Текст книги "Названия я так и не придумал, так что принимаю предложения (СИ)"

Автор книги: Artur Frashner

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

 Мэр был привязан по рукам. Он старался, насколько это, возможно, вертеть головой, чтобы хоть, как то быть в курсе происходящего. Балахон подошел сбоку и нагнулся. Александр замер. С довольно ни приятным скрипом, та часть, где должны были бы быть расположены ноги мэра, стала опускаться, пока Мэр не перешел в сорока пяти градусный угол относительно земли.

–Что вы собираетесь делать?– наконец-то спросил обличенный властью. Это ни возымело особого эффекта, хотя мэр собственно и не ожидал, что черный человек, наконец, с ним заговорит. Но сделать, то что-то надо было.

 Под таким углом, будучи привязанным по рукам спина быстро уставала. Человек подошел сзади и одел на, сопротивляющуюся Сашину голову кожаную маску, в которой были прорези для глаз носа и рта. Сопротивления Мэра ему не сильно мешали, так что он довольно быстро закончил и стал закреплять голову мэра железными обручами, которые продевал через специальные прорези в маске. Один из обручей был с небольшими конусообразными шипами и проходил через шею, таким образом, что когда он пытался совершать хоть малейшие движения головой. Шипы впивались ему в глотку. Обездвиженный Мэр стал еще сильнее дергаться, не смотря на болезненные ощущения от шипов. Видимо адреналин, вырабатываемый, от страха давал о себе знать.

  Человек в черном вставил в рот Саше какую-то штуку. Это приспособление крепилось на маске, и представлял собой трубку во рту. Трубку нельзя было перекусить и у нее имелось отверстие. В это отверстие человек в балахоне вставил другу трубку, которая с рвотными ощущениями прошла в горло, а видимая часть бы на подобии воронки крепившейся на первой трубке, которую так хотелось перекусить. Мэру удаввалось только издавать нечленораздельные звуки и пытаться трепыхаться. Это мало чем могло повлиять на данную ситуацию. Человек в балахоне достал пятилитровую канистру с водой и начал крайне бережно и медленно выливать ее в воронку.

 Наверное, каждый человек страдал от переедания. В процессе еды мы немного счастливы. Когда начинаешь трапезу, это последняя проблема, которая блуждает в голове. Хочется всего и побольше. Информация о наполнении желудка становиться осознанной по-прошествии двадцати минут. За это время мы успеваем поесть еще раз. Если мы ели слишком быстро, а такое случается не редко, то баланс между понимаем того, что мы сыты и реальной сытостью сдвигается. Мы переедаем. Живот болит, становиться трудно, дышать, тяжело думать, сердце бешено стучит и хочется прилечь. Наверное, всем знакомы эти классические симптомы. Еда делает нас чуть счастливее, но если вообразить что состояние переедание, ни пройдет никогда, то это, пожалуй, ужасная мука. А если еще и возвести это состояние до критической нормы. Представить, что вода уже щекочет горло, а живот стал такой как, будто там спрятался еще один человек, тогда станет понятно, что проделывал мучитель с мэром несколько часов в том обезличенном подвале.

 Когда Человек в черном балахоне, наконец, закончил, он снова наклонился где-то с правого бока и поднял нижнюю часть того, что можно назвалось столом в исходное положение, с лежащим на нем мэром. Огромный живот давил на легкие, от этого становилось тяжело дышать. Сердце бешено билось, его понемногу начинало покалывать от такого ритма. Со стороны казалось, что Мэр рожает. Частое прерывистое дыхание, пот, огромный раздутый живот, напоминаю спазмы от родов.

