Текст книги "Синдром вечного возвращения (СИ)"

Автор книги: Артем Курамшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

35. Зевий, близ Лёжюерра

Из того, что говорит книжник от вычислительного природознания, хоть что-то понимает лишь Хабартш. По крайней мере, по его виду можно сделать подобный вывод: вслушивается в косноязычные объяснения погружённого в сферы своей дисциплины специалиста и иногда даже кивает в ответ.

Однако бывает и такое, что недовольно морщится, и это позволяет предположить, что даже острому на ум Хабартшу не всё понятно. Не всё улавливает: взгляд у него в такие моменты озадаченный, а улыбка на губах вымученная и застывшая.

Временами может показаться, что вычислительный книжник и сам запутался в своих заумных рассуждениях. Речь его прерывиста, часто – без смысловых остановок, сбивчивая. Минут десять он отчаянно сражается с бурным потоком сознания, увлекающим вглубь дебрей его нелёгкой науки, и слушать его – одно мучение.

Видимо, заметив это и подустав сопротивляться, он сдаётся и завершает совсем невнятным:

– Безусловно, это будет гигантским прорывом для всех нас, для нашей… И если у нас это получится… – себе под нос бормочет приглашённый книжник. – Но если получится – хочу подчеркнуть… Тем более, нужно развивать, собственно, это я бы хотел проговорить отдельно, – сказал он и неожиданно замолчал, будто бы подвёл жирную и вполне себе логическую черту под всеобъемлющей лекцией.

А собравшиеся в упор разглядывают его и явно ждут продолжения. Особенно нетерпеливые взгляды у пришельцев – и это вполне понятно: они ещё не овладели местными языками, интрига выступления книжника для них недоступна. А результат знать очень хочется – очень многое зависит от результатов умозаключений специалиста по точному природознанию.

Но лицо у книжника такое, словно бы он высказал всё, что ему известно, и дополнять не собирается. Он выложился, открыл присутствующим кладезь своих знаний, и больше ему сказать нечего.

Пришельцы в смешных, в пол-лица, масках переводят жаждущие и неуверенные взгляды с вычислительного книжника на Хабартша и обратно, а Хабартш не спешит с разъяснениями. Дабы исключить двусмысленности и желая заполучить резюме от профильного специалиста, он осторожно спрашивает:

– Правильно ли мы должны истолковать ваши слова в том смысле, что… – обращается он к заумному и потерявшемуся в своих выкладках книжнику. – В том смысле, что… – повторил он, безуспешно пытаясь подобрать формулировку пообтекаемее. – В том смысле, что подобные технологии Таугану ещё недоступны?

– Да! – неожиданно чётко и максимально однозначно ответил тот. – Именно так! – категорично закрепил он свой непоколебимый тезис.

– Так я и знал! – почти с радостью воскликнул Хабартш, после чего повернулся к пришельцам и приступил к нелёгкому процессу перевода.

Плавные и мягкие звуки звёздной речи выходят у Хабартша грубо, гортанно, но он старается изо всех сил. Когда не хватает слов, он обращается к фольге, вырисовывая на ней символы и схемы, и гости понимающе кивают. Временами забываясь, Хабартш переходит на чертежи звёздных странников, но карандаш не пишет по странному, гладкому и скользкому, на удивление тонкому материалу, и тогда Хабартш возвращается к своим листам.

Сложно найти общий язык лишь со второго урока, однако у Хабартша был долгий предварительный этап – его исследования по расшифровке посланий и артефактов. На теоретические изыскания потрачено несколько месяцев, что вкупе с невиданным усердием даёт ощутимые результаты: пришельцы его понимают.

На их светлых лицах отображается лёгкое разочарование, впрочем, как показалось Хабартшу – вполне ожидаемое. Вытянутые к вискам глаза выражают благодарность за старания и помощь – по крайней мере, книжник именно так истолковывает их взгляды. Пришельцы одобрительно кивают и тихо переговариваются с Хабартшем на их родном языке.

– Мы – на разных ступенях, – убеждённо и фаталистически произнёс Уньёктти. – На разных ступенях развития, – обречённо и с горечью говорит он.

