Текст книги "Мама (СИ)"

Автор книги: Арсений Меркушев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Ожидание тянется добрых полторы минуты, а потом из соседнего дома начинает раздаваться плач младенца. Поняв, что ее позиция открыта, мать ребенка решает сделать отчаянный шаг, и семенит на поляну, ложась, как и было сказано, плашмя лицом в землю. За нею тянутся и остальные. 'Последнего' – грузного мужика серьезно раненного осколком щепки в живот (неверное от стола) Игорь, вопреки обещанию, не добивает. Правда перед этим кричит, что если есть еще кто-то, то лежащие на земле будут убиты. На что получает весьма горячие заверения, что все кто жив, лежат тут.

Игорь спускается к ним. Они лежали в рядок, ожидая чего угодно. Гуманистом Игорь не является, но и бессмысленным убийцей его трудно было назвать. Он просто ищет нужных людей. Процесс 'потрошения' пленных из моего внимания ускользает, – я начинаю 'плыть'.

Пятница , 17.30 – Прихожу в себя из-за того, что Игорь льет мне на голову воду. Прийти в себя то – прихожу, но все происходящее вокруг – какое-то смазанное, что ли. Впрочем, от меня многого уже и не требуется. Всего лишь выщелкивать патроны из магазинов к 'ПМ', которые Игорь нашел у убитых дозорных, и набивать ими магазин к АПС. А сам Бортник сейчас отводит каждого пленного в сторону и в течение 5-10 минут задает вопросы. Пленных не много – мужик, раненный щепкой в бок, две женщины – одна из них с годовалым ребенком, парень лет 14-16, да наши 'цветные колобки'. Уже через полчаса он фиксирует то, что нужно: наше реальное местонахождение и находит нужных нам пленных. Ими оказываются те самые два наших 'цветных колобка' из кухни – Марина Геннадиевна и Эвелина Саркисовна, которые были дочерью и женой 'нашего' заложника. Они то и были нам нужны. И, причем обе, – по отдельности их ценность была близка к нулю. Равно как и ценность Геннадия Равильевича, который сейчас безуспешно пытается выйти на связь...

А потом раздается выстрел...

'Шкета' звали Ваней. Ему было 15 лет. Как потом рассказала Марина, мать и младший брат парня 'обернулись ' в первый же день беды, но отец успел вытащить старшего сына из окна третьего этажа, когда мама с братиком пытались его скушать...

А сейчас его отец лежал среди обломков стола. То, что у него есть нож, Игорь понял, – как он потом говорил, – практически сразу. Но даже если бы ножа не было, я думаю, приговор Ване был бы тот же. Но у него был нож! – И за это Игорь ему был благодарен. Разумный человек всегда ценит умеренно грязную совесть, и наличие нужных оправданий перед самим собой. Ведь крайне трудно заснуть, когда сниться парнишка, хватающий тебя за штанину и шипящий от ужаса – 'дядька, не убивай'.

Игорь поворачивается к пареньку всего на секунду, и ему этого хватает, что бы вытащить свою игрушку и сделать шаг к убийце. А затем Бортник стреляет. Смерть парня наступает мгновенно.

Поднимаю голову на выстрел и успеваю увидеть смерть мальчика – он падает как подрубленный.

Бортник боком подходит ко мне, и протягивает пустой АПС. Сам он держит в руке Наган с оставшимися тремя патронами. Один магазин к АПС у меня и полностью снаряжен, а на второй уже нет ни сил, ни патронов. Слышу его слова – 'Вставь и отдыхай' и несколько мгновений спустя я действительно вырубаюсь на несколько секунд или минут – точно уже не помню.

Когда сюда приедет Кравчий, ничто не должно говорить ему кто именно тут был. Нет, не так! – Кто тут был Кравчий, и так скоро догадается...Но одно дело догадываться, что тут погибли его бывшие коллеги, и, возможно, и бывшие друзья...Мало ли людей носят фамилии Ольховскй, Гургенов, Ващенко? – А совсем другое дело – знать! Но тогда зачем ему показывать то, в чем он сам не захотел бы окончательно убеждаться?!

