Текст книги "Другие Звезды 2 (СИ)"

Автор книги: Артем Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

– Ох, Саня, – покрутил головой Олег, – ох, товарищ капитан-лейтенант! Как же хорошо, что Кэлпи в самом начале нам всё объяснила! А то бы я упирался, я бы корчил из себя матёрого волка, мол, ничего удивительного, рабочий момент! А так отпустил удила и поудивлялся да полюбовался всласть, как будто ребёнком в цирк попал, без стеснения! Не знаю уж про изменение личности, вам виднее, но хорошо же было, чёрт его подери совсем! Да я как будто заново родился, честное слово!

– Мне тоже, – поддержала его Кэлпи, – и сама «Надежда», и это ваше воспоминание… В общем – готова, товарищ капитан, к труду и обороне!

– Тогда по местам, – корабль уже был выведен на высокую орбиту перпендикулярно плоскости эклиптики всей системы, именно оттуда разрешалось давать гари на всю катушку, на всю тысячу «же», что я и собирался сейчас сделать. – Стартуем на максимальном ускорении, время первого разгона – триста секунд, экипажу приготовиться, иллюминатор убрать.

Правилами запрещалось носиться внутри системы на скорости, превышающей десять процентов от скорости света, и я собирался набрать её в несколько приёмов, примерно по проценту за раз. Как раз отпрыгнем от плоскости эклиптики подальше, а там уже рванём без стеснения, как на пожар. Но даже и так, на этой сумасшедшей, непредставимой скорости, мы будем добираться до Зевса с его кольцами и радиационными поясами все восемь часов с копейками, всё же девятьсот миллионов километров – это никакие не шутки.

Кэлпи тем временем зарастила иллюминатор, заменив его на обзорный навигационный экран, потому что безопасность – превыше всего, да и что мы могли разглядеть в иллюминаторе, это же не рабочий инструмент, в отличие от экрана, на котором можно было визуализировать всё, от траекторий внешних объектов и собственных задач до внутреннего состояния корабля.

– Готовы? – ещё раз спросил у экипажа я и, получив подтверждения да проверив собственную готовность, дал полную тягу внутрисистемному приводу на первые триста секунд, чтобы через эти пять минут получить чуть меньше трёх тысяч километров в секунду, это и был примерно тот самый один процент.

Кстати, в иллюминаторе мы бы не заметили ничего, потому что Надежда была точно за кормой корабля, Солнце «Надежды» за спиной, а звёздам и галактике на эту нашу мышиную возню было наплевать, они даже не сдвинулись с места, зато обзорный экран ожил, запестрел сообщениями и замигал индикаторами, да и нейрокомп оживился, выходя на полноценный рабочий режим.

Но всё было нормально, и у меня, и у Олега, и у Кэлпи, так что можно было готовиться к следующим прыжкам, ещё девять раз по столько – и мы в дамках. Лететь, кстати, можно было совершенно спокойно, не заморачиваясь противометеоритной защитой – по обе стороны эклиптики пространство в этой системе было зачищено под ноль, а то, что иногда туда выпрыгивало, убирали сразу же, для пущей безопасности, здесь, в этом времени, за астероидами и прочим космическим хламом следили даже больше, чем оно этого заслуживало, ну так ведь и понятно почему.

Конечно, опаску иметь всё же следовало, и уже около Зевса примерно пятнадцать процентов вычислительных мощностей Кэлпи будет отдано именно противометеоритной защите, но пока можно было давить на газ смело, разгоняя корабль до сумасшедшей скорости и не отвлекаться ни на что другое.

Я, кстати, сначала подспудно ожидал каких-то релятивистских эффектов от полёта, очень уж они меня поразили в теории, все эти замедления времени и изменения размеров, но не почувствовал и не увидел ничего, да и некогда было. Примерно за полтора часа мы, с небольшими перекурами между прыжками, вышли на заданную скорость и траекторию, и я вдруг понял, что у меня резко кончилась работа на ближайшие пять-шесть часов.

Олег же был плотно занят, Кэлпи тоже, хоть и не на все сто процентов, конечно, вон, сидит, поглядывает в мою сторону, опять ей что-то неймётся.

