прилегающий к нему залив был я названы Рио-де-Оро – Золотой рекой (см. карту).

Португальцы вообразили, что нашли фантастическую Золотую реку, которая, по древним легендам, является рукавом Нила, мощным потоком прорезающим большую часть Африки с востока на запад и впадающим в Атлантический океан. По этой Золотой реке якобы можно было попасть в легендарную христианскую страну, где правит царь-священник Иоанн. Эту реку даже изображали на картах того времени.

Один португалец, Жуан Фернандиш, ловкий лазутчик, провел в Сахаре у азанагов семь месяцев, выучился их языку, кочевал с ними и собирал данные о земле черных мавров – негров, лежавшей дальше к югу. Позднее разведчика встретили на побережье португальские моряки, которые доставили его домой к принцу Энрики. Жуан Фернандиш Доложил обо всем, что видел в этой стране кочевников. Азанаги пасут овец на скудных пастбищах. Земля там большей частью голая и, песчаная. Растут там мимозы и пальмы, но они очень малочисленны. Азанаги – мусульмане, они враждуют с черными южными племенами, хватают негров и продают их в рабство в Тунис и Марокко, С юга же поступает и золото.

Есть сведения, что Жуан Фернандиш снова был заслан к азанагам, но на этот раз пропал без вести.

В 1443 году Нунью Триштан, обогнув мыс Бланко, невдалеке от берега и большого залива открыл острова Ар ген – целый архипелаг. Он пошел еще дальше к югу и увидел, как от берега отплывают лодки, долбленные из цельного куска дерева, которые напоминали больших птиц. Там, как повествует хронист, было примерно двадцать пять лодок с голыми людьми, которые гребли, спустив за борт ноги. Ничего подобного португальцы еще не видывали. Португальцы погнались за ничего не подозревавшими туземцами, которые дивились на невиданные корабли, и забрали в плен двадцать пять человек. Это была богатая добыча, да и делиться Триштану ни с кем не надо было.

Побережье в Аргене было очень плодородным, с хорошей питьевой водой, море кишело рыбой, на ближних островах водилось множество всевозможной птицы. Сюда стоило заглядывать почаще.

Эти острова и залив были известны арабам, по меньшей мере, за двести лет до появления здесь португальцев. То был торговый центр, снабжавший солью весь бассейн реки Нигер. Караваны с солью из залива Арген направились в Томбукту, крупный город на Нигере.

В 1444 году на острова Арген за рабами приплыл с шестью каравеллами Лансароти, один из придворных принца.

Хронист Азурара описывает, как хорошо вооруженные, в стальных доспехах грабители напали на голых дикарей. Туземцы уже встречались с белыми и знали, что от них можно ждать только беды, «…завидев своих врагов, – пишет Азурара, – они стремглав бросились бежать из своих хижин вместе с женами и детьми. А португальцы обрушились на них, убивая и хватая кого попало. Можно было видеть, как матери покидают своих детей, а мужья – жен, каждый думал только о том, где найти спасение. Одни ныряли в воду, другие искали укрытия в хижинах, кое-кто спрятал своих детей в морских водорослях, надеясь, что их там не заметят (но их нашли потом наши люди). Наконец-то господу богу, заступнику благих дел, было угодно за долгие мучения, перенесенные в служении ему, даровать им день победы, славу за их труды и вознаграждение за потери, ибо всего взято было этих мавров 165 голов мужчин, женщин и детей, не считая тех, кто погиб и был убит».

После побоища португальцы устроили веселую пирушку. Отдохнув, они принялись пытать пленных, чтобы выведать, где находятся другие обитаемые острова, на которых можно было бы захватить еще больше невольников.

Моряки Лаисароти на лодках объезжали острова, хватая мечущихся туземцев. Хронист упоминает также случай, когда грабители встретили яростное сопротивление и были вынуждены спасаться бегством.

Аборигены рассеялись кто куда, и охотникам за рабами в каком-то поселке удалось схватить лишь одну, спящую девочку.

На этот раз португальцы могли похвастать дома большой живой добычей – целых двести тридцать пяти пленных.

Великий магистр ордена Христа принц Энрики прибыл в порт Лагуш встретить корабли и поздравить возвращавшихся моряков со столь успешным плаванием. Американский ученый Г. Харт подчеркивал, что день, когда эта флотилия возвратилась в Лагуш, стал поворотным в мировой истории, так как именно тогда Европа начала позорную, бесчеловечную торговлю рабами из Африки. Это была торговля, развратившая Португалию и приведшая ее после недолгого расцвета к полной беспомощности на мировой арене, запятнавшая флаги всех тех государств, которые занимались этим постыдным делом. Слова справедливые, но следует прибавить, что этот историк непоследователен! он – да и не он один – не скупился на похвалы завоевателям и колонизаторам и всячески пытался обелить принца Энрики. Кое-кто из буржуазных историков пытался оправдать погоню за рабами тем, что африканцы якобы враждебно встретили португальцев, поэтому их следует считать военнопленными, военной добычей.