 Мэр все еще был прикован, а Человек в черном делал какие-то дела позади него. Саша ни думал о себе. Весь организм просто бунтовал от дискомфорта связанного с раздутым животом. Ни один орган не мог работать нормально. Тут вдруг, довольно неожиданно для Александра, который уже сосредоточился на поиске внутренней гармонии со своим животом, перед ним появилась чьи-то руки в медицинских белых очень тонких перчатках. Эти перчатки держали что-то вроде не очень большого лазера направленного ему в глаз. Когда в один глаз направляют лазер, глаз успевает фиксировать свет сразу во многих точках от источника до самого зрачка. Это выглядит довольно красиво. Глаз начало жечь. Алекс закричал. Было больно. Крик получился сдавленным, больше похожим на хрип. Живот не давал легким должным образом наполниться. Но Мэр кричал, как только мог. Глаз будто чесался только в тысячу рас сильнее, и при этом было ужасно горячо. Прошло буквально минут семь, и жжение стало невыносимым. Мэр пару рас смог отрывисто, по-мужски вскрикнуть, и патом боль стала абсолютно нестерпимой. Он почувствовал какой-то маленький взрыв в голове. После этого Мэр потерял сознание. Может быть это странно, но Саша надеялся, что в себя уже, ни придет...

–

–Твой идеальный город становиться все более не идеальным. Тут скорее ни бох заведовал, а управляли мелкие бесы.– Хенк подтрунивал над напарником, обсуждая ход следствия за очередным, на скоро скошеваренным обедом в доме шерифа, который любезно предоставил ищейкам свой дом для их трапез.

–Это не город виноват это люди не могут бес того, чтобы ни творить зло.– Эд, как всегда крайне аппетитно и крайне много ел.– Все члены совета давно продали братьям душу. Напомню, что требования выкупа, так и не было. А мотив убить их или хотя бы одного из них, по сути, была у всех. Да и возможность у них была. Они ведь знали, когда и куда поедет мэр. Не исключено, что все они замешаны. Город большой, красивый, светлый, чистый. Может члены совета решили сделать маленький переворот. Смену власти так сказать.

–Может быть. В любом случае, если что-то и знают, то на допросе все расскажут.– Если Эдди ни потерял надежды на чистоту людей из-за того, что город N оказался ни городом света, то Хенк очередной рас утвердился в том, что люди плохие по своей натуре. И чем они ближе к власти, тем более они развращены и преданы пороку. Хенку было очень грустно и даже может быть немного горько это знать.

–Помнишь этого... как его ... который в больнице главный. ТОМ! да точно Том его звали. Так вот он говорил, что весь город был в курсе. Мне, почему-то кажется, что у него правда были причины так полагать. То есть я вот о чем. Ведь мотивы тех, кого мы видели, появились не вчера. Но они молчали. Много лет знали, но молчали и бездействовали. А кто-то, кому еще насолили наши братья, оказался куда более решительным. Причем я думаю, что они совсем недавно прищемили ему хвост. Хотя возможно, что и ни в первый раз. Да и если кто-то из совета наш клиент, то мы это скоро узнаем. Глупые они все. Им это не под силу. Он ведь и на них информацию собирал. Мы, может, никогда тела не найдем. ОН думал об этом… Осталось найти, кто этот ОН. Может быть, месяц, может быть больше... Члены совета ни такие. Они – глупые, прямолинейные. Врятле стоит искать среди них. Хотя если что, то дело на них спихнуть будет ни так трудно.– Эд рассуждал, поглощая сочные, мясные бифштексы. Наверное, знай Хенк его похуже, он бы не смог разобрать, о чем говорит, и на что намекает напарник. Но Хенк знал напарника хорошо и поэтому все прекрасно понял. Понял и мысленно согласился.

–Его, кстате, не Том звали, а Тим. По его словам, все в городе все понимали.– Хенк как не странно, тоже иногда ел. Просто менее оживленно, чем напарник.

–МЫ ищем методичного обывателя. С интеллектом выше среднего. Какого-нибудь важного, но не активного участника местной жизни.– Есть, и разговаривать были двумя вещами, которыми он страстно увлекался. Совмещать две такие стихии было черевато для собеседников Эда.

–Предположим это не похищение. Выкуп так и не потребовали. Предположим их убили за что-то. Что-то такое, что произошло недавно. Из крупных событий на ум сразу приходит постройка новой фабрики.– Многие люди, когда думают, визуализируют свои мысли во что-то. Хенк, в такие минуты, двигался по дорого.