Сотрудники в серых плащах с ним согласны, а Омжлусо Дюрту, кажется, всё равно – он продолжает сидеть на своём месте, и вид у него отсутствующий.

Для второй встречи выбрали обитель пришельцев – их стройную звёздную машину. Состав делегации оставили прежним – по настоянию Хабартша. Стоило немалых сил, но он смог убедить неимоверно высоких чинов в том, что появление новых лиц в контактной группе может быть неправильно истолковано. Книжник, разумеется, преследовал свои цели – избежать главенства вездесущих и тупоголовых представителей различных комиссий и управлений – однако его доводы о том, что звёздные посланцы могут обладать в корне другой логикой и принять многочисленное посольство за угрозу, были приняты не только к сведению, но и к исполнению.

Исключение было сделано лишь для Омжлусо, которого Хабартш назвал своей правой рукой и незаменимым в подобном мероприятии аналитиком, а также для книжника от вычислительного природознания – его присутствие жизненно необходимо, если речь пойдёт о технических моментах. Последнее предположение пришло на ум Хабартшу спонтанно, но оказалось как всегда интуитивно верным и на удивление дальновидным: стоило группе пересечь порог звёздного аппарата, как пришельцы расстелили на столе схемы явно технического характера, и вычислительный книжник, имени которого Хабартш по своему обыкновению не запомнил, оказался как нельзя кстати.

– Мы находимся на качественно разных уровнях, – провозгласил Хабартш, когда закончил с объяснениями. – Очевидно, что это касается не только технических возможностей, но и этической сферы.

Старший из серых плащей многозначительно посмотрел на замолчавших звёздных гостей, выдавил из себя улыбку, и вышло это не очень приветливо. Он украдкой переглянулся с коллегой по безопасности и вполголоса произнёс:

– Кстати, об этике… – серый сотрудник перевёл взгляд на Хабартша, и теперь в его глазах мелькнуло какое-то подозрение, хотя вполне возможно, что это профессиональное или вообще – просто показалось. – Не самое ли время?.. – косясь на пришельцев, предложил он.

– Вполне, – после краткого раздумья согласился Хабартш.

Он сделал едва заметный знак Уньёктти, и тот осторожно и неторопливо выкладывает на стол свою ношу, которую держал до этого на коленях. Это огромные переплетённые в книгу листы. Широкоформатная фольга отображает культурную составляющую жизни Таугана: его история, искусства, социальное и политическое устройство, достижения в области книжности, философию обитателей планеты.

С живейшим интересом звёздные существа принимаются изучать ценный и обширный документ. Вглядываются в красочные и информативные иллюстрации, пытаются читать в обильном текстовом материале, и Хабартш помогает им с пояснениями по ходу.

Через несколько страниц гости натыкаются на несколько гораздо меньших по размеру и явно выполненных на скорую руку листов, что заставляет их недоумённо воззриться на Хабартша.

Тот объясняет им, что это – вроде дополнительных материалов, которые они, как и книгу в целом, могут оставить себе. Он произносит одно слово, почёрпнутое им с полумесяцев, считая его равнозначным слову «подарок». Однако судя по удивлению гостей, Хабартш не совсем правильно его истолковал.

Старший из серых стреляет в Хабартша недовольными взглядами: он сразу догадался, что вложенные листы содержат в себе информацию об исследованиях своевольного книжника. Но вслух возмущаться – совсем не к месту, поэтому серый плащ вынужденно и через силу молчит.

– Что здесь написано? – спросил вдруг Уньёктти – некоторое время назад он отправился на осмотр помещения.

Пришельцы оглянулись на любопытствующий голос, а Уньёктти указывает на табличку с надписью, которая расположена над дверью в соседнее помещение.

Один из гостей даже снял маску – видимо, для чистоты произношения. Он мягко и гладко прочитал слово, выбитое на табличке. Похоже повторить за ним у Уньёктти не получилось: фонетические способности существенно разнятся.

– Таково имя их звёздной машины, – пояснил вездесущий и понятливый Хабартш.

– Ах, вот оно что… – протянул Уньёктти, а пришелец вновь повторил красивое слово. – А что оно означает? – полюбопытствовал Уньёктти.

