Текст книги "Глаз времени"

Автор книги: Артур Чарльз Кларк

Соавторы: Стивен М. Бакстер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

– Прости меня, – сказал телефон.

– Ты в этом не виноват.

– Байсеза, я боюсь.

– Не нужно бояться. Я замурую тебя в стену, если придется, чтобы археологи тебя потом нашли.

– Я не об этом говорю. Меня никогда раньше не отключали. Как ты думаешь, мне будут сниться сны?

– Не знаю, – прошептала Байсеза и нажала кнопку.

Экран телефона, который рассеивал мрак древнего зала своим зеленым светом, погас.

39. Экспедиции

После своей шестимесячной экспедиции в южные земли Индии Абдикадир вновь был в Вавилоне.

Евмен сразу же организовал ему экскурсию по мирному городу. День выдался холодным. Хотя на дворе была середина лета – если верить вавилонским астрономам, которые внимательно отслеживали движение звезд и солнца по новому небу, – дул холодный ветер, и Абдикадир обхватил себя за плечи, чтобы согреться.

Изменения, происшедшие за эти шесть месяцев, поразили пуштуна: все это время жители города трудились не покладая рук. Александр заселил обескровленный Вавилон своими офицерами и ветеранами и поставил одного из своих генералов совместно управлять городом вместе с одним из вавилонских сановников, занимавшим пост еще до Слияния. Было видно, что его идея стала приносить плоды: новые жители, теперь уже македонские воины и местная знать, казалось, уживались друг с другом довольно сносно.

Велось много споров о том, что делать с западными районами, которые время превратило в руины. Македонцы считали его местом, в котором следовало навести порядок, тогда как для представителей девятнадцатого и двадцать первого века оно было площадкой для археологических исследований, которое в один прекрасный день могло бы дать им ключ к пониманию причин смешения времен, разделившего город пополам. Не трогать его до поры до времени было единственным возможным компромиссом, к которому пришли стороны.

Ниже по течению, недалеко от городских стен, воины Александра углубили и расширили русло реки, превратив ее берега в гавань, способную принять морские корабли, которые уже строились из древесины, добываемой в местном лесу, в сухих, наскоро организованных доках.

– Это восхитительно, – сказал Абдикадир, когда они остановились на стене нового порта, которая возвышалась над маленькими судами, уже спущенными к тому времени на воду. Здесь даже возвышался маяк, свет которого исходил от масляных ламп, отражаясь от поставленных за ними зеркал.

Евмен рассказывал ему о том, что Александр понимает: чтобы империя не распалась, необходимы быстрый транспорт и эффективная система связи.

– Но этот урок нелегко дался моему повелителю, – печально закончил царский грамматевс.

По прошествии пяти лет грек научился, пусть и с запинками, говорить по-английски довольно сносно, а Абдикадир – кое-как объясняться на греческом. Немного помогая друг другу, они могли общаться без помощи переводчиков.

– Успех похода Александра на Персию во многом решило качество дорог империи, – продолжал Евмен. – Когда мы подошли к тому месту, далеко на востоке, где они заканчивались, наши пехотинцы быстро поняли, что не могут идти дальше. Поэтому мы вынуждены были остановиться. Но океан – это дорога богов, которую нам не нужно строить.

– Пусть даже так, но я все равно не могу поверить, что вы успели сделать так много и в столь короткий срок…

Наблюдая, как внизу кипит работа, пуштун чувствовал себя слегка виноватым. Возможно, это он отсутствовал слишком долго.

Но ему нравились его экспедиции. В Индии им пришлось пробираться сквозь густые джунгли, встречая на своем пути всевозможных экзотических животных и растения, а вот людей – мало. Подобные вылазки совершали на восток, запад, север, юг – по всей Европе, Азии, Африке. Казалось, что знакомство с этим новым и богатым миром могло заполнить ту пустоту в сердце Абдикадира, которая появилась после того, когда он пережил чудовищно кровопролитную битву с монголами.