– Всё в полном порядке, – дождавшись моего взгляда, тут же доложила она, – курс, скорость, состояние корабля, вмешательство капитана не требуется. Бортинженера, в принципе, тоже, ну да ему виднее.

– Согласен, – подтвердил я, вновь посмотрев на обзорный экран, – всё штатно, можно отдыхать. Говори, чего хотела.

– Может, чаю? – тут же предложила она, – замечено, что беседа за горячим напитком идёт лучше, а мне сейчас хотелось бы именно лучше.

– Ну, раз хочется, то давай, – улыбнулся я, – проверим заодно твои слова. Олег, ты будешь?

Но бортинженер лишь отмахнулся с некоторой досадой, мол, отвлекаете опять, на что я пожал плечами, хозяин – барин. Кэлпи тем временем успела встать, подойти к кухонному аппарату и достать оттуда стакан простого крепкого чёрного чая, заранее, наверное, подготовилась.

– Послушайте, капитан, – всунув мне в руки снаряжённый подстаканник, произнесла она, – мне вот что непонятно…

Глава 9

– Вот смотрите, – усевшись на своё кресло и повернувшись ко мне, начала она, – мне, в процессе роста, дали выбор специализации. И я выбрала корабль, выбрала космос.

– А, так тебя не сразу сюда запихнули? – удивился я.

– Ну что вы, капитан, – мечтательно улыбнулась она, – я этим, можно сказать, грезила с самого начала. И, наверное, сильно увлеклась в процессе, потому что слишком много себе напридумывала. Потому и команду так долго выбирала, но не подходил же никто! Я Дмитрию говорила, что претенденты не совсем героические, неинтересно мне с ними, и что это вообще не то, что я себе представляла, а он говорил, что это просто мои личные электронные тараканы в моей электронной голове мне жить не дают, и…

– Страшное дело, – неожиданно влез и как бы про себя, тихим голосом, подтвердил мнение Димы Олег, но осёкся, заметив наши недовольные взгляды и замахал руками, – всё, всё, молчу, молчу.

– Так вот, – продолжила Кэлпи, – во время экзамена, да и потом, после просмотра кое-каких ваших воспоминаний, что мне скинула Анастасия, я заметила, что вы очень легко, ну, по сравнению с предыдущими претендентами легко, заставляете себя идти туда, куда идти не хочется, но куда идти надо. Как так?

– Вот ты интересно завернула, – задумался я, – не знаю. Хотя нет, есть такое слово – надо, сама же сказала. Надо – значит надо. Назвался груздем – полезай в кузов. Взялся за гуж – не говори, что не дюж.

– Видно сокола по полёту, – снова поддакнул Олег, – добра молодца – по соплям.

– Народный фольклор, – улыбнулась нам Кэлпи, – это хорошо. Только сейчас он не к месту, вы ведь в стрессовых ситуациях испытывали азарт, какую-то злую радость, я это чувствовала. А предыдущие экипажи подходили к делу более рационально и умело гасили эмоции. Они были много лучше вашего натренированы и подготовлены, поэтому относились к сложностям тестовых заданий очень взвешенно и целесообразно. Никакого риска, тщательное соблюдение техники безопасности, правда, эффективность при этом немного страдала, кое-какие задания вообще не были выполнены – ну, из тех, что со звёздочкой, которые можно не выполнять без ущерба для итоговой оценки – а я ведь не этого хотела и не об этом мечтала. Я ведь чувствовала, что можно, можно рискнуть и сделать, можно напрячь все свои силы и пройтись по краю, я только за, потому что иначе в чём смысл всего этого? Смысл мне в этом корабле, когда с таким же успехом можно сидеть и на орбитальном буксире?

– Блин, даже не знаю, – против воли полез пятернёй в затылок я, почесаться, но ничего, ни одной умной мысли, не начесал, такие дела.

