Текст книги "Глаз времени"

Автор книги: Артур Чарльз Кларк

Соавторы: Стивен М. Бакстер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

Сейбл показалась лишь в полдень следующего дня. Йэ-лю и Коля как раз активно обсуждали очередную стратегию.

На женщине была монгольская туника, одна из дорогих, с вышивкой, как у тех, которые носила Золотая Семья, а в волосах и вокруг шеи виднелись ярко-оранжевые кусочки парашютного шелка, символ ее особого происхождения. Она выглядела дико, словно существо, не принадлежащее ни к одному из миров, которое невозможно было подчинить чужой воле.

Йэ-лю откинулся на диване и смотрел на нее пристальным, настороженным, расчетливым взглядом.

– Что с тобой произошло? – спросил ее Коля на английском. – Я не видел тебя с тех пор, как ты достала пистолет на охоте.

– Зрелищно получилось, правда? – бросила она. – И это сработало.

– Что значит «сработало»? Чингисхан мог тебя убить за то, что ты украла у него право пролить первую кровь на охоте.

– Но не убил же. Он позвал меня в свою юрту и выгнал всех, даже переводчиков, там были лишь мы вдвоем. Думаю, теперь он действительно верит, что я пришла с Тенгри. Видишь ли, прежде чем позвать меня к себе, он несколько часов не отлипал от вина, а я избавила его от похмелья. Поцеловав его кубок с вином, я незаметно добавила туда пару таблеток аспирина, которые предварительно сунула себе в рот. Ты себе даже не представляешь, как легко все получилось, Коля…

– Что ты ему предложила, Сейбл?

– То, чего он и сам желает. Давным-давно он узнал от шамана, что боги выбрали его вершить свою волю. Чингис – представитель Тенгри на земле, посланный править всеми нами. Он понимает, что еще не исполнил до конца данное ему поручение, – к тому же из-за Слияния он потерял много времени, – и понимает, что стареет. Когда он услышал, что на том коммунистическом монументе написана дата его смерти, то жутко испугался. Ему нужно время, чтобы завершить свою миссию – он хочет бессмертия. И я ему его пообещала. Я сказала, что в Вавилоне он найдет философский камень.

– Ты сошла с ума! – воскликнул Коля.

– А тебе почем знать, Коля? Мы понятия не имеем, что ждет нас в Вавилоне. Теперь все возможно. Да и кто нас остановит? – презрительно усмехнулась она. – Кейси? Те тупые британцы из Индии?

Какое-то время Коля колебался, но все же спросил:

– Ты с ним спала?

Она улыбнулась.

– Я понимала, что у него могло возникнуть отвращение к чистому телу, поэтому взяла немного навоза, оставленного его любимым конем, и втерла его себе в волосы на макушке. Я даже немного покаталась в пыли. И это подействовало. Знаешь, ему понравилась моя кожа. Ее гладкость и отсутствие шрамов от болячек. Он, может, и не приверженец гигиены, но ему точно нравятся ее результаты. – Тут ее лицо помрачнело. – Он взял меня сзади. В любви эти монголы так же коварны, как и на войне. Придет время, и жестокий ублюдок за это заплатит.

– Сейбл…

– Но не сегодня. Он, как и я, получил, что хотел. – Она пальцем подозвала к себе Базиля. – Слышь, французик, ну-ка скажи Йэ-лю, что Чингисхан принял решение. Так или иначе, а монголы дойдут до Ирака, пусть даже на это уйдет целая жизнь. Этот поход им в тягость не будет. Курултай, военный совет, уже созван.

Женщина вытащила кинжал из голенища своего ботинка и метнула его в карту, попав туда же, куда вонзила его в прошлый раз, – в Вавилон. На этот раз никто не посмел его вытащить.