Когда-то я читала критику Шекспира. И там было здорово отмечено, что Отелло, по всей видимости, и не хотел душить Дездемону, но общественное мнение его бы просто не поняло. Кравчему надо было всего лишь помочь не увидеть то, что сейчас лежало...И еще кое что.

В АПС снова двадцать патронов, а сам пистолет снят с предохранителя...

Игоря я не осуждала, а даже наоборот – поддерживала и сама подталкивала к тому, что он собирался сделать. Мысль о том, что нельзя быть чуть-чуть беременным принадлежала именно мне. А вот Игорь и покойник тяготели к ущербному гуманизму. Впрочем, мой аргумент, о том, что через 1-2 года, если не раньше, мы рискуем заполучить 'неуловимых мстителей' – их тогда охладил. Там, в пятидесяти метрах, лежали два десятка трупов – мужчин и женщин. В основном мужчин. И они все кем то им приходились большинству выживших – мужьями, отцами или братьями. Нельзя быть чуть-чуть беременной, но можно быть чуть-чуть милосердной. И это будет той ошибкой, что хуже самого преступления.

Слышу голос Игоря: – 'Ты и ты – поедете с нами, – Это он говорит нашим 'колобкам'. – А вы, трое – это уже он говорит остальным, – берете пацана, и тащите его в ту сторону. Собираете всех жмуров до кучи, и валите в Центр Спасения к Кравчему, или куда хотите. Грузовики с содержимым мы оставим себе, 'Гелент' – ваш.'

Унести тело длинного не по годам подростка для девушки и раненного – проблемно, поэтому Бортник движением пистолета – с нее на труп, молча приказывает женщине с ноющим ребенком помочь нести тело.

Раненый в бок и вторая девушка еще пытаются сами оттащить труп, когда мать с ребенком передает свою ношу Эвелине. О том, что сейчас будет, из всех пленных, кажется, догадывается только эта. Она гладит ноющего мальчугана по голове, и я слышу, как она тихо произносит – 'Успокойся, Колечка'. А потом разворачивается, делает с десяток шагов по направлению к своим, – и оседает. Три выстрела из АПС Бортника сливаются в трескучий протяжный шум.

Марина начинает что-то истерично то ли орать, то ли шипеть, но ее мать, Эвелина, оказывается куда как умнее. Она, молча, начинает качать ребенка, который от звуков выстрелов почему-то замолкает, а потом разворачивается к дочери что то спокойно произносит на своем языке.

Игорь с пистолетом подходит к нам.

– Эвелина Саркисовна, вы можете объяснить своей дочери, почему я вас не убью? Вы, как я понял, уже все поняли?

Та молчит, а потом говорит абсолютно спокойно: – Потому что между нами нет крови. Среди убитых нет моих родственников, только знакомые. Это я уже своей дочери сказала, – делает паузу, – попыталась сказать.

– Мы должны кое-что сделать, и сразу уедем. Но есть одно НО...

– Какое?

– Катя умирает, – кивает на меня, – и ей нужна помощь. Чем раньше мы уедем – тем раньше она ее получить, и тем меньше риск, что она умрет.

– Поняла...

– А если она умрет, я буду очень огорчен. И посчитаю, что вы недостаточно быстро мне помогали.

– Не пугайте меня. Я, за сегодня, уже достаточно насмотрелась. Делать то что!?

Распоряжения Игоря просты и незатейливы. В одном из домов находят седативные препараты. Эвелина мешает их в бутылку, а затем пытается напоить мальчика. Тот делает несколько глотков – хоть тетка и незнакомая, но пить то хочется. Вот он и пьет. Потом наступает очередь Марины.

Младенца и Марину Игорь запирает в кабину 'Гелента' и фиксирует снаружи двери. А Эвелина начинает работать.

Когда Ольховский и Ко заняли этот поселок, людей тут было очень и очень мало. Поэтому вопрос с обороной решили просто и незамысловато – оставили себе четыре дома, а остальные снесли взрывами, посчитав, что они закрывают обзор.

