Текст книги "Глаз времени"

Автор книги: Артур Чарльз Кларк

Соавторы: Стивен М. Бакстер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

21. Возвращение в Джамруд

На рассвете Байсезу разбудил рев походных труб. Когда она, потягиваясь, вышла из своей палатки, мир предстал перед ней в серо-голубых тонах. По всей долине Инда пение труб поднималось в небо вместе с дымом вечерних костров.

Она действительно находилась в лагере Александра Великого, и это не было сном или кошмаром. Но по утрам ей не хватало Майры больше всего, и даже в таком удивительном месте ее сердце не переставала сжимать тоска по дочери.

Пока царь и его советники решали, что предпринять, Байсеза, де Морган и остальные заночевали в лагере в дельте Инда. Их держали под стражей, но выделили отдельную палатку для ночлега. Сама палатка была из кожи. Потрепанная, изношенная, от нее несло запахом лошадей, еды, дыма и солдатского пота. Но это была офицерская палатка, которая в роскоши уступала лишь походным покоям Александра и его генералов. Кроме того, они были солдатами и привыкли жить без комфорта, за исключением де Моргана, который посчитал разумным не жаловаться.

Коммерсант всю ночь молчал, но глаза его горели огнем. Байсеза подозревала, что он подсчитывал, какую оплату запросить за свои услуги в качестве незаменимого переводчика. Но «варварским» греческим языком он был недоволен.

– Они произносят «к» как «г», а «т» как «д». Когда они говорят «Филипп», то получается «Вилип»…

С наступлением дня Евмен, царский грамматевс, прислал в палатку Байсезы слугу, чтобы уведомить их о решении повелителя. Македонская армия останется до поры до времени в дельте, тогда как в Джамруд вверх по долине Инда отправится отряд из всего лишь тысячи человек! Большую часть его составят гипасписты – ударные части, которые использовались в таких рискованных предприятиях, как нападение на врага ночью и форсированные марши, и которым было доверено оберегать жизнь Александра. Император пожелал лично отправиться к британцам, взяв с собой Евмена и своего фаворита и любовника Гефестиона. Великий явно был заинтригован возможностью увидеть солдат будущего в их крепости.

За годы, проведенные в постоянных походах, армия Александра была на удивление хорошо дисциплинированна, поэтому понадобилась лишь пара часов, чтобы закончить приготовления к предстоящему маршу, после чего был отдан приказ трубить выступление.

Пехотинцы, в полном вооружении, с легкими походными мешками за спиной, построились в ровные колонны. У каждого отделения, называемого «декас», хотя обычное количество воинов в нем равнялось шестнадцати, был слуга и вьючное животное для перевозки багажа. Животными этими были в основном мулы, но использовались также и дурно пахнущие верблюды. Две сотни всадников из македонской конницы Александра должны были двигаться вместе с пехотой. Кони у них были необычно низкорослыми. Телефон рассказал, что они, вероятно, были европейской или азиатской породы, и тем, чьи глаза привыкли к арабским скакунам, показались бы неуклюжими. В коннице Александра не знали стремян: эти невысокие, крепкие люди сжимали своим жеребцам бока ногами и направляли их при помощи удил.

Компанию Байсезе и британцам составили македонские офицеры, которые шли со своими подчиненными пешком, наряду с царскими приближенными и генералами. Лишь Александр, из-за полученных ранений, ехал в повозке, запряженной четверкой лошадей. Его личный врач, грек Филипп, ехал вместе с ним.

Но только когда они выступили, Байсеза заметила, что тысяча солдат, вместе со снаряжением, слугами, вьючными животными и офицерами, составляла лишь костяк колонны. Вслед за ними потянулась толпа женщин с детьми, торговцы с гружеными телегами и даже несколько пастухов, погоняющих отару тощих овец. Спустя пару часов на марше этот оборванный неуправляемый обоз растянулся на полкилометра.