Пуштун повернулся к городу спиной и устремил взгляд на юг, где сверкающие линии ирригационных каналов пересекали зеленеющие поля. Именно там шла важнейшая для нового мира работа – выращивание пищи. Здесь все-таки был «Плодородный полумесяц», место зарождения организованного земледелия. Местные искусственно орошаемые поля когда-то поставляли треть продуктов питания империи персов. Бесспорно, в этом мире не могло найтись места лучшего, чем это, чтобы вновь взяться за сельское хозяйство. Но он уже был в полях и узнал, что не все там шло гладко.

– Все этот презренный холод, – пожаловался Евмен. – Астрономы могут до хрипоты повторять, что сейчас середина лета, но я еще не знал лета такого, как это… Еще на наши головы обрушилась саранча и ей подобные вредители.

План Александра по восстановлению города был действительно поразительным, пусть его маховик раскручивался медленно. Славное сражение с Чингисханом за спасение Вавилона давно осталось в прошлом, и ничто не указывало на агрессию со стороны монголов в ближайшем будущем. Царские послы привезли из их земель сведения, что кочевники были сильно потрясены, когда обнаружили Китай неожиданно опустевшим – пятьдесят миллионов человек населения растаяло в воздухе. Война против монголов была великим подвигом, но, вместе с тем, оказалась лишь средством ненадолго забыть о реальности. С победой к ним – к британцам, македонцам и экипажу «Птички-невелички» – в равной степени вернулось угнетающее понимание того, что, даже выиграв эту кампанию, никто из них все равно никогда домой не вернется.

Понадобилось время, чтобы они обрели цель – построить новый мир. И Александр, со свойственной ему энергией и несгибаемой волей, был тем человеком, благодаря которому у них эта цель появилась.

– А чем сейчас занят сам повелитель?

– Этим, – ответил Евмен и широким движением руки указал на церемониальное сердце города.

Абдикадир увидел, что там расчистили от домов огромную площадь и возвели нижние уровни того, что выглядело как новый зиккурат.

– Похоже, что он собрался превзойти строителей Вавилонской башни, – присвистнув, сказал пуштун.

– Возможно, что так и будет. В первую очередь это будет памятник Гефестиону. Но в дальнейшем он должен увековечить память того мира, который мы потеряли. Македонцы всегда трепетно относились к погребениям! И мне кажется, что Александр собирается затмить величие тех огромных гробниц, которые ему однажды довелось повидать в Египте. Но учитывая то, что творится на полях, нам дорого обойдется разбазаривание рабочей силы на подобные начинания, какими бы грандиозными они ни были.

Абдикадир внимательно посмотрел греку в глаза.

– У меня такое чувство, что вы хотите меня о чем-то попросить.

– А у меня такое чувство, что в вас есть что-то от греков, – улыбнулся Евмен. – Выслушайте меня, Абдикадир. Несмотря на то что жена нашего царя, Роксана, родила сына – мальчику сейчас четыре года, – подарив нам тем самым наследника, для нас очень важно, чтобы Александр еще несколько лет находился в добром здравии.

– Конечно.

– Но этого всего, – продолжал грек, показав на верфи и поля, – ему явно недостаточно. Царь – сложный человек, друг мой. Уж мне это хорошо известно. Он – македонец, естественно, поэтому пьет, как македонцы. Но он способен на холодный расчет, как персы, и может быть и великим политиком… словно бы он гражданин греческих городов! Но вся его мудрость не отнимет у него сердце воина, и поэтому в его душе инстинкты воина всегда будут противостоять его стремлению построить и укрепить империю. Мне кажется, что и он не всегда это понимает. Александр был рожден покорять народы, а не защищать урожай от саранчи или очищать каналы от ила. Нужно признать, что в этом мире не найдется никого, кто смог бы ему противостоять! – Грек подошел ближе. – Дело в том, что правитель переложил обязанность заботиться о нуждах города на плечи нескольких приближенных. В их число вхожу я, Пердикка и капитан Гроув. Пердикка, командующий педзетайрами, формально получил титул, которым гордился Гефестион, когда был еще жив, и который имел нечто общее с персидским визирем. Понимаете, македонцам нужна моя греческая смекалка, а мне нужны македонцы, чтобы ее проявить. Конечно же, у каждого из нас есть свои сподвижники – особенно у Пердикки! Мы плетем против друг друга интриги и заговоры, и будем это делать всегда. Но до тех пор, пока над нами будет власть Александра, мы будем работать вместе довольно неплохо. Всем нам нужен Александр. Новому Вавилону нужен Александр. Но…