–Да там было кому на хвост наступить. Думаешь, надо искать тех с кем они работали, и вскрывать фундамент?– пошутил Эд.

–Смотри, если бы это было связанно именно с фабрикой, то их бы убили еще на общем празднике. Это вполне логично. О празднике все знали заранее. Насколько мне известно, там был почти весь город. Куча пьяных веселых людей идеальное прикрытие для спланированного убийства.– Направление становилось все отчетливей.

–Логично. Значит, мы ищем событие от общего праздника.– Эд жадно укусил кусок мяса.– Если кто-то пошел на убийство, то он должно быть много потерял из-за этих двоих. Как ни крути, но чиновники всегда воруют. Это нельзя считать такой уж личностной обидой кому-то конкретному. В целом, если оглядеться по сторонам, то город они из ничего подняли. Дороги ровные, а улицы чистые. Это как ни поверни.– С новым куском мяса Эд видимо сам перестал разбирать, что говорит и решил прожевать.

–А может зависть? Они город подняли. Молодцы. А кто-то не смог. Серийные убийцы частенько в личностном плане считают себя неудачниками.– Хенк налегал на кофе. Он думал, что кофе помогает ему думать.

–Давай-ка пока шериф допрашивает наших ”тихонь”, найдем бывшего мэра. Старший близнец ведь ни с детства тут всем заправляет.– Эд доел, и они начали собираться на поиски ответов.

 После обеда наши следователи вернулись в роскошное украшенное колоннами здание муниципалитета. Там в подвале они разыскали архив и ее заведующую. Аргентину Лейбс. Аргентина была престарелой женщиной со своими устоявшимися жизненными традициями. Мисс Лейбс знала архив вплоть до количества пробелов в архивных записях.

–Мы расследуем исчезновение мэра и его брата бизнесмена. Нам нужны отчеты о начислении зарплаты за последние семь лет.– Женщина, к которой обращался Эд, была не замужней. Да и посетители у нее были редко. Ее друзья – были архивные записи. И она от этого ни страдала, ей нравилась размеренность и постоянность обитателей бумажного архива. Эд все это понимал, поэтому старался быть предельно вежлив.

–Вас интересуют записи начисления зарплаты. Выписки из бухгалтерии. Седьмая полка слева.– Хотя Аргентина уже дала всю необходимую информацию, тем ни менее она встала, вызвавшись тем самым помочь пришельцам.

–Документы руками не трогать, не ронять, в зале не курить. Вы не страдаете заболеваниями легких?– Напарники робко кивали и боялись, что сейчас она прикажет им раздеться, дабы осмотреть их тела на достойность заглядывания в священные документы.– А вам какая-то конкретная информация нужна?

–Да. Нас интересует, кто в прошлом занимал должность мэра в этом городе, и по какой причине был уволен.– Аргентина задавала вопросы таким тоном, что если б она спросила точное количество половых актов за всю жизнь, то Эд бы посчитал и ответил.

–И чего было сразу не сказать. Столько времени бы сэкономили.– Женщина изменила направление движения на сто восемьдесят градусов.– Прошлым мэром был Лев Андронович. Сняли его девятнадцать лет назад. И отправил работать на телефонную станцию. Лев Андронович был хороший человек. При нем было спокойно.– Она села на свое видимо обычное место, устроилась по-удобнее, и  потеряла к гостям видимый интерес, понимая, что те ни угрожают ее бумагам.

–Если вас не затруднит, ответьте на последний вопрос. Как можно найти Льва Андроновича?– Эд кажется, был доволен ни меньше нее, что им ни пришлось лесть в ее сокровища.

–Вопрос можно. Ответ: он на городском кладбище. Седьмая могила с правого верхнего края. Найти легко.– Последняя фраза была бы более кстате, если бы ее спрашивали о том, как найти молочный отдел в супермаркете.

–Спасибо. До свидания.– Все задумались, стоило ли вообще это говорить. Правила вежливости тут были явно не к месту. А Хенка после слово свидание вообще передернуло. Они вышли, и все немного встало на круги своя.