Стоило огромных трудов вести армию и обоз через джунгли, что понимал каждый. Все же, когда войско взяло темп марша, воины, которые прошли за Александром тысячи километров и стойко переносили тяготы очередного похода, просто ставили одну огрубевшую стопу перед другой, как всегда делали эти привыкшие к трудным переходам солдаты. Байсезе и британцам маршировать было тоже не в новинку, и даже де Морган молчаливо терпел неудобства с такой стойкостью и решимостью, которой Байсеза невольно восхищалась. Некоторые из македонцев затягивали странные, печальные песни, которые были непривычны для ее уха. Эти люди из глубокого прошлого продолжали поражать ее своей необычностью: малорослые, коренастые, энергичные, как будто бы они вовсе и не были людьми.

Байсеза старалась получше присмотреться к царю, когда ей представлялась такая возможность.

Восседая на великолепном тяжелом троне, путешествуя по Индии на повозке, он был одет в опоясанную тунику, на голове сверкала золотая диадема, надетая на пурпурную македонскую шапку, в руках он держал скипетр. В нем она рассмотрела мало греческого. Возможно, его заимствования из персидской культуры носили не только дипломатический характер. Возможно, что его соблазнили величие и богатства империи персов.

В походах с ним всегда был рядом его придворный прорицатель Аристандр, бородатый старик с колючими расчетливыми глазами, одетый в запачканную сажей и грязью тунику. Байсеза полагала, что этому шарлатану не давал покоя вопрос, как общение императора с людьми из будущего могло повлиять на его позицию при дворе. Тем временем евнух-перс Багоас небрежно прислонился к спинке трона. Этот красивый полный молодой человек, одетый в тонкую тогу, время от времени хлопал царя по затылку. Байсезу веселило то, как Гефестион метал в это создание гневные взгляды.

Александр тяжело развалился на своем троне. Байсезе не составило большого труда определить с помощью своего телефона, на каком этапе его славной жизни они встретились. Она узнала, что в тот момент ему было тридцать два и, хотя его тело пылало здоровьем, выглядел он изнуренным. За все годы своих военных кампаний, в которых он всегда вел своих людей в самую гущу сражений, проявляя храбрость, порой граничащую с безрассудством, Александр был несколько раз тяжело ранен. Казалось, что даже дышать ему удается с трудом, а упасть ему не давала лишь феноменальная сила воли.

Удивительно, но этот еще молодой человек уже правил более двумя миллионами квадратных километров, и всему этому дало начало его стремление попасть в историю. Но еще более странным было знать, что во временной линии Земли успехи его походов уже давно достигли своего пика и медленно ползли в небытие. После его смерти пройдет лишь несколько месяцев, и гордые, верные ему военачальники, которые сейчас следуют за ним, начнут разрывать созданную им империю на части. Байсеза спрашивала себя, какая судьба ждала Александра в Мире.

В полдень решили сделать привал до следующего утра, и странствующая армия быстро превратилась в пригород того огромного палаточного города, который еще недавно стоял в дельте Инда.

Приготовление пищи, как оказалось, у македонцев было долгим и сложным процессом: понадобилось время, чтобы развести костры, и вода в котлах и горшочках закипела. Но пока это происходило, в лагере лилось вино, музыка с танцами и даже возникали импровизированные театральные постановки. Большинство женщин здесь были женами или любовницами воинов. Наряду с представительницами Индии, Байсеза узнала македонок, гречанок, персиянок, египтянок. Были тут представители таких народов, название которых ей почти ничего не говорило, например дочери Скифии и Бактрии. У многих из них были дети, некоторым было уже пять-шесть лет, цвет лица отпрысков и волос выдавал их смешанное происхождение. Македонский лагерь наполняли столь неподходящие этому месту крики младенцев.

