Текст книги "Названия я так и не придумал, так что принимаю предложения (СИ)"

Автор книги: Artur Frashner

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

–Может они приезжали на праздники? Новый год, например или родительский юбилей?– Эд плавно вел к тому, до чего шериф идти ни хотел.

–Нет ни на праздники, ни на юбилеи.– Шерифу было сложней, чем Эду. Он знал этих людей много лет.

–А их не удивляло, что столько времени от детей ни приходит никаких вестей?– Все уже все поняли, но что бы что-то осознать, надо это проговорить.

–Да вы знаете… Это ведь маленький городок. Тут люди живут доверием. Они верили, что их дети ехали учиться. Да и дети часто ни пишут своим родителям... Так спешат жить, бегут вперед, что забывают дорогу назад... Все мы были молодыми. Это хороший город. В нем живут, открытые душой люди. Они не плохие люди, они думали просто, что рас так происходит, значит так лучше.– Шериф снова начинал тянуть фразы, сбивая энергичный настрой Эда. Но тому уже было вобшем-то все равно. Пришло время говорить Хенку.

–Расследование привело нас к тому, что за последние двенадцать лет в этом гоороде, около ста человек пропали без вести. В добавление к уже имеющимся двум братьям близнецам. Судя по характеру похищения, похититель старался обратить наше внимание на всю картину происходящего.– Тут он замолк, подводя людей к важному выводу. Но никто его, ни сделал. Все понимали, что он будет продолжать рассказывать и настоит его сейчас перебивать.– Похищение было довольно тщательно спланировано. Единственное что нас может вывести на его след это машина, брошенная на территории Сельского надела.– Он сделал вторую паузу, видимо снова ожидая, что кто-то решиться закончить фразу за него. Но и во второй рас желающих, не нашлось.– Думаю надо искать детей, где-то там. Похититель не случайно сделал все именно так. Он нас хочет к чему-то привести.– Он довольно резко встал и какую-то секунду ожидал действий остальных. Им понадобилось какое-то время осознать услышанное. Буквально секунды и все встали под возглас Шерифа.

–Едем!– это был не крик, но по резкости это можно было бы принять за крик.

–

 Мэр довольно долго просидел в одиночестве, будучи в комнате идеально подходившей для допроса подследственного. Он переживал массу различных эмоций, но когда ожидание перевалило за второй час, он сделал два важных открытия. Во-первых, он был одет, накормлен,  вымыт, и что самое главное,  у него ничего не болело. Мэр успел забыть, как это бывает. По началу, когда эта мысль стала для него осознанным фактом, он удивился и вторично осмотрел себя и комнату. Он был хорошо перебинтован, даже профессионально. Хорошая перевязка – это как хорошие ботинки, все перебинтовано накрепко и при этом нигде ни жмет. Глядя на себя в зеркало, он мог поверить, что даже в такой ситуации может и не болеть, или ему хотелось верить, так как тело было довольно сильно изуродовано, и большая его часть все еще плохо слушалась. Он был похож на жертву теракта или большой аварии. В любом случае то, что он видел и чувствовал, тогда когда лежал в подвале мучений, сменилось сплошным позитивом. Он был рад тому, что сейчас все намного лучше чем-то когда-то. Пожалуй, у мэра появилась надежда...

 Второе важное открытие, которое он сделал.– Это то, что на его стуле чудовищно неудобно сидеть. Для него, привыкшего боли, сидение на угловатой поверхности по самой середине кресла, было чем-то незначительным. После радости, разочарования, самобичевания и самооплакивания, сменившихся надеждой для него – это было, пожалуй, не проблемой. Но это только сперва,  со временем сидеть становилось все неудобней. Это было похоже на зуд. Он постоянно пытался сменить позу, в которой сидел. Со стороны это выглдело, как беспокойный психически больной, которой ни вкололи успокоительное, сидит перед выключенным телевизором.

–

 Алекс очнулся, немного причмокивая. Он хорошо выспался, и ему снилась маленькая дочка. Чувствовал он себя на удивление хорошо. Немного растерянно, но довольно быстро приходя в себя, и оценивая ситуацию.

