Текст книги "Глаз времени"
Автор книги: Артур Чарльз Кларк
Соавторы: Стивен М. Бакстер
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)
Редди лишь засмеялся.
– Не тебе о таком размышлять! – сказал он.
Байсеза потянулась и взяла Джоша за руку.
– Редди, закрой рот, – сказала она, потом обратилась к Джошу. – Послушай меня, Джош. Это – вовсе не сон перед смертью. Я считаю, что эти сферы – объекты искусственного происхождения, а Слияние – целенаправленное действие. Мне кажется, что здесь замешан разум, который намного превосходит наш, но подобный нашему.
– Но ваши существа в Глазе могут смешивать времена и пространства, – мрачно заметил де Морган, – что это, по-вашему, если не прерогатива бога?
– О, я думаю, что они – вовсе не боги, – ответила Байсеза. – Да, они могущественны. Да, они намного превосходят нас. Но они – не боги.
– Почему ты так в этом уверена? – спросил Джош.
– Потому что у них нет сострадания.
Их мирная жизнь продолжалась четыре дня. Затем возвратились послы Александра.
Из тысячи человек, отправившихся к монголам, вернулась лишь дюжина. Капрал Бэтсон был жив, но лишился носа и ушей. В сумке на своем седле он привез отрезанную голову Птолемея.
Когда Байсеза узнала об этом, ее бросило в дрожь от мысли о неизбежности войны и от потери еще одной нити из распутывающейся ткани истории Земли. Судьба капрала Бэтсона, этого отличного солдата из Ньюкасла, заставляла ее сердце обливаться кровью. Она слышала, что Александр оплакивал потерю друга.
На следующий день македонские лазутчики сообщили, что в лагере монголов царит большая активность. Было ясно, что их наступление скоро начнется.
В тот день Джош нашел Байсезу в храме Мардука. Она сидела на полу, прислонившись спиной к выгоревшей, почерневшей стене и набросив на ноги британское солдатское одеяло, чтобы отогнать подступающий холод. Она не сводила взгляда с Глаза, которое они окрестили Глазом Мардука, хотя некоторые из томми называли его Яйцом бога. В последнее время женщина проводила в храме почти все свободное время.
Джош сел рядом с ней, обхватив свои худые бока руками.
– Ты же должна отдыхать.
– А я и отдыхаю. Отдыхаю и наблюдаю.
– Наблюдаешь за наблюдателями?
Она улыбнулась.
– Кто-то же должен это делать. Я не хочу, чтобы они думали…
– О чем?
– Что мы не знаем. Не знаем о них и о том, что они сделали с нами и с нашей историей. Кроме того, мне кажется, что здесь есть сила. Она должна быть, иначе как тогда появился этот Глаз и его братья, разбросанные по всей планете, как иначе расплавились и превратились в лужу двадцать тонн золота… Я не хочу, чтобы сила попала в руки к Сейбл или Чингисхана. Если мы проиграем, то я с пистолетом встану в дверях.
– О, Байсеза, ты такая сильная! Как бы мне хотелось, чтобы я был таким, как ты.
– Не стоит.
Он держал ее руку, очень крепко, и она не пыталась отнять ее.
– Вот, – второй рукой она порылась под одеялом и извлекла из-под него металлическую флягу. – Выпей чаю.
Он снял с фляги крышку и сделал глоток.
– Вкусно. Вот только вкус у молока какой-то… ненастоящий.
– Из моего аварийного пайка. Сгущенное и облученное. В американской армии дают «таблетки самоубийства», а в британской – чай. Я берегла его для особого случая. Разве может быть что-то более… э-э-э… особенное?
Он пил чай и, казалось, полностью ушел в себя.
Байсезе было интересно, не появился ли наконец-то и у него шок от Слияния. У каждого он проходил по-своему.
– Ты в порядке? Просто вспомнила дом?
Она кивнула.
– Мы мало друг другу о нем рассказывали, да?
– Наверное, для нас это слишком болезненные воспоминания.
– В любом случае, расскажи мне, Джош. Расскажи о своей семье.