– Конечно, ты не знаешь, – не выдержал Олег, – ты уже позже пришёл, ты же не видел ничего, для тебя всё уже было в порядке вещей. А я, Кэлпи, я всё видел с самого начала, поэтому сейчас объясню, тут только немного издалека зайти надо, но ты поймёшь, вот слушай…

И наш бортинженер зашёл действительно очень издалека. Оказывается, прямо перед войной в полках очень сильно озаботились безаварийностью. Ты, Саня, просто не успел, поэтому не знаешь, но на весь Союз билось тогда в день две-три машины, не меньше, а всего от шестисот до девятисот штук в год, представляешь? Самолёты были несовершенны, аварий было много, а спрашивали в то время всерьёз, невзирая на чины и заслуги. Вот разложит какой-нибудь раззява машину, и понеслась – ищут и обязательно находят виноватого, вопросы ему задают – почему ошибся, потом спрашивают, кто дал задание ошибаться, и нет ли здесь, в полку, окопавшейся вредительской шпионской организации.

К стенке встать тогда можно было легко, ещё легче можно было получить срок, про прочие мелкие радости, вроде партбилета на стол, даже и упоминать не стоит, и вот что в такой ситуации прикажете делать командирам полков? А ведь тогда не то, что комдивы или командармы, тогда и кое-кто повыше себя неприкасаемым не чувствовал, Рычагов-то и Смушкевич по итогу к стенке встали, да.

В общем, привело всё это к тому, что перед войной во главу угла поставили безаварийность. Не разбился у тебя никто за неделю – вот ты и молодец, за месяц – ещё лучше, а если за год – то ты прямо герой, и минули твою голову и головы твоих командиров все громы и молнии небесные. Для начальства дивизии, армии и даже округа такой благополучный полк был благодатью и божьим даром, а то, что у них снайперская стрельба при этом страдала или фигуры высшего пилотажа они не так ловко крутили, так это ничего, это нормально, с этим мы потом разберёмся.

Вот и стали заставлять лётчиков летать как по ниточке, плавно виражить, аккуратненько садиться на три точки у посадочного знака, с этим вообще караул, ведь целые же годы, зимой и летом, при любой погоде, пилотов учили выходить на «Т» с убранным газом и сажать машину точно у посадочного знака, в пределах нескольких метров. Даже у истребителей, даже у них – какая ещё стрельба с пилотажем, ты сначала садиться без газа научись! (прим: этот абзац – почти прямая цитата из Покрышкина)

Конечно, много было беспокойных, недовольных и несогласных, особенно среди тех, кто Испанию прошёл, всё они чего-то бунтовали, всё «крючки загибали», то им звенья не нравились, пары они себе требовали, то ещё чего, но всё это было на нижнем уровне, звено или эскадрилья, не больше. А уж когда подтягивали такого бунтаря повыше и доступно ему объясняли, в чём дело, то человек менялся, а если не менялся, то и тут ничего страшного, вот он, готовый кандидат в виноватые, уж на него-то мы в случае чего всех собак и повесим, не будет умничать больше.

И привело всё это к тому, что к началу войны все стали летать очень здорово, как на параде, дружно и дисциплинированно, как по ниточке, неспешно и аккуратно, любо-дорого со стороны поглядеть, прямо сердце радовалось.

А вот немцы, у них по-другому всё было, у них люфтваффе больше спортклуб напоминал, и все они были такие же спортсмены, всё соревновались они, сволочи, друг с другом. Уж они-то свой испанский опыт под ковёр не замели, уж они-то выжали из него всё, что можно, в отличие от нас. И испанский, и польский, и французский – из всего они выводы сделали.

А теперь представь себе, Кэлпи, что произошло, когда первые столкнулись со вторыми. Представила? А теперь умножь на десять, потому что никого это ничему не научило, ведь даже у истребителей звенья на пары заменили всего лишь через год войны, а у нас, штурмовиков, этот приказ только в сорок третьем вышел! И это ещё хорошо, что в сорок третьем, а мог бы и вообще не выйти!

Наш полк войну встретил на И-пятнадцатых, хороший самолёт, вёрткий, биплан же, к концу тридцатых годов это был истребитель почти! Но к началу войны устарел безнадёжно, лишь как штурмовик его можно было использовать, да и то не от хорошей жизни, всё-таки сорок килограмм бомб – это ни о чём, хотя и четыре пулемёта, да.