Часть 4
СЛИЯНИЕ ИСТОРИИ

25. Флот

Даже во время дождя флот Александра, стоящий на якоре недалеко от берега, представлял собой восхитительное зрелище. На волнах качались триремы с опущенными в воду веслами, на плоскодонных баржах беспокойно и негромко ржали лошади, но больше всего ее поразили грузовые лихтеры с малой посадкой, перевозившие зерно. Эти творения древнеиндийской инженерной мысли доживут и до двадцать первого века. Дождь падал на паруса, и они становились тусклыми: он размывал краски и делал тоньше линии рисунков и узоров. Но было жарко, поэтому гребцы были нагими, и их коричневые от загара тела блестели. От дождевых капель, которые струились у них по лицам, их волосы слипались и клеились к плечам и шее.

Байсеза поддалась искушению и решила сфотографировать всю эту картину. Но телефон запротестовал.

– Что это ты удумала? – сказал он. – Это тебе не какой-нибудь тематический парк. Так ты заполнишь мою память еще до того, как доберешься до Вавилона. А потом что будешь делать? И к тому же я мокну…

Александр тем временем просил у богов благословения для путешествия. Стоя на носу своего корабля, он вылил вино из золотого кубка в соленую воду и воззвал к Посейдону, морским нимфам и духам Мирового океана, чтобы они оберегали и защищали его флот. Затем он сделал подношения Гераклу, которого считал своим предком, и Амону, египетскому богу, которого он отождествлял с Зевсом и действительно признавал в нем своего отца с тех пор, как посетил одного оракула в пустыне.

Несколько сот британских солдат, под строгим надзором своих офицеров, с удивлением и редкими грубыми комментариями наблюдали за тем, как царь исполняет божественные ритуалы. Но и томми и сипаи были рады гостеприимству македонцев. Своими действиями Александр завершал дни жертвоприношений и праздников с музыкальными фестивалями и соревнованиями атлетов. В последний день царь пожаловал каждому взводу жертвенных животных: овцу, корову или козу. Байсеза тогда подумала, что это было самое огромное барбекю в истории.

Редди Киплинг, широкое лицо которого прикрывала от дождя фуражка, недовольно пробурчал себе в усы:

– Какие только глупости не приходят в голову людям! Знаете, в детстве у меня была няня из местных. Она была католичкой и водила нас, детей, в церковь… в ту, что рядом с Ботаникл-Гарденс на острове Парель, если вдруг знаете. Так вот. В той церкви мне нравилось торжественность и чувство достоинства, которое у меня всякий раз появлялось, когда я туда приходил. Но потом у нас появился носильщик по имени Меэта, который должен был учить нас местным песням и водил в индуистские храмы. Вот их дружелюбные боги, хоть я их не мог толком рассмотреть, мне нравились больше.

– Какое интересное экуменическое детство у тебя было, – сказал Абдикадир сухо.

– Возможно, – ответил Редди. – Но рассказываемые детям истории – дело одно, а вот нелепый индуистский пантеон – немножко другое: огромный и пустой, да еще наполненный непристойными фаллическими изображениями! И что это, по-вашему, если не далекий отголосок этой абсурдной шайки, на которую Александр тратит хорошее вино? Действительно, он на чьей стороне?

– В чужой монастырь со своим уставом не ходят, Редди, – сказал Джош.

Редди хлопнул его по спине.

– Но, дружище, здесь, возможно, еще не построили ни одного монастыря. Так что же мне делать? А?

Наконец церемония была окончена. Байсеза и остальные проследовали к лодкам, которые должны были доставить их на корабли. Было решено, что они и большинство британских солдат поплывут с флотом, вместе с почти половиной македонской армии, тогда как вторая половина будет добираться до Вавилона по суше.