-Ты заметил?– Хенк шел задумчивый и слегка рассеянный. Они направлялись на встречу с шерифом, узнать, что рассказали на допросе члены совета.

–Что эта милая девушка-архивариус, скорей всего, по ночам одевает кожаные чулки, корсет, цепи и стегает кожаной плеткой тех, кто заляпал выписку из бухгалтерии восемнадцатилетней давности?...– Хенк улыбнулся, хотя и поверхностным, но достаточно странным для семейного человека познаниям в таком вопросе.– Нет что ты. Я бы даже никогда ни подумал что эта утонченная, скромная, тихая девушка может кого-то ударить. Я про то, что до действующего мэра в этом городе была развитой телефонный узел.– Повисла небольшая пауза. Эд переварил информацию.

–Да Действительно. Все остальное в городе развиваеться и следует по пути цивилизованности, подьема и наибольшего удобства, а телефония деградировала из всеобщей до местной. Денег на реорганизацию думаю, найти им было не проблема. Значит, они намеренно устранили прямую связь из города.– Эд приобрел обычную серьезность и увлеченность, какая ему была свойственна в делах.

–Не знаю. Не знаю. Но, кажется, мы, наконец, нашли нужную ниточку.– Они продолжили дальнейший путь в тишине и мыслях о работе.

–

 Алекс слушал, капающую воду. Ему казалось, что вода смеется над ним. Прошло довольно много времени, с тех пор, как он туда попал. Первый день был ужасный. В первый день, пришлось распрощаться со всем, от чего его так варварски оторвали. Второй день был уже проще. Привычней, наверное. На третий он стал инвалидом. Четвертый и пятый день пришлось с этим мириться. Дальше дни шли чередой. Еду и воду он получал ограниченными дозами через капельницу, которую подключал к нему время от времени все тот же Человек в черном балахоне. В целом,  помещение, где его содержали, было довольно низкое. Относительно не часто в его существование вносилось разнообразие пыток. И постоянно капала вода.

 Думать с постоянной болью, о чем бы то ни было, кроме боли, не возможно. Организм, как будто предательски кричит, что ты должен думать о боли. Оставаться одному в такое время хуже, чем подвергаться пыткам. Алекс, иногда, даже рад был вниманию со стороны своего мучителя. Сами пытки, не подразумевающие летальный исход, для него не были серьезной проблемой. Он довольно стойко терпел мучения. Он давно понимал, что его ни собираются убивать. По крайней мере, очень не скоро. Все пытки были болезненны, но более чем совместимы с жизнью. Мучитель задумывал их именно чтобы мучить, а не для того чтобы убить или что-то узнать. Он ведь ни разу с ним даже ни заговорил. Интересно, почему мы испытываем невольную симпатию к наделенным властью молчунам? Алекс очень боялся умереть, ведь у него была маленькая дочь. Вернее даже не боялся, а точно был уверен, что он это переживет. Ему все происходящее виделось, как трудный эпизод в его жизни. А как мы знаем и это проходит.

 Он снова очнулся. Он уже успел привыкнуть к резким переменам, пока спит. Видимо ему подмешивали снотворное, что бы подготовить должным образом  к пыткам. Опять был знакомый полумрак. И тяжелое уже хорошо знакомое кресло, с засохшими кровоподтеками и пятнами. Алекс чувствовал, что голова зафиксирована стальными обручами. Ноги и руки тоже недвигались. Особенно тщательно были зафиксированы руки. Рука была зафиксирована по каждому из суставных соединений, хотя и не очень плотно, небольшое трепыхание эти соединения допускали. Еще был зафиксирован каждый палец по отдельности, что навело Алекса на некоторые измышления о сегодняшней процедуре. Вообще во всех этих креплениях не было смысла. Травмы плохо заживали. Кости были сильно деформированы, так что двигать Алекс практически не мог. Он даже сидеть бы не смог, если б был не закреплен таким сложным образом.