– Никому не нужно, чтобы он слонялся здесь без дела и отвлекал людей на строительство монументов, когда нужно возделывать поля, – продолжил за него Абдикадир и улыбнулся. – Вы хотите, чтобы я его чем-то отвлек?

– Я бы выразился по-другому, – спокойно ответил Евмен. – Александра заинтриговал тот большой мир, о котором вы говорили и который нам еще не принадлежит. И мне кажется, что он хочет посетить своего отца.

– Отца?

– Своего божественного отца, Амона, у которого есть еще одно имя – Зевс, в его гробнице в пустыне.

– Вот это будет поездочка, – присвистнув, сказал Абдикадир.

Евмен улыбнулся.

– Так будет лучше для всех. Еще меня беспокоит поведение Байсезы.

– Знаю. Она все так же сидит взаперти с этим проклятым Глазом.

– Уверен, что ее старания не имеют цены, но мы не хотим ее из-за этого потерять: вас, современных людей, так мало. Возьмите ее с собой, – он вновь улыбнулся. – Я слышал, что Джош недавно вернулся из Иудеи. Возможно, ему удастся ее отвлечь…

– А вы – хитрая бестия, царский грамматевс Евмен.

– Стараемся, – ответил Евмен. – Позвольте показать вам верфи.

Зал в храме напоминал крысиное гнездо из проводов, кабелей и остатков уцелевшего оборудования с разбившегося вертолета. На всем этом до сих пор были видны шрамы от падения и даже следы пожара, который последовал за падением. Этот клубок окружал Глаз, словно Байсеза намеревалась его поймать, а не изучить. Но лейтенант понимала, что в глазах Абдикадира все выглядит так, как будто поймали ее.

– Слияние было физическим явлением, – уверенно сказала Байсеза. – И не имеет значения, какая мощь для этого понадобилась. Физическим, а не магическим или сверхъестественным. А значит, его можно объяснить понятиями физики.

– Но это не обязательно должна быть наша физика, – возразил Абдикадир.

Женщина бесцельно забегала глазами по залу, жалея о том, что у нее не было телефона, который помог бы ей все объяснить.

Абдикадир и Джош с широко раскрытыми от страха глазами устроились в углу зала. Байсеза знала, что Джош ненавидит это место не только из-за внушающего тревогу присутствия Глаза, но и потому, что оно забрало у него ее, Байсезу. Джош открыл флягу с горячим чаем с молоком, как любили пить англичане, и слушал ее попытки объяснить им появившиеся у нее догадки о природе Глаза и Слияния.

– Во время Слияния пространство и время разорвали, а затем собрали наново, – начала Байсеза. – Нам это известно, и в какой-то степени мы в состоянии это понять. Пространство и время определенным образом реальны. Например, пространство-время можно согнуть с помощью достаточно сильного гравитационного поля. Оно жесткое, как сталь, но все равно это можно сделать… Но если пространство-время – это вещество, то возникает вопрос, из чего оно состоит? Если уж очень внимательно к нему присмотреться – или подвергнуть достаточному сгибанию или свертыванию, – то можно увидеть в нем волокна. Наше лучшее предположение состоит в том, что пространство и время представляют собой нечто, похожее на гобелен. В основе гобелена лежит переплетение нитей, мельчайших струн. Эти струны вибрируют и создают тональность, которая и является теми частицами и полями, которые мы наблюдаем, а также их свойства, такие как масса например. Подобные струны вибрируют по-разному – можно сыграть много нот, – но к некоторым из них, обладающим наибольшей энергией, еще ни разу не притрагивались с тех пор, как родилась Вселенная. Ладно. Струнам нужно пространство, чтобы вибрировать. Сейчас я говорю не о нашем пространстве-времени, которое является создаваемой ими музыкой, а о некой абстракции, о слое. Во многих измерениях.