Свой лагерь македонцы разобрали, и начал формироваться обоз. Зрелище представляло собой хаос: повсюду бегали тысячи мужчин, женщин, детей, пони, мулов, волов, коз и овец. Походные телеги грузились товарами и рабочими инструментами поваров, плотников, сапожников, оружейников и прочих ремесленников, а также и торговцев, которые всегда следовали по пятам за войском. Более загадочными изделиями из дерева и железа были катапульты и осадные орудия, которые для удобства перевозки разобрали. Проститутки и водоносы просто донимали толпу. Байсеза увидела, как над всей этой толкотней поднимали свои гордые головы верблюды. Шум стоял невероятный: крики тысячи голосов, звон колокольчиков, звук сигнальных труб и рев тяглового скота сливались в одно. Присутствие сбитых с толку людей-обезьян, закрытых во временную клетку, установленную на отдельной повозке, лишь усиливали атмосферу бродячего цирка.

Гости из будущего изумлялись.

– Ну, точно стадо гусей, – прокомментировал Кейси. – Никогда в жизни такого не видел.

Но каким-то образом все пришло в порядок. Рулевые на кораблях начали выкрикивать команды, и гребцы налегли на весла. И на суше, и на море спутники Александра стали объединять свои голоса в равномерные песни.

– Воистину прекрасный звук, – восторгался Абдикадир. – Десятки тысяч голосов слились воедино.

– Пошли уже, – сказал Кейси, – нужно попасть на борт раньше, чем сипаи отхватят себе лучшие места на палубе.

Их план состоял в том, что флот поплывет по Аравийскому морю на запад, а затем войдет в Персидский залив, тогда как армия с вещами и провизией последует за ним по суше вдоль южного побережья Пакистана и Ирана. Они объединятся у входа в пролив, после чего отправятся в Вавилон пешим ходом. Необходимость параллельного передвижения была вызвана тем, что корабли Александра не могли находиться в море дольше, чем несколько дней, без пополнения запасов провизии с суши.

Но продвижение по суше оказалось затруднительным. Необычный вулканический дождь не прекращался ни на секунду, а небо исчезло под крышкой пепельно-серых туч. Земля превратилась в грязь, в которой увязали повозки, животные и люди. Жара стояла невыносимая, а влажность – ненормальная. Вскоре обоз растянулся на много километров, став настоящей цепью страданий, которая оставляла после себя тела надорвавшихся животных, не подлежащее ремонту снаряжение и, всего лишь спустя несколько дней, умерших людей.

Кейси не мог спокойно смотреть на то, как индийские женщины вынуждены были идти за повозками или верблюдами, неся у себя на голове уйму вещей. Как-то Редди отметил:

– Ты заметил, чего так сильно недостает этим парням из железного века? Не только таких очевидных вещей, как газовые лампы, пишущие машинки и штаны, но и таких невероятно простых, как хомут для лошадей, запряженных в телеги? Мне кажется, это потому, что никто до этого пока не додумался, ведь когда что-то изобретают, то оно остается изобретенным…

Это наблюдение натолкнуло Кейси на мысль. Прошло несколько дней, и он отправился к советникам Александра с чертежом самодельной тачки. Гефестион не стал вникать в суть его предложения, и даже Евмен относился к нему скептически, пока Отик не собрал на скорую руку прототип размером с игрушку, чтобы продемонстрировать свою идею.

После этого, в следующий ночной привал, Евмен приказал изготовить как можно больше тачек. Свежего дерева оказалось мало, поэтому македонские плотники разобрали севшую на мель баржу. В эту же ночь под руководством Кейси они сколотили более пятидесяти пригодных для эксплуатации тачек, а на следующую, приняв во внимание недоработки первой партии, – около ста. Все-таки это была армия, которой собственными силами удалось построить целый флот на берегах Инда. По сравнению с таким делом сбить несколько тачек было делом нехитрым.

В течение первых нескольких дней обозу посчастливилось двигаться по твердой, каменистой земле, и телеги исправно выполняли свое предназначение. Приятно было наблюдать, как в обозе Александра женщины счастливо толкали груженные вещами и детьми, ненадежно умостившимися сверху, тачки, которые вполне могли бы сойти за те, которыми пользуется английский средний класс в садовых центрах. Но потом на их пути вновь появилась грязь, в которой тачки стали увязать. Вскоре македонцы бросили их, сделав новую для них технологию будущего объектом насмешек.