– Я пошел по стопам отца. Он тоже был журналистом и освещал события Гражданской войны, – которая, вдруг поняла Байсеза, в прошлом Джоша произошла всего двадцать лет назад. – Он получил пулю в бедро. В итоге в рану попала инфекция и через два года он умер. Мне тогда было всего семь лет, – он говорил шепотом. – Я спросил у него, почему он стал журналистом вместо того, чтобы идти воевать. Тогда он сказал, что кто-то должен был смотреть на войну со стороны, чтобы потом рассказать о ней остальным, иначе они могут начать думать, что ее никогда не было. Я ему верил и стал журналистом. Порой я возмущался тем, что моя судьба была предопределена еще до моего рождения. Но мне кажется, что это не так уж и странно.
– Спроси об этом у Александра.
– Хорошо… Моя мать еще жива. Или была жива. Жаль, что я не могу сказать ей, что со мной все в порядке.
– Возможно, каким-либо образом она об этом знает.
– Виз, я знаю, с кем бы ты сейчас была, если бы…
– С моей маленькой дочерью, – сказала Байсеза.
– Ты никогда не рассказывала мне о ее отце.
Она вздрогнула.
– Он был красивым лодырем из моего полка. Представь себе Кейси без обаяния и понимания важности личной гигиены. Между нами вспыхнула страсть, и я была беспечной. Напились и забыли предохраняться. Когда родилась Майра, Майк был… в растерянности. Он не был плохим человеком, но мне было уже все равно. Я хотела ее, а не его. Как бы там ни было, он погиб. – Байсеза почувствовала, как у нее защипало в глазах, и она протерла их ладонью. – Порой меня не было дома несколько месяцев. Я понимала, что провожу недостаточно времени с Майрой. Всегда обещала себе, что стану лучше, но никогда не могла привести свою жизнь в порядок. Теперь я застряла здесь, и мне приходится иметь дело с проклятым Чингисханом, а я просто хочу домой.
Джош провел ладонью по ее щеке.
– Мы все хотим этого, – сказал он. – Но, по крайней мере, мы есть друг у друга. И если мне суждено умереть завтра… Биз, ты веришь, что мы вернемся? Веришь, что, если появится новый разрыв во времени, мы будем жить снова?
– Нет. А может быть, что это будет другая Байсеза Датт. Но это буду уже не я.
– Значит, у нас есть лишь этот момент, – прошептал он.
После этого наступило неизбежное. Их губы встретились, их зубы соприкоснулись, и она утащила его к себе под одеяло, срывая с него одежду. Он был нежным и неловким – почти девственником, – но прильнул к ней с отчаянной, молящей страстью, которая эхом отозвалась в ней.
Она погружалась в древнюю, растекающуюся по всему ее телу теплоту.
Но когда все закончилось, Байсеза вспомнила о Майре, и чувство вины пронзило ее, как боль сломанного зуба. Внутри себя она обнаружила пустоту, словно раньше это было место Майры, а теперь оно навеки исчезло.
И она ни на секунду не забывала о Глазе, который зло над ними нависал. Отражения ее и Джоша застыли на его сверкающей поверхности, как насекомые, пришпиленные к деревянной доске булавками.
В конце дня Александр, завершив жертвоприношения богам перед предстоящей битвой, приказал собрать свою армию. Десятки тысяч воинов построились перед стенами Вавилона. Их туники были яркими, а щиты – вычищенными до блеска. Кони их ржали и рвались в бой. Несколько сот британцев, по приказу капитана Гроува, тоже выстроились в парадном порядке. Одетые в хаки и свои саржевые мундиры, они с гордым видом взяли винтовки «на караул».
Александр сел на коня и двинулся перед своей армией, произнося речь громким, чистым голосом, и слова его эхом отскакивали от стен Вавилона. Байсеза ни за что бы не догадалась, что под своим панцирем он носит страшные раны. Она не могла знать, о чем он говорит, но в ответе воинов она не сомневалась: грохот десятков тысяч мечей, ударяющихся о щиты и свирепый боевой клич: «Алалалалай! Ал-е-хан-дрех! Ал-е-хан-дрех!..»