Именно на руинах разрушенных дачных домиков Игорь с Эвелиной за 10-15 минут находят то, что нужно: кирпичи, два швеллера, и с десяток небольших металлических труб, уголков и прутьев. За полчаса они приносят все на поляну.

А я снова 'плыву'.

Пятница , 19.00 – Прихожу в себя от дикой боли в руке – Бортник, сволочь, решил в чувство привести зажигалкой. Молодца! Спать мне нельзя....

Открываю глаза и вижу 'сооружение'... От шока на несколько минут даже пропадает желание спать! Н-да, у Игоря точно, что очень больная, но очень богатая фантазия. Посреди лужайки теперь возвышается именно что сооружение, от слова соорудить: четыре стопки кирпичей поддерживают на высоте 30-40 сантиметров два двухметровых швеллера. На швеллерах поперек – они с Эвелиной положили трубы и прутья...Снизу дрова, доски, а вот сверху! А сверху аккуратная пирамидка из мертвецов: нижний слой – восемь человек, между ними небольшие чурки дров , а затем сверху еще человек семь, и так до самого верха -почти три десятка трупов.

Но не это было самое жуткое в этой конструкции. Очень трудно складировать 27 человек на площади полтора на полтора метра, пусть даже в стопку, штабелем. Игорь нашел простое и до безумия гениальное решение ...Найденные швеллера и трубы были слишком короткие и тела не влезают? – И хрен с ними – пусть торчат ноги, а все остальное будет в зоне огня. А если положить мертвых друг к другу с вытянутыми 'вверх' руками, которые, как и ноги, будут торчать из массы тел, – то их еще больше сможет набиться в одном слое...

Гигантская мертвая многоножка, с десятками щупалец, которые еще недавно били руками и ногами живых людей -торчала во дворе дома. А наверху всего этого 'цветной колобок' – Эвелина, переставляя лестницу, с разных сторон поливала это сюрреалистичный погребальный костре из канистры с бензином.

Внизу погребального костра уже были накиданы доски, дрова, обломки стола, бутылочки с растопкой для шашлыка. А еще большая куча топлива лежала рядом, ожидая своей очереди.

Затем Бортник бросает спичку и пламя костра с ревом начинает рваться вверх. Острый запах горящей человеческой плоти бьет мне в нос – меня выворачивает в очередной раз.

А Игорь с Эвелиной продолжают заниматься погребение: он подкидывает дрова в костер, а она машет на пламя широкой фанерной доской, нагнетая воздух для тяги. Это продолжается около часа, пока не становятся видны 'результаты' нашей работы, а запас дров существенно иссякает.

И тогда Игорь отводит Эвелину к дочери в 'Гелент', а сам начинает делать тяжелую, но необходимую работу.

Пятница, где-то после 20.00 – Что означает фраза 'Ушел в небытие' – Это означает умереть? – Далеко не так. От человека остаются документы, вещи, друзья, дети, вещи, долги и много чего еще. По настоящему отправить человека 'в небытие' крайне сложно, и Бортник сейчас занимался именно этим.

Сначала он обошел два не сложившихся кирпичных дома и проверил на предмет спрятавшихся, а затем открыл 'Гелент' и вывел оттуда Эвелину. Но буквально на 5-6 минут. Всего лишь для того, что бы она облила из трех маленьких канистр сложившиеся руины деревянного дома, а затем отвел назад.

Горящие руины деревянного домика, огонь от костра и фары 'Гелента' давали хорошую подсветку, хотя было еще довольно светло. И Бортник продолжал проводить операцию 'Небытие'.

Что бы сжечь человеческое тело – нужно несколько сот килограмм сухих дров. Впрочем, при нагнетании кислорода – процесс ускоряется, включая в реакцию горения еще и человеческий жир. Именно для этого он заставил Эвелину в течении часа махать противнем, и именно для этого они за час до этого собирали между четырех домов поленья куски досок, обломки дерева, ветки и все, что горит.