 Оглядев себя, Лексей обнаружил на себе вполне приличную одежду. Для проверки качества и реальности одежды он погладил себя. Руки плохо слушались. Алекс не сомневался в надежности своего зрения, но человек инстинктивно старается подтвердить одно чувство другим, так надежней. Приняв одежду, как данность Алекс стал осматриваться вокруг. Комната была чистая, приятная, но чересчур официальная. Все белое, с металлическим столом посредине. Справа от него было зеркало. Он увидел себя. Давно уже он себя ни видел. Встретившись взглядом со своим отражением, он задержал мысли на некоторое время, а потом сказал одними губами.

–Хреново же ты выглядишь мужик.– Хотя  выглядел он довольно опрятно.

–

 Когда отсиживание на неудобном стуле, уже перевалило за два часа, в комнату вошел, уже привычный человек в черном балахоне. Он принес с собой стул, поставил его напротив Мэра и бережно на него присел. При таком ярком освещении Мэр еще не выпадала возможность его увидить. В начале минут десять он молчал, поэтому у мэра была возможность оценить его.

 На нем был черный балахон, будь он коричневым, он был бы похож на лютеранского монаха. Мэр плохо запоминал имена, поэтому чтобы запомнить человека он всем мысленно придумывал клички, по каким-то броским личным вещам или чертам характера. Своего нового знакомого, он мысленно окрестил “Черная инквизиця». Его балахон был на удивление чистый, кажется, что совсем новый. Цвет был на удивление черный, даже несколько завораживающий. И огромный, глубокий капюшон, который полностью скрывал во мраке то место, где должна быть голова. На руках были спортивные перчатки. Этот факт немало удивил мэра. Под ними было сложно, хоть что-то разглядеть, но руки его были скорее женственные, чем грубо мужские. Пояс был подвязан темной лентой, которая ни чем, ни оттеняла общей черной цветовой гаммы. Он сидел и молчал. Мэр остро ощутил жутчайший страх. Сейчас ему почему-то чувствовалось, настал тот момент, когда есть что терять. Он усиленно вглядывался в темноту вместо лица, это было бы неприличным в другой ситуации, и возможно он вел бы себя по-другому, но в сложившихся обстоятельствах он вообще не был уверен, что у его собеседника есть лицо.

 Инквизиция ни издавала, ни звука. Мэр старался тоже молчать, дабы ни чем, ни разозлить темноту вместо лица. Минут через пятнадцать, такого молчания, Саша понял, что, не ерзая сидеть на такой поверхности просто невозможно. Он ужасно хотел заговорить, но боялся, что это окажется не к месту. Были в этой ситуации и положительные стороны. Зуд от неровной поверхности заполнил большую часть его мыслей. От этого негативных мыслей стало меньше, и соответственно он стал меньше испытывать страх за свое будущее.

–

 Стул не блестал удобством. Архитектура сидения ни позволяла успокоиться. Алекс давно понял, что убежать ему не удастся. Также хорошо он понимал, что врятле после всего этого его все-таки собираются убить. Он чувствовал некоторую бережность в отношении мучителя к его жизни. Поэтому настрой Начальника целлюлозной фабрики был умиротворенный. Он успокоился и расслабился в этой хорошо освещенной комнате.

 Наверное, прошло часа два, с тех пор, как он дожидался чего-то. Это что-то оказалось открывшейся дверью, в которую вошел человек в черном балахоне.

 До прихода мучителя, Алекс уже успел обмусолить в своей голове все что было с ним связано. Но, пожалуй, он первый рас видел его напротив себя в ситуации, которую можно было назвать “встреча лицом к лицу”. Раньше он все-таки был в статусе материала для экспериментов, как ему казалось, а теперь хорошо одетый сидел напротив этого черного, бессловестного изваяния. Почти как переговоры двух разных культур.

