Текст книги "Названия я так и не придумал, так что принимаю предложения (СИ)"

Автор книги: Artur Frashner

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

–Наверное, у наших братьев были веские причины такой конспирации? И наш похититель об этом знал... Более того, то, что он это знал... была ни случайность. Может у них были с ним какие-то дела, которыми они старались ни афишировать. Мог ли мэр заниматься левым оборотом, каких либо городских ресурсов?– Хенк рассуждал вслух... Так он советовался с напарником, да и от шерифа таится, смысла не видел. Хотя из числа подозреваемых он некого ни выписывал.

–При всем уважение, что вы такое говорите? Мэр был человеком честным... – шериф изо всех сил старался ни грубить, но возмужание переполняло его.

–Расслабьтесь Шеф.– Вмешался все еще жующий Эд.– мы ни мэра ловим, а его похитителя. Судить людей в нашу компетенцию ни входит.

–Да я понимаю. Просто, ну зачем это ему. Он бы мог сэкономить на строительстве, или брать взятки. Понимаете, разорение сельских запасов стало бы заметно, да и продать их местных – это некому. Они и так могут себе, за недорого купить все, что нужно. К тому же его брат, самый обеспеченный человек в городе. Зачем ему такое? Это же даже подумать трудно.– Доводы шерифа были, убедитесь. Воровать мэр, конечно, мог, но опустошать закрома родины ради крошечной наживы, обеспеченный человек бы врятле стал.– В любом случае с чего вы собираетесь начать?

–Думаю, следует по-плотнее опросить членов городского совета. Думаю, если что-то можно выяснить, то только у них.– Помощники на протяжении всего разговора подкрякивали. На вид они были очень разные, но крякали очинь одинаково. Эд методично подхлюпывал бутербродами. Нирро вмялся в стойку, так что видно было одни глаза.

–

 Он снова пришел в себя. Алекс чувствовал, чтоь хочет чего-нибудь почитать. Когда зрения постоянно находиться в полутьме и смотреть особенно не на что, орган притупляется и чтобы что-то разглядеть требуется некоторое усилие. Кажется, он лежал. Ноги ныли от боли. Он давно ее отключил, но приходя в себя тело, выдавало отчет об общем состоянии. Алекс осмотрелся насколько позволял угол поворота головы и исходя из того, что чувствовало тело. Ноги были плотно зажаты веревками, руки сверху сжимали кандалы. Под поясницей чувствовалось что-то навязчиво острое. Трудно поверить, какие только мысли могут прийти лежа на дыбе с переломанными ногами. Алекс по какой-то причине думал о том, что хорошо бы сейчас почистить зубы.

 Вскоре он стал задумываться о сложившейся ситуации. Алекс знал, что доживет до того чтобы снова увидеть сваю маленькую дочурку. Он думал о том, что вообще нужно от него похитителю. Пытки продолжаются довольно давно. При этом не единого вопроса не было задано. Значит пытки не для того чтобы что-то узнать, а скорее что бы отомстить. Мучитель целенаправленно предерживаеться какой-то своей тактики поведения. Он ни собирается убивать, по крайней мере, на этом этапе, ведь тогда бы он давно себя раскрыл, дабы насладиться местью целиком и полностью. Мучитель должен иметь о нас довольно неплохой багаж информации, потому что случайно мы ему попасться не могли. Возможно он один из жителей города, который вел за нами регулярную слежку.

 Пока Алекс раздумывал над возможными вариантами тех, кто может желать ему такой участи, дверь  медленно отварилась, и вошел уже знакомый человек в капюшоне. Не смотря на очевидное, Алекс стал с любопытством за ним следить. Человек в черном балахоне быстро прошелся в невидимою для Алекса часть комнаты и зажег там что-то на подобии свечи. Что это именно свеча Алекс понял по пламени на ободранных бетонных стенах, вечно пропитанные водой стекающей откуда-то сверху. От зажженной свечи на мокрой стене, Алекс мог видеть: сваю тень, и тень своего мучителя, подходящего к средневековому колесу у основания нижней части стола. Из колеса лучами отходили ручки, за которые черный человек стал медленно вертеть колесо по часовой стрелке. После первого такого поворота ноги вытянулись, и к ним вернулась вся боль от прошлых мучений. Не смотря на то, что они не переставали болеть, только сейчас Алекс смог сравнить, насколько тогда было больнее.

