Текст книги "Названия я так и не придумал, так что принимаю предложения (СИ)"

Автор книги: Artur Frashner

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

 Домой Павел Иванович ехал на очень дорогом, личном автомобиле класса лимузин. Не особенно длинным, но сделанным для пассажира. Его личного водителя звали Иван. Без своего Ивана Павел Иванович никуда ни ездил, а ходить пешком ему не особенно позволяла фигура. Да и не хотелось напрягаться бес крайней необходимости. Кроме того, что водителя звали Иван, Павел Иванович о нем ничего не знал. За семь лет совместной работы они не разговаривали не единого раза. Иван не мог настаивать, а видный чиновник попросту никогда на эту тему ни думал.

 Дом Павла Ивановича был весьма респектабельный с хорошим видом, и в хорошем районе. Иван высаживал своего шефа около парадного входа, а сам ехал в подземный гараж ставить машину. Пройдя через главный вход, который был по-большей части стеклянный и работал в полуавтоматическом режиме. Павла Ивановича приветствовала охрана, одетая в элегантные черные пиджаки и голубые рубашки. С ними Павел Иванович старался быть вежливым, но в ответ на приветствия только лишь одобрительно кивал, вместо ответного приветствия. Поднявшись на зеркальном лифте с огромной люстрой под потолком, он попадал в длинный, просторный и очень светлый коридор с кроваво-красной ковровой дорожкой и коричневыми стенами. Выглядел коридор очень даже представительно, хотя сам Павел Иванович никогда не смотрел мимо чего он проходит домой. Если бы он закрыл глаза, то никогда бы ни вспомнил ничего, из того, что находилось внутри его дома, кроме собственной квартиры.

 Квартира Павла Ивановича была верхом дизайнерской мысли. Она была не очень большая, но при этом, ни сколько, ни тесная. Внешние стены здания были полностью стеклянными, и зеркальными с внешней стороны. Офрмленая в голубовато-синие тона прихожая была окутана полумраком и с большим мягким диваном в качестве главной достопримечательности. Там хозяин квартиры раздевался, или лучше сказать скидывал верхнюю одежду, обувь и одевал кожаные домашние тапочки небесно голубого цвета. Двигаясь по коридору, он попадал в небольшую комнатку, которая служила развилкой для прохода во все другие комнаты. В этой комнатке была огромная дорогая люстра и мягкие коричневые диваны по стенам между дверными проемами в остальные комнаты.

 Две комнаты были слева – спальня и кабинет. И одна справа – гостиная. Прямо напротив входа были расположены двери в ванну и туалет. Не большая спальня с желтыми стенами, на  потолке была вылеплена чудаковатая лепнина, видимо для того чтобы было проще уснуть. На стене висел огромный плазменный телевизор, а слева от кровати, во всю стену красовался огромный зеркальный шкаф. Большую часть комнаты занимала ненормально большая и с виду чрезвычайно мягкая кровать с шелковыми простынями, белоснежно-белого цвета. С каждой стороны кровати,  ближе к изголовья, прислонившись к стенки, стояли тумбочки с нависающими над ними плафончиками. В комнате витало ощущение умиротворения.

 Кабинет был таких же размеров, как и спальная комната, только оформлен он был под дерево с громадным столом в половину дальней от входа стенки и половины зеркальной стенки справа. Через стеклянную стенку, которая тянулась по всему дому, был виден большой мост и довольно широкая река. Мост был не особенно близко, но на нем днем и ночью можно было разглядеть снующие бес сна и отдыха машины. Иногда они наводили скуку своей методичностью, но чаще давали знать, что кто-то еще там есть и этот кто-то тоже еще не спит.