Джош нахмурился, видимо, стараясь понять, о чем она говорила.

– Продолжай.

– От того, как располагаются эти слои, от их топологии, зависит, как будут вести себя струны. Похоже на деку скрипки. Если подумать, то это прекрасная иллюстрация тому, о чем я сейчас говорю. Топология – это тоже свойство Вселенной, когда речь идет о явлениях огромных масштабов. Но на микроуровне она определяет поведение вещества. Теперь давайте представим, что в деке прорезали отверстие, тем самым изменив структуру лежащих в ее основе слоев. Тогда произойдут перемены и в характере вибрации струн.

– И результатом подобных изменений является мир, в котором мы сейчас находимся… – уточнил для себя Абдикадир.

– Вибрации струн определяют существование частиц и полей, которые составляют наш мир, и их свойства. Поэтому если в них произойдут изменения, то изменятся и их свойства, – она пожала плечами. – Может измениться скорость света, например.

Байсеза поведала им о результатах своих измерений доплеровского смещения в отношении Глаза Мардука, на которые, возможно, повлияли происходящие в его слоях изменения.

Джош наклонился вперед. Его маленькое лицо было серьезным.

– Но, Байсеза, какова причинная связь всего этого? У нас есть монах, который, как нам рассказал Коля, живет с самим малолетним собой! Что, если бы старик решил задушить мальчишку? Он сразу бы перестал существовать? А наш бедный Редди? Он умер, Байсеза, поэтому никогда не сможет написать те рассказы и стихи, которые, как ты утверждаешь, хранятся в твоем телефоне! Как это объясняет твоя физика струн и дек скрипки?

Она вздохнула и провела руками по лицу.

– Сейчас мы говорим о разорванном на куски пространстве-времени. Существуют разные правила. Джош, вот ты знаешь, что такое черная дыра?.. Представь, что одна звезда погасла, став при этом настолько плотной, что сила ее гравитационного поля ужасно возрастает, и уже не только самая мощная ракета, но даже сам свет не может из нее вырваться. Джош, черная дыра – это не что иное, как разрыв в аккуратно сделанном гобелене пространства-времени. И она пожирает информацию. Если я брошу в черную дыру какой-нибудь предмет – камень или последний экземпляр полного собрания сочинений Шекспира, не важно, – почти вся информация о нем будет потеряна безвозвратно и не останется ничего, кроме массы, заряда и спина. Я уверена: то, что куски из разных эпох образуют теперь поверхность Мира, вызвано вовсе не сферами Шварцшильда[37]37
  Сфера Шварцшильда – воображаемая сфера у черной дыры, из-за пределов которой никакой вид излучения не может дойти до наблюдателя.


[Закрыть] черных дыр. Они сами по себе стали разрывами в пространстве-времени. Вероятно, поэтому и теряется информация. И поэтому рвутся причинные связи. Мне кажется, что наша новая действительность здесь, в Мире, только появляется. Новые причинные связи как раз формируются. Но они станут частью этого мира, этой действительности и не будут иметь ничего общего с прежним… – она потерла свои усталые глаза. – Вот и все, к чему я пришла. Это удручает, правда? Наши самые значимые открытия в физике не дают нам ничего, кроме метафор.

– Ты должна все это записать. Попроси Евмена прислать к тебе секретаря, – сказал Абдикадир мягко.

– И диктовать все это ему на греческом? – рассмеялась Байсеза громко.