Для того чтобы пополнить запасы провизии, примерно каждые три дня корабли были вынуждены приставать к берегу. Высаживаемые на сушу воины должны были рыскать по всей округе в поисках пропитания для себя, экипажа и пассажиров корабля. За пределами дельты Инда тянулись все более бесплодные земли, поэтому добывать пищу с каждым разом становилось все труднее.

Морякам приходилось включать в свой рацион представителей фауны приливных бассейнов: морских черенков, устриц и, иногда, мидий. Однажды, когда Байсеза отправилась вместе с македонцами в одну из таких приятных прогулок за продуктами, из морских глубин вынырнул на поверхность кит и в опасной близости от стоявших на якоре кораблей извергнул из своего дыхала фонтан воды. Сначала македонцы оцепенели от ужаса, а вот индусы начали смеяться. Отряд пехотинцев неглубоко забежал в воду. Люди начали громко кричать и бить по воде своими щитами, копьями и мечами. Второй раз кит показался уже в ста метрах от берега, и больше его не видели.

В армии Александра было принято высылать вперед лазутчиков, чтобы они изучали и делали карты местности, по которой приходилось маршировать царским воинам. В картографии британцы тоже видели незаменимый инструмент для укрепления и поддержания границ своей империи, поэтому к греко-македонским лазутчикам присоединились британские картографы, вооруженные теодолитами. Везде, где бы они ни проходили, составлялись новые карты, которые сравнивали с прежними, сделанными еще до Слияния.

На своем пути армии встречались и люди.

Однажды лазутчики обнаружили около ста человек – мужчин, женщин и детей, по их словам, одетых в странные, пестрые одежды, которые превращались в лохмотья. Они умирали от жажды и говорили на языке, незнакомом македонцам. Никто из британцев и команды Байсезы не смог даже мельком взглянуть на странную толпу. Абдикадир предположил, что они вполне могли оказаться туристами из двадцатого или двадцать первого века. Отрезанные от дома, потерянные в коридорах времени и обреченные скитаться в неизвестном мире, такие несчастные казались Байсезе словно засвеченный негатив. Когда какой-либо народ в истории исчезал, то его города оставались и медленно рассыпались в пыль. Здесь же все было иначе… Воины Александра, которым было приказано оберегать обоз, убили нескольких из туристов для острастки и прогнали остальных прочь.

Людей они видели редко, но странные сферы стали явлением постоянным. Продвигаясь вдоль побережья, они натыкались на них, застывших в воздухе, словно фонари, через каждые несколько километров в свободном порядке рассыпанных далеко от берега.

Большинство людей не обращали на них никакого внимания, а вот Байсезу они влекли к себе со страшной силой. Если бы такой Глаз материализовался вдруг в прежнем мире – например, над самым излюбленным местом в мечтах поклонников историй об НЛО, то есть на газоне перед Белым домом, – это бы стало невероятным событием, сенсацией века. Здесь же почти никто не хотел даже говорить о парящих сферах. Ярким исключением оказался Евмен: порой он, подбоченившись, смотрел на Глаз, словно бы старался заставить предмет ему ответить.

Казалось, что настроение у Редди с каждым днем становилось все лучше и лучше, несмотря на изнурительный темп похода. Как только находилась возможность, он начинал что-то писать мелким, корявым почерком, стараясь экономить бумагу, и рассуждал о состоянии мира, делясь своими мыслями с каждым, кто не отказывался его слушать.

– Мы не должны останавливаться в Вавилоне, – как-то сказал он, сидя с Байсезой, Абдикадиром, Джошем, Кейси и Сесилем де Морганом под навесом на палубе офицерского корабля. Дождь стучал по навесу и шипел, попадая в морские волны. – Мы должны идти дальше: исследовать Иудею, например. Байсеза, ты только подумай! Небесный глаз вашего космического корабля видел там только беспорядочно разбросанные поселения, несколько клубов дыма. А что, если в одной из тех хижин как раз сейчас появляется на свет наш спаситель? Тогда мы станем десятью тысячами волхвов, последовавших за светом странной звезды.