 Можно привыкнуть даже к постоянной боли. Алекс постепенно привыкал к невыносимой муке. Черный человек снова запустил зловеще скрипучее колесо. Тело вытянулось в струнку. Жертва почувствовала все свои связки и мускулы на теле. Переломанные ноги удваивали эффект. На стене прыгали очертания человека, медленно вертящего колесо, и его жертвы, стонущей на грани срыва на крик. Метафорически – это можно сравнить с колесом жизни и черным человеком в образе бога натягивающего судьбу своей земной жертвы, ради проведения собственного нескучного досуга, на бесконечном временном пути.

 Ко всему прочему, добавлялось неудобство от остреньких, конусообразных колышком, вмонтированных в импровизированный жертвенный алтарь. Под давлением тела они насильно впивались в кожу, не давая ей вытягиваться при повороте божественного колеса. От невозможности вытягиваться кожа рвалась на остриях этих крошечных колышков.

 Черный человек никуда ни торопился. Он давал возможность привыкнуть к очередной стадии боли. И потом прилагал еще одно усилии для нового витка колесом. Мышцы начали рваться, кожа оказалась более эластичной. Мышцы рвались по местам связок с костями. Ноги онемели от боли. Алекс ни хотел сойти сума, он помнил, что должен вернуться к своей, еще  только чуть подросшей дочурке. Ему не было себя жалко. Он чётка, понимал, что происходит, и точно знал, что он должен делать. Кости чуть затрещали от сильного натяжения. Кожа начала кое-где расходиться. Кровь почти не было. Больше, наверное, ради личного престижа вытекло пару малоактивных струек по местам разрывов кожи, и на этом вся ее деятельность сошла, на нет. Еще несколько поворотов и, наверное, уже ни выдержал бы позвоночник. Алекс иногда срывался на крик. Он понимал, что дальше терпеть уже некуда. Если что-то произойдет, то это случиться именно сейчас.

 Когда человек в себе уверен он не может ошибаться. Черный новоиспеченный бог довольно надолго замер. Оценив, что пытка дошла до очевидного предела, он стал раздумывать на то((!) что по логике вещей должно было произойти, при следущем повороте колеса, с позвоночником жертвы. Ожидание смерти – мучительней самой смерти. Человек в черном балахоне, скрывающим его лицо во тьме, ударом ноги убрал стопор от колеса и веревка, высвободившись, перестала угрожать жизни пациента. Алекс обмяк. Он отропился поскорей выключиться и не чувствовать ужасающей боли....

 –

 Сегодня мэру снился праздник. Тот самый день, когда они отмечал всем городом постройку новой фабрики. Потом день отъезда своей дочери. Когда они устривали праздничный ужин. За столом царило оживленние. Все беседовали друг с другом, улыбались, шутили. Мэр Вспоминал, как две юные особы (его дочь и дочь его брата Алекса) перешептывались за столом о чем-то своем. Как жена приготовила гуся. Мэр очень любил фаршированного гуся. Для мэра большинство (!!!!)птицы на один вкус. Также как мясо или рыба. Для каждого человека семья – это свой уголок в мире. То место на жизненном пути, куда всегда можно прийти и тебе будут рады. Когда дети играют в догонялки, в тяжелые минуты они кричат заклинание: “я в домике”. Дом – это наша инстинктивная крепость. Как хорошо, когда ты у себя дома. Когда не надо притворяться, и не надо следить за всем происходящим. Многие не могут спать вне дома, мэр был как рас из таких людей.

На это месте он неожиданно для себя самого проснулся. Только что он был рядом с женой и своими дочерьми, а теперь он сидел на каком-то стуле его руки были свободны. Вместо ног болтались непривычные обрубки, которые внушали в сердце ужас.