Но оказалось, Кэлпи, что в умелых руках и хрен – балалайка, и когда в первые дни с неба ссадили тех, кто летал, как на параде, слава богу ещё, что инструктора по технике пилотирования в нашем полку сразу же сбили, поделом ему, то остальные призадумались, остальные поняли, что если хочешь выжить, то вертеться в бою надо так, чтобы задница в мыле была, что надо выжимать из машин всё, что они могут дать, вот только тогда ситуация маленько изменилась.

Научились огрызаться, не сразу, но научились, научились вертеться, всё-таки вираж И-пятнадцатый делал чуть ли не в два раза быстрее мессера, научились улепётывать ниже телеграфных столбов, стали в грозовые облака без страха нырять, и как-то так получилось, что уже никому не было дела до того, как ты на посадку заходишь, с газом или без, вот вообще наплевать стало, ты только боевую задачу выполни и приди, а как именно – дело твоё, личное, хоть на живот плюхнись, хоть упади рядом со взлётной полосой, но приди только. Ну и про задачу не забывай, вот за неё мы с тебя спросим строго.

А безаварийность тут же на второй, если не на третий план ушла, как и не было её, какая ещё безаварийность, когда целыми полками с неба ссаживают, когда самолёты самим сжигать приходится, своими руками, чтобы врагу не достались, да что тут говорить!

В общем, перевернулось всё с ног на голову, и оказалось, что на войне летать надо так, чтобы кровь глаза застилала при перегрузках, чтобы не то, что ветки деревьев привозить домой в воздухозаборниках радиаторов, а куски черепов и клочья немецких шинелей! Чтобы винтами, винтами головы рубить! Было такое, Саня, было, лично чистил самолёты, вот этими вот руками! Наш полк тогда румынскую конницу в чистом поле поймал, вот ребята и увлеклись немного. И что характерно – нас тогда похвалили за это, кое-кого наградили даже, но ты только представь себе, Саня, только представь – что с нами сделали бы за такие фокусы в мирное время? За погнутые законцовки винтов, за ободранные, крашеные кровью плоскости? Представил? А я вот не могу – фантазии не хватает!

Так что, Кэлпи, ты реши сначала для себя, кто ты – корабль мирного времени или боевой. Ну или, назовём это так, способный выполнять специальные задачи. Если мирный, то летаем строго по наставлению, а для сложных случаев у нас боевой капитан на борту имеется, пусть он и крутится, к нему все вопросы, чего тебе ещё-то? А если боевой, а ты боевой корабль, Кэлпи, и вооружена ты до зубов, и пусть слова – противометеоритная защита никого не обманывают, слишком избыточно это для метеоритов, вот и готовь себя к тому, что в случае чего тебе придётся самой принимать решения, Кэлпи, вот что самое главное, принимать решения и выполнять их!

А уж какие они будут, строго по наставлению или ты в случае чего начнёшь винтами головы рубить – думай сама. Точнее, строго по наставлению тебе капитан не позволит, уж Саня-то может дать прикурить, уж он-то из тебя выжмет все соки, но лучше, если ты всё поймёшь и будешь с ним на одной волне. Ясно?

– Вообще-то, – медленно сказала девушка, переведя немного обалделый взгляд на меня, – я никогда не искала войны, я о приключениях в космосе всегда мечтала. Романтика дальних звёзд, тайны забытых планет, пусть даже опасные авантюры будут, ладно, пусть – но ни в коем случае не война. Но я вас поняла. Наверное. Вот только не надо на меня злиться, пожалуйста.

– Ох, Кэлпи, – махнул рукой Олег в сердцах, – ты думаешь, я её искал, что ли? И не злюсь я, это обида во мне, горечь и обида, за первые дни войны обида, когда столько хороших ребят погибло, от неумения погибло, от непонимания, от чужой злобной решительности и своей растерянности, а потом представил тебя на их месте, вот и разволновался. Ладно, Сань, расскажи ей чего-нибудь сам, а то видишь – меня куда-то не туда понесло, не получилось у меня, в общем. Давай, перебей впечатление, выдай ей из детства что-нибудь такое, нравоучительное, ты же можешь, а я себе пока чаю сделаю, успокоиться надо, тьфу на вас на всех!