В принципе, мы могли уже давно уехать, оставив трупы, но в таком случае сюда бы уже через несколько часов приехал Кравчий. И мог увидеть кого-то из тех, кого бы он видеть в таком состоянии – не хотел. И поэтому, кроме дерева, в огонь летели одежда, а после краткого осмотра и найденные документы – все, что могло бы указать на личность покойных. Они должны были уйти в небытие еще один раз.

Пятница, после 23.15

Костер еще пылает, но все что можно было в него бросить – уже брошено. Худой однорукий человек затравленно мечется между трех домов, выискивая любые вещи, которые еще могут гореть, или которые имеют 'отпечаток личности' владельца – фотография, документ или просто какая ни будь одежда. Все летит в огонь. Периодически он подбегает ко мне, суя в руки поллитровку минералки или заставляя пережевать еще пол-ложечки 'Якобса'. А сам продолжает метаться по двору, заметая следы нашей победы.

Легко быть героем в глазах женщины, гарцуя на белом коне, или совершая героический поступок. А для меня в тот день героем того дня становится худой однорукий убийца, которому последние несколько часов было адски больно делать каждый новый шаг – открылось кровотечение из-за ношения 'торпеды', – человек, сумевший за три часа отправить в небытие более двадцати человек разного пола и возраста, их вещи и документы.

Пятница, после 23.40 – Игорь решает отдохнуть. Все что можно было бросить – уже брошено в огонь или лежит рядом ожидая очереди. Зато наступает очередь отдохнувшей Эвелины снова, около часа, махать фанерой, нагнетая воздух в костер, или подбрасывая топливо.

Суббота, 02.00 – Огня уже нет, но есть угли. И Нам пора отходить. В двухстах метрах от дома стоят три грузовика. Что в каждом из них, Эвелина не знает, поэтому выбираем наугад один из них, а 'Гелент' тросом пристегивает к нему сзади.

А два остальных?...Скорее всего, нам они не достанутся. Кравчий начнет выламывать нам руки, и они будут откупом, разменной монетой, но никак не нашим 'призом'. Ну и хрен с ними!

Мы отъезжаем на двести метров, когда Игорь останавливается и выпрыгивает из кабины. Неторопливо идет в сторону бывшего жилища людей, так – словно экономит силы. А возвращается через три минуты и бегом. И сразу врубает по газам.

Со слов Бортника, как он потом рассказывал, он сразу отметил – готовили еду выживальщики на газу. Причем, понятное дело, газ шел не по трубам, а был в баллонах. Поэтому, вернувшись назад, он сначала вытащил небольшой баллон и оставил его возле затухающего погребального костра, а затем открыл баллоны с газом во всех трех уцелевших домах.

У него было мало времени, он рисковал, отмеряя на глаз, но ему повезло. Баллон с газом возле погребального костра, который он чуть приоткрыл, уже убегая к машине, детонировал первым, но не сразу, вызывая детонацию других баллонов.

Вакуумная бомба – вещь жуткая. А баллоны газом и безветренная погода создали ее вполне вменяемое подобие.

Суббота, 02.55 – смерть. – Кто-то бьет меня по лицу. Открывать глаза или нет? – Наверное, стоит.

Открываю. Вижу глаза Игоря, а в них – испуг. Его взгляд скошен на почти пустую емкость 'Миргородской'. Я вдруг вспоминаю, что малыша и Марину Игорь 'притормозил' седативным коктейлем, намешанным в 'Миргородскую'. А мне все время совал 'Моршинскую'. Все время...А потом или я, или он – сделали ошибку, прихватив в спешке в кабину грузовика эту, початую, бутылку воды.

Наверное, мы поняли это практически одновременно, ведь именно в тот момент, когда я высовывалась в окно, Бортник резко прибавил скорость, в попытке успеть дотянуть до Дома и доктора с Машей.