 Оценив обстановку, Саша сразу занервничал. Переход из рая в ад никогда не бывает легким. Его шея была прикована обручем,  так чтобы он сидел прямо. Сидел он на небольшой площадке, укрепленной на ручках зловещего стула. Мэр сразу заметил причину столь резкого пробуждения. В помещение, если так можно назвать  подвал с облупленными стенами освещенный одними только свечами, вошел человек в балахоне. Человек прошел к свечам позади Мэра и некоторое время что-то колдовал с освещением. Трудно сказать, чем он там занимался, но светлей от этого точно не стало. Через какое-то время Алексашка стал нервничать. Страх... Страх за себя, за свое будущее, за своего брата пронизывал, сжимал его душу кольцом на подобие того, как этот стул сжимал его горло.

–Эй! Вы тут? Я заплачу вам, мистер. Если вы хотите меня убить, то я некому не скажу про вас. Знайте! Я заплачу вам и приведу новых жертв, только отпустите. Мистер.– Во всех этих мольбах и паническом дергание, от одного обещания к другому, мэр не заметил, как человек в капюшоне подобрался сзади, и выдернул из-под него площадку, на которой он сидел. Мэр закричал от неожиданности.

 Его пронзила мысль, что под площадкой была конусообразная пика, расширяющаяся к низу на которой он и остался сидеть, и которая быстро пронзала его. Все это происходило очень быстро, так что он перестал кричать, задержал дыхание и инстинктивно подставил руки, чтобы удержаться на пике, которая уже вошла сантиметра на 2 внутрь. Он стоял на руках. Его трясло целиком. Трясло не от напряжения, а скорее от адреналина, выработанного страхом за себя. Человек в черном капюшоне постоял еще несколько минут, потом тихо вышел, под недоумевающие взгляды мэра. Мэр ни знал, что делать и потому крикнул ему в закрывающуюся дверь.

–Да пошел ты сраный ублюдак!

 Время шло. Странна, иногда мы можем воспринимать экстремальные ситуации как должное. Мысли посещали мэра одна за другой. Первый час он лихорадочно думал о пике под собой и частично уже в себе. Руки постепенно уставали. Когда мышцам ни дают отдыха руки неприятно сводит от боли, хотя в работе при этом они не отказывают. Саша крепился. Когда мы остаемся одни, мы все больше уходим в себя, поэтому мысли о пике под собой и о трудностях его положения сменились более позитивными: о брате, о семье, о том, что ему снилось до всего этого кошмара. Саша быстро понял, что хорошие мысли ни сколько, ни облегчают его положение, но отвлекают от боли. У него не было ног, это было ни приятно, но он был жив и садится на пику, которая, судя по ощущениям, была хорошо заточена и расширялась к низу в диаметре, ни сколички, ему ни улыбалось.

 Прошло около трех часов. Мэр переносил вес, с одной руки на другую, чтобы давать мышцам, хоть какой-то маломальский отдых. В голове у него снова был его праздник перед отъездом дочери. Как было тепло в тот день у него дома. Казалось, никогда не будет лучше, чем тогда. Как он любил свою семью. Любил, так как это только было возможно. Боже, какой был вкусный гусь. Как он любил гуся своей жены... Да и жену он любил, и детей своих любил, и брата любил... и свой город он тоже любил, со всеми его жителями... Мэр плакал... Мэр плакал навзрыд, держась вымотанными руками, за последнюю надежду ни сесть на пику, которая продвинулась уже на шесть сантиметров. Неизвестно, почему он плакал. Может он жалел себя, иожет быть, своих близких, может свое будущее, может, ему было просто больно, может даже внутри, может быть, даже, что у него болела душа. Но мы этого уже никогда, ни узнаем...