 Человек в балахоне как всегда готовил, что-то позади Алекса. И как всегда сохранял интригу до последнего момента. Даже сейчас Алекс немного нервничал.

 Наконец момент настал. Черный человек вышел из-за спины мученика с какими-то причудливыми щипцами. Они были длинные, почти в человеческую руку длинной. А на конце были странные приспособления. Две очень тонки пластины, вытянутые с полумесяцами на концах. Когда щипцы сжимались, то между полумесяцами оставалось крошечное отверстие. Мучитель взял щипцами один из пальцев. Оказалось, что щипцы были раскалены, чтобы их было легче сжать до кости, сквозь кожу и мышцы. Алекс вскрикнул от неожиданности. В пальце от раскаленных щипцов, чувствовалась скорее ни боль, а ужасный дискомфорт. Кость сдавило полумесяцами. Мучитель закрепил щипцы на краю рукоятки тяжелого кресла. И начал вращать какой-то маленький винт сбоку. Оказалось что эти полумесяцы подвижны. Человек в балахоне вращал винт, по-обыкновению, неторопясь. Вначале палец вытянулся. При следующем повороте узник ощутил боль в кисти. Дальше муки усилились, а вращение продолжалось. Наконец кости рассоединились палец остался, скреплен исключительно визуально. Повисли на коже. Не очень приятное зрелище, особенно когда это твой палец. В итоге все процедуры с участием щипцов с полумесяцами на концах палец был ампутирован.

 Человек в балахоне отошел за спину Алекса, и достал оттуда, заранее приготовленны, чугунный прут раскаленный докрасна. Этим прутом он прижег место, где, когда то был палец. Алекс снова вскрикнул. Тягучая боль ни заставляла его кричать, ему даже было интересно, насколько будет невыносимой боль в этот рас. Мучитель убрал прут и ни хитрыми движениями отсоединил щипцы. Поколдовав еще некоторое время за Алексом, он приступил к следующему пальцу.

 А Человека всего 20 пальцев. Примерно на седьмом пальце (седьмым оказался большой палец правой руки),  Алекс окончательно потерял сознание.

–

 Александр давно не мог спать. Мэр боялся уснуть. Боль опьяняла его воспаленный мозг. Глаза вылезали из орбит. Он давно мучил себя бодрствованием. Его сводила сума капающая вода. Долгая бессонница размыла для него понятие реальности. Его личность, как будто провалилось. Все стало для него приемлемым. Всё чего он хотел, это чтобы мучения кончились. Он боялся уснуть, боялся, что  это не сон, боялся, что все это реально. Находясь в полубредовом состоянии от постоянного страха бессонницы и нечеловеческой боли, его логика упала до самых прямолинейных выводов. У него уже не было ног, боли в сердце, от  недосыпания, усиливали его параною и самоистязание. Саша боялся новых пыток. Он не хотел больше мучиться. Пытки наступали после сна, он это помнил. Если ни спать, то и пыток не будет. Мэр больше не спал. Он лежал, и смотрел единственным оставшимся глазом  вникуда, при этом  все время повторяя: “Нельзя спать... Нельзя спать... Нельзя спать... Нельзя спать... Нельзя спать...”. Говорят,  заклинания действуют на тех, кто в них верит. Когда подействовало снотворное, он еще долго, уже будучи  в отключке повторял эту фразу, как заговоренный.

 В череде событий всегда можно выделить то или иное на фоне общих отличий. Когда череды событий нет, а время похоже на сильно растянутую жевательную резинку – событий нет. А те, которые есть довольно трудно выделить. Мэр уже давно ни понимал, что такое сон. Он работал на вкл/выкл. В этот рас он включился от сильной ноющей боли в груди. Он просыпался резко, как будто по команде подъем в армейской части. Он, по сути, ни просыпался, а срывался. Срывался от резкого притока адреналина. Видит бох, он каждый рас надеялся, что все то, что с ним произошло, был только сон. Проснувшись, он закричал. Громко во весь голос. Это скорее был не страх, который его ни покидал, а только приобретал новые грани и горизонты, и не неожиданность, так как все-таки у него не было ног, и в вечной подвальной полутьме он давно отвык от света. Его крик означал шок.