 Человек в балахоне был довольно спокойным, если судить по уравновешенному характеру его движений, на фоне общей напрягающей обстановке их встречи. Он не торопясь поставил принесенный с собой алюминиевый стул напротив Алекса и также неособенно торопясь уселся за стол. Алекс почувствовал, как ему, в свою очередь,  неудобно сидеть на странноватой формы поверхности своего кресла.

 Алекс имел довольно распространенную привычку давать людям мысленные прозвища. Черный безликий балахон, факт своего здесь пребывания, и то, что от него, по-видимому, совершенно ничего ни зависело, натолкнуло его на мысль назвать человека напротив “Партнер”. Он постарался сесть поудобнее, как будто он снова оказался на муниципальном собрании. Облокотиться на локти у него не получилось, но он стал задумчиво смотреть на темное пятно вместо лица своего Партнера. Темнота вместо лица о чем-то думала. Разные предметы в зависимости от плотности поглощают определенный видимый спектр, ту часть спектра которую они отражают мы называем цветом. Интересно, почему в такой светлой комнате, единственное темное пятно было на лице  Партнера Алекса?

–

 Наконец, главе муниципалитета стало совсем ни удобно сидеть. Все затекало и нудно мешалось. Ему надо было чем-то отвлечься, вместо того чтобы просто сидеть и терпеть этот зуд. Поэтому он заговорил.

–Что вы от меня хотите?– Все кипело внутри Мэра. Тысячи вопросов возникали у него за все время похищения, и сейчас был самый подходящий момент их задать. Но Саша не собирался срываться при том, кто еще недавно его пытал, казалось бы бес всякой причины. Он рассчитывал на свою выдержку. Но она его подвела. Его голос звучал надрывно. Вопросы были похожи на мольбы. Он выглядел жертвой.– У меня есть деньги. Я только хочу выбраться отсюда. Я сделаю все, что вы хотите. Я никому не скажу, где я был. Я ведь ничего ни видел. Отпустите меня... Я вас прошу. У меня семья маленькая дочь... Что вам нужно, скажите мне, что вы хотите?

 Человек, напоминающий своим видом темную инквизицию, прервал беспорядочный полуписк мэра. Он придвинул к себе разворошенную папку, собрал аккуратно содержимое. Вытянул из нее какой-то документ. Мэр примолк и наблюдал за этими нехитрыми действиями, надеясь что его мольбы таки возымели эффект и спасли его от не минуемой гибели. Человек в черном балахоне аккуратно придвинул документ к ожидающему мэру. Тот в свою очередь стал пробегать глазами документ, изредка поднимая глаза на того, кто сидел напротив. Это поднимание, сильно осложняло процесс чтения для Александра. Трудно понять для чего он это делал. Может быть, хотел удостовериться, что все делает правильно и ни получит очередную пытку в качестве наказания, может быть, просто боялся неожиданностей от человека напротив.

–

 Алекс ни скрывая, пялился в темное пятно. В  этом пятне было, пожалуй, что-то завораживающее взгляд. Иногда он открыто ерзал на неудобном кресле, дабы изменить позу и усесться поудобнее. Говорить Алекс не начинал. Человек в черном сидел, не двигаясь примерно минут пятнадцать. Алексу было это ужасно интересно. Обычно люди всегда в движении, а этот человек, мистически сидел, не шелохнувшись, не на миллиметр за все пятнадцать минут. В тоже время, сам Алекс регулярно поерзывал на своем троне.

 По-прошествии, пятнадцати минут, человек в черном не хитрым движением руки, притянул к себе папку. Странно, но до этого момента Алекс не замечал, что на столе есть папка. Так бывает, когда стараешься ухватить внимание каждую мелочь и не замечаешь самого очевидного. Партнер развернул папку, перелистнул несколько рас и протянул Алексу один из документов из загадочной папки. Потом стал раскладывать на столе фотографии. Близнец очень пристально смотрел на раскладываемые фотографии. Он знал их всех, в этом не было сомнений.