Ночью Байсеза лежала в своей палатке и пыталась заснуть под плач детей, смех любовников и унылые пьяные завывания истосковавшихся по родине македонцев. Ее готовили к операциям, в места проведения которых нужно было лететь несколько часов, да и проходили они обычно не дольше дня. Воины же Александра начали свой путь в Македонии, маршировали по территории Евразии и дошли до столь отдаленных территорий, как Северо-Западная пограничная провинция. Она пыталась себе представить, как это было: следовать за Александром в течение многих лет и видеть земли неизведанные… С тем же успехом они могли отправиться в поход на Луну.

После нескольких дней на марше македонцев и их спутников стали поражать необычные заболевания. Эти инфекции заставляли заболевших сильно страдать, а в некоторых случаях заканчивались смертью. Но знания основ полевой медицины помогли Байсезе и британцам определить заразу и в какой-то степени излечивать от нее. Было ясно, что британцы и она принесли в армию Александра вирусы из будущего, к которым у македонцев не было иммунитета. Во время одиссеи противником людей из армии Александра становилось множество неизвестных болезней, но для них далекое прошлое оказалось не по зубам. Наверное, Байсезе и остальным повезло, что вирусы быстро гибли. А вот следов обратного процесса не было: ни один британец не заболел македонским вирусом. Байсеза подумала, что какой-нибудь эпидемиолог мог написать целую диссертацию, посвященную вопросам хронологической асимметрии.

День за днем их поход продолжался. Ведомые личными лазутчиками Александра, тщательно наблюдавшими за долиной Инда, они добирались в Джамруд по маршруту, отличному от того, по которому Байсеза попала в лагерь македонцев.

Когда до крепости оставалось два дня пути, перед македонцами возник ранее неизвестный им город. Колонна остановилась, и Александр выслал на разведку отряд лазутчиков, с которыми пошли Байсеза и еще несколько британцев.

Город был хорошо спланирован. Размером с огромный торговый центр, он стоял на двух земляных холмах, каждый из которых был обнесен массивным крепостным валом из глинобитного кирпича хорошего обжига. Под прямым углом город пересекали широкие улицы, складывалось впечатление, что до недавнего времени здесь жили люди. Но когда лазутчики осторожно прошли через его врата, то никого, ни единого человека, не обнаружили.

Город не был настолько стар, чтобы превратиться в руины: он слишком хорошо сохранился, о чем говорили прекрасно сохранившиеся крыши домов. А вот покинули его давно: в домах они нашли развалившуюся от времени мебель и черепки рассыпавшейся глиняной посуды. Если жители и не забрали с собой все запасы еды, то птицы и бродячие собаки давно о них позаботились. Все было покрыто густым, ржаво-коричневым слоем пыли, которая поднималась в воздух при малейшем прикосновении.

Де Морган показал ей на сложную систему канализационных труб и колодцев.

– Нужно рассказать Киплингу об этом месте. Он большой любитель канализаций, – холодно пошутил он. – Признак цивилизации, как он говорит.

Улицы не были вымощены камнем, а утрамбованы ногами людей и колесами повозок. Байсеза обнаружила обломки: черепки разбитых гончарных изделий, терракотовые браслеты, глиняные шарики, осколки статуэток, металлические обломки, которые, вероятно, когда-то были весами торговца, глиняные таблички с текстом, написанным на непонятном ей языке. Казалось, что каждый квадратный сантиметр земли был сильно утоптан, и она шла по осколкам, осколкам веков. Это место было очень древним, пережитком времен более давних, чем города британцев, давнее времен вторжения Александра в Индию, настолько старым, чтобы в ее времени успеть исчезнуть под пылью веков. Это было напоминанием о том, что давным-давно и в этом клочке мира жили люди, создавшие собственную цивилизацию, и что взволнованные Слиянием глубины времен хранят в себе еще много тайн.

Но город был покинут, словно его обитатели вдруг просто собрали вещи и куда-то отправились по каменистой равнине. Евмен предположил, что из-за Слияния реки могли найти себе другие русла, и люди ушли искать воду. Но казалось, что уход жителей случился намного раньше.