–

 Четверг – обычный день для заседания городского совета. День начался ни как обычно. Темы поставленные на повестку дня в городе не поднимались никогда. Все были взволнованны и метались из стороны в сторону. Строгий судья бегал глазами от одного конца комнаты в другой. Будто надеялся, что в одном из углов появиться вселенское зло, которое несет ответственность за все злоключения города. Измаил Натаньянович говорил много и часто. Его натурой поэта 18 столетия нельзя было понять причины такой бессмысленной ситуации. По его словам можно было подумать, что его приперли к стенки. Хотя он и ни желал зла мэру, но думал он, что желал. Отец Николай был напуган. Вечное выражение смиренного монаха, сменилось страхом за свой приход. Тим Аренс был абсолютно спокоен. Нечего на его лице ни выдавала, ни удивления, ни страха, ни просто вида перемен в окружающих.

 Люди часто теряются  в сложных ситуациях, становятся подозрительными. В такие минуты им нужны профессионалы имеющие опыт прибывания в таких ситуациях. Уполномоченная команда расследовательных служб в лице Хенка и Эда вошли в зал к собравшимся с громадным опозданием. Такой маневр был сделан намеренно. Они были профессионалами в поимке различного рода похитителей и знали поведенческую психологию. Им надо было раздобыть по возможности больше информации. Поэтому они дали членам совета накрутить обстановку, дабы увидить по возможности больше эмоций. И вот, с двух часовым опозданием, в сопровождении шерифа и двух его помощников, делегация наделенная властью вошла в зал заседаний. Помощники оцепили двери, Шериф сел во главе стола. Делегаты в костюмах и галстуках заняли свободные стулья.

–Добрый день, уважаемые заседатели городского совета. Простите за некоторое опоздание. Все мы знаем о постигшем всех исчезновении мэра.– Текст был явно заучен, поэтому шериф регулярно запинался.– Мы вызвали специалистов по делам похищений.– Тут он показал в сторону напарников,  занявших свободные стулья, и представил их по именам и регалиям.

–Мы в свою очередь тоже приветствуем уважаемых заседателей. Первым делом стоит выяснить, было ли заявление о выкупе?– Эд принял слово.– Нам бы сразу хотелось вас заверить, что похитителя мы будем искать любой ценой. И также надеемся на полную поддержку и понимание со стороны уважаемого совета.

 Теперь по материалам дела. Мы выяснили, что мэр уехал по делам из здания гор. совета около полудня. Нам бы хотелось знать, по каким именно делам он ездил. Также мы узнали, что он заезжал на фабрику к брату, с которым гор. совет тоже ведет деловые отношения. Мы просим предоставить доступ к этим делам. Еще нам известно, что машина мэра была найдена на территории Сельского надела. Поэтому мы бы хотели также иметь доступ к делам гор. совета с этим наделом.

 Теперь по каждому в отдельности. Мы знаем, что каждый из присутствующих за этим столом имел непосредственные дела с муниципалитетом в лице мэра. Давайте начнем с отца Николая. Расскажите нам о плане строительства нового прихода, пожалуйста.– Эд плавно и быстро перевел все положение тела по направлению к отцу Николаю, который кажется, вжался в стул под невидимым прессом на груди, украшенной богатым, увесистым крестом.

–Дэк, приход уже, как почти год закончен. Теперь с божьего разрешения церковь простоит в этом городе еще лет, по меньшей мере, двести.– Батюшка весь раскраснелся и старался по возможности сильнее растягивать каждую паузу между словами.

–Это мы знаем. Мы имеем ввиду отношения церковного прихода и муниципалитета в финансовом плане.– давить, такому как Эд, на такого, как отец Николай было несказанно легко. Просто в силу их личных позиций по отношению к окружающему их обществу. Церковнослужители – это большие, поставленные, на правильный манер, поберушки, активно отказывающиеся работать. Они умеют просить и разводить димагогию на пустом месте, как никто. Другое дело добиваться своего в диалоге. Годами церковь доказывала свое только одним способом, и более эффективного способа отвечать на трудные вопросы они не придумали. А Эду за такие разговоры платили деньги.

–Позвольтеее! На что это вы намекаете?– Для такого  возмущения преподобного оснований не было, но в его понимание он был безгрешен, и реагировать по-другому просто не мог.