– А там раз – и Мекка, – сухо сказал Абдикадир.

Редди замахал руками.

– Давайте смотреть на это с точки зрения экуменизма!

– Выходит, даже со столь запутанным происхождением ты оказался христианином, Редди? – поинтересовалась Байсеза.

Тот погладил усы.

– Смотрите на это следующим образом. Я верю в Бога. Но сомневаюсь в идее Троицы. Мне не по нраву вечные муки, но все-таки кара за наши грехи должна существовать. – Он улыбнулся. – Послушайте меня, я говорю, как настоящий методист! Мой отец был бы счастлив. Как бы там ни было, а я был бы рад повстречаться с тем человеком, с которого все это началось.

– Будь осторожен со своими желаниями, – предупредил его Джош. – Мы здесь не по огромному музею ходим. Возможно, ты бы встретил Христа в Иудее. А если нет? В конце концов, это маловероятно. Скажем прямо, более вероятно то, что та Иудея, которую мы здесь обнаружим, была перенесена сюда из времен, когда Христос еще не родился.

– Я был рожден после Воплощения[26]26
  Воплощение – в христианстве акт непостижимого соединения вечного Бога с сотворенной Богом же человеческой природой.


[Закрыть], – твердо сказал Редди. – И по поводу этого не может быть никаких сомнений. Если бы мне удалось собрать, одного за другим, всех моих дедушек в длинную цепь предков, они бы подтвердили этот факт.

– Да, это верно, – согласился Джош, – но здесь не было места истории твоих дедов, Редди. Что, если здесь не было Воплощения? Получается, что ты – истинный христианин в мире язычников. Ты кто, Вергилий или Данте?

– Я… э-э-э… – Редди замолчал, и на его широком лбу появились морщины. – Предлагаю найти богослова получше, чем я, чтобы во всем этом разобраться. Возьмем себе на заметку отыскать Августина или Фому Аквинского и спросить их об этом. А что ты об этом думаешь, Абдикадир? Что, если здесь нет еще Мекки, что, если Мухаммед еще только должен появиться на свет?

– Ислам не привязан ко времени, в отличие от христианства, – ответил Абдикадир. – Таухид[27]27
  Таухид – (производное от арабского глагола «ва ха да») обозначает «объединяющий, унифицирующий», относит к Аллаху единство, уникальность. Фундаментальная идея ислама, монотризма.


[Закрыть], единственность, остается верным как здесь, так и на Земле, как в прошлом, так и в будущем, нет Бога, кроме Аллаха, и каждая частичка Вселенной, каждый листок на каждом дереве является свидетельством его вездесущности. И Коран есть само слово Аллаха, как в этом мире, так и в другом, и не имеет значения, есть ли в нем его пророк, чтобы молвить его, или нет.

– Такая точка зрения успокаивает, – кивнул Джош.

– Как и ассаламу алейкум, – сказал пуштун.

– Тем не менее все может быть куда более сложным, чем кажется на первый взгляд, – сказала Байсеза. – Не забывайте, что Мир появился не из цельной временной рамки. Он – мозаика, и это, без сомнения, касается как Мекки, так и Иудеи. Возможно, здесь есть осколки Иудеи, существовавшей до рождения Христа, и те, которые относятся ко времени, когда он жил. Так возможно ли Воплощение в этой Вселенной или нет?

– Как все это странно! – сказал Киплинг. – Каждому из нас подарено примерно двадцать пять тысяч дней. Возможно ли, что мы тоже являемся кусочками… что каждый день из нашей жизни вырезали, как квадратик лоскутного одеяла? – Он помахал рукой пепельно-серому небу. – Может ли такое быть, что где-то там существуют еще двадцать пять тысяч других Редди, каждый из которых старается наладить свою жизни, где он может?