 Фотографий было много. Там был и он с братом. Кажется, Алекс забыл, где он и что напротив него сидит его мучитель тире партнер. Он как будто был сейчас в другом месте, глядя на эти фотографии. Толи для того, чтобы ни разрушить все происходящее, толи еще для чего-то, он мгновенно отвлекся и пробежал глазами документ, протянутый ему Партнером.

–

–Это приказ о сокращении дотаций для выпускников школы.– Мэр не понимал, для чего ему это следовало читать. Он отменил стипендии давным-давно. Десять лет уже успело пройти.

 Если человек сделает что-то плохое или ни правильное. Нет, не так. Когда мы сделаем что-то осуждаемое обществом. Мы начинаем себя порицать и мучаться совестью. Таково давление нашего воспитания. Необычайно трудно бороться с самим собой, поэтому мы чаще всего ни совершаем чего-то, что идет в разрез с общепринятыми о нас представлениями. Нам проще и комфортней стать теми, кого в нас видят другие, чем быть самими собой. Сделав  что-то отражающее нас, и именно нас, мы стараемся это скрыть, дабы избежав порицания. Идет время и нас все меньше и меньше волнует порицание в данном вопросе, и мы перестаем пытаться скрыть. Время снова идет, и мы смиряемся. Ненормальность становиться для нас обыденностью. Мы ни поймем, что в этом не так, если нам просто указать на это неправильное пальцем. Также сейчас вел себя и мэр. Он успел смириться за десять лет с содержанием этого документа. Исключения стали правилами и сейчас для него это был просто подписанный им, когда-то, документ.

–

 Примерно, с семя часов вечера, коллеги по расследованию похищений и Шериф города N с двумя своими помощниками Родом и Тодом, приехали к зданию районного Сельскохозяйственного надела. Они не знали точно, что они собираются найти. Их устраивало все, что может вызвать подозрение.

–Значит, они подъехали сюда. Тут есть второй вход в здание. Он в той стороне.– Эд рассматривал план здания взятый у директора надела загодя, стоя у того места где была обнаружена машина мэра с раскрытыми настежь дверьми. Хенк слушал напарника, и внимательно осматривал саму машину, протекторы оставленные шинами при подъезде к зданию, и все что могло натолкнуть на цель их визита.– Этим входом пользуются только те, у кого есть ключ. У мэра ключи были.– Эд уткнулся в план. Хенк вступил в диалог.

–Они приехали сюда почти в обед. В середине рабочего дня. По материалам дела, мэр приезжал сюда лично время от времени, дабы запостись свежим мясом. В целом он мог приехать и в обед. Мог захватить с собой брата или, например, они могли ехать по делам и заехать сюда. Куда они могли пойти в таком случае?– Хенк посмотрел на напарника.

–Тут особо идти и некуда. Либо в ту дверь, либо в подсобку. Там инструменты для обработки земли и слежения за скотом хранятся, плюс там же кательная. Второй вход в здание ближе. Стал бы он ставить машину намеренно так далеко? Кстати вторая дверь была заперта, когда обнаружили машину. Они, конечно, могли уже уходить, когда на них напали, но судя по машине, я думаю, им что-то нужно было в подсобке. Причем из подсобки есть еще один запирающийся вход прямо, внутрь здания. И ты будешь в восторге.– Он, светясь странноватой улыбкой, посмотрел на напарника и выпалил.– Проектировал это здание брат мэра... лично!

 –

 Алекс быстро пробежал документ, протянутый ему Человеком в черном балахоне. Он внимательно заглянул в темноту вместо лица. Взгляд получился резким и слегка затянутым. Повисла небольшая пауза. Партнер не шевелился и ни издавал никаких звуков. Наконец Алекс откинулся на своем троне, всем видом демонстрирую перемену в настрое, на полностью расслабленное и даже, отчужденное. Он начал, насколько ему позволяло положение  и физические возможности, переставлять фотографии. Чем-то он был похож на маленького ребенка играющего с кубиками.