Затем Александр подъехал к немногочисленным рядам британцев. Он остановил перед ними коня, потянув за его гриву, намотанную на руку, и заговорил снова, но теперь на английском. Голос его звучал с грубым акцентом, но слова понять было легко. Он говорил о происшедших во время второй англо-афганской войны сражениях при Ахмед-Хеле[30]30
Ахмед-Хель (2-я англо-афганская война) – место сражения 1880 г., когда английские войска под командованием генерала Стюарта во время перехода в Газни были атакованы 15-тысячным отрядом гильзаев. Гильзаи потерпели поражение и бежали. Англичане потеряли 17 человек.
[Закрыть] и Майванде[31]31
Майванд (2-я англо-афганская война) – 27 июля 1880 г. небольшой английский отряд с шестью пушками под командованием генерала Барроуза столкнулся с афганской армией Айюб-хана. Атакой конницы газиев был сломлен туземный полк, набранный в Бомбее, и, хотя 66-й полк храбро сражался, англичане были разбиты и потеряли убитыми 32 офицера и 939 солдат. Оставшиеся в живых укрылись в Кандагаре.
[Закрыть], которые сильно обросли мифами в казармах этих солдат, и о памяти, которую они после себя оставили.
Потом он произнес:
Как европейцы, так и сипаи приветствовали его одобрительными возгласами так громко, как только могли.
– Услышали! Узнали! Поняли!
Когда парад кончился, Байсеза принялась искать Редди. Он стоял на платформе ворот Иштар, глядя на равнину, где костры солдатского лагеря уже горели под темнеющим синевато-серым небом, и курил одну из своих последних турецких сигарет, которые, как он сам сказал, берег на особый случай.
– Шекспир, Редди?
– «Генрих VI», если быть точным. – Киплинг был полон самомнения и явно горд собой. – Александр услышал, что я – своего рода «кузнец слова». Поэтому вызвал меня во дворец, чтобы я сочинил для него короткое воззвание к нашим томми. Чем сочинить что-то свое, я решил обратиться к барду Эйвона… И что еще могло быть настолько подходящим? К тому же, так как старина Шекспир, возможно, никогда не существовал в этой Вселенной, он не сможет подать на меня в суд за плагиат!
– Тебе нет цены, Редди.
Когда стемнело, солдаты стали петь. Песни македонцев были обычной панихидой по дому и потерянным любимым. Но сегодня Байсеза услышала и английские слова в каком-то странно знакомом припеве.
Редди улыбнулся.
– Не узнаешь? Это же псалом… «Благослови, душа моя, Господа». Учитывая нашу ситуацию, мне кажется, что у одного из томми есть чувство юмора! Послушай последние строчки…
Благословите Господа, все Ангелы Его, крепкие силою, исполняющие слово Его, повинуясь гласу слова Его;
Благословите Господа, все воинства Его, служители Его, исполняющие волю Его;
Благословите Господа, все дела Его, во всех местах владычества Его. Благослови, душа моя, Господа![33]33
Псалтырь, Псалом 102 (103).
[Закрыть]
Они пели, и диалекты Лондона, Ньюкасла, Глазго, Ливерпуля и Пенджаба сливались воедино.
Тут с востока подул легкий ветерок и пригнал в стены города дым от костров. Когда Байсеза перевела туда взгляд, то обнаружила, что сферы, которых были дюжины, вернулись и выжидающе застыли над полями Вавилона.
35. СтолкновениеПыль. Первое, что увидел Джош, было гигантское облако пыли, поднятое копытами несущихся на них лошадей.
Был почти полдень. Первый раз за долгое время день выдался ярким и солнечным, поэтому идущую на них волну пыли, возможно шириной полкилометра, наполняли расплывчатые силуэты. Затем появились они из пепельного зарева. Сначала как тени. А затем эти тени воплотились в коренастых вестников угрозы. Это были монгольские воины, которых нельзя было не узнать с первого взгляда.