–Прекратите.– Резко отрезал Эд. Отец Николай сразу понял, что церемониться с ним не будут.– Муниципалитет дал церкви денег и включил вас в состав совета. Куда идут пожертвования?– отец Николай хотел сейчас привратиться в ангела. Весь красный как рак, вжатый в стул, отчего он казался еще толще, он пытался издать какой-нибудь звук, но от стыда боялся и пискнуть.

 Собравшиеся, смотрели на новоиспеченного святого с нескрываемым недоумением. Эд выискивая среди собравшихся чего-то или кого-то. Хенк наблюдал за напарником. Первым заговорил Измаиил Натаньялыч.

–Да как же вы это могли такое? Зачем же так то? Вы бесчестный человек!– Трудно сказать, чего в его голосе было больше: радости за то, что теперь он очевидно ни самый плохой из собравшихся ( даже по своим соображением), или то, что многоуважаемый мэр мог брать пожертвования прихожан, а священнослужитель этому потворствовал, ради новехонького прихода. Вообще он никогда не был на стороне церкви. Измаил Натаньялович был больше человеком науки, нежели духовным, и хотя прямого конфликта между ним и отцом Николаем никогда не было, но некоторая напряженность, присущая церкви и науке, они всегда ощущали. В любом случае, в данной ситуации Измаил не понимал Николая исключительно по-человечески. Святой отец и ни думал больше никому отвечать. Зато Эду было, что спрашивать.

–Измаил Натаньялович я полагаю?– Эд что-то искал в своих бумагах, обращаясь к кудеснику образовательной системы.– Вы глава местной системы образования?– Измаил Натаньялович удивленно, видимо уже забыв про святые дела всевидящей церкви, кивнул в ответ.– Я так понимаю, вы уже ни первый год пытаетесь склонить совет на постройку нового университета?– Измаил Натаньялович приоткрыл рот, и вид у него был такой, будто его поймали за руку.– И единственным препятствие, в развитии образования в этом городе, был многоуважаемый мэр, не так ли? Из-за которого вы, после каждого собрания, напивались одной рюмкой виски до беспамятства. В местной барном заведении, принадлежащему некоему Нирро. Правильно я понимаю?

–Ддда… Правильно...– Измаил Натаньялович был весь в себе, думал о чем-то и смотрел прямо сквозь Эди. Он чувствовал, что ему уже не отвертется и мысленно представлял, все возможные злаключения, которые грозят ему в качестве наказания.

–Измаил Натаньялович, нам вы можете рассказать.– Эд был спокоен, а вот по виду магистра образования было ясно, что он уже где-то далеко.

–Поймите, я их ни похищал. Я желал ему зла я виноват! Но они намеренно мешали детям получать образование. Поймите, это же наши дети. Я знаю, что они не хотели, чтобы дети оставались в городе, я слышал, как они это обсуждали. От них всем было только хуже. Небольшой университет  – это все о чем я просил. Но их больше, и за ними власть...– Так бы продолжалось еще долго, но главному по сыскному допросу не нужны были сцены. Зная,  что разузнать у главного по школе можно будет, что угодно и в любой момент, Эд уже вглядывался в реакцию остальных собравшихся. Хэнк сделал невидимый знак шерифу, чтобы тот вывел взрослую истеричку Измаила Натаньяловича из зала.

 Эд колебался не долго. Он обратился к единственному, кто с начала собрания не проявил никаких эмоций, главу городской медицины Тиму Аленсу, которому следовало стать адвокатом или банкиром, нежели главой здравоохранения.

–Господин Аленс, я полагаю, вы тоже можете что-то рассказать о похищенных.– С открытыми людьми всегда проще. Открытые люди ни скрывают эмоций. Если их обидеть они плачут, если порадовать они будут улыбаться. Скрытные люди тоже открытая книга. Их обидишь, они плачут, их погладишь они улыбаються. Только их улыбки показные, а слезы выдаются по желанию. Настоящие же эмоции они носят глубоко в себе, и их поддельные улыбки призваны скрывать их самые горькие слезы. Правда и у них есть свои слабости. Они тратят много усилий на, то чтобы носить свои маски, поэтому быстро выматываются эмоционально и психологически. С такими важно иметь терпение и не ослаблять давление.