Разгадать эту загадку они не смогли. Как британцы, так и македонцы боялись этого пустого места, в котором обитало одно лишь эхо, эту каменную «Марию Целесту». Они даже решили не останавливаться на ночь, чтобы передохнуть, и сразу же двинулись в путь.

После нескольких дней на марше Александр прибыл в Джамруд, к всеобщему удивлению обеих сторон.

По-прежнему на костылях, Кейси выскочил навстречу Байсезе и обнял ее.

– В жизни бы не поверил, – прокомментировал он приход македонцев. – Бог мой, ну и вонь.

Байсеза улыбнулась.

– Вот что бывает, когда две недели питаешься карри и спишь в палатке из кожи, – сказала она. – Удивительно, но за это время Джамруд стал для меня чуть ли не родным домом, с его Редьярдом Киплингом и остальным.

На этот раз улыбнулся Кейси.

– Что-то подсказывает мне, что на какое-то время это место действительно станет нашим домом, так как у меня нет ни малейшей идеи, как нам вернуться обратно. Идем в крепость. Догадайся, что удалось соорудить Абдикадиру. Душ! Нужно признать, что от этих неучей есть польза, как-никак, а уж руки у них умелые…

В крепости Абдикадир, Редди и Джош сразу окружили ее и стали требовать, чтобы она рассказала о своих впечатлениях от пребывания среди македонцев. Как и ожидалось, Джош был ужасно счастлив видеть ее, и с его лица не сходила улыбка. Ей было приятно снова оказаться в его обществе.

– Что ты думаешь о нашем новом друге Александре? – спросил он.

– Нам придется стать соседями, – тяжело сказала Байсеза. – По численности его силы превосходят наши – я имею в виду, силы капитана Гроува – в соотношении сто к одному, наверное. Сейчас ему никто не сможет противостоять.

– К тому же, – сказал Редди сладким голосом, – видя его ясные очи и сияющие локоны, ниспадающие на плечи, Байсеза, бесспорно, считает Александра непревзойденным красавцем…

Щеки Джоша загорелись ярким румянцем.

– А как насчет тебя, Абди? – продолжал Редди. – Не каждому предоставляется возможность проверить, верны ли древние родовые предания.

Абдикадир улыбнулся и провел рукой по своим светлым волосам.

– Я, наверное, застрелю своего тысячу раз прадедушку, – пошутил он, – но зато докажу, что все эти парадоксы неверны…

Затем он перешел прямо к делу. Он ждал возвращения Байсезы не только потому, что горел желанием показать ей душ собственного производства.

– Байсеза, я прогулялся в тот кусочек двадцать первого века, вместе с которым нас забросило сюда, – сказал он. – Там я хотел осмотреть одну пещеру…

Он отвел ее в склад крепости. Там он достал большую автоматическую винтовку. Она была завернута в грязную рваную ткань, но корпус ее блестел от смазки.

– Разведка сообщила, что обнаружила тайник, – сказал он. – В тот день одной из задач нашего полета было это подтвердить.

Рядом с автоматом лежали старые советские светошумовые гранаты. Абдикадир поднял одну из них. Она была похожа на консервную банку, надетую на палку.

– Тайник оказался небольшим, но все-таки…

Джош осторожно прикоснулся к стволу автомата.

– Никогда раньше не видел такого оружия, – признался он.

– Это автомат Калашникова. В мое время его считают антиквариатом. Оружие, которое активно применялось во время вторжения советских войск в Афганистан, которое, кстати, появилось где-то за пятьдесят лет до нашего времени. Нужно признать, он до сих пор хорошо функционирует. Излюбленное оружие воинов гор. Вряд ли можно найти что-нибудь более надежное. Даже чистить не нужно, что многие из них никогда и не делали.

– Машина смерти из двадцать первого века, – тяжело вздохнул Редди. – Замечательно.