Несмотря на то что все это происходило наяву, Джош никак не мог поверить в то, что монгольская орда во главе с самим Чингисханом на самом деле идет на Вавилон, чтобы смести его. Но так все и было. Он видел это собственными глазами, и его сердце забилось быстрее.
Заняв позицию на воротах Иштар, он наблюдал, как кочевники приближаются с востока. Вместе с ним были македонцы и два британских солдата с неплохими биноклями, изготовленными в Швейцарии. Гроув втолковал им важность того, чтобы линзы были прикрыты: им не было известно, насколько хорошо осведомлен Чингисхан об их положении в Вавилоне, а Сейбл Джоунз наверняка обо всем догадалась бы, если бы заметила отблески. Но Джош был лучше подготовлен к ведению наблюдения, так как Абдикадир оставил ему свои бесценные очки ночного видения, ввиду того, что сам он будет непосредственно принимать участие в сражении.
Казалось, что, увидев монголов, как македонские, так и британские наблюдатели сначала занервничали, но потом на их лицах появилось возбуждение, явный восторг от предстоящего события. Джошу показалось, что на следующих воротах он заметил пестреющий яркими цветами нагрудник Александра, который пришел лично наблюдать за первым столкновением.
Монголы наступали длинными линиями, разбитые на отряды, в каждом из которых находилось примерно по десять человек. Джош быстро пересчитал отряды. Каждый глубиной был двадцать всадников, но длиной – по двести. Итого их численность составляла четыре-пять тысяч воинов – и это была только первая волна!
Перед Вавилоном их встречало десять тысяч воинов из армии Александра. Их длинные пурпурные плащи колыхал ветер, их бронзовые шлемы, на гребнях которых были отмечены звания их владельцев, были окрашены в светло-голубой цвет.
Битва началась.
Первая атака пришла с воздуха. Скакавшие в передних рядах монгольские воины подняли свои хитро устроенные луки и стали посылать вверх стрелы. Их луки были сделаны из расслоенных рогов, они могли поразить врага на расстоянии до сотни метров.
Македонцы были выстроены в две длинные шеренги, в центре которой находились педзетайры, а фланги защищали элитные гипасписты. Теперь, когда полетели стрелы, они быстро перегруппировались и, под оживленный бой барабанов и завывания труб, сформировали плотный, похожий на коробку строй, восемь человек в глубину. Воины подняли свои кожаные щиты и сомкнули их у себя над головой, как делали это древние римляне, когда образовывали построение, называющееся черепахой.
Монгольские стрелы падали на щиты с ощутимым ударом. Строй выдержал, но был не идеальным. То там, то тут воины падали на землю, испуская пронзительные крики. На какое-то мгновение между щитами появлялась щель и имела место небольшая суета, пока раненых вытаскивали из строя. Затем щиты вновь смыкали.
«Значит, люди уже погибают», – подумал Джош.
Примерно за четверть мили от городской стены монголы неожиданно пошли в атаку. Воины ревели, их барабаны стучали, как пульс, и даже топот копыт их лошадей напоминал бурю. Звуковая волна была устрашающей.
Джош никогда не считал себя трусом, но не мог ничего с собой поделать и трясся от страха. Но в то же время он был поражен, с каким спокойствием видавшие виды воины Александра ожидали противника, оставаясь на месте. Вновь взвыли трубы и прозвучала команда: «Синасписм»[34]34
Синасписм – построение, применяемое, когда нужно было усилить его оборону, но не увеличить гибкость.
[Закрыть]. Македонцы вышли из построения черепахой и перестроились плотными широкими шеренгами, хотя некоторые подняли свои щиты, чтобы защитить себя от стрел. Теперь в глубину строй был в четыре человека, тогда как остальных держали в резерве. Это были пехотинцы, которые должны были сдерживать атаку монгольской конницы тонкой линией из плоти и крови, отделявшей кочевников от Вавилона. Но они сомкнули свои круглые щиты и вогнали тупые концы своих длинных копий в землю, ощетинившись перед приближающимися монголами железными наконечниками, длиной примерно в тридцать сантиметров.