– Примерно то же самое, что «лампирида», – неожиданно заявил молчавший до этого Омжлусо Дюрт. – Считайте, что это синонимы, – с непоколебимой уверенностью сказал он и опять замолчал – надо полагать, надолго.

А Хабартш подумал о том, что Омжлусо не так уж и неправ. Вероятно, его утверждение – если и не совсем истина, то что-то на неё похожее.

А ещё Хабартш думает о том, что слишком рано подбросил идею общности пришельцев и создателей артефактов. Контакту это, конечно, не особо помешает, однако и смущать лишний раз не стоит. Как тут сходу вникнуть в тему? Когда и без этого голова идёт кругом – как у тех, так и у других.

Пройдёт немало дней, будет проговорена целая пропасть слов, прежде чем они научатся хотя бы адекватно друг друга воспринимать. Звёздный диалог ещё даже не начался, то, в чём они сейчас участвуют – это всего лишь преамбула, они лишь приглядываются друг к другу, как жаждущие долгожданной встречи близнецы, по воле обстоятельств расставшиеся в далёком прошлом.

Им предстоит привыкнуть к обществу старших братьев, а тем – к нерадивым и неразумным жителям Таугана.

Видимо, примерно такие же мысли сейчас занимают разум Уньёктти. Он хмурится, разглядывая убранство скромного, строго практичного помещения. Шепчет себе что-то, силясь понять устройство и назначение неведомого оборудования.

– Что же нам с ними делать? – тихо спросил он, когда его переполненное информацией и впечатлениями воображение отказывается от дальнейшего восприятия.

– Что вы имеете в виду? – не понял старший из серых плащей.

А Хабартш легко догадывается, о чём говорит Уньёктти, и, чуть подумав для приличия, отвечает:

– Книга.

– Что? – теперь недоумевают уже и плащи и Уньёктти. Лишь приученный к манерам и стилю начальника Омжлусо Дюрт мудро промолчал.

– Воспринимайте их как книгу, – невозмутимо ответил Хабартш. – Они – книга, которую можно и нужно читать. Открытая книга. Книга законов Мирозданья.

Уньёктти ухмыльнулся, а звёздные гости со значением оглядели присутствующих – будто бы понимают, о чём те говорят.

Понимают и подтверждают слова Хабартша.

36. Чёрный принц

Объект находится на некотором расстоянии от планеты и с виду напоминает космический булыжник. Неправильной формы и невзрачных размеров, неприметная точка не вызвала бы у экипажа «Артемиды» подозрений.

Даже если бы они её увидели.

Но объект не досягаем для их инструментов. Пребывает вне поля зрения их средств обнаружения, поэтому корабль из прошлого его просто не видит. «Артемиде» не положено его узреть, и подкованный немыслимыми технологиями объект не даст себя выявить, как бы те ни старались. Если бы старались.

Объект безмолвен и ничего не излучает. Он мертвенно молчалив и абсолютно инертен по отношению к окружающей его среде. Замаскирован так, что метафорически про него можно было бы сказать, что он чёрен.

Угловатый и с выступами, он медленно вращается вокруг своей оси и иногда позволяет себе небрежность или каприз двигаться вокруг планеты. Мог бы этого не делать, но отчего-то, время от времени, будто задумавшись или заснув, увлекаемый превратностями неумолимых сил взаимопритяжений, пускается в путь на внушительной высоте над планетой.

Потом, словно спохватившись, замирает и тогда становится почти недвижим.

Они на грани открытия, – делает вывод один из обитателей объекта. Ещё немного – и поймут, кто они и откуда взялись.

То же справедливо и для вновь прибывших, – соглашается другое существо. Сложно рассуждать о том, кто из них разумнее – те, что тут были, или те, кто вернулся из длительного путешествия.

Именно так, – мыслит начавшее дискуссию. Хотя по большому счёту, разница между первыми и вторыми невелика. Какой толк проводить грань там, где её нет? – в традиции человеческого общения естественным было бы придать этому рассуждению вопросительную форму, однако в присущем существам обыкновении такой категории попросту нет.