– Ну уж знаете, хватит с меня и одного такого напыщенного болтуна, как ты, – внес свой вклад в их полемику Кейси в первый раз за все время и потянул разбавленного вина из своего бурдюка.

Сесиль де Морган слушал их разговор, не проронив ни слова. Байсезе было прекрасно известно о том, что комиссионер тайно вошел в сговор с греком Евменом, секретарем Александра, и докладывал своему новому партнеру обо всем, о чем они говорят. Каждый из них преследовал свои цели, конечно: Евмен стремился получить преимущество в противостоянии с другими приближенными Александра, особенно с Гефестионом, а Сесиль, как всегда, наживался на этих придворных интригах. Но все они об этом знали, и Байсеза не видела никакой угрозы в том, что через него информация попадет к Евмену. В конце концов, они все были в одной лодке.

И корабли плыли дальше.

26. Храм

Когда монголы снимались с лагеря, то первым делом отправлялись на поиски своих лошадей.

Кони у них были полудикими, ходили в табунах и до поры до времени могли свободно разгуливать по степи. После Слияния возникли опасения, что табуны, на которые рассчитывал Чингисхан в своих планах, могли пропасть, но посланные на их поиски всадники возвратились на следующий день и привели в палаточную столицу полчища животных, стук копыт которых громом разлетался по равнине. Воины стали окружать лошадей, размахивая длинными шестами, на конце у которых крепился аркан. Словно бы чуя, что им предстоит марш в несколько тысяч километров, лошади непокорно становились на дыбы и старались вырваться. Но лишь почуяв на своей шее арканную петлю, тут же позволяли себя увести в загон, мужественно покорившись своей судьбе.

Коля подумал, что нецивилизованным монголам было свойственно начинать с родео даже самые великие свои военные кампании.

После того как всех лошадей собрали, приготовления к походу пошли быстрее. Большинство юрт разобрали и погрузили на телеги или на спины вьючным животным, но некоторые были больших размеров, в том числе те, что образовывали павильон Чингисхана. Их перевозили целиком на повозках с широкой платформой, которые тянула дюжина волов. Даже капсула «Союза» отправлялась с ними в Вавилон. По приказу Чингисхана ее привезли в палаточную столицу из селения Скакатая. Коля догадался, что дабы погрузить ее на воз, монголам пришлось переделать одно из своих осадных орудий. Возвышаясь на исполинской повозке, на которой ее удерживали канаты, сплетенные из конских волос, капсула напоминала металлическую юрту.

Коля полагал, что в свой поход на Вавилон Чингисхан возьмет около двадцати тысяч человек, большинство из которых были конными воинами, при каждом из них будет один слуга и три сменные лошади. Император разделил свои силы на три группы: армия левого крыла, армия правого крыла и армия центра. Последней командовал непосредственно сам Чингисхан, и в ее состав входила элитная императорская гвардия, в том числе и тысяча дюжих телохранителей правителя. Сейбл и Коля со свитой Йэ-лю передвигались с центральной группой.

Те силы, которые оставались в Монголии, должны были восстанавливать контроль над теми землями, которые когда-то были частью прежней монгольской империи. Командовать ими император доверил одному из своих сыновей, Толую. То, что Чингисхан отправлялся в поход без Толуя, никак не ослабляло его власть, он взял с собой своего третьего сына, Угэдэя. При нем также находился его генерал Субэдэй. Принимая во внимание тот факт, что Угэдэй должен был унаследовать трон в прежнем прошлом, а Субэдэй был, возможно, самым талантливым из его военачальников – после смерти Чингисхана этот человек возглавил монгольское нашествие в Европу, – они представляли собой грозную силу.

Коля наблюдал момент прощания Чингисхана с сыном. Обеими руками он прижал лицо Толуя к своему и попеременно прикоснулся губами к его щекам, каждый раз делая глубокий вдох. Сейбл окрестила это «поцелуем железного века», а вот Коля почему-то увиденным был тронут.