 По всем, не занятым столом, стенкам стояли шкафы с книгами и разными причудливыми фигурками. Были тут и миниатюрные бюсты прославленных писателей, и японские чудаковатые фигурки с иероглифами и различные божки, выполненные в духе божеств народов Южной Америки. Посреди кабинета, где обычно у чиновников висят главы государств, расположилось огромная шаманская маска, специально привезенная по заказу Павла Ивановича от Американских первых поселенцев. Выглядела она, довольно грозна и вечно не дремлющие глаза с прорезями, чтобы можно было через них глядеть, казались почти живыми. Интересно шаман по-доброй воли отдал эту маску...

 Комната слева была сразу и большой комнатой и кухней. Размером она превосходила спальню и кабинет больше чем в четыре раза и была двух ярусная. В комнате было довольно просторно. Вся левая стеклянная стена была свободна от мебели. Посреди комнаты обращенный спиной к стеклянной стене стоял диван в форме огромной буквы "С" и как бы обтекал собой стеклянный столик, стоящий напротив этой диванной буквы "С". У стены напротив, располагался громадный шкаф, внутри которого в самом его центре стояла большущая плазменная панель. Шкаф был довольно массивный и весь закрытый сделанный выкрашенный в черный цвет. В редких стеклянных дверцах можно было разглядеть фарфоровую посуду и бутылки Джека Дениэлса. Двигаясь дальше по комнате, можно было набрести на две небольшие ступеньки, ведущие на кухню. И если все, что было до этих ступенек, было выполнено в черно-белых цветах, то кухня была металлически серая. Сама кухня, если посмотреть на нее сверху была похожа на буквы "П", где левая палочка этой буквы "П" служила столом перед кухней, которая располагалась по-верхней и правой ее палочкам.

 Вся квартира имела очень чистый вид. Зайдя сюда первый рас можно было даже подумать, что как за столом в кабинете и на кожаном диване перед телевизором тут никто не жил. Само по себе это было отчасти верно. Павел Иванович ни умел готовить, а большую часть времени в свое кондоминиуме проводил, либо за просмотром плазменной панели, зарывшись в горы подушек, либо за рабочим столом подготавливая бумаги для очередного городского проекта. Иногда он выбирался из своего узкого круга занятий в чужую территорию, например чтобы принять душ дважды в день или забредал на кухню для разнообразия, но все следы его недолго го там пребывания быстро стирала приходящая ежедневно уборщица.

 Так Павел Иванович проводил триста шестьдесят пятьдесят дней в году. Он работал почти бес выходных, так как в выходные ни знал чем заняться, уйдя из привычного ритма жизни, да и к тому же это было хорошим примером для работников его отдела, которых поражала работоспособность начальника.

 Вот и сегодня Павел Иванович снова сидел допоздна перед плазменной панелью. За его спиной виднелись ночные огоньки города и машины, снующие по мосту через главную речную магистраль города бес устали днем и ночью.

 То был, кажется, четверг. Время было уже к вечеру, и Павел Иванович отрешенно глядел в  огромную плазменную панель. Интересно, что если его было попросить описать все то, что он делал в течение дня? Скорей всего, он бы просто напросто растерялся. Нет, то, что он делал каждый день, Павел Иванович хорошо знал и его не особенно напрягаясь пересказать плановые события, но день, как таковой он вспоминал бы с трудом и в основном урывками. Если бы скажем, он сегодня не почистил зубы, по каким бы то ни было причинам, то это никак бы не отложилось у него в памяти, и он бы на сто процентов был уверен, что зубы сегодня он чистил, так  как в его плане есть время для чистки зубов. Он помнил все дела, которые ведет его отдел, но на какой конкретно стадии и насколько сегодня они продвинулись, сказать не могу, хотя следил за отчетами по всем делам. Он помнил имена родственников, и юбилейные даты всех сотрудников своего, прямо скажем, немалочисленного отдела, которые работали больше трех месяцев. Но при этом совершенно не мог вспомнить, ни одного разговора, ни с кем из них. Если хотя бы кто-нибудь бы знал Павел Ивановича хорошо, то он мог бы охарактеризовать его, как «вечномедитирующий», но никто не знал его достаточно хорошо, чтобы давать ему глубокие характеристики, включая и самого Павла Ивановича.