В последний момент перед столкновением Джош разглядел монголов очень четко, видел даже глаза их покрытых броней лошадей. Животные показались ему бешеными. Он спрашивал себя, чем погоняли или чем поили кочевники своих скакунов, чтобы те без колебаний неслись на тяжеловооруженную пехоту.
Монголы обрушились на македонцев. Это было ужасное столкновение.
Закованные в броню кони смяли первые ряды пехоты, и весь строй стянулся к центру. Но задние ряды македонцев стали колоть животных копьями, стараясь убить или повредить им сухожилия. Монголы и их лошади падали, а сзади в них врезались ряды следовавших за ними товарищей.
По всей своей длине шеренги македонцев превратились в неподвижный фронт сражений. Джош ощущал в воздухе вонь от пыли и металла, а также запах крови, похожий на медь. До него доносились крики ярости и боли и лязг металла о металл. Не было ни выстрелов, ни жужжания выпущенных из пушек ядер – ничего из зловещего шума войн поздних столетий. Но все равно человеческие жизни обрывались с такой же бездушной методичностью.
Вдруг Джош заметил, что перед ним парит серебряная сфера, которая в тот момент находилась на уровне его глаз, хотя и высоко над землей. Это был Глаз. «Вероятно, – подумал он про себя мрачно, – понаблюдать за битвой собрались не только люди».
Первая атака длилась считанные минуты. Затем, услышав сигнал трубы, монголы вдруг стали отступать. Те, которым удалось удержаться в седле, неслись от кровавой свалки галопом, оставляя позади себя тела своих изуродованных и скорчившихся в предсмертных муках соратников, отрубленные конечности и покалеченных лошадей.
Отступающие остановились широкой шеренгой в нескольких сотнях метров от позиции македонцев. На своем, непонятном для противника языке они стали выкрикивать в сторону защитников оскорбления, пустили в них несколько стрел и даже плевались в македонцев. Один из монголов утащил в плен одного несчастного педзетайра и теперь с подчеркнутой тщательностью начал вырезать дыру в груди своего живого пленника. Македонцы ответили им руганью на своем языке, но когда воины бросились за противником, то были остановлены суровыми голосами своих офицеров, приказывающих оставаться на месте.
Монголы продолжали отступать, не переставая издеваться над воинами Александра, но те не стали их преследовать. Убедившись, что в сражении наступило затишье, раненых стали доставлять на носилках в город через ворота Иштар.
Первый воин, которого принесли в операционную Байсезы, был ранен в ногу. Редди помог ей уложить его на стол.
Стрелу, которая пробила насквозь икроножную мышцу, сломали и вытащили за наконечник. Кости были целы, но из глубокой раны торчали клочки оборванной мышечной ткани. Байсеза запихнула их обратно в отверстие, закрыла рану тряпкой, которую предварительно обмакнула в вино, и с помощью Редди крепко перевязала. Воин дергался. Она не могла ему вколоть обезболивающего, но если бы он пришел в себя, то страх и адреналин на какое-то время заглушили бы боль.
Пот градом катился с широкого бледного лба Киплинга, и тот вытирал его головой о плечо своего жакета, так как руки у него были заняты.
– Редди, ты хорошо справляешься.
– Правда? А он ведь будет жить, будет? Чтобы с мечом в одной руке и щитом в другой умереть в какой-то другой битве.
– Все, что мы можем сделать, так это латать их.
– Да…
Но времени катастрофически не хватало. Вслед за первым раненым сквозь ворота Иштар вдруг хлынул поток носилок с искалеченными людьми. Филипп, врач Александра, бросился им навстречу и, как его научила Байсеза, стал приводить их к очередности, отделяя тех, кому еще можно было помочь, от тех, кому помочь уже нельзя, и направляя людей туда, где им могли оказать соответствующую медицинскую помощь.
Байсеза велела македонским носильщикам перенести первого пациента в палатку для раненых и принялась за следующего в очереди. Оказалось, что это был воин, который столкнулся с монголами лицом к лицу. Он получил удар мечом высоко по внутренней части бедра, и кровь била ключом из разорванной артерии. Байсеза пыталась прижать края раны, но уже было слишком поздно и кровавый источник затихал сам по себе.