– Мы говорим о том, как работает Слияние. Но я ни на шаг не приблизился к тому, чтобы понять, почему оно произошло.

– О, причина была, – сказала Байсеза и возмущенно взглянула на Глаз. – Нам просто еще предстоит ее узнать. Но те, кто стоит за Глазом, за всеми Глазами, сейчас за нами наблюдают. И играют с нами, возможно.

– Играют?

– Вы заметили, как Глаз в клетке экспериментировал с людьми-обезьянами? Они носились под той проклятой сеткой, словно лабораторные крысы, в головы которым наставили проводков.

– А может быть, Глаз пытался… – предположил Джош и развел руками, – как-то стимулировать людей-обезьян. Поднять уровень их интеллекта на более высокую ступень.

– А ты загляни им в глаза, – ответила Байсеза холодно. – Там повышением интеллекта и не пахнет. Они истощили этих несчастных существ. Эти сферы здесь не для того, чтобы давать. Они здесь, чтобы забирать.

– Но мы не обезьяны, – сказал Абдикадир.

– Это правда. Но что, если они уже проводят над нами испытания, которые для нас незаметны? Может быть, такие ненормальные свойства Глаза, как нераспространение на него Евклидовой геометрии, всего лишь клетка-головоломка для нас. Вы считаете совпадением то, что Александр Македонский и Чингисхан оба оказались здесь? Два самых великих полководца за всю историю Евразии столкнулись друг с другом лбами по чистой случайности? Они над нами потешаются. Может, это и вся причина происходящего.

– Байсеза, – Джош взял ее за руку, – ты думаешь, что Глаз – ключ ко всему, что здесь творится. И я разделяю твое мнение. Но столь напряженной работой ты себя просто губишь. И чего ты в конце концов этим добьешься?

Байсеза тревожно посмотрела на него и Абдикадира.

– Чего это вы оба удумали? – спросила она.

Пуштун рассказал ей о планах Александра организовать экспедицию по Европе.

– Поехали с нами, Байсеза. Это будет здорово!

– Но Глаз…

– Все еще будет здесь, когда ты вернешься, – заверил ее Джош. – Мы можем назначить кого-то продолжать наблюдения, пока ты будешь в отъезде.

– Люди-обезьяны не могут покинуть клетку, – сказал Абдикадир. – Но ты – человек. Покажи этой штуке, что она не может тебя контролировать. Едем, Байсеза.

– Не говори ерунды, – сказала женщина устало и добавила: – Кейси.

– А что Кейси?

– Я поручу ему меня заменять. Не македонцу, и уж тем более не какому-то британцу, что будет еще хуже, потому что он будет уверен, что все понимает.

Джош и Абдикадир переглянулись.

– Уверен, он точно согласится, если только не я попрошу его об этом, – бодро сказал Джош.

Байсеза пристально посмотрела на Глаз.

– Я вернусь, слышите меня, подонки? И не обижайте Кейси. Не забывайте о том, что я знаю о вас куда больше, чем им пока рассказала…

Абдикадир нахмурился.

– Байсеза? Это ты о чем?

«О том, что я знаю, как вернуться домой», – сказала про себя Байсеза. Но она не могла им об этом рассказать, пока не могла.

Она поднялась на ноги.

– И когда мы отправляемся?

40. Прогулка по озеру

Их плавание должно было начаться в Александрии. Оттуда они поплывут вдоль замысловатого побережья Средиземноморья: из Египта их корабли возьмут курс на север, затем двинутся на запад вдоль южных берегов Европы и так до самого Гибралтара, после чего повернут обратно, двигаясь вдоль северного побережья Африки.

Все, за что только ни брался царь, имело грандиозные масштабы. В конце концов, он назывался Александр Великий. И его путешествие по Средиземному морю, которое его советники втихомолку называли «прогулкой по озеру Александра», не стало исключением.