–Нам тогда было еще по семнадцать. Мы с братом любили играть в лесу. Брат всегда был главным. Вел за собой толпу. В нем было какое-то обаяние, понятное одному мне. Нам нравилось проводить время вместе. Прогуливались по лесу, играли в прятки. Мы этот лес как свои пять пальцев знаем. Все ямы там облазили, вдоль и поперек. Помню, когда нам лет по десять еще было, я заблудился, и Сашка ходил, и искал меня. Потом нас спас Шериф. Трудно поверить, но он и тогда уже был Шерифом. Интересно сколько ему лет сейчас. Хороший он мужик. Да вообще хорошие люди они все.

 Нам по семнадцать было тогда. Я, почему запомнил, нам тогда компьютер первый купили. Один на двоих. Сашку он вообще не интересовал, он за ним бывал только за компанию со мной. Странно, вроде браться близнецы, похожи как две капли воды, а совсем интересы разные.

 Ее Лиза звали. Она была по-своему очаровательна. Такая, непосредственная. Заботилась о нас постоянно. Везде старалась с нами держаться. Я так и не понял, в кого из нас она влюбилась, ей богу.– Он издал звук что-то похожее насмешек.– Знаешь, Партнер я такой чистой улыбки, как у нее за всю жизни не видел.

 Мы тогда по лесу гуляли, в очередной раз. Она с нами, как всегда увязалась. Грибы собирать. На ней было такое платьишко летнее. Просвечивало все. Она была довольно не плохо сложена, а ведь ей всего то и было шестнадцать лет. Лиза бегала, веселилась, она всегда всему радовалась. Я не помню, как и почему мы залезли в этот огромный природный котлован, что мы там искали, или не искали. Не знаю. Давно все-таки было, всего уже и не упомнишь. Дальше мы уже, как будто знали, что делать. Мы никогда об этом не говорили, да нам и не нужно говорить, мы мысли читаем друг друга. Да, что я рассказываю, куда вам понять. Я держал, а он как всегда был первым. Я помню было ужасно страшно и чудовищное возбуждение. Мускулы, как будто свинцом налились. Кричала она или нет, я не помню, думаю, что да. Я просто не обратил внимание. Наверное, и умаляла тоже. Ну а что еще делать? Я, наверное, тоже хорошо смотрелся, когда Сашка держал. Я смотрел на него, когда был на ней. Он кстати никогда по сторонам не смотрит, привык быть первым и не на кого не оглядываться. Но наблюдать ему нравилось. Он, как и я видел себя со стороны. Это было красивое зрелище. Такой подъем, ты не представляешь. Это не повторимо. Адреналин, возбуждение, чудовищная сила. Спрятали мы ее самособой на совесть. Мы же этот лес как свои пять пальцев знаем. Бес нас ее уже никто не найдет, будь уверены. А шею она сама сломала. Случайно, когда убежать пыталась, что самое удивительное. НЕ знаю, хотели мы ее убивать или нет. У нас, как то больше все спонтанно было, но думаю, что мы бы ее убили. Бедная,  бедная Лиза.

–

 Мэр сидел и наблюдал, как Черный инквизитор раскладывает перед ним фотографии девочек и мальчиков. Его выражение лица регулярно менялось. Он был обеспокоен и часто посматривал на темное пятно вместо лица собеседника. А тем временем собеседник выложил десять больших фотографий выпускных классов. И напротив каждой, в ряд, фотографии каждого выпускника в отдельности. От десяти до пятнадцати штук в ряду. Закончив аккуратную сортировку, он сложил руки напротив себя и снова перестал шевелиться.

 Мэр постоянно ерзал. И если когда его собеседник раскладывал фото, это было достаточно уместно, то когда общее оживление спало,  ему стало, как то неудобно привлекать к себе внимание. Но сидеть было все-таки неудобно. Он бегал глазами по фотографиям. Какие они все-таки чистые эти улыбки. И наивность была чем-то утраченным, для всех кто мог ее понять. Тех, кто мог только оглянуться назад и увидеть их отражение в себе. Эти улыбки были уже давно в прошлом.