 Александр – мэр города N весел на железной цепи. Он был подвешен на крюке, который был, воткнут в его грудь, и подцеплял три нижних ребра с правой стороны. Боль была ужасная. Ужас от происходящего вылился в шок. Это помогло ни чувствовать боли. Шок дает приток сил. Впервые минуты шока мэр ужасно кричал, хотя боль была достаточно приглушенная. Примерно через полчаса болтаясь в подвешенном состоянии за собственные ребра, он начал понемногу привыкать. Вокруг мученика ничего не происходила кроме собственных душераздирающих криков. Понемногу сорвав голос, он обратил внимание, что вокруг все кроме него спокойно.

 Ему почему-то захотелось плакать от ужасного вида собственной плоти и холодного крюка в своей груди. Холодный крюк, на цепи, созданный для бездумного переноса грузов, протыкает нежную, теплую человеческую плоть. В этом есть что-то от искусства. Только врятле об этом напишет поэт или это нарисует вдохновленный художник.

 Алексашка затих. Он чувствовал себя таким маленьким, таким беспомощным на этом крюке. Ему казалось, что он совершенно бессилен что-то изменить. Наверное, стоя на вершине покоренной горы, люди, тоже чувствую себя песчинкой в огромном бушующем мире. Песчинкой в огромной пустыни, гоняемую шальными ветрами. Мэр чувствовал себя песчинкой в огромном песчаном мире. Наверное, если бы кто-то сейчас вошел, Саше было бы стыдно за себя такого. Но никто не вошел.

(Почему имена меняются? То Александр, то Алексашка. Это разные имена)

–

–Отец Николая ничего особенного не рассказал. Он хорошо отвечал на вопросы, но по существу нечего не говорил. Из того что можно счесть полезным только, что Мэр его уговаривал, что обещал ему хорошие приход, мирские блага и что-то там еще. А что ежели он откажется, то его выгонят из города.– Шериф не проявлял особенного энтузиазма в расследовании. Рассказывал довольно вяло и не очень содержательно. И что интересно, с последнего раза у шерифа появилась оружие на поясе.– Тим оказался куда более разговорчив. Оказалось, весь город – это что-то вроде большой корпорации, основной пакет акций, которых в руках нашего мэр и его брата. Еще он много говорил, что в городе все знали, что братья ведут теневую игру. Фактов он не привел, но отец Николай при очной ставке подтвердил его слова. Он говорил, что мэр часто беседовал с братом о муниципальных делах прямо перед церковью. Он описывал, что прихожане как и сам отец видели все, но, говоря словами Тома,  “ради спокойствия и на благо города”  все помалкивали. Вообщем, ничего интересного. Судья говорит, что нечего не знал. Хотя при очной ставке Том тыкал на него пальцем, и упрекал в том, что судья помогал мэру выгонять их города не угодных. Отец Николай был на стороне Тима. Но имен Том назвать не смог, а информации о таких изгнанниках мы не обнаружили. Измаил Натаньялович отвечал на вопросы спокойно. Никаких соучастников среди горожан назвать не смог. Про черную бухгалтерию, кажись, тоже ничего не знал. Постоянно признавался, что искренне желал мэру смерти, но в тоже время клялся могилой матери, что к похищению он отношения не имеет. На очной ставке был явно шокирован и подавлен рассказами Тима. По виду был удивленным. Не знаю, даже. Как-то это все грязно чтоли.– Шерифа было почему-то жалко. Человек он был хороший, и верил, что все другие тоже хорошие. Он был ни виноват, что люди такие. Всегда неприятно ошибаться в людях. ( Тим или Том? Или это разные люди?)

–Шериф, а что известно об упрознении телефонной связи с отдаленными городами?– Хенк задавал вопрос, словно не выходя из состояния задумчивости. Эд слушал с довольно деловым видом и изредка кивал.