– Вопрос в том, – сказала Байсеза, – что нам с этим делать. Вправе ли мы использовать оружие двадцать первого века против, скажем так, армии из железного века, невзирая на возможные последствия?

– Байсеза, – Редди не спускал глаз с автомата, – мы не знаем, что с нами случится дальше. Мы здесь не по своей воле, и какое бы создание или явление нас сюда ни забросило, его явно не заботило наше благополучие. Я бы сказал, что в сложившейся ситуации вопросы морали не к месту, зато здорово поможет прагматизм. Разве не будет разумнее на всякий случай держать при себе эти мускулы из стали и пороха?

Джош вздохнул.

– Друг мой, ты, как обычно, сгущаешь краски. Но я вынужден с тобой согласиться.

Александр велел разбить лагерь в полукилометре от Джамруда. Вскоре там запылали костры, и вновь появилось странное поселение, являющее собой что-то среднее между военной базой и бродячим цирком. Этот день был отмечен проявлением взаимного недоверия в обоих лагерях: как британцы, так и македонцы организовали патрули по обе стороны невидимой границы.

Но на второй день лед подозрений между ними стал таять. Все началось с Кейси. Побродив немного в пограничной зоне, он вступил в словесную перепалку с низеньким, коренастым македонцем-ветераном, которому было около пятидесяти, и жестами вызвал его «пободаться». Байсеза понимала причину этой затеи: на базе «Клавиус» существовала традиция устраивать с членами отделений новоприбывших миротворцев одноминутные боксерские поединки без правил и канатов, целью которых было просто поколотить противника.

Несмотря на всю агрессию американца, всем было очевидно, что с одной здоровой ногой драться он не мог, поэтому вместо него с македонцем схлестнулся капрал Бэтсон. Раздевшись до пояса, в штанах на подтяжках, уроженец Ньюкасла казался близнецом крепыша-македонца. Быстро собралась толпа, и когда поединок начался, обе стороны стали громко болеть за своего бойца:

– Покажи ему, Джо!

– Алалалалалай!

Кейси следил за временем и остановил бой по истечении одной минуты. За это время Бэтсон успел пропустить приличное число ударов и сломать македонцу нос. Явного победителя не было, но Байсеза увидела, как между соперниками появилось уважение, признание одним видавшим виды воином другого, как это и задумал Кейси.

Желающих принять участие в следующем поединке оказалось море. Когда одному сипаю сломали руку, офицеры прекратили кровавую забаву. Но сразу же началось новое соревнование: на этот раз уже македонцы предложили солдатам Джамруда сыграть в «сфаиру», то есть мяч. Это была традиционная македонская забава, в которую играли кожаным мячом. Как и в британском регби или американском футболе, нужно было отобрать у игрока команды-противника мяч и куда-то с ним бежать. Без Кейси и тут не обошлось: он давал сигнал к подаче, следил за правилами – в общем, был в роли рефери.

Позже кто-то из томми пытался обучить македонцев правилам игры в крикет. Боулеры бросали вырезанный из пробкового дерева мяч, на котором виднелись вмятины из-за частого использования, на полосу земли, по краям которой находились импровизированные калитки, а бэтсмены с азартом размахивали самодельными битами. За игрой наблюдали Байсеза и Редди. Игра проходила хорошо, несмотря на то что порой томми приходилось становиться настоящими мимами, чтобы втолковать македонцам, что «ногу перед калиткой ставить нельзя».

Все это происходило прямо под висящим в воздухе Глазом.

– Порой разум человека демонстрирует свою замечательную способность не замечать ничего, каким бы странным это «ничего» ни было.

Один из игроков мощным ударом послал мяч в воздух и угодил в парящую сферу. Звук был таким, словно мяч ударился о стену из цельного камня. Он отскочил и попал филдеру[23]23
  Филдер – полевой игрок, который должен поймать мяч и попасть им в бэтсмена.