–

 Напарники вошли в небольшое помещение, обустроенное для работ сельскохозяйственной важности. Плавно обошли все помещение, достаточно просторное для такой крошечной функции. Хотя, большие размеры помещения оправдывало расположеная тут же кательная. Котлы были большие, пугающие, не приветливые к незнакомцам. Намекающие веем видом, что они не любят когда их тревожат.

 Говорят, комната может многое сказать о ее владельце. Хенк вошел и будучи психологом-криминалистом, постарался прочувствовать устройство этого маленького мира. В этом маленьком мире была парадная часть, туда, куда приходило множество невнимательных к этому помещению посетителей. Такая же парадная, как и у живого человека, который надевает маску приличия, когда собирается в общественное место. Хенк обошел комнату. Около в катальной, (????)прорисовывалась и личная зона, куда ни ходят посторонние. Эд наблюдал за работой Хенка. Они привыкли вместе работать, между ними никогда не оставалось недосказанности.

–Может нас, все-таки интересует другое помещение? Тут, пожалуй, слишком много свидетелей было для тайн.– Эду, пожалуй, не очень стремился что-то найти. Ему была неприятна сама мысль, а том, что они тут ищат.

–Ты приглядись. Как чисто убрано само помещение. Даже котлы. Кто вообще моет обогреватели в подсобном помещении. Зачем вообще это место убирать? Какой цели ради.

 Хенк подошел поближе к котлу. Одежда Хенка точно не была предназначена для осмотра больших железяк. Он увидел, что и за котлом и около него пыли нет. Он кое-как обогнул котел полубоком, стараясь ни к чему, ни прикасаться и стал простукивать стенку. Стук был обычным. Хенк присел на корочки и стал раздумывать. Эд хотел выйти, но чувствовал, что напарника отвлекать, сейчас не стоит. Посидев так на корточках, Хенк, неожиданно для утомившегося Еда, резко встал и ударил ногой по стене, толкающим движением вкладывая в удар весь корпус. Стена вышибалась и перед психологами-криминалистами открылась винтовая лестница под здание.

–

–У всех увлеченных экстримом, есть такое расхожее выражение объеденное словом *драйв*. Объяснить, что означает драйв невозможно – это как любовь, такое можно только ощутить. Когда мы учились в районном университете (я так понимаю, документ об отмене дотаций взят  их архива) так вот... когда мы там учились с братом, мы много чего успели испытать. Мы участвовали в гонках, любили прыгать с парашютом, Сашка даже самолет умеет водить, улекались садомазо, всякое тогда бывало. Но это все ерунда. Это все драйв, но это был не тот драйв. Испытав один раз подлинное чувство, ты уже никогда ни сможишь жить с подельными.

 Помню, мы, как-то прыгали группой из десяти самых активных сокурсников с парашюта. Мы с Сашкой всегда раскрывали их в последний момент, так больше щекочет нервы. И вот все уже раскрыли свои парашюты, и мы летим только вдвоем. А у нас игра такая была, мы смотрели друг на друга и ждали, кто откроет первым. Мы летим, смотрим, друг на друга и не открываем. Земля все приближается. Мы летим и нам все равно. Смотрим, друг на друга и понимаем, что как от себя не беги, а этот драйв жалкое подобие того, как уходит жизнь из человека. После того прыжка мы больше не искали драйв, потому что мы его давно нашли…

 Убить легко, сложно не попасться. Тут возможны два пути: либо предполагаемая жертва тебе очень близка, таким образом, ты можешь выбрать более удачный момент, либо ни должно быть никаких видимых контактов с жертвой. При выборе разового варианта, первый вариант предпочтительней, так как если правильно подготовить момент, шанса доказать сам факт совершения преступления практически нет. Однако второй вариант более стабилен и рассчитан на длительное использование.  Получается, нас устраивал только второй вариант.