Наконец императорский штандарт был поднят и под громкие крики, рев труб и барабанный бой монгольские войска, за которыми последовал длинный обоз, двинулись в путь. Армии под командованием Чингисхана, Угэдэя и Субэдэя должны были добираться до Вавилона самостоятельно. Возможно, расстояние между ними достигало несколько сот километров, но они постоянно поддерживали друг с другом связь при помощи гонцов на быстроногих скакунах, труб и дымовых сигналов. Скоро по равнинам Монголии поползли гигантские облака пыли, поднятые десятками тысяч копыт, и уже на второй день три армии потеряли друг друга из виду.

Направляясь на запад от земель, в которых родился Чингисхан, они ехали вдоль притока реки Онон через края богатых лугов. Коля сидел в повозке вместе с Сейбл, Базилем, несколькими иностранными торговцами с унылыми лицами, подчиненными Йэ-лю. Спустя два дня они оказались среди темных, даже немного зловещих лесов, чередовавшихся с болотистыми низинами, через которые порой было трудно перебраться. Небо, с которого падал дождь, было неизменно свинцового цвета. В столь угрюмом и темном месте Коля чувствовал себя удрученным. Он предупредил Йэ-лю о кислотных дождях, и сановник велел передать всем приказ надеть на голову шапки и поднять воротники на тулупах.

Воины Чингисхана любовью к гигиене не особо отличались, как и простые монголы. Но своим внешним видом они гордились. Они сидели верхом на высоко поднятых спереди и сзади седлах с коваными стременами. На них были фетровые шапки конической формы, обшитые по краям мехом лисицы, волка или даже рыси, и похожие на халаты тулупы, которые раскрывались сверху донизу. С незапамятных времен монголы носили такую одежду, но эти люди были богаты, и некоторые из офицеров были одеты в тулупы, украшенные вышивкой из шелковых и золотых ниток, под которыми скрывались шелковые нижние рубахи из Китая. Но даже генералы Чингисхана могли вытереть рот рукавом, а руки – о штаны.

Походная жизнь монголов была простой и практичной, обусловленной многовековыми традициями. С наступлением ночи они останавливались и получали провиант: высушенный на солнце творог, просо, кумыс – алкогольный напиток из перебродившего молока кобылиц – и солонину. Утром кочевники клали немного творога в кожаный мешок и наливали туда воды. Возникающая во время езды тряска вскоре превращала его во что-то наподобие йогурта, который ели с большим удовольствием и обильной отрыжкой. Коля завидовал навыкам монголов: как они могли изготовить кнут из сыромятной кожи коровы, и даже тому, как они использовали очищенную людскую мочу в качестве лекарства, когда у одного из солдат начался жар.

Походы Чингисхана всегда осуществлялись продуманно, и о любых приказах или изменениях в планах сообщалось быстро, но без суеты. В монгольской армии господствовала строгая иерархия, основывающаяся на десятичном принципе. Поэтому цепь соединений в ней была упрощенной, и у каждого офицера в подчинении находилось не больше десяти воинов. Командиры соединений снабжались высочайшими полномочиями, благодаря чему у войска возрастала гибкость и способность быстро реагировать на действия противника. К тому же великий монгол позаботился о том, чтобы во всех подразделениях, вплоть до последнего взвода, служили воины разных народностей, из разных кланов и племен. Таким образом армия могла быть верной лишь ему одному. По мнению Коли, это был довольно продвинутый способ структурировать армию: неудивительно, что этим кочевникам не раз удавалось разбить разношерстные армии средневековой Европы. Но такая система сильно зависела от подготовленности и надежности командного состава. Офицерские кадры беспощадно закалялись в жестоких тренировках и проверялись такими испытаниями, как императорская охота, и сражениями, разумеется.

По прошествии нескольких дней, все еще находясь глубоко в сердце Монголии, армия пересекала травянистую равнину, направляясь в Каракорум. Когда-то этот город был центром власти уйгуров, поэтому Чингисхан сделал его постоянной столицей своей империи. Но даже издалека Коле было видно, что стены города разрушены. Внутри виднелось несколько покинутых храмов, тогда как остальная часть города была поглощена вездесущей травой.