[Закрыть] прямо в руки, который поднял его над головой с торжествующим видом и показал бэтсмену, по правилам вынужденному покинуть игру. Удар мячом ничуть не потревожил Глаз.

Игроки обеих команд столпились и стали громко спорить. Редди почесал нос и сказал:

– Насколько я могу судить, они спорят о том, можно ли засчитать мяч, пойманный таким образом.

Байсеза покачала головой:

– Никогда не понимала крикет.

Благодаря всем этим инициативам с обеих сторон, к концу второго дня напряжение между британцами и македонцами спало и они стали относиться друг к другу с меньшей враждебностью. Поэтому Байсеза совсем не удивилась, когда увидела, как томми и сипаи, втайне от офицеров, посещают лагерь македонцев. Воины Александра с радостью делись с ними вином и едой и даже обменивали свои сапоги, шлемы и оружие на стеклянные бусы, губные гармошки, фотографии и прочие безделушки. Казалось, что некоторые из проституток в их лагере были готовы бесплатно обслужить этих мужчин из будущего, которые смотрели на них голодными глазами.

На третий день Евмен послал в крепость слугу с сообщением о том, что капитан Гроув и его старшие офицеры приглашаются на аудиенцию к царю.

22. Карта

Больше всего в монголах Коля ненавидел грязь. Спустя два дня, проведенных в палаточной столице, он уже чувствовал себя таким же омерзительным, как и местные, и таким же вшивым. Криволапов даже начал думать, что паразиты нашли в нем прекрасное жилище, ведь он был для них источником нетронутого болезнями, свежего мяса. Если он не умрет от пищевого отравления, то, возможно, истечет кровью от их укусов.

Но Сейбл говорила, что к этому нужно привыкнуть.

– Посмотри на Йэ-лю, – сказала она. – Он цивилизованный человек. Думаешь, он рос в этой грязи? Нет, конечно. И если он с этим справляется, то ты – и подавно.

Бесспорно, она была права. Но это не делало жизнь среди монголов легче.

Очевидно, Чингисхан был терпеливым человеком.

С миром случилось что-то непостижимое. И это что-то разрушило государство монголов, как стало понятно по исчезновению ям, этих широких артерий великой империи. Что ж, Чингисхан когда-то построил одну империю, и теперь он – или его талантливые сыновья – построит другую, невзирая на то, что творится вокруг. Тем не менее Йэ-лю настоятельно советовал своему господину не спешить. У монголов всегда было принято собирать сведения о противнике, прежде чем решить, куда ударить, поэтому Чингисхан прислушивался к мнению своих советников.

Даже в период обдумывания дальнейших действий великий монгол не забывал о необходимости поддерживать боеспособность своих воинов. Он ввел безжалостную систему подготовки, в которую вошли длительные форсированные марши верхом. Также он велел готовить императорскую охоту. Это мероприятие должно было охватить территорию в несколько километров, поэтому приготовления заняли неделю. Для воинов же это означало массовые маневры, проверку дисциплины, умения действовать сообща, преодолевая трудности. Охота вообще была очень важным событием в жизни монголов, такой же неотъемлемой частью их самих, как и война.

Тем временем Сейбл изучала палаточный город. Особенно внимательно она следила за воинами, надеясь понять их манеру ведения боя.

Монголов же это раздражало. К своему удивлению, Коля узнал, что, несмотря на то что у этих кочевников украсть будущую жену у соседа из юрты считалось обычной манерой ухаживания, в монгольском обществе женщины имели значительное влияние, по крайней мере те из них, кто каким-то образом имел отношение к Золотой Семье. Ни одно решение при дворе императора не принималось без согласия жены Чингисхана Бортэ, которая была того же возраста, что и он сам. Но монгольские женщины в войне участия не принимали. Солдаты с подозрением относились к этой странной «небесной» женщине в оранжевой одежде и не были намерены мириться с ее любопытством.