 Вечером раздался звонок. Павлу Ивановичу редко звонили, когда он был не на работе. Поэтому звонок привлек его внимание. В своей большой и просторной квартире Павел Иванович слушая, как трезвонит телефон, почувствовал себя не уютно. Звонящий будто вторгался в его личное пространство. Павел Иванович даже подумал было не подходить к телефону, и укутался посильнее в одеяло, но потом почувствовал, что кто бы или что бы ему не звонило терять ему вроде как все равно нечего.

–Да.– Голос Павла Ивановича был профессионально-деловым.

–Ало, а позовите, пожалуйста, Павла Ивановича.– Человек на другом конце линии был явно куда менее уверен в своих действиях. В голосе проскальзывала неподготовленность.

–Я вас слушаю.– Павел Иванович оценил, что скорей всего звонящий если и знал его лично, то это был кто-то из прошлого. Все это он подумал потому что собеседник не смог или не решился, да и не был видимо в курсе, что живет Павел Иванович один и на звонок по-домашнему телефону другой мужчина врятле бы стал отвечать.

–Пашка привет... ты меня не узнаешь?– Павел Иванович немного растерялся. В принципе он догадался, что это какой-то знакомый, скорей всего по школе, потому как в институте Павел Иванович целыми днями получал два образования, и на знакомых у него не было.

–Не узнаю... кажется.– Вообще на такие вопросы иногда и хочется ответить "узнаю", но уж слишком в этом мало смысла. Стоит ли ошибаться, когда задавая такой вопрос, собеседник изначальна, не рассчитывает получить правильного ответа.

–Ну, ты даешь. Это ж я Макс Стойков. Мы в школе вместе учились. Узнал?

–Узнал. Как дела Макс. Чего поделываешь?– Павла Ивановича, человека поистине осторожного, не мог не насторожить подобный звонок. Если в институте он просто проучился, то в школе в свою очередь его скорее обижали, чем уважали. Его высокие математические способности и призы, и грамоты, заработанные на математических олимпиадах, всё это мало что значило для его одноклассников. Однако Неизвестно почему, но Павел Иванович был рад его слышать. То есть даже скорее не рад, рад это не то слово. Он чувствовал какую-то теплоту в сердце, услышав старинного одноклассника.

–Да по-тихоньку. А ты сам-то как? Женился? Дети есть? Чем занимаешься?

–Не Женат я. И. Детей нет. Работаю целыми днями. А у тебя как с семьей?– странно как некоторые люди могут воздействовать на, казалось бы, не преступные на первый взгляд людские твердыни. Некоторые люди, как потомки скал – холодные, твердые, волевые. Но когда кто-то знает их совсем, ни такими, кто твердо уверен, что под их несокрушимой оболочкой подвластной только времени и стихиям, бьется чистейший ручеек живой воды, вот тогда даже недвижимые горы могут смущенно заулыбаться и захотеть стать маленькими и не заметными камушками.

–А я женат Паш. Ты бы хоть на встречи выпускников иногда захаживал, а то совсем заработался уже. Видел кого-нибудь из наших, то?

–Да Я Надю видел года... уже два, наверное, назад последний рас. Ты с ней еще общаешься?– Павел Иванович немного лукавил, хотя делал это не со зла, а скорее, потому что так ему казалась, им проще общаться.