Олег действительно сильно разволновался, вскипело в нём что-то такое, но я его понял, горечь от чудовищного поражения в начале войны сидела и во мне, но всё же он был этому прямым свидетелем, а я нет.

– М-да, – протянул я, переглянувшись с Кэлпи и судорожно соображая, что бы такое выдать, ей сейчас и правда требовалось что-нибудь полегче. – Из детства, значит. Ну хорошо, будет вам из детства, вспомнил же, как по заказу вспомнил, слушайте…

И я начал рассказывать о том времени, когда мне было лет двенадцать-четырнадцать, и когда один раз в год, весной, во время ледохода, все пацаны в нашей деревне дружно сходили с ума. Что с нами творилось – я не знаю и объяснить не смогу, какое-то помрачение наступало, но все мы отправлялись играть в одну очень интересную игру, и эта игра называлась – Смелый Почтальон, вот так, с большой буквы.

Шли мы все подальше от деревни, чтобы не заметили взрослые, на какую-нибудь протоку метров тридцати шириной или к какому-нибудь острову, чтобы тоже не сильно широко было, вырубали себе там недлинные жерди, для пущей безопасности, и приступали к игре.

Правила были просты: нужно было проскочить по плывущим льдинам сначала туда, на тот берег, потом обратно, вот и всё, а побеждал тот, кто делал это лихо, на одном дыхании, не топчась на одном месте и не показывая страх, да ещё быстрее и ловчее, чем все остальные.

Провалиться под лёд неприятностью не считалось, я и сам два раза проваливался, вытягивали моментом, это мы умели, но позором было не прийти, пусть даже ты и правда не мог, заболел там или родители, что-то почувствовав, вцепились в тебя, но такому человеку весь следующий год было не скажу чтобы худо, просто как-то по-другому относились к нему, снисходительно, что ли, да и слова его уже того веса не имели.

Обычно пропустивший всё веселье пацанёнок старался показать свою удаль на следующий день, запас-то по времени был, хоть и небольшой, он старался притащить кого-то с собой, как свидетеля, но весь кураж к этому времени куда-то исчезал и с ним шли уже неохотно. А вот в первый день – это да! Вот тогда были и веселье, и смех, и всё остальное прочее…

– Господи, – простонал Олег за своей кружкой, – ну что за чушь, Саня! Ну что это ещё за Смелый Почтальон, ну к чему он сейчас? Да таких игр и в моём детстве было знаешь сколько?

– Ты меня не перебивай, – я почувствовал себя на своей волне, я как будто вновь комсоргом в землянке сидел и вёл собрание, – во-первых, это игра про целеустремлённость, почту-то доставить надо или нет? Во-вторых, она про ловкость и силу, а ещё про смелость. Чтобы ты знал, морда столичная, в нашей деревне отделения почты не было, она в соседней была, через Амур, летом на лодке переправлялись, зимой по льду пешком письма носили. И вот как-то раз пошла тётка-почтальонша по зимнику к нам, а к ней какая-то большая кошка привязалась, может, тигрёнок, а может, леопард маленький, у нас и они водились. Привязалась, прыгала вокруг всю дорогу, мяукала, за валенки кусала, пометила, как из шланга, несколько раз, тулуп аж льдом покрылся, в общем, развлекалась, как могла и только у деревни отстала.

– Да блин! – Олег даже сделал вид, что сплюнул от досады, – ну хватит байки травить, ну серьёзное же дело! Ну что это за приключения Чингачгука в годы первых пятилеток, Саня! Какие ещё леопарды с тиграми, может, это рысёнок был?

– Да хотя бы и рысёнок! – не сдался я, – тебе бы и рысёнка хватило! Но ты представь, какую смелость надо иметь, тётке иметь, толстой, в годах, чтобы в тот же день обратно пойти, а она пошла! Потому что надо, работа у неё такая – вот и пошла! А мы в тот год для своих игр протоку нашли в два раза шире и в пять раз глубже, понял?