–Телефонной связи?...  да ее уж давно нет. Я даже и не помню, когда она была уже. Туда и звонить то некому. Только местный телефон между соседними селениями и автобус ходит из столицы нашего района.– Шериф как-то даже растерялся от такого вопроса. Зато отвращение, такой поворот дела, как рукой снял. Шериф, видимо, был из тех людей, который могут быстро переключаться с одного на другое.

–А что вы помните, о том кто был до этого мэра. Ну, то есть о его предшественнике?– Хенк был полностью сосредоточен. Только не понятно было на чем именно.

–Да Лев Андронович. Я тогда еще в академии учился в нашем райцентре. Ох, хорошее было время.– Шериф начал придаваться воспоминаниям о былом. Для молодых, придаваться воспоминаниям трата времени. А для тех, кто постарше, воспоминания – это все самое ценное, что они нажили.– Ох, какие девушки тогда были ...– Он многозначительно всмехнул.– Ни подумайте, конечно, ничего такого. Тогда нравы были другие. Тогда мы умели ценить прекрасный пол. Девушки были чистые, мы любили их, писали им стихи, пели серенады. Сейчас уже такого нет. Теперь полюбились друг с другом – разбежались. Даааа...– На какой-то мгновение шериф еще молчал, видимо о чем-то задумавшись. Когда кто-то придаешься воспоминаниям, все вокруг нивольно начинают слушать.– Я тогда во время прздников сюда на автобусе добирся. Тогда город был ни таким развитым. Автобусной остановки тогда тут не было и приходилось еще восемь километров топать пешком. Под рождество, это было особенно весело. Ну, вы понимаете…– Шериф сделал многозначительный жест в пользу тех трудностей, которые он преодолевал. Так чтобы всем, вроде бы, стало понятно, о чем он говорит. Никто конечно ни понял о чем он, но все понимающе покивали. Хотя возможно помощники шерифа всегда так кивали в присутствии шерифа.– Да другое было время...

 На некоторое время воцарилось задумчивое молчание. Молчали все. Хенк явно думал, Эд наблюдал. Шериф ласкал в своей памяти золотые дни. Помощники всегда молчали.

–А почему в городе совсем нет молодежи старше восемнадцати лет?– наконец нарушил тишину Хенк.

–Молодежи? Тэк они все учиться уезжают. У нас же университета нет. А муниципалитет дает стипендию своей молодежи.– Как обычно, немного ни собрано ответил Шериф.

–Интересно... Город давно отказывал Измаилу Натанияловичу в постройке университета.– Хенк задумчиво и тихорассуждал вслух.

–И мэр сам всегда отвозил детей учиться.– Помогал Эд.

–И никто ни приехал и даже ни написал, когда похитили мэра с братом... Даже их собственные дочери.– Хенк слегка ушел в себя.

–Писать и звонить они тоже не могут, в городе есть две фабрики, но практически отсутствует связь с внешним миром.– Эд чувствовал, что Хенк нащупал верную нить.

–Это вы к чему ведете?– Шериф может, как и напарники предчувствовал к чему видеться разговор, но думать в этом на правлении было, как-то опасно.

–Надо разыскать тех, кто уехал учиться.– Хенк твердо подытожил, встал и стал ждать реакции  собравшихся. Первым, последовав примеру напарника, поднялся и начал собираться Эд. Остальные тоже, непонимающе, поднялись со своих мест и стали делать нерешительные движения к обозначенному Хенком плану. Один Хенк был настроен решительно, как еще ни разу не был настроен со времени приезда в этот славный городок.

–

 Алекс проснулся и попытался оценить ситуацию. Проснулся это, пожалуй, громко сказано. Боль ни давала заснуть. Иногда он отключался, когда бодрствовал уже по несколько суток подрят. Окружающий его подвал можно было назвать дырой. Занять внимание в такой дыре было совершенно нечем. Все что у него осталось – это боль.