 На самом деле Павел Иванович хоть и жил в большом городе, но обитал всю свою жизнь примерно в пределах одного района. А точнее его центрального района. Там была и школа, там же находилась и административный центр по расселению, в коем и работал Павел Иванович. Образование, правда, он получил в смежном с центральным районом университете, но так как большая часть его одноклассников, ни в какие путешествия из этого района со школьных времен, ни пускались, то встречал он их довольно часто. Встречал, но предпочитал делать вид, что не замечает. Не потому что не хотел с ними поговорить, обсудить, как у кого дела, тем более, что у самого Павла Ивановича дела были, как нельзя хорошо. Напротив он вспоминал свою молодость, как золотые годы детства. Когда отношения между людьми для него не были ни чем замутнены. Когда мысли его и людей окружавших его могли унести их куда угодно далеко. Тогда когда они были дружны не потому что, а  просто так. Но время все разрушает. Когда они все шагали по одному пути, а со временем и интересы вроде бы у одноклассников стали разными и дела стали не такими общими. И тем для разговора совсем не осталось. Павел Иванович просто не хотел обременять собой своих бывших одноклассников.

–Странна, что-то она мне ничего про эту встречу не рассказывала.– Его слова больше были похожи на ёрничество, чем на смущение или задумчивость новой информацией.

–А вы с ней до сих пор общаетесь?– Павел Иванович на удивление быстро приобрел любопытство к обычному разговору, какие он ведет, наверное, по несколько раз в день в пределах своей работы. И в которых обычно думает про что-то свое, что-то очень отдаленное и что-то очень отвлеченное. О чем конечно не подозревают его собеседники, которые видят на лице Павла Ивановича бесконечное движение мысли. Для них он умудренный опытом мудрец, который будучи внимательным слушателем, ворочал одной только силой мысли целыми делами и судьбами домов города, прямо во время разговора.

–Ну как тебе сказать. Я на ней женат уже как двенадцать лет.– Тут они оба совершенно машинально, улыбнулись друг другу. Мы всегда расположены к беседе с теми, кто знает нас другими. Интересно, почему же мы тогда, так стараемся стать другими, если всегда расположены к тем, кем мы когда-то были?..

–Да, помню вас. Всегда вместе ходили.– Павел Иванович снова задумался о чем-то своём, но голос на другой конце трубки быстро привел его в чувства.

–Слушай, я слышал, ты большим начальником стал. В этом как его ... Че то с расселением связано. Ну, Администрация вообщем.– Собеседник слегка уловимо сменил тон, с легко-настольгируещего, к повседневно-настальгирующе серьезному.

–Ну, вообщем... да.– Павел Иванович ни охотно вспоминал про свою работы. Для него это была мало интересная тема.

–А чего звоню то...? Я тут без работы сижу уже который месяц. Вот хочу узнать... Может у тебя есть что. В память о старой дружбе?... Ты, как никак начальник.– Фраза, составленная почти целиком из водных слов, что бы смягчить сквозящую среди букв надежду и не превращать ее в мольбу.

–Приходи завтра в администрацию. Вход там свободный. Кабинет 261. Разберешься, я думаю. Если что, звони.– Дальше Павел Иванович и его школьный “приятель” Макс обменялись номерами.

 Сегодня Павел Иванович, так и не смог уснуть. Такое и раньше случалось не единожды. Его не особенно заботило, то, что он может не выспаться и будет на работе ходить “вареным помидором”, как большинство добропорядочных тружеников. Павел Иванович всегда мог позволить себе отлучиться и выспаться. По-большому счету, как руководителю отдела, он мог вообще ни появляться на рабочем месте, если проекты шли своим чередом. А учитывая то, что про “Недвижимый Монолит”, как прозвали его в Администрации города, слагали легенды, то скорей всего ему никто до пенсии ничего бы так и не высказал за прогулы.