Поворотным моментом стал день, когда один воин, перебрав рисового вина и забыв о могуществе небес, попытался сорвать с американки ее комбинезон. Это был плечистый сильный мужик, ветеран первого похода в русские земли (а значит, от его руки погибли сотни людей). Но перед боевыми искусствами двадцать первого века он оказался бессилен. Он успел обнажить женщине одну бледную грудь, прежде чем она уложила его на лопатки и оставила валяться кричащим от боли с переломом ноги в двух местах.

После этого случая авторитет Сейбл среди монголов быстро возрос. Ей разрешили ходить, где она пожелает, и американка позаботилась о том, чтобы историю ее победы, соответствующим образом приукрашенную, услышали при дворе императора. Коля понимал, что ее поведение вызывало в монголах все большую обеспокоенность, и это однозначно не сулило космонавтам ничего хорошего.

Ко всему прочему, проделки Сейбл беспокоили и его. Страх в ней давно испарился, и по мере того, как она безнаказанно преодолевала на своем пути преграды одну за другой, крепли ее уверенность в собственных силах и решимость. Казалось, тринадцатый век пробудил в ней нечто первобытное.

Сам же Коля проводил время в обществе Йэ-лю, верховного сановника империи.

Сын одной из приграничных с монгольскими землями народностей, Йэ-лю попал к кочевникам как пленник, но ему удалось быстро возвыситься в стране неграмотных. Благодаря знанию астрономии кидани очутился в числе тех образованных людей при дворе, которым дальновидный Чингисхан поручил управлять быстро расширяющимся государством.

В своих намерениях изменить монгольскую державу Йэ-лю использовал в качестве модели Китай. Он отбирал самых способных из числа пленников, захваченных монголами во время их набегов на земли северного Китая, чтобы те помогали реализовать его замысел, и изымал из награбленного книги и лекарства. Он скромно признался Коле, что однажды ему удалось спасти много жизней во время внезапно вспыхнувшей в Монголии эпидемии, применив китайские лекарства и их познания в медицине.

Кидани стремился усмирить жестокость монголов, стараясь внести в жизнь этого народа стремление к высоким целям. Было время, когда Чингисхан серьезно рассматривал возможность истребления всего населения Китая, чтобы расширить пастбища для своих табунов, но Йэ-лю уговорил его отказаться от этой затеи.

– Мертвые не платят дани, – сказал он тогда.

Коля подозревал, что долгосрочной целью сановника было цивилизовать монголов за счет их ассимиляции в культуры оседлых завоеванных народов, подобно тому, как китайцы поглощали и окультуривали волны предыдущих захватчиков, пришедших из северных пустошей.

Криволапов не представлял, чем обернется для него это приключение. Но, надолго застряв здесь в Мире, в таких людях, как Йэ-лю, он видел надежду на лучшее будущее. Поэтому он с радостью беседовал с кидани о природе нового мира и старался помочь ему выработать план относительно того, что с этим миром делать.

При их первой встрече Йэ-лю впечатлила попытка Сейбл набросать на земле карту. Теперь он и Коля составляли детальную карту Мира, опираясь на воспоминания космонавта и карты с «Союза». Йэ-лю был здравомыслящим человеком, поэтому он легко принял тот факт, что Мир имеет форму шара (как и древние греки, китайские ученые давно указывали на кривой профиль тени Земли, который планета отбрасывала на свой спутник во время лунного затмения), и уж совсем не составило труда понять принципы построения карты сферической поверхности на плоском листе бумаги.

Получив предварительные наброски, Йэ-лю пригласил к себе группу китайских писцов и поручил им начать работу над поражающей своими размерами картой мира на шелке. Когда ее закончат, она полностью закроет собой пол одной из юрт грандиозного павильона императора.