– Этого человека не должны были сюда приносить, – сказал Редди.
С испачканными кровью руками и тяжело дыша, она сделала шаг назад и сказала:
– Мы ничем не можем ему помочь. Вынесите его. Следующий!
Поток искалеченных и изуродованных тел не спадал весь день, и все они работали до тех пор, пока не почувствовали, что больше работать не могут, но все равно не останавливались.
Абдикадир был с воинами вне стен Вавилона. Он находился недалеко от места первой атаки и мог видеть, как ряды македонцев едва не смели. Но его и британцев – как и Кейси, который стоял где-то дальше в строю и тоже прятал свой автомат под македонским плащом, – держали в резерве. Александр пообещал им, что в подходящий момент и они вступят в бой, нужно было только дождаться, только дождаться.
На стороне Александра и его советников из будущего была история разных времен. Им была известна излюбленная тактика монголов. Первая их атака была ложной, направленной на то, чтобы македонцы стали их преследовать. Кочевники были готовы отступать несколько дней, если понадобится, изматывая и расчленяя силы Александра, пока не убедились бы, что наступило время захлопнуть ловушку. Гости из будущего поведали императору о том, как однажды монголам удалось разбить армию христианских рыцарей в землях Польши, применив эту тактику. Да и самому Александру довелось испытать подобную военную хитрость на себе, когда он пошел походом в земли скифов. Тогда он решил, что второй такой ошибки больше не допустит.
К тому же Александр и сам вел игру в прятки, укрыв половину своей пехоты и всю конницу за стенами Вавилона и не пуская в ход оружие девятнадцатого и двадцать первого века. Хотя монгольские лазутчики были замечены в окрестностях города, однако чтобы попасть незамеченными в Вавилон… Почти невозможно!
Несмотря на напряженное ожидание защитников, монголы больше в этот день не появились.
С наступлением вечера на горизонте вспыхнула невероятно длинная линия костров, которая протянулась с севера на юг, словно обхватывая весь мир. Вокруг себя Абдикадир слышал недовольный шепот воинов по поводу явно ужасающих размеров монгольского войска. Он представил себе, какими они были бы напуганными, если бы им сказали, что среди бесконечных рядов монгольских юрт видели купол космического корабля, который было тяжело с чем-то перепутать.
Но тут в лагере появился сам Александр в компании Гефестиона и Евмена. Царь немного хромал, но шлем на его голове и железный нагрудник сверкали, как серебро.
Царь ходил между своими солдатами и обсуждал приемы монголов со своим военачальником и грамматевсом, да так, что его слышали все.
– Монголы пытаются нас обмануть, – говорил он. – Скорее всего, в своем лагере они разожгли два или три костра на каждого воина. Как? Вы мне не верите? Но ведь все знают, что они сажают на спины своим многочисленным лошадям соломенные чучела, чтобы сбить противника с толку. Вот только македонцы слишком умны, чтобы попасться на такую простую уловку! Поэтому-то я и велел разжечь так мало костров. Увидев их, монголы начнут сильно недооценивать силы, противостоящие им, ведь откуда им знать про невероятную храбрость и несгибаемую волю македонцев!
От таких слов даже Абдикадир воспрянул духом. Он признался себе, что Александр был выдающимся человеком, пусть на его руках было не меньше крови, чем у Чингисхана.
Положив Калашникова рядом с собой, пуштун свернулся под пончо и жестким одеялом, которое получил от британцев, и попытался заснуть.
Почему-то ему было очень спокойно. Казалось, вся его сущность устремилась на борьбу с монголами. Одно дело было думать о них как о странице, покрытой пылью истории, и совсем другое – видеть их разрушительную свирепость во плоти.