 Второй этап – это правильно выбрать жертву. Трудно поверить, сколько часов мы провели, обсуждая все возможные варианты. В итоге мы выбрали дочку ректора, только недавно поступившую на первый курс. Она подходила идеально. Все молодые умы идеалистичны и верят в чудеса. Сашка был самым видным студентом, встречался с местной королевой красоты и чудесных форм, был невероятно напорист и настойчив во всем, в глазах студенток он был прекрасен и суров. К нему прислушивались даже преподаватели, с ним нельзя было не считаться. Это то, что мы имели с одной стороны. С другой стороны у нас была молодая, всем восхищенная студентка, за которую ректор выгнал бы любого, даже ни спросив имени. Такие отношения изначально не могли быть открытыми. Влюбить ее в себя Сашке стоило пары хорошо поставленных взглядов. Ну, знаешь, как это делается? осмотреть снизу доверху пристальным чуть скользким, но очень точным взглядом, и когда поднимешься до глаз, ухмыльнуться, будто тебя застали врасплох. Успех такого гарантирован. Дальше нам надо было только узнать, как им можно побыть хотя бы чуть-чуть наедине. И тут благо нам улыбнулась удача. Саша взял на себя часть работы физико-химической кафедры, в вопросе преподавания дополнительных лекций отстающим студентам. Дочь ректора не была отстающей, но как мы и ожидали, она тоже туда записалась. Ну, подробности рассказывать, смысла нет. Они договаривались о встречах, она сбегала из дома по ночам и возвращалась под утро. Так продолжалось до тех пор, пока ее однажды не нашли бросившуюся с небольшого холма почти за чертой города, со сломанной шеей. Шею ломал я. Кстати, мы ее не насиловали, так как сексом мы и так с ней занимались, и поверь, секс с неопытной девушкой для искушенного убийцы драйва не прибавляет. Нам нравилось ее унижать во время казни. Видеть, как она пытаеться бороца за жизнь. Как в ней кипит ее чистота, нивинность и разбитое сердце еще надеиться на чудо. Даже вспоминать об это приятно.

–

 Напарники в обществе Шерифа и двух его помошников, вооруженных фонариками стали исследовать новооткрывшийся вход в подземелье. Командова Хенк.

–Я иду первым, шериф за мной, потом Тод и Род, Эд будет замыкающим. – он обратился к помошникам шерифа.– Ваша задача будет смотеть в оба , что бы на нас неожиданно не напали справа и слева.

–Думаете, на нас могут напасть?– Шерифу и бес этих слов было не по себе, от всего происходящего. Врятле в его карьере происходило нечто столь же жуткое и отталкивающее.

–Береженного бох бережет.– Слова Хенка его еще больше напугали. От чего там должен беречь бог...

 Лестница была винтовая, но для понятности можно было сказать, что они спустились примерно на полтора этажа вниз. Полтора этажа хорошего фундамента и очевидно изоляции, скрывали под землей любые звуки. А это само по себе не могло ни вводить в некоторое беспокойство, ведь там их никто не услышит.

 Внизу перед ними предстал коридор, покрытый кромешной тьмой. Хенк остановился, он был не из пугливых, но кто бы, ни остановился? Мозг рисует нам любые фантастические картины, когда мы направляем свой взор в неизведанное. А от этого сделанного с определенной целью подвала, как рас и стоило ждать всех этих неизвестностей.

 Пожалуй, не растерялся только Эд. Возможно, от того, что он шел последним и чувствовал какую-то защищенность, ибо был прикрыт от всего того неизвестного, что могло ждать их впереди. Эд вполне логично предположил, что чтобы тут их не ждало и не происходило, это что-то делалось скорей всего ни в такой темноте. Дальше следуя подобным рассуждениям, он просто нащупал левой рукой выключатель и зажег свет. Когда свет неожиданно вспыхнул, вся колонна подалась , как по команде назад, пока ни уперлась в недвижимого Эда. Спустя некоторое мгновение, которое колонне потребовалось, чтобы разобраться, что произошло и почувствовать, что при свете куда комфортнее, у всех немного поднялось настроение, а помощники шерифа, прижав к груди оружие (вообще, очень интересно в кого они собирались стрелять из такого положения? а если не собирались, то чего они такого ждали из этой темноты? от чего бы ни помогло бы даже огнестрельное оружие), даже слегка обрадовались и заулыбались.