 Монолит приходил на работу ровно в девять часов утра и уходил в шесть вечера (хотя график работы за время его пребывания в кругах Административных работников, менялся как минимум дважды). Этим он подавал пример. А некоторых даже вдохновлял своей точностью. Поговаривали, что часы на кремлевской башне могут отстать, но Павле Иванович всегда придет вовремя. Миф о его Недвижимости и Монолитности креп. Но, правда ходил он на работу и приходил всегда в одно и, то, же время не для того, чтобы поддерживать мифы, о которых он вообще ничего не знал, так как старался иметь поменьше общего с внутренней жизнью и закулисным интригам между работниками административного цеха. А просто потому, что привык так делать еще со школы, когда родители ему впервые сказали, что в школу надо приходить ровно в девять часов утра. Он приходил всегда в девять, и нигде у него не было из-за этого никаких хлопот. Так он и пользовался советом родителей на протяжении почти тридцати пяти лет. А уходил он ровно в шесть вечера, не минутой раньше, потому,  как привык к такому рабочему графику с тех пор, как только еще работал в своей первой муниципальной должности. И ни минутой позже, так как работать Павлу Ивановичу искренне не нравилось.

 Придя на другой день ровно в девять часов утра на работу, которая ему искренне не нравилась, Павел Иванович сел за свой достаточно большой стол и весьма удобное кресло, выправив спину и положив перед собой руки. Он ждал звонка, который вот-вот должен был раздаться. Сегодня Павел Иванович был оживлен и часто улыбался. Близкие люди, глядя на него со стороны, наверное, подумали бы, что Павел Иванович собирается вечером на свидание и хочет поторопить время, так как не в силах дождаться положенного часа. В его отделе, конечно, такого не думали. В отделе скорее предполагали какую-то колоссальных масштабов сделку. После этого дня по всему города поползли слухи, что в недалеком будущем муниципалитет готовиться зарыть главную реку города, и на ее месте построить пешеходную улицу. Что-то наподобие торговой магистрали города. А может быть и торговый центр целой страны, как– никак река была не маленькая.

 Примерно в пятнадцать минут десятого, раздался звонок. Павел Иванович поднял трубку.

–Ало? Да, скажи, что ты ко мне. Я их предупредил, что ты придешь.– Настало некоторое молчание, видимо гость разговаривал с предупрежденными об его приходе.– Да? Ну все, поднимайся.– С этими словами Монолит повесил трубку, положил ее на стол, занял прежнюю позу ожидания.

 Ждать пришло ни много не мало, а целых полчаса. В дверь со стуком вошел мужчина. Одет он был в кожаную куртку (не по погоде и не по возрасту), куртка была из лайковой кожи и довольно хорошо гармонировала с черными джинсами и белой рубашкой. Вообще, в общем и целом одежда молодила вновь прибывшего пришельца, на фоне одетого в строгий, дорогой костюм тройку Павла Ивановича. Телосложение гостя было немного худощавое, что тоже его слегка молодило. Волосы были черные, лицо смуглое, и даже, будучи гладко выбритом, на нем проступали контуры щетины. Под низко посаженными бровями был несколько растерянный взгляд, глядящий на Павла Ивановича и чего от него ожидающий. В свою очередь Монолит выглядел решительным и настороженным.

–Привет Макс. Ты не стой, присаживайся, я сейчас.– Он позвонил секретарше и сказал, чтобы та переключила его на отдел кадров. Пока секретарша его переключала, Павел Иванович снова стал разглядывать, смотревшего на него в ожидании, бывшего “приятеля”. Красивый экземпляр мужчины – такой вывод сделал для себя Недвижимый Монолит. Наконец в кадровом отделе сняли трубку.

– Ало? Никифырыч? Это Иваныч. Слушай тут такое дело надо человечка устроить...– Иваныч осекся, что-то слушая, потом продолжил, перебив собеседника на другом конце.– Не, это ни важно. Назначу стандартный оклад, прикомандируй к моему отделу, а в бумагах пиши, как тебе удобней...– собеседник снова его перебил. Дальше Павел Иванович добавил только – Ну ладушки. – И повесил трубку. Вообще весь разговор походил на перетягивание каната и мало воодушевил вновь прибывшего работника, который и до этого-то плохо представлял к чему ему готовиться, а уж теперь услышав, новый для себя способ общений, совсем растерялся.