 Тим был из вторых. Для него все происходящее ничего не значило. Для него все происходящее просто мешало делу.

–Очень жаль мэра и Алекса.– Лаконично изрек глава медицинских учреждений города N

–В каких отношениях вы состояли с так бесцеремонно похищенными?– Эд  работал по своей обычной схеме.

–Исключительно в деловых.– Отрезал Тим.

–Можете описать, когда вы виделись последний рас с несчастными пострадавшими?– Эд намеренно вставлял в текст характеристики. Вообще старина Эдди выглядел, как большой добрый весельчак, поэтому личное отношение в деловом вопросе ни выглядело, странно для окружающих, но для опытного следователя такие мелочи имели огромное значение. Характеристики чётко разделяло линию между хорошими и плохими, давая возможность Тиму самому выбирать, на чьей стороне он.

–В прошлый четверг в этой самой комнате. Он сидел там, где сейчас сидите вы.– Тут он начал жестами левой ладони указывать, кто, где сидел и кто как себя вел.– А я сидел там, где нахожусь в данный момент. Мы с мэром обменялись парой фраз, которые включал в себя регламент. В основном, это касалось голосования по вопросу финансирования плана нового строительства. Большинство здесь присутствующих подтвердят мои слова.

–Как давно вы в этом городе господин Арнс?– Эд впился взглядом в шебуршащие разложенные перед собой бумаги.

–ЭЭЭ кажется... вроде бы четвертый год... или около того.– Тим чуть замялся.

–Расскажите нам, по какой причине он привез вас в город? Какие у вас с ним были дела?– Эд, прервав копание в своих бумагах, все бросил и, воткнул глаха в Тима.

–Город N не единственный город в округе. Для соседних поселений клиника платная. Вся прибыль от Минздрава поступает в казну, которую полностью контролирует мэр. То есть получается, контролировал. Мне платят, потому что городу был нужен хороший финансист и бухгалтер.– Ни тени раскаяния или страха в этом признание ни проскользнуло. Эд пристально смотрел чуть приопустив плечи, возможно даже с некоторым удивлением. Все вокруг молчали, все ожидали, что Эд что-то снова спросит. И хотя по его виду создавалось именно такое впечатление, но он молчал и пауза затягивалась. Эд ждал, ждал и пристально смотрел на Тима. Присутствующие, видя уплотнившегося в рясу отца Николая, помалкивали. Тим оглядывался по сторонам. Обстановка становилась напряженная.

–Да ни похищал я его, в самом деле. Я всегда знал, что он дела крутит со всем городом. Да и ни он инициатор, идейный вдохновитель у них Алекс. А Сашка он просто человек более приятный в общении, поэтому он разговаривает, но говорит, все, с подсказки Алекса. Да ну и что, какая мне разница? Ну, крутят они делишки свои, и пускай. Все так  делают. Никто же ни в обиде.– Тим замолчал на некоторое время. Тишину никто ни собирался нарушать. Тим продолжал оглядывать по сторонам. Он ни то что напрягался от происходящего, ему было скорее все равно , просто он  считал, что если все будут знать, то им тоже будет все равно и все будет по старому.– Да брось те вы. Не говорите, что вы ничего ни знали. Все же было на виду. Никто ничего кроме них не контролировал и то, что они там процента 3 подворовывали... господи боже мой, тоже мне рпоблема.– он жестом махнул рукой куда то в воздух.– городу только на пользу же все это. Они ведь никому ни отказывали, когда их просили. Небольшой прибавки, по-моему, они заслуживали. Вы не могли ни замечать.