Царь был ужасно расстроен, когда обнаружил, что Слияние не оставило и следа от города, который он воздвиг в устье Нила, от его Александрии-на-Ниле. Но он не думал сдаваться и приказал воинам приступить к возведению нового города, который бы во всем соответствовал исчезнувшему. Своим инженерам царь велел соорудить новый канал, который бы соединил Нил с Суэцким заливом. Тем временем он приказал в ближайшие сроки закончить строительство временного порта в Александрии, для чего множество построенных в Индии кораблей, на которых они добирались до Суэцкого залива, были разобраны на секции и вытащены на сушу.

К удивлению Байсезы, понадобилось всего несколько месяцев, чтобы флот снова был собран в порту Александрии, готовый к отплытию. После двух дней праздничных жертвоприношений и веселья в палаточном лагере строителей флот снялся с якоря.

Сначала Байсеза, которую впервые за пять лет оторвали от Глаза Мардука, находила путешествие неожиданно успокаивающим. Она проводила много времени на палубе, наблюдая за тем, как перед ней раскрываются берега, или слушая глубокомысленные дискуссии. Даже океан оказался ей любопытным. В ее время Средиземноморское побережье, с результатами загрязнения которого боролись десятилетиями, стало местом, которое было чем-то средним между охотничьим заповедником и парком, окруженным огромным невидимым барьером из электричества и шума. Теперь оно вновь было диким, а в его волнах плавали дельфины и киты. Один раз ей даже показалось, что мимо них пронеслась колоссальных размеров акула, чье тело напоминало торпеду. Она была уж точно крупнее, чем те, которые остались в двадцать первом веке.

Но люди никак не могли согреться. Часто по утрам лейтенант чувствовала в воздухе легкий морозец. Казалось, что с каждым годом становится немного холоднее, но полностью быть в этом уверенной она не могла. Она жалела, что они не начали вести записей о погоде сразу же, как только попали в Мир. Кроме холода им следовало остерегаться и солнца. Чтобы не получить солнечный удар, британцы стали носить косынки, и даже загорелые, как мускатный орех, македонцы сгорали на солнце. Над царскими кораблями натянули плотные навесы, а врачи Александра работали над мазями из ослиного жира и пальмового сока, которые должны были помочь легче переносить неожиданно усилившееся воздействие солнечных лучей. Грозы, которые непрерывно грохотали в первые дни после Слияния, давно прекратились, но все понимали, что климат продолжал ухудшаться.

Однако с наступлением темноты природные странности не заканчивались. Когда Александр и его соратники ночь напролет кутили у себя под навесом, Байсеза сидела на опустевшей палубе и наблюдала, как мимо проплывает земля, на которой обычно не было ни одного даже крохотного огонька. Если небо было безоблачным, она смотрела на слегка изменившиеся созвездия. И часто в атмосфере возникали сияния в форме стен или занавесов из света – трехмерные явления наблюдались высоко над погруженным во тьму миром. Она никогда не слышала, чтобы сияния когда-либо появлялись в столь низких широтах, и это навевало безрадостные мысли о том, предзнаменованием чему эти явления могут быть. Воздействие, оказанное Слиянием на мир, было отнюдь не поверхностным и могло действительно повлечь за собой глубокие разрушения планеты.

Иногда с ней рядом сидел Джош. Порой, когда македонцы затихали, они находили для себя темный уголок, в котором занимались любовью либо просто согревали друг друга в объятиях.

Но зачастую она оставалась наедине со своими мыслями. Понемногу женщина стала осознавать, что ее друзья были правы, когда говорили, что ей грозит опасность потерять себя в Глазе Мардука. Она должна была вновь научиться жить среди людей, и даже Джош не мог ей в этом помочь. Но она знала, что этим в очередной раз причинит ему страдания.

Предлогом для их путешествия стало желание Александра исследовать новый мир, поэтому каждые несколько дней вглубь континента он отправлял отряды, в состав которых он включил персов, греков-колонистов и македонских воинов. Отряды были высокомобильны, отличались гибкостью, а люди, в них входившие, были полны энергии и отваги. К каждому отряду добавили по нескольку британцев и снабдили топографами и картографами.