Правильно, – вновь соглашается собеседник. Изначально, они – единое целое. Разве что, быть может, осколки одного монолита. Части, отобранные от целого и надолго разделённые бесконечностью протяжённости и временными потоками. Но это ничего не значит.

Существа не разговаривают. И это не телепатия. Внутри них происходят некие процессы, вроде мыслительных, и как только искра здравого смысла лишь мелькнёт в одном из них, даже не успев зародиться или оформиться в сколь-нибудь законченную мысль, как другое существо уже внимает мудрости собеседника.

Из поколения в поколение древнейшая раса наблюдателей следит за планетой, и не только за этой. Сфера их интересов простирается от одной крайности бесконечного бытия до его другой отдалённости. Взращивают разумность, незримо подталкивают отбившихся и заблудших, лелеют как любимую зверушку. Тянут свою невообразимо тяжкую миссию, не находя её, впрочем, такой уж обузой.

Появление «Артемиды» было неожиданностью – даже для них. И в другой обстановке, учитывая многочисленные побочные факторы, они, возможно, воспрепятствовали бы контакту двух ветвей – ведь находятся те в уже очень дальнем родстве. Однако на этот раз решили просто понаблюдать, не вмешиваясь в ход событий, который ограниченные в своих понятийных способностях люди признали бы естественным.

Их разумение и безучастность те же люди с присущим человеческой расе юмором назвали бы экспериментом, однако существа выше этой категории. Их тайный умысел находится в пределах их логики, а точка зрения неописуема в привычных людям понятиях.

Следует признать, что нашим дальнейшим шагом нужно было выбрать обращение к обитателям планеты, – продолжается неспешный узор философских наслоений.

Правомерно, – отвечает родственный разум. Возможно, получилось бы удачно и интересно.

Обеспечили бы преемственность, – развивается идея. Ничего предосудительного, если бы произошёл скачок в развитии, пусть даже и качественный. Ведь опыт был накоплен ими самими, они имеют право пользоваться результатом.

Разумеется, они имеют право на это наследие, и это очевидно. Но нельзя позволять им излишества. Пришельцы не должны уподобляться нам…

Если бы диалог происходил в человеческом обществе, то в этот момент наступила бы гнетущая многозначительная пауза. Собеседники недоумённо, а может быть, с глубокими подозрениями посмотрели бы друг на друга, и не известно, чем бы закончилось.

Но наполненный вселенским смыслом узор плетётся совсем в другом контексте. Обоим не ведомы такие субстраты как лживость или двоемыслие. Никаких намёков или превратностей – суть открыта, а логика прямого толка.

Мы далеки от них, – мыслит существо, щедро делясь сгенерированным умозаключением. Ушли от них на такое расстояние, что теперь сложно найти что-либо общее, хотя оно и, безусловно, есть.

Разные настолько, что, пожалуй, впору считать нас и их сущностями отличных друг от друга порядков, – вторит ему собеседник.

Это так. Верно в той степени, что стороннему наблюдателю наши виды показались бы не дальними родственниками, а принципиально чуждыми друг другу природами.

Если бы нашёлся такой наблюдатель, – замечает оппонент, и его смысл показался бы человеческому существу иронией. Однако обитатели чёрного объекта уже давно переросли человеческие эмоции. В процессе эволюции перешагнули надобность в чувственном восприятии и выражении, намеренно выбрали путь холодной логики, оправдав своё решение законами устройства самого мироздания.

Критерии, – вносит замечание древнее существо. Критерии зыбки, так и останутся критериями, условности на то и предназначены. Никому не известно, как правильно оценить качество того или иного, а посему каждая такая оценка изначально обречена на определённую долю допущений.

Вполне вероятно и даже наверняка, рано или поздно они узнают о своём происхождении и о прошлом, – думает вечный наблюдатель. Тем более что вновь прибывшие уже почти догадались об этом. По крайней мере, все предпосылки к тому у них есть, а факты лежат на поверхности, стоит лишь чуть призадуматься, как ответ предстанет во всей своей очевидности.