–Ну что, иди значит в отдел кадров. Это на этаж выше, скажи, что от меня, там тебе оформят документы, и завтра можешь приступать.– Договорив Павел, Иванович снова занял, уже знакомую позу ожидания чуда. Макс был напротив, довольный и улыбался во все тридцать зубов от того, что все получилось, и получилось так просто, быстро и без лишних расспросов.

–Спасибо Пашка. А что там, на счет образования, опыта работы, ну и всего, что там обычно нужно.– Макса видимо сильно волновал этот вопрос с самого начала.

–Ну, сейчас тебя на рядовую должность определят. Там это все не обязательно. А дальше посмотрим, как пойдет и что понадобится.– Немного скучающе махнув рукой, но с неизменной улыбкой сказал Пашка своему будущему подчиненному.

–А ну ясно. Ну, я пошел... Сегодня еще увидимся?

–Сегодня уже, наверное, нет. Только завтра.

–Ну, тогда до завтра.– С этими словами Макс протянул Пашке руку, дабы попрощаться за руку. Пашка в свою очередь привстал и пожал ему руку. Павел всегда привставал, когда пожимал чью-то руку. По каким-то причинам он считал недопустимым приветствовать кого-то сидя. Также примерно, как в некоторых Южно-американских племенах принято гладить руку в знак приветствия, а не сжимать.

 Весь день Павел Иванович провел в своем маленьком заповеднике. Его природный амфитеатр почти ни пропускал внутрь ветра, но листья дружно, как по сигналу главнокомандующего листа трепетали под каждым дуновением. Их шелестение напоминала своеобразный боевой клич во время атаки или по случаю марша. Каждый листик был живой. Каждый часть чего-то большего. Часть множества листьев одного дерева, дерева которое часть какого-то парка, который еще часть чего-то более массивного и значимого. Но листик об этом не знает. Листик просто зеленый и марширует на ветру в такт с другими листьями.

 Павел Иванович видел в этих листьях самого себя. Тоже, как один зеленый листик среди тысячи таких же листиков. Он вспоминал те времена, когда еще был одним листиком. Сорваным с дерева и парящим по ветру судьбы в поисках своего дерева.

 В школе Павел Иванович не держался особняком, хотя возможно это для него было бы и лучше. В школьные годы дети учатся общему коллективизму, как обезьяны, которые когда-то объединились, дабы вместе добывать себе мясо. Так получилось, что группой Павла Ивановича стал его класс. Общая идея была очевидна, и заслугой тому было то, что в школе Павла Ивановича был очень дальновидный завуч, которая строила образовательную и социальную школьную жизнь на психологической основе. Получалось вроде большой ролевой игры. Интересно, как такое людям в голову приходит, сделать из школы ролевую игру... В большинстве школ каждый класс является автономной группой лиц. В ее школе все было несколько по-другому. Она внесла некоторый соревновательный момент в общую жизнь классов, так сказать – разделила их на команды. И это деление можно было встретить почти в любом школьном уголке: в успеваемости, в украшении класса на новый год, в спорте, в столовой и т д. По сути, она годами строила из классов своеобразные команды. Это давало не плохие результаты, глядя, например, на Павла Ивановича, который очень даже хорошо усвоил этот жизненный урок.

 Макс был негласным лидером своей маленькой команды. Он был всегда первым в спорте и имел не плохую успеваемость (члены годами тренированной команды старались тянуть друг друга вверх, поэтому такая командная игра привела к жутчайшему списыванию в истории образования). В спорте же, среди отстающих всегда лидировал Павел Иванович, поэтому во время соревнований Максу и другим спортсменам приходилось тянуть команду и за Павла Ивановича, что само собой им не очень нравилось, так как довольно часто рассматривался исключительно коллективный результат независимо от личного вклада. И хотя одни тянули в плане успеваемости, другие в спортивном плане, высказывали за любые отставания только Павлу Ивановичу. Макс и другие спортсмены были куда сильнее, нежели другие члены команды. Которые кстати тоже, будучи проникнутые командным духом срывали на Павле Ивановиче свой гнев за то, что им приходится терпеть меньшие результаты в тех областях, где спортсмены тянут их в низ.