Эти кочевники принесли исламу огромный вред. Они пришли в богатое мусульманское государство Хорезм – очень древнюю державу, которая была стабильной и процветающей с середины седьмого века до Рождества Христова. Даже Александр Великий посещал его во время своих походов по Евразии. Монголы разграбили его богатые города в землях Афганистана и Северной Персии, от Герата до Кандагара и Самарканда. Как и в вавилонском царстве, в Хорезме были тщательно продуманные системы подземных ирригационных каналов. Монголы уничтожили и их, и сам Хорезм. Некоторые арабские историки утверждали, что после этого экономика того региона так и не восстановилась. И таких примеров – великое множество. Эти события навсегда омрачили душу ислама.
Абдикадир никогда не был религиозным фанатиком. Просто теперь в нем проснулось желание того, чтобы справедливость восторжествовала. На этот раз ислам будет спасен от монгольской катастрофы и возрожден. Но эту ужасную войну сначала нужно было выиграть – победить любой ценой.
Абдикадир подумал, что во всем этом беспорядке, оставленном Слиянием, было большим утешением вновь найти в своей жизни цель и стремиться ее достичь. Или, возможно, в нем просто заговорила его македонская кровь.
Интересно, что бы ответил ему на это Кейси – христианин-деревенщина, рожденный в 2004 году в штате Айова, который теперь был зажат между армиями монголов и македонцев во времени, у которого еще не было календаря.
– Отличный христианин-солдат, который может скоро повстречаться с Создателем, – пробормотал Абдикадир и улыбнулся.
В яме у Чингисхана под юртой Коля пролежал три дня. Все эти три дня он горел в агонии, ничего не видя, не слыша. Но он все еще был жив и чувствовал течение времени по вибрации пола над его головой, создаваемой топотом приходящих и уходящих ног, напоминающим прилив.
Если бы монголы его обыскали, то нашли бы у него за пазухой пластиковую флягу с водой и еще один предмет, из-за которого он и пошел на эту авантюру. Но его не обыскали, а значит, он рисковал не зря и все идет по его плану.
Сейбл не могла себе даже представить, как много ему было известно о монголах. Спустя восемь веков память об их нашествии была в нем еще жива и свежа. Он слышал о привычке Чингисхана заточать вражеских князей под своей юртой. Выдав Кейси всю информацию о монголах, которая у него была, Коля знал, что его схватят, после чего позволил вероломной Сейбл манипулировать монголами, чтобы те проявили к нему это «снисхождение». Все, чего он хотел, – оказаться здесь в темноте, живым, с самодельным устройством и всего лишь в метре от Чингисхана.
На борту «Союза» не было гранат, хотя граната была бы идеальна в его ситуации. Но зато был запас неиспользованных взрывных болтов. Даже если бы они попались монголам на глаза, те бы все равно не догадались о назначении того, что Коля вытащил из капсулы космического корабля. А вот Сейбл бы догадалась, но только из-за своего высокомерия она считала напарника бесполезным и не видела в нем угрозы. Вот поэтому-то ему ничто не мешало собрать простой спусковой механизм и скрывать свое самодельное оружие.
Чтобы нанести удар, ему оставалось лишь дождаться подходящего момента. Вот почему он сидел в кромешной тьме и страдал от агонии. Три дня. Это было все равно, что оставаться живым еще три дня, будучи похороненным заживо. Как ни странно, его тело продолжало функционировать: ему по-прежнему нужно было мочиться – словно организм сам знал, что эпилог в его истории еще не написан. Это было похоже на то, как дергается тело только что убитого человека: эти движения уже не имеют никакого смысла.
Три дня. Но русские умели терпеть, поэтому придумали выражение: «Первые пятьсот лет тяжелее всего». На горизонте забрезжил рассвет. Проснувшись, Абдикадир сел. Вокруг него зашевелились македонцы: кто-то из них кашлял, кто протирал руками глаза, кто справлял нужду. Розово-серый цвет светлеющего неба представлял собой невероятно красивое зрелище: солнечные лучи, бегущие по облакам, засоренным вулканическим пеплом, были похожи на лепестки вишни, осыпающие пемзу.
Но наслаждаться после пробуждения секундами мира судилось не долго.
Первые и последние лучи представляют для солдата наибольшую опасность. В это время его глаза стараются привыкнуть к быстро изменяющемуся освещению. Именно в этот момент максимальной уязвимости монголы и появились.