– Что-то мы вообще не туда зашли, – сделал вывод Олег и засмеялся, – причём оба! Кэлпи, чтоб тебя, ты можешь нам прямо сказать, в чём дело-то? А то я и сам сейчас вспомню чего-нибудь такого, всем тошно станет!

– Ну, – Кэлпи тоже заулыбалась, – зря вы так, мне очень помогло, и ваши слова, и капитана. А вопрос в том, включать мне подавитель эмоций или не включать? Если включить на максимум, то программу полёта выполним в полном объёме, только смысла в нём не будет, и так понятно, что справлюсь, да любой беспилотник справится. А если не включать, как это и предписывает инструкция, для наработки индивидуальности, для получения опыта, то может произойти всё, что угодно, со мной произойти, вот я и волнуюсь. Не испугаюсь ли, не струшу, не подведу ли я вас?

– Тьфу ты, – я даже подпрыгнул в кресле, – вот ты развела турусы на колёсах! Из ничего же развела! Смотри – в первом боевом вылете от новичка командир требует только одно – делай, как я, и больше ничего, понимаешь? Никаких подвигов, никакой самостоятельности, ничего вообще, просто сходи и вернись! А всё остальное буду делать я, понимаешь, потому что я капитан, а ты корабль! Стой за моей спиной, смотри моими глазами, чувствуй то же, что и я, а если что-то случится – то Олег тебя починит!

– В ту же секунду, – подтвердил мои слова бортинженер, – не дрейфь, Кэлпи, и не такое бывало! Прорвёмся, я тебе говорю!

– Хорошо, – улыбнулась она облегчённо, в чём-то мы её и правда убедили, – с вами действительно и не такое бывало, а потому верю. И ещё, довожу до вашего сведения, что ближайшие четыре с половиной часа ваше присутствие на мостике не обязательно. Корабль летит в автономном режиме, все системы наблюдения задействованы, человеческому экипажу в таких случаях регламентом предписывается отдыхать или заниматься своими делами.

– Ну до чего же хорошо! – Олег даже откинулся на кресле и заложил руки за голову, – не экипаж, а мечта – я про тебя, Кэлпи, сейчас говорю, а не про нас! Никого проверять не надо, над душой стоять не надо, и не напьётся никто, приказ не забудет, не потеряет чего-нибудь важного и не сломает! Я вот представил себе сейчас – допустим, летим мы через месяц куда-нибудь, спим себе спокойно, и тут я подскакиваю спросонья, померещилась мне, допустим, какая-нибудь хрень – а, что, куда, что происходит, – но потом вспоминаю, что у нас Кэлпи на хозяйстве, тут же улыбаюсь, переворачиваюсь на другой бок и засыпаю снова! Сном младенца! Красота же! Красотища! И ведь я даже и не понимал, Саня, что именно об этом я и мечтал всю свою сознательную жизнь!

– Я тоже, – поддержал его я, вылезая из кресла, – ладно, пойду спортом займусь, а потом самообразованием, у меня там первоначальная программа такая, что лет пятнадцать займёт, наверное, если не больше. И то, если впахивать каждый день, так что…

– Через три часа обед, – предупредил меня Олег, – не опаздывай. Потом ещё с часок покемарить надо, и будем готовы к труду и обороне полностью.

Я кивнул ему и встал на лифтовый пятачок, в свою каюту же надо, переодеться перед занятиями и, уже спускаясь, без удивления осознал, что вот я еду на корабельном лифте, и одновременно полностью контролирую полёт на сумасшедшей скорости в космосе, причём, самое важное, одно другому не мешает.

Конечно, функционал был здорово урезан по сравнению с капитанским креслом, но всё равно мне сейчас и этого хватало с головой, я всё видел, всё понимал и всё чувствовал, даже настроение Кэлпи чувствовал и вообще держал, как говорится, руку на пульсе.

Осталось только привыкнуть к этому в полевых условиях, чем я сейчас и займусь.