Первые принесенные исследователями сведения оказались безрадостными. Посланцы сообщали о разных диковинках: необычных скалистых формированиях, об островах, на которых росла необыкновенная растительность и водились еще более необыкновенные животные. Но это все были чудеса, созданные природой, тогда как творений рук человеческих не было и в помине. К примеру, полностью исчезла древняя цивилизация Египта. Изготавливаемые из песчаника огромные блоки их монументальных сооружений не были вырваны из своих природных гнезд, а в Долине Царей ничто не говорило о существовании человека, кроме нескольких пугливых, похожих на шимпанзе существ, которых британцы называли «людьми-обезьянами». Примитивные создания всегда держались недалеко от клочков леса.

Когда они причалили у берегов Иудеи, то почувствовали облегчение. Слияние не пощадило Назарет и Вифлеем; следов жизни Христа и тем более его распятия не обнаружили. Но недалеко от того места, где должен был находиться Иерусалим, под командованием британских инженеров разворачивалась небольшая промышленная революция. Джош и Байсеза посетили литейные цеха и дворы, в которых бодрые британцы, их взмокшие македонские рабочие и подающие надежды греческие подмастерья строили сосуды высокого давления, гигантские паровые котлы и экспериментировали с прототипами гребных винтов для пароходов и железнодорожных путей. Со своими подчиненными инженеры научились общаться на старогреческом языке, вставляя между делом английские слова вроде «коленвала» или «паровой головки».

Как и везде, строились быстро, чтобы воспоминания и опыт первого поколения, перенесенного сюда во время Слияния, не был навеки утерян. Но оказалось, что Александр, царь-воин, который всегда стремился во всем быть первым, почему-то каждый раз превращался в скептика, когда речь заходила о технологиях. Лишь изготовление прототипа заставило его изменить свое мнение. Аппарат получился похожим на эолипил[38]38
  Шар, вращаемый силой струй водяного пара.


[Закрыть] Герона – в утерянном прошлом греческий механик и математик был изобретателем механических новшеств – просто сосуд высокого давления с двумя соплами, расположенными под наклоном, которые должны были выпускать пар и крутиться, подобно дождевой установке для поливки газона. А вот Евмен невероятно быстро понял потенциал этого нового вида энергии.

Правда, сделать его оказалось не так просто. У британцев не было всех необходимых инструментов, поэтому пришлось буквально закладывать основы промышленной инфраструктуры, в том числе разрабатывать шахты по добыче угля и руды. Байсезе казалось, что пройдет лет двадцать, прежде чем они смогут изготавливать двигатели, по своей эффективности и мощности равные, скажем, двигателю Джеймса Уатта.

– Но ведь все начинается заново, – сказал Абдикадир. – Скоро во всех владениях Александра заработают насосы в шахтах, которые будут становиться все глубже и глубже, а вдоль берегов Средиземного моря начнут курсировать пароходы, и сети железных дорог пересекут Азию и дойдут до монгольской столицы. Этот новый Иерусалим станет «мастерской мира».

– Редди бы это понравилось, – сказал Джош. – Его всегда впечатляли машины. «Они – словно новая форма жизни на земле», – говорил он. И он же сказал, что транспорт есть цивилизация. Если было бы возможно пароходами и железными дорогами связать континенты между собой, то, вероятно, в этом новом мире не было бы места войнам, как и не было бы народов, а была бы единственная замечательная нация людей!

– А мне казалось, что он говорил, что в основе цивилизации лежит канализация, – сказал Абдикадир.

– И это тоже!

Байсеза нежно взяла Джоша за руку.

– Твой оптимизм придает сил, словно доза кофеина, Джош.

Тот нахмурился и сказал:

– Сочту это комплиментом.