 Павел Иванович все это вспоминал. Он любил школу, хотя ненавидел в нее ходить. Конечно, ему не нравилось, что его все шпыняют за общие промахи, что кто-то просто не умеет отвечать за свои поступки, а ему приходила отвечать за всех. Но сейчас, когда он отвечает за всех и все перед ним благоговеют, ему нравилось намного меньше, жизнь казалась ему приторной. День сменял день. Если бы на завтра вест город разорвало ядерным взрывом или еще по какой-нибудь причине его размеренная устоявшаяся жизнь пошла под откос, то он бы сожалел только о том, что ему придела искать новый парк с шелестящими единым порывом листьями. Хорошо, конечно, когда дела идут хорошо, да только плохо, если это хорошо не так как хочется.

 Он в тот день очень много думал о прошлом. Вспоминал, как ему нравилось чувствовать, что все дороги перед ним открыты. Нравилось не чувствовать придела своих возможностей и верить в то, что он может быть может все. Нравилось добиваться и постигать, казалось бы, самых элементарных вещей. Так много всего в первые, так много всего интересного… очень много всего. Павел Иванович вспоминал прошлое с особой нежностью. Но постепенно ветер усиливался, листья все чаще кричали свои призывные песни, а в голову все больше лезла несправедливость былых дней.

 Вспомнилось и как его обзывали после каждого неудачного, или того хуже проваленного соревнования, между классами. Вспомнилось, как было унизительно смотреть всем в глаза, когда все знали, что на этой перемене его макали головой в туалет. И как горько было, когда его убеждали в том, что он сам виноват во всем что с ним все это происходит. Что он подводит команду. При этом негласно вопрос ставился так, либо ты киваешь головой и соглашаешься, либо тебя снова макнут головой в унитаз или накормят растоптанным куском хлеба, или еще чего похуже придумают. И Павел Иванович кивал. Он соглашался. Он оправдывал себя старался думать, что он действительно сам виноват, потому как  тянет команду вниз, потому как люди из-за него страдают и не получают награды за победу. Все это наплывало, и наплывала, заставляя его краснеть от негодования. И когда он снова и снова давал с себя списывать нерадивым ученикам – это было не честно.

 Наверное, странно было бы сейчас смотреть за тем, как меняется выражение лица погруженного в свои мысли Павла Ивановича. Он пережил за рабочий день несколько лет своей жизни. Было на его лице и разочарование, и страсть, и жалость, и удивление, и негодование, и радость, было и горе, и надежда, всю энциклопедию эмоций можно было прочитать на одном его лице за этот день,  длинной в одну человеческую жизнь.

 Все это давно забылось для статного Недвижимого монолита. Важного и большого человека. Он вспоминал многие вещи, и его удивляло, как он мог о них забыть. В какой момент он перестал думать о таких важных вещах, как дружба? Где он потерял все сваи мечты?  Куда ушло его наивное желание изменить мир, сделать его лучше? Почему ему больше не хотелась ничего в этой жизни создавать? Почему он перестал любить... Все это было на его лице, но чаще всего Павел Иванович тихо улыбался. Так люди улыбаются сами себе, когда радуются чему-то очень далеко затаенному в душе.

 Она сидела в среднем ряду на одну парту назад. Волосы были черные, а глаза серые и какие-то удивительно ясные. Она напоминала ночь в полнолуние. С неуемной жаждой жизни в каждом движении. Глядя на нее, казалось, что она искренне ждет огромного чуда каждое мгновение. Рядом с ней Павел Иванович всегда терялся и робел. Она наоборот была гипирактивна, компенсируя робкую реакцию любого собеседника. С ней в кругу класса было всегда легко и приятно. От нее исходила вся атмосфера компании. Она сама была этой прекрасной атмосферой. Ее жизнью наполнялось все,  что бы ее ни окружало.