Европейцы XV века, мол, еще слабо понимали, сколь противоестественно рабство, сколь несправедливо превращать человека в собственность и продавать, будто животное. В те времена этого не могли понять и потому, что почти повсюду существовало крепостное право. Крепостные ведь были теми же рабами, и потому судьба пленных африканцев никого особо не заботила, лицемерно вздыхают горе-историки.

Португальцы захватили вновь открытые земли и объявили их своими, словно те никому не принадлежали. За дикарями, язычниками, как называли аборигенов, они не признавали никаких прав. Их можно было убивать, хватать, словно зверей, продавать в рабство. Никому не приходило в голову, что насилие противоречит ими же провозглашаемому учению Христа о милосердии и любви к ближнему.

О судьбе привезенных в Лагуш пленников в хронике Азурары мы читаем примечательные слова:

«А на следующий день Лансароти сказал инфанту: „Господин мой, вашей милости хорошо известно, что вам причитается пятая часть этих мавров и всего того, что мы привезли из земли, в которую вы посылали нас, чтобы мы служили богу и вам. Но сейчас эти мавры, проведшие столь долгое время на море, как и вследствие большой печали, которая – вы это поймете – охватила их сердца, когда они поняли, как далеко увезли их от родины и держат в плену… – вследствие всего этого они очень, очень плохи. Поэтому я счел разумным повелеть вывести их на рассвете с каравелл и поместить на поле за городскими воротами, разделить их согласно обычаю на пять частей, чтобы ваша милость могла пойти туда и выбрать ту часть, которую сочтете лучшею“.

Но прежде они отдали самых лучших мавров находившейся там церкви…

На следующий день моряки стали сводить с кораблей этих пленников и помещать на берегу. И пленники, собранные все вместе на этом поле, образовали удивительную картину, поелику среди них некоторые были довольно светлые, красивые, хорошего росту, другие же темные, подобные мулатам, напротив, еще другие совсем черные, как эфиопы, и столь уродливы лицом и телом, что казались исчадиями ада. Но чье сердце могло быть столь ожесточено, чтобы не чувствовать жалости при виде этих людей? Некоторые, опустив голову, исполненными слез глазами взирали друг, на друга; иные жалобно стенали и, уставясь в небо, громко рыдали, словно моля творца о помощи; иные били себя руками по лицу и падали ниц; кое-кто изливал скорбь по обычаю своей земли в заунывных песнях и стенаниях… И, чтобы еще более усугубить их страдания, там появились те, кому велено было разделить пленных: они стали отрывать их друг от друга, делить на пять равных частей, и надо было отцов отрывать от сыновей, мужей от жен, братьев от братьев…

А вы, что так заняты дележом пленников, воззрите с жалостью на этих несчастных, на то, как они хватаются друг за друга, так что вы едва силитесь растащить их!»

Хронист добавляет, что раздел пленников происходил весьма беспокойно, – на поле собрались и горожане. Представшая их взорам жестокая картина повергла их в смущение и растерянность. Все это видел и сам принц Энрики.

«Инфант, с которым была его свита, сидел на могучем скакуне и был там же на поле; награждая своих любимцев, он оказывал мало интереса к своей собственной добыче, ибо очень скоро он роздал все сорок шесть душ – принадлежащую ему пятую часть добычи; самое ценное для него было то, что достигнута его цель, ибо он с большой радостью помышлял о спасении тех душ, которые до того гибли».

Принц Энрики, очевидно, искренне верил, что творит угодное богу дело. Это подчеркивает и хронист Азурара, мысли которого о дальнейшей жизни рабов были точно те же, что и у принца:

«Теперь судьба их была совсем другой, ибо раньше обречены на гибель были и души их, и тело: душа потому, что они были поганые, не ведающие света и сияния святого учения, а тело потому, что жили они подобно зверям… не ведая ни хлеба, ни вина, не покрывая плоть свою одеждой, не зная домов, и – что самое зловредное – жили в большом ослеплений; они не разбирали, что есть добро, и жили, предаваясь скотской лености… И теперь подумайте, какой награды от господа бога был достоин инфант за то, что он дал им возможность спастись – и не только тем, но и многим другим, которых он обрел позже…»

Азурара и кое-кто из ученых, как видим, старались оправдать участие принца в захвате рабов и торговле ими. Он якобы руководствовался благородной идеей – не захватывать рабов, а ввозить туземцев в Португалию, крестить их здесь, обращать в христианскую веру, а затем отправлять обратно в родные края, чтобы они готовили к крещению своих языческих собратьев по племени. Хронисты утверждают, что такие крещеные миссионеры-африканцы действительно отправлялись на родину (где они не имели никакого успеха). По воззрениям того времени, дескать, получается, что похищение людей – угодное богу деяние. Сыновья и внуки мавров и негров жили в Португалии как добрые христиане, как и все прочие дети христиан.

Однако неоспоримые факты свидетельствуют, что рабство и работорговля несли африканцам лишь безграничные лишения и страдания, а никак не духовный свет и новую жизнь – хотел ли этого принц или не хотел, давал ли он особые разрешения на охоту за африканцами, как Лансароти, или же капитаны занимались этим на свой страх и риск.