 Тим осматривал присутствующих, с немного ошалелым выражением лица. Он высказал меньше, чем хотел, но сказал больше, чем рассчитывал. Хенк с Эдди молчали и пристально всматривались в присутствующих. Отец Николай с таким поворотом дела слегка оживился и даже показался из рясы. Поняв, что на данном этапе сюжет исчерпан, Эд начал собираться, а Хенк подытожил собрание краткой завершающей речью.

–На данный момент все свободны. Шериф вы с помощниками снимите показания с членов совета по завершения собрания.

–Если у нас возникнут вопросы, мы незамедлительно обратимся к членам совета. Надеюсь, вопросов к нам не у кого нет?– видимо тут Хенк был, плохой и малообщительной частью тандема с Эдом. Все закивали. Эд дособирал разложенные по столу бумажки, большинство из которых были пустыми. Они встали и с не менее деловым и властным видом по сравнению с тем моментом, когда зашли, удалились из зала совещаний в атмосфере полной тишины.

–

 От сильных болей человек не может спать. Люди привыкают даже к самым сильным болевым ощущениям, но исключить полностью сигнал опасности, поступающий в мозг не получиться. Можно отключиться минут на 15-20, если повезет, но еще до наступления быстрой фазы сна ты придешь в себя из-за боли в голове, стучащей как колокол на воскресной мессе.

 Если человеку долго не давать спать, то его личность стирается. Все знают, что когда долго не спишь все вокруг какое-то не живое, все вокруг как будто сон. Ты, как будто спишь на ходу. Переносишь сон в реальную жизнь. Получается, когда ты не спишь, то ты и не бодрствуешь. Личность становиться прозрачной, мысли прямолинейными. Воображение достаивает мелкие нюансы, которых иногда даже нет. Маски сняты, фальшь больше не имеет значения.

 Алекс уже какой-то время ни спал и глазел в потолок. Для людей изолированных от смены дня и ночи, обычное время, разделенное на секторы, превращается в одну бесконечную линию. Думать было просто не о чем, долгая бессонница, и постоянная невыносимая боль по всему телу, не оставляли мыслям не единого шанса. Но лица его дочерей не покидали головы Алекса. Он перестал пытаться представлять, как он снова с ними встретиться, что будет делать, когда выйдет отсюда. Мысль о том, что он тут не умрет, по какой-то причине просто не подвергалась, в его голове, сомнению. Он давно забыл, как хорошо им было в ту, последнюю ночь, когда они были все вместе. Он забыл те ощущения тепла от родных. Он помнил только их улыбающиеся лица.

 Помещение, как всегда было чуть освещено. Кругом чувствовалась сырость, как будто это была плавучая баржа. И вечно капающая вода сводила сума. Сырость была настолько очевидно, что создавалась впечатление, будто водоросл, и как единый большой организм медленно, но верно съедают этот подвальчик целиком. Алекс давно поставил на ногах крест. Левая рука ни двигалась и была вся синяя. Правая была вывихнута, но в целом довольно таки подвижна, насколько это вообще возможно в таких условиях.

 Дверь отварилась. Алекс, как обычно определил это на слух. Почему-то сейчас в этой полутьме его сильно волновало, чем занимается Человек в балахоне за его спиной. Может, потому, что он уже особо не боялся самих пыток. Ей богу человек привыкает ко всему, даже к казни. А вот неизвестность того, что может произойти заставила его немного набрать тонус. Удивительно, что даже когда человек не спит больше двух суток, в течения дня есть периоды подъема деятельности, в которые он не хочет спать, невзирая на усталость. Так, наверное, было сейчас и с Алексом. Возможно, сейчас был день, но для него это была одна сплошная ночь.

 Алекс лежал на, уже привычном ему, столе. Стол – это, то не многое, что Алекс успел изучить. Сделан он был видимо  недавно и на совесть. Что-нибудь типа дуба. Тяжелый и прочный. Стол был не гладкий, а какой-то ступенчатый, лежать на нем было неудобно, и все мышцы затекали. На фоне общей боли и усталости, это было терпимо.