 В такого человека нельзя было ни влюбиться. Все мальчики школы и уж тем более класса хотели быть с ней рядом. Наверное, тогда Павел Иванович об этом не думал, тогда он чувствовал себя очень одиноким, в своем этом, таком первом и таком нежном чувстве. Тогда он ей просто писал стихи. Например, такие:

      Ты сумрак ночи растворила,

      Дыханье жизни принесла в ночи.

      Ты тьму вокруг меня отгородила.

      Открыла путь, которым мне пройти.

      К тебе опять в безмолвии иду я,

      Сквозь вечное течение времен.

      И мне неведома другая благодать,

      Помимо той, чтоб твой прекрасный лик взирать.

 Он отправлял ей их почтой, без указания обратного адреса. Она никогда при нем ни упоминала о своих тайных обожателях. Не исключено,  что не один Павел Иванович слал ей стихи...

 Ближе к старшим классам она стала встречаться с Максимом. Павел не знал точно, как именно это все у них началось. Он много и часто думал тогда об этом. Задавал себе разные вопросы. Почему она выбирала его? Как это могло произойти? Когда? Он вспоминал, что Макс постоянно делал ей довольно безвкусные комплименты, на свой манер. Выделял ее в различных командных мероприятиях. В походах всегда старался усадить ее поближе к себе. Павел Иванович не знал, когда именно она сдалась его наглости, но в какой-то момент, увидев на перемене, что он ее обнимает, за талию, прижимает своими незнающими ничего святого руками к себе и целует ее в щеку, для него это стало очевидно. Хотя от поцелуев она, по-большей  части уворачивалась.

 Он неделю не мог спать, есть,  совсем забросил учебу. Все казалось каким-то незначительным. Но это удар молнии, из ясных ничего не предвещающих туч, прошел. Он снова стал есть, спать и думать о мелочах, и снова начал прилежно учиться. Только он так и продолжал писать ей стихи в письмах. Правда, уже никогда большей их не отправлял ей...

-Павел Иванович.– Попросила внимания, постучавшаяся секретарша.

–Да Нинусь.– Оторвался от своих раздумий Босс.

–Вам звонили Валентина Ивановна и дважды Андрей Павлович.– Тут она подняла глаза от своих записей, чтобы узнать, что делать со звонившими в дальнейшем. Павел Иванович не любил, когда ему вторично напоминают, о тех с кем он не захотел разговаривать в первый раз. И, как правило, заранее предупреждал в случае, когда ждал важного звонка.

–Наберите мне Андрея. Это все дорогая?–   фамильярности с секретаршей были у Павла Ивановича обычным делом. Не она не он не воспринимали другого общения.

–Да, из отдела кадров пришли жалобы на вашего нового подчиненного. Макс кажется. Прислали список его нарушений и просили скорейшим образом с ним разобраться.– Она достала список и приготовилась его прочесть, потому, как сам босс не читал самолично ничего из того, что ему присылали, также, как и не любил ничего печатать или подписывать. Но без подписи было конечно не обойтись.

–Солнышко, отмени звонок и вызови ко мне Макса. А список оставь, пожалуйста, на краешке стола.– Секретарша вышла, а Павел Иванович снова уткнулся в свои мысли.

-Паш ты занят?– Макс по-воровски  просунул голову в кабинет.

–Да входи.– Макс вошел, озираясь по сторонам. Он немного нервничал и с непривычки чувствовал себя очень неловко. Павел Иванович, однако, привык к подобным ситуациям, и чувствовал себя словно рыба в воде. Паша листал какие-то документы и делал вид, что кроме него в кабинете никого нет. Макс долго думал, что делать, переминаясь с ноги на ногу и наконец, решился присесть.

–Мне очень нравиться работа. Спасибо, что замолвил за меня словечко.– Фраза вышла какая-то не складная, да и голос звучал, как-то не естественно, в стенах посторонних стен.