Советник был в восторге от того, как на разматываемом полотне появлялось изображение мира, и заинтригован тем, как мало земель в Евразии осталось незавоеванными монголами. Согласно представлению этих кочевников, которое крутилось вокруг континента, им оставался всего один шаг от русских земель через Западную Европу, чтобы достичь Атлантического океана. Теперь же Йэ-лю пришлось волноваться о том, как показать Чингисхану карту, на которой было еще так много территорий Нового Света, Дальнего Востока, Австралазии, Южной Африки, Антарктиды и прочих земель, о существовании которых великий хан и не подозревал.

Коля был согласен с тем, что работа писцов великолепна в полном смысле этого слова. Ледники были вышиты тонкими белыми нитками, золотыми нитками текли воды главных рек, драгоценные камни виднелись на месте основных городов, при этом все надписи были выполнены аккуратными монгольскими буквами. Коля изумился, когда узнал, что у монголов вообще не существовало письменности до прихода к власти Чингисхана, который позаимствовал в качестве образца письменность своих соседей уйгуров.

Служанки, которые все это вышивали, явно испытывали гордость за свой труд, и Йэ-лю достойно их отблагодарил, поздравив с созданием настоящего шедевра. Но они были рабынями, лишившимися свободы во время очередного монгольского набега на земли китайских народностей. Коля никогда прежде не встречал рабов и не мог им не сочувствовать. В их движениях всегда была видна покорность, глаза были постоянно опущены, и от любого контакта с монголами они начинали дрожать, особенно женщины. Возможно, в присутствии Йэ-лю они чувствовали к себе благосклонность, но навсегда были побежденными и чьей-то собственностью.

Коля тосковал по дому: по своей жене и детям, потерявшимся в потоках времени. Но каждой из этих несчастных женщин разбили жизнь, насильно оторвав от родных, и случилось это не по вине сверхъестественных сил, но просто из-за жестокости других людей. Печальная судьба рабынь не делала его боль от разлуки с любимыми меньше, но не позволяла ему опускаться до жалости к себе.

Когда ему становилось тяжело в присутствии слуг-рабов, он находил себе утешение в том, что с головой предавался цивилизованному общению с образованным Йэ-лю. Со временем у него появилось ощущение, что ему легче довериться этому человеку из тринадцатого столетия, чем Сейбл, женщине из его времени.

Сейбл раздражали аудиенции у Йэ-лю, посвященные картографии. И ее совсем не впечатлили планы, которые советник готовил с особой тщательностью, прежде чем представить их Чингисхану.

По мнению Йэ-лю, все усилия необходимо было направить в первую очередь на воссоединение земель прежней империи. В прошлом монголы стали полагаться на импорт зерна, сукна и прочих товаров первой необходимости, поэтому для них приобрела важность торговля. Теперь, когда связь с Китаем, этой богатейшей азиатской провинцией Чингисхана, была потеряна, монголы должны были отправиться туда, чтобы выяснить, что там произошло. Одновременно с этим, по настоянию Коли, отдельный отряд будет послан в долину реки Инд на поиски Кейси и других представителей двадцать первого века.

Но для Сейбл это было недостаточно смело. Спустя неделю она появилась в покоях Йэ-лю и воткнула в карту мира кинжал. Рабы, прислуживающие в тот момент советнику, разбежались во все стороны, словно испуганные птицы. Сам же Йэ-лю с холодным интересом наблюдал за всем происходящим.

– Сейбл, мы все еще здесь чужаки… – осторожно напомнил женщине Коля.

– Вавилон, – сказала американка. Она указала на свой кинжал, который еще не дрожал в сердце Ирака. – Вот куда император должен направить всю свою энергию. Запасы зерна, торговые пути, коровы китайских крестьян – все это ничто по сравнению с тем, что нас там ждет. Именно в Вавилоне находится истинная мощь, которая стоит за всем этим новым миром, сила, способная разорвать пространство и время, и тебе, как и мне, об этом прекрасно известно. Если она попадет к хану, то его божественная миссия завоевать всю планету, может быть, будет все-таки выполнена, и даже при его жизни.