 Человек в балахоне одел на Алекса металлический ошейник. Ошейник, он чем-то закрепил таким образом, что Алексу было больно вертеть головой. При этом сам ошейник оставалась в удивительной неподвижности. Так он оставил Алекса еще минут на пятнадцать и пошел заниматься какими-то очередными приготовлениями. Как это ни удивительно, но Алекс ощутил облегчение. Ему стало легче, потому что он уже примерно догадывался, что его ждет просто очередная пытка. Хотя нет, скорей это было издевательство. Пытки все-таки направлены на какой-то результат, издевательство более самодостаточно.

 Как бы там ни было, через 15 минут Железный обруч стал медленно затягиваться на шее у Алекса. Конструкция железного обруча, по-видимому, напоминала хомут. При вращении винта он становился все ужи и ужи, пока Алекс не стал задыхаться. Палач никуда не торопился, он давал Алексу возможность помучаться в каждом новом повороте винта. Наконец у Алекса почти не осталось кислорода. Какая-то буквально капля воздуха все еще могла пройти через ошейник, но он методично задыхался. Он рефлекторно попробовал помочь себе руками или отбрыкаться ногами. Но те только потряхивались от его рывков. Он начал ужасно хрипеть. Пытался глотать ртом воздух. Винт затянулся. Только хрип и трясущиеся конечности. Он еще пытался мотать головой, но ошейник держал его слишком плотно. Алексу было смертельно неприятно. Он чувствовал, как из него уходит жизнь. Он видел вокруг столько воздуха. Ему сейчас бы хватила одного глотока. Но, увы, весь окружающий воздух был для него не достижим. Тело просило кислорода каждой клеточкой. Каждая клеточка сигнализировала о том, что сейчас умрет. Вся процедура продолжалась около десяти минут. Наконец у Алекса потемнело в глазах. Интересно, почему всем любопытно, что будет после смерти?

 Алекс не хотел умирать. Не знаю, повезло ли ему, но он очнулся. Запах нашатыря очень резкий, не то, что он не приятный или сильно отталкивающий, просто он очень резкий. Шея ужасно болела. И все равно некоторая радость, глубоко в груди, что-то теплилось.

 Человек в балахоне, некоторое время наблюдал, как Алекс приходил в себя. Он снова ушел, куда-то Алексу за спину. Несколько погодя вернулся и приступил, уже к знакомой процедуре удушения. Шея медленно затягивалась железным хомутом. Трудно поверить, что Апекс улыбался. Он пережил отчаяние смерти. Он забыл все прошлые мучения и небольшая радость в череде полного отчаяния, давала ему истинное ощущение счастья. Хомут снова не оставлял ему надежды на окружающую его жизнь. Но он улыбался. Все таки теперь он знал. Он был снова уверен, уверен что будет жить. Уверенный, что доживет до того момента, когда увидит свою маленькую дочку.

–

 Кап… Кап… Кап…

 Мэр больше не мог спать. Боль по всему телу от почти трехдневного сидения на металлическом конусе, который прошел аж до самого живота, стучала в голове. Болели даже отсутствующие ноги. Он всё ненавидел. Он готов был раздавить мир ногой как заблудившегося жука. Единственное, что заглушала боль это капающая вода.

 Кап… Кап… Кап…

 Все мысли были только о капающей воде. Сердце давно билось в унисон с водой.

 Кап… Кап… Кап…

 В комнату вошли. Все злость мэра сразу куда-то испарилась. Ему стало ужасно страшно. Он бы убежал, если бы мог, или уполз, или хотя бы улетел. Человек в балахоне внушал ему жутчайший ужас. Саша любил своих родных, любил свой город, любил свои ноги. Искренне любил. Ему нравилась его жизнь. Черный человек был для него синонимом всего, что противоположно тому, что он любил. Многоуважаемый мэр сходил сума.

 Кап… Кап… Кап…

 Но он бы предпочел сойти сума, нежели слышать, как человек в балахоне расхаживает за его спиной. Возможно, мучитель знал, что чувствует его жертва, потому и выбрал такую политику поведения.