Вместе со своими крепкими телохранителями Чингисхан и Угэдэй осторожно объехали город. Для императора прошло всего лишь несколько лет с того дня, когда он провозгласил город центром своей власти, и вот теперь тот лежал перед ним в руинах. Коля наблюдал, как монгол вернулся в свою юрту мрачнее тучи, словно гневался на самих богов, которые посмеялись над его устремлениями.

В следующие дни монголы шли по долине реки Орхон, которая представляла собой огромную равнину, окруженную по бокам скалами, которая упиралась на востоке в голубые горы. Коля равнодушно подумал, что она была почти такой же, как и марсианские долины. Земля под копытами лошадей была серой и растрескавшейся, а сама река казалась ослабевшей. Иногда им приходилось переходить вброд речные притоки и русла. Ночью они разбивали лагерь на островах, состоящих из одной лишь грязи, и разводили огромные, ароматные костры из мертвых ив.

Когда они переправились через последнюю реку, местность начала подниматься. Сейбл сказала, что они покидают территорию Ара-Хангайского аймака Монголии двадцать первого века и переходят через Хангайский горный массив. За спиной у Коли оставалась земля, устланная мозаикой из лесов и долин, а впереди перед ним раскрывался еще более незамысловатый пейзаж из желтых лугов.

На широкой вершине массива было множество гребней и складок, усеянных разбитыми булыжниками, словно в том месте пересекалось много швов времени. Но тут перед ними предстала пирамида из камней, которой чудом удалось уцелеть во временных потрясениях. Проходя мимо, каждый монгольский воин добавлял к ней булыжник или камень. Коле было очевидно, что к тому времени, когда последние из них доберутся до нее, каменная пирамида успеет стать гигантским могильным курганом.

Наконец они спустились в степи. Хангайские горы скрылись за горизонтом, и теперь вокруг не было ничего, кроме плоской земли. Они двигались по равнине, на которой не было ни единого деревца, а высокая трава, словно вода, волнами расступалась под копытами их лошадей. Коля почувствовал огромное облегчение, когда мир вокруг него открылся и необъятные просторы Средней Азии наконец сделали маленьким даже Чингисхана и его амбиции.

Но им не встречались люди. На этой огромной территории иногда можно было увидеть круглые тени юрт – останки костров и призраки селений, которые сложили имущество на повозки и отправились на другое пастбище. В степи исчезало время: люди веками жили здесь без перемен, и эти потухшие костры могли развести гунны, монголы или даже монгольские коммунисты. И те, кто оставил после себя эти тени, могли пересечь равнину и попасть в совершенно иное время. Коля вдруг подумал, что, может быть, когда последние осколки цивилизации превратятся в прах, когда Земля будет навеки забыта и останется один лишь Мир, все они превратятся в кочевников, угодивших в эту великую западню человеческой судьбы.

Но людей не было. Время от времени Чингисхан высылал вперед поисковые отряды, но те возвращались ни с чем.

Но однажды монголы неожиданно обнаружили затерявшийся в самом сердце степи храм.

Вперед выслали лазутчиков. Йэ-лю отправил Колю и Сейбл вместе с ними, предположив, что их знания могут пригодиться.

Храм был небольшим квадратным сооружением с высокими воротами, украшенными витиеватым резным узором, с дверными кольцами в виде львиных морд. Вход в него с обеих сторон окружали покрытые лаком колонны, а верхние балки были увенчаны золотыми черепами. Коля, Сейбл и несколько монголов осторожно вошли вовнутрь. На низком столе среди остатков еды лежали рукописи в свитках. Стены были деревянными, в воздухе сильно пахло ладаном, отчего возникало всепоглощающее чувство отрешенности от мира.

– Думаешь, буддисты? – спросил Коля и вдруг заметил, что задал вопрос шепотом.