В полной тишине они приблизились к позициям македонцев. Загремели огромные наккара – монгольские боевые барабаны, перевозимые на спинах верблюдов, – и монголы с громкими криками ринулись в атаку. От этого неожиданного извержения шума кровь стыла в жилах. Казалось, что македонский лагерь вот-вот сметет разбушевавшаяся стихия – наводнение или оползень.
Но призыв македонских труб опоздал лишь на мгновение. Услышав их, воины бросились на позиции. На своем грубом языке македонские офицеры выкрикивали команды:
– Стройся, удерживать позиции, не ломать строй!
Македонская пехота моментально образовала стену из мускулов и железа, восемь человек в глубину.
Естественно, Александр не позволил застать себя врасплох. Предусмотрев возможность столь коварного нападения, он позволил своему врагу приблизиться к нему настолько, насколько тот осмелился бы. Теперь пришло время захлопнуть ловушку.
Абдикадир занял свое место в строю за три ряда от первого. Справа и слева его окружали нервничающие томми. Поймав их взгляды, пуштун выдавил из себя улыбку и вскинул на плечо своего Калашникова.
Так, держа врага на прицеле АК, он впервые смог хорошо рассмотреть воинов-кочевников.
Монгольская тяжелая конница возглавляла атаку, тогда как легкая – следовала за ней. На всадниках были панцири из полос кожи буйвола и металлические шлемы, защищающие не только голову, но и шею и уши. Каждый был вооружен до зубов: два лука, три колчана стрел, копье с устрашающим крюком на другой стороне, топор и кривая сабля. Даже кони у них были в доспехах: бока животных прикрывали широкие кожаные панцири, а голову – железные оголовья. В своих доспехах и ощетинившиеся оружием, монголы больше походили на жуков, чем на людей.
Но не все шло, как они планировали. Запела труба. По команде македонские лучники на стенах Вавилона перегнулись через парапет, и в воздухе, прямо у Абдикадира над головой, засвистели стрелы, с глухими ударами впиваясь в приближающихся кочевников. Когда всадник падал, его соратники, скачущие у него за спиной, налетали на него и образовывалась куча, отчего строй на короткое время нарушался.
Но больше было пущено стрел с наконечниками, которые предварительно обмакнули в смолу и затем подожгли. Их посылали в ямы, наполненные смолой, и пропитанные смолой кипы сена, разбросанные на земле. Вскоре под монголами, словно из-под земли, стали вырываться высокие языки пламени и повалил густой черный дым. Люди кричали, лошади становились на дыбы и не слушались своих седоков. Но потери лишь замедлили продвижение монголов, однако не остановили его.
И вновь монгольская тяжелая конница врезалась в македонцев.
Один за одним воины Александра погибали. Животные кочевников затаптывали македонцев, а их седоки с дикой яростью орудовали своими клинками и булавами. Смерть была неизбежна.
Абдикадир находился всего лишь в каком-то метре от гущи сражения и смотрел, как кони становились на дыбы, как мелькали над толпой сражающихся плоские монгольские лица, как люди бились и умирали. Он чувствовал запах крови, пыли… пот напуганных лошадей и даже в такой момент отвратительную вонь, которая могла исходить лишь от самих монголов. Из-за сплошной стены людей и лошадей, из-за рева десятков тысяч глоток сражаться было трудно, трудно было даже поднять оружие. В воздухе свистели лезвия, и кровь и отрубленные части тела отлетали в почти абсурдной, невероятной резне. Постепенно крики гнева сменились стонами раненых и умирающих. Тем временем ряды защитников стала теснить легкая конница противника: прорываясь сквозь прорехи, оставленные тяжелой конницей, монголы спешили на выручку своим товарищам, нанося македонцам удары своими мечами и копьями.
Но у Александра нашлось чем им ответить. Из глубины македонских рядов храбрая пехота бросилась на врага, держа в руках длинные копья-крюки. Если острие копья не попадало в цель, то в ход шел крюк, которым воина стягивали с седла. Монголы падали, но косили пехотинцев, как коса цветы.