 При свете ламп коридор, оказался хорошо освещенный рядом лампами дневного света подвешанные на потолке. Пол и стены были бетонно-белые. Оценивая, расположение и длину коридора коридора, можно было определить, что этот коридор проходил через все здание Сельского надела. Вся конструкция была вделана в фундамент и получалась, что это был огромный подвал. Небольшая крепость под зданием сельского хозяйства.

 Двигаясь по коридору, можно было заметить четыре металлические двери, выглядевшие довольно увесистыми. Даже по их внешнему виду можно было понять, что они заперты. Двери были разных цветов. Красный матовый метиллик, синий матовый металлик, черный матовый металлик и белый матовый металлик. Это напоминало, чую-то черную шутку. Если давать этому корридору оценку, то его оформление было весьма лаконично, но крайне приятно.

–

 Тишина резала слух. Мэр мысленно оценивал обстановку. Неудобное кресло, заставляло думать быстрей. Он понимала, как выглядит со стороны его молчаливое ерзание в такой ситуации. Лихорадочный поиск ответов привел его к мысли, что он не случайная жертва. Он знал, что попал сюда не по делам работы, и что от него ждут как минимум комментарий того, что тут происходит и почему. Он знал, что тепло и относительный уют незамедлительно могут быть прерваны, если от него ни услышат желаемого. Фотографии подсказывали ему направление мыслей, только вот фотографий было много, о ком именно из этих божьих созданий шла речь он понятия не имел.

 Мэр не просто так занимал свою должность. Он от природы был лидером. Человеком, которого слушаются другие. Есть много способов повернуть ситуацию под себя, так, чтобы люди тебя слушались. Но чтобы уметь правильно их применять, всегда важно хорошо разбираться в тех, кем ты собираешься управлять и уметь быть всеми ими. Александр был мэром по праву. Он был не просто мэром способным управлять толпой, он был одним из самых лучших и решительных мэров.

 Мэр не хотел умирать, и хотя он уже был живой только частями, но это нисколько не останавливало его хотеть жить, даже будучи таким. Тяга к жизни у всех живух существ всепоглощающа. Она  просто не поддается никакому описанию. И чем это существо умнее и адекватнее, тем эта тяга сильнее и неудержимее. Чтобы выжить, мэр должен был сказать правильные слова. Что хочет услышать черная инквизиция? Кто он такой, этот человек с темнотой вместо лица? Что его беспокоит днем и о чем он мечтает перед сном? Что для него в жизни важно и ради чего он готов на все? Куда он идет и ради чего живет? Как бы он хотел умереть? И чтобы хотел после себя оставить?...

 Мэру подумалось, что человек в черном имел немало причин похитить его с братом и пытать с таким пристрастием. Он осознавал – пока что все шло по изначально задуманному мучителем планом. До сели никаких вопросов и причин, инквизиция ни высказывала. Правда, для справедливости надо заметить, что он вообще ничего ни разу не сказал. Даже в данной ситуации, когда их взаимодействие можно было бы назвать диалогом, черная инквизиция сохраняла молчание. В любом случае, надо иметь много причин, чтобы так долго и методично пытать людей в столь изощренном виде. Это наводило мэра на мысль, что отпускать их не собираются. А причины, судя по фотографиям близкое родство с одним или несколькими из пропавших подростков. Все это подвигало к мысли о том, что в человеке напротив очень сильно и долго бушевала жалость к себе и негодование на тех, кто решил его близкого человека. Ну и на судьбу, для кучи. В принципе, это была типичная картина, в случае ранней потери родтсвенника. А происходящее подобие допроса нужено для восстанавления чувства внутренней справедливости. Возмездие. Посмотреть в глаза убийце, получившему по заслугам. Увидеть страх в его глазах, запоздалое раскаяние. И тому подобное, что мэра сейчас волновало меньше всего. Он хотел спасти свою жизнь. Признаваться во всем, значило следовать плану своего палача. Мэр решил посеять сомнения у своего мучителя и выторговать свою жизнь, или хотя бы просто потянуть время.