– Но ведь новый мир будет не похож на наш, – сказал пуштун. – Македонцев куда больше, чем нас. Если новому миру и суждено возникнуть, то он будет говорить на греческом, если не на монгольском. А его религией станет буддизм…

В мире, лишенном мессий, в своем храме, затерявшемся глубоко в Азии, двое странных буддистских монахов, эти близнецы, рожденные временем, привлекали к себе все больший интерес со стороны как македонцев, так и монголов. Вернувшаяся к своему началу жизнь дряхлого ламы казалась идеальной метафорой и для Слияния, и для того ненормального состояния мира, которое оно после себя оставило, и для религии, смиренным сторонником которой был этот старик.

– Эх, – сказал Джош голосом, в котором чувствовалось сожаление. – Вот бы мне перенестись на два-три столетия вперед, чтобы посмотреть, что вырастет из семян, которые мы сегодня сеем!

Но по мере того как их путешествие продолжалось, подобные мечты о создании империй и счастливых мирах стали казаться тривиальными.

Греция оказалась безлюдной. Не важно, как глубоко поисковые отряды Александра проникали в густую чащу леса, который покрывал большую часть континента, следов величественных греческих городов, таких как Афины, Спарта или Фивы, им обнаружить не удавалось. Люди им тоже редко встречались: лазутчики сообщили, что видели несколько одичалых соплеменников и тех, кого они описывали словом «недочеловек». Не особо на что-то надеясь, а скорее для проверки, царь послал людей на север в Македонию, чтобы узнать, что осталось от его родины. Воины вернулись через несколько недель и привезли неутешительные вести.

– Кажется, что теперь в Греции точно больше львов, чем философов, – с глубокой тоской в голосе сказал Александр.

Байсеза печально заметила, что даже у львов дела шли неважно.

Всюду, где им доводилось побывать, им бросались в глаза следы экологической катастрофы. Леса в Греции медленно гибли, и им на смену приходили пустоши, поросшие кустарниками и низкорослыми деревьями. Земли Турции солнце начисто лишило какой-либо жизни, и теперь они были рыжевато-коричневого цвета.

– Красные, как на Марсе, – сказал Абдикадир, вернувшись из похода.

Когда они обследовали остров, который когда-то назывался Крит, Джош спросил:

– Вы заметили, как мало здесь птиц?

Сложно было точно оценить масштабы потерь, так же как и предположить, что могло попасть в Мир после Слияния. Но Байсеза подозревала, что повсюду полным ходом шла массовая гибель растений и животных, о причинах которой приходилось только догадываться.

– Должно быть, именно смешение всех и вся нанесло огромный вред Миру, – сказала Байсеза.

Но Джош с ней не согласился.

– Но… мамонты в Париже! Саблезубые тигры в Римском Колизее! – сказал он. – Мир – совокупность разрозненных фрагментов, как калейдоскоп, и когда ты смотришь на него, то видишь такую же красивую картинку.

– Да, но когда бы ни происходило смешение населения, оно всегда оканчивалось вымиранием. Так было, когда Северную и Южную Америку соединили сухопутным мостом. Люди привезли с собой крыс, коз и других животных, чтобы уничтожить местную фауну. Подобное творится и сейчас. Существа из глубин ледникового периода живут бок о бок с грызунами из современных мегаполисов, причем в климате, который не подходит ни тем, ни другим. Кто бы ни пережил Слияние, он начинает уничтожать соседей, чтобы те, в свою очередь, не уничтожили его.

– Прямо как мы, – заметил Абдикадир. – Люди тоже не терпят того, что приходится с кем-то делить территорию.

– Повсюду, должно быть, происходят разрушения, – продолжала Байсеза. – Может быть, поэтому мы подвергаемся нашествию насекомых, которое является признаком нездоровой экологии. Наверное, в прежних границах бушуют болезни. Я удивлена, что у нас еще не случилось ни одной вспышки настоящей эпидемии.

– Люди слишком широко разбросаны друг от друга, – заметил Абдикадир, – вероятно, поэтому нам еще так везет…