Пройденные этапы всегда между собой схожи, – дополняет другое существо. Две точки, находящиеся в одной и той же фазе многократных повторов, видны друг другу с соседних витков. Непредвзято проанализировав, можно найти немало общего. Для этого нужно лишь попристальнее приглядеться.

Всегда так и бывает, – продолжается неспешный обмен мнениями. Не достигнуть высот, кроме тех, на которые способен и которых достоин. Уровень развития определяет границы поля зрения. Находясь на одном уровне, сущность замечает такое же, но имевшее место у его предшественника, если тот не был хоть чуть-чуть, но выше. И если он был выше, то сегодняшний потомок увидит лишь то, что ему дано заметить, но не более.

Зато как близко и понятно прошлое предшественника, если потомок ему идентичен. Поэтому-то и всплывают те открытия – и только те! – которые нужны самому искателю. Ибо остальное он отметает как ненужное – не в силах понять, что же это такое.

Одна и та же фаза развития, – итожит очередной блок информации вселенское существо. Если только фазы совпадают…

Продолжая созерцать мир под ними, они уходят на очередной виток вокруг планеты. Подобно тому, как сама спираль никому не подвластного прогресса медленно, но предопределённо выписывает кривые в своём развитии. Взметается вверх, доходя до наивысших точек, и неизменно возвращаясь на исходные позиции, начинает снова, заглядывая за границы достигнутого ранее, но в очередной раз опадает обратно.

И их не интересует собственная участь. Размышление на эту тему не вменяется в круг их потребностей, да и сама идея не возникает в среде процессов, совокупность которых человек назвал бы коллективным сознанием. Почему другие, как, например, те, что обитают на планете под ними, живут в строгом резонансе с местной кривой вселенского развития, а сами они – нет. Почему даже явившийся из потока фундаментальной непространственной стихии экипаж злосчастного корвета подчиняется всеобъемлющим ритмам, а существа внутри чёрной неровной глыбы живут вне этого?

Их не заботит, в их почти едином разуме нет места умозрительной, но очень глубокой проблеме. Хотя если всерьёз заняться вопросом, то ответ, как существам привычно считать, – на поверхности. Ведь руководствуясь их собственной логикой, эволюция высших существ должна быть тоже регламентирована. Быть может, если уж они так решили, эволюция более высокого порядка – раз уж они определили себя в привилегированный класс. Сложнее и благороднее, с циклами поизящнее, с изгибами – поизысканнее, с высотами позаоблачнее, а падениями подостойнее, как и положено существам с организацией посовершеннее.

Но поток их совместного надсознания иссяк. Сгенерировал положенный на сегодня объём. Наполнил эфир колебаниями информационного поля, которые как волны по воде разошлись в стороны, обогащая четырёхмерную метрику пучком квантов нового смысла. И два метафизических индивида продолжили своё инертное путешествие по мировому вакууму.

Вероятно, одни из самых совершенных творений, когда-либо возникавших во Вселенной. Гиперсущества, переросшие в своём развитии стадию сверхчеловека. Квинтэссенция разумных аспектов бытия, тонкое тело мирового пространства, инструмент самопознания и совершенствования Космоса.

Как всегда, после энергозатратной дискуссии обитатели чёрного объекта впали в некое подобие анабиоза. Постдиалектический ступор, полусонный режим. Необходимо время для возобновления дальнейших наблюдений, ёмкость для аккумуляции новых сведений, ресурсы для обработки поступающей информации. Несколько витков над планетой, подробнейшее изучение изменений в местной популяции, слежка за определёнными особями, выделяющимися из общей массы по каким-либо специальным признакам.

Неопределённые по длительности периоды ожидания – иногда они могут занимать час, а иногда растягиваться на целые годы. Вахты, во время которых дозорные от древней расы созерцают подопечных. Никогда не прерывающийся процесс осознания и вывода следствий. Долгосрочные прогнозы и сиюминутные оперативные сводки.

Рутина повседневности. Будни полубогов.

Объект с находящимися на его борту сверхсуществами несётся по просторам околопланетного пространства, изредка цепляясь за кромку атмосферы. Невзрачная чёрная лодка по волнам межпланетной пустоты, дно которой глубоко внизу совпадает с поверхностью провинциальной планеты.