 Разновидностей боли довольно много. Бывает тягучая боль, которая сопровождает тебя и мешает тебе существовать. Любое дело становиться ни приятным, когда это дело сопровождается тягучей болью. Это боль – боль отчаяния. Бывает острая резкая и сильная боль. Такая боль протыкает тебя, обезоруживает, все чувства, и мысли резко сжимаются до этой боли. Эта боль – боль страха. Бывает боль нарастающая. Такая боль похожа на сигнал. Ее можно оценить достаточно трезво. Если боль резко увеличивается, то ты понимаешь, что сделает с тобой такая боль. Это боль – боль тревоги. Есть боль внутренняя. Такая боль уничтожает личность. Это один из самых жестоких видов боли. Он решает надежды. Такая боль – это боль разрушения. Но есть среди видов боли одна уникальная. Когда все уже потеряно, когда ни видишь возможности жить дальше, и когда ты уже ни понимаешь ничего кроме боли, когда единственное что дает тебе знать, что ты еще жив это боль. Эта боль – боль жизни. Она приносит облегчение.

 Алекс снова очнулся. Сейчас на него светил очень яркая лампа. После привычки к полумраку Алекс не мог открыть глаза. Он не мог ничего видеть при таком свете. Алекс старался отвернуться от источника света, но понял, что голова его хорошо зафиксирована, а тело плотно привязана к уже привычному столу, который был наклонен под углом примерно в сорок пять градусов, Алекс зажмурил глаза насколько мог, чтобы боль в глазах была ни такой резкой. Это у него получалось довольно не уверенно, и к тому же он отметил, что его рот довольно широко раскрыт. Под этим ужасным светом в таком неприятном положении Алекс провел минут тридцать. Понемногу он привык к свету и смог открыть глаза. Хотя его идеальное зрение почему-то стало размытым.

 Через полчаса вошел человек в черном балахоне. И по обычной процедуре стал, что-то готовить за спиной у Алекса, так что тот не мог его видеть, а мог только предполагать и что он там делает и ожидать пытки. По своему обыкновению пытка заставила себя некоторое время ждать. Человек в черном балахоне подошел с правой стороны и начал что-то колдовать у Алекса во рту. Вначале Алексей испытывал странные ощущения, потом почувствовал, как по его клыку прошлись чем-то жестким. Стало довольно больно.

 Вопреки расхожему мнению зуб – это не кость, а орган. Зуб состоит из коронки и корня. Эмаль – наружная твердая ткань, покрывающая всю коронку зуба вплоть до его шейки. Под эмалью зубы покрыты дентином. Дентин – костное вещество, пропитанное солями кальция. Дентин очень прочный, прочнее костной ткани. Дальше идет Пульпа, в которой уже идут нервы и кровеносный сосуды, идущие до пульпы через апикальное отверстие в основании зуба.

 В результате несоблюдения гигиены полости рта (недостаточно регулярный и правильный уход, чистка зубов) – на эмали появляется мягкий налет, в тех местах, откуда он не снимается при жевании (боковые поверхности зубов, углубления жевательных поверхностей). Этот налет прочно связывается с поверхностью зуба и служит местом сосредоточения разнообразных бактерий и грибов. Среди входящих в состав налета бактерий половину составляют стрептококки. Включение в состав налета минеральных солей способствует его уплотнению. Такое образование называется зубной бляшкой. Установлено, что локализующиеся в бляшке бактерии продуцируют молочную кислоту, которая может вызвать деминерализацию эмали, что дает начало кариозному процессу. Эмаль сама по себе нервов ни содержит, поэтому болеть зуб начинает, только когда кариес добирается до нервных окончаний.

 Если подобно кариесу сточить зуб до пульпы, то он будет вечно болеть. А Процесс приема пищи превращается в каторгу. Чем, собственно, и был занят человек в черном балахоне. Вначале он стачивал клыки небольшим напильником. Потом занялся передними зубами. Дальше спиливал от центра челюсти к кроям. Эту же процедуру он повторил и с нижним зубами, особенно ни импровизируя в последовательности действий. Зубы он спиливал не до десны,  а оставлял над десной небольшой бугорок. Таким образом, что как только этого бугорка что-то касалось, обнаженные нервы начинали ужасно болеть.