Он очень старался – мы доехали меньше чем за час. Но все равно не успел. Мое сердце пошло вразнос в тот момент, когда фары грузовика уже осветили Дом.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ – 'САМАЯ КОРОТКАЯ'

- Маленькие детские ножки стучат по холодному полу. Ну да ничего – сколько ей, маленькой девочке пяти лет от роду, бежать?– Из своей детской в спальню родителей, – всего ничего! Еще темно, дворники еще не начали убирать снег, а за окном такое холодное и прекрасное воскресное зимнее утро.

Маленьким котенком она протискивается между папой и мамой, которые уже привычным движением накрывают ее своим одеялом, и она снова начинает дремать. Она не знает, что сейчас она просто счастлива, – ей просто хорошо.

Но нет ни мамы, ни папы, ни доброго домашнего зимнего утра, – это она понимает мгновение спустя. Что-то детское, слезливое и бессмысленное начинает подниматься в ней, грозя залить ее лицо молчаливыми слезами обиды, обиды на весь этот мир.

Но неожиданно, чья то теплая рука ложится ей на макушку и ласково, как ребенка начинает гладить. – Она открывает глаза и видит Его.

– Ты?

– Угу. – Голос Игоря, ее Игоря, – тверд, но вот бледность на лице выдают его с головой. Вид у него – краше в гроб кладут: мешки под глазами, видно, что скинул несколько кило, а на скуле – гематома. – Поспи. Тебе сейчас нужно просто поспать.

– А..

– Тебе нельзя сейчас беспокоиться.

– Бортник, – ее голос звучит слабо, но решительно, – я очень беспокоюсь, я очень волнуюсь, я уже наверное не смогу заснуть, пока ты мне не расскажешь все, что было после...ну... ты понял?

– Тебя спас доктор. Ты уже собиралась нас покидать, когда он засадил тебе укол адреналина в сердце.

– И?

– И все. Ты тут. Кравчий – уехал к себе. Заложники отпущены. Фура разгружена...

– Что?!

– Фура...

– Да не о фуре. Я о тех троих...

Тяжелый вздох Бортника подсказывает ей, что рассказ будет если не долгим, то уж точно, что содержательным. – Так оно и получается.

Получив письмо от 'этой суки' с объяснением, что она делает в данный момент, и что она просит его – Кравчего, – Сергей Петрович вовсе не впал в панику. Нет! Паникой это было назвать нельзя. Его охватил тихий и всеохватный ужас. – Так по крайне мере описал его состояние Дмитрий Кореньков, вручавший конверт ему лично в руки. – Ехать от Дома до базы Кравчего было около часа-полутора, но Кореньков, помня полученные инструкции, смог затянуть переезд на несколько часов, плюс еще около сорока минут терпеливо дожидался приема у Сергея Петровича. – Одним словом, шесть часов спустя, после того как 'террористы' получили доступ 'месту жительства' Ольховского – предупреждать Ольховского было уже поздно. И хотя Сергей Петрович попробовал несколько раз вызвать своего партнера и клиента, ответа он не получал.

Поэтому, прихватив Коренькова, предварительно удостоив его личной оплеухи, Сергей Петрович, подняв 'в ружье' около двадцати человек – практически всех 'своих', и рванул в сторону Дома, по-видимому, не решив еще окончательно, что он будет делать.

Приехав на место, он, наконец, дал выход гневу: долго бегал, кричал, посадил 'под арест' практически всех взрослых мужчин, включая инвалидов, и конфисковал имеющееся оружие.

Потом, так же в сердцах, велел всех выпустить из спорт-зала превращенного им в карцер.

Узнав же о наличии 'ответного' заложника, который уже несколько часов заперт в кабинете – он вломился к нему, но только затем что бы прокричать, что он арестован уже им, Кравчим.

Затем, видимо решил, что отсутствие радиосвязи с базой 'сюрвайверов' может означать, в том числе и то, что те уже начали ответную карательную операцию и сознательно поддерживают режим радиомолчания. – Это предположение было вполне логичным, взвешенным и трезвым.

И решение Сергея Петровича тоже было по-своему правильным и логичным: загрузив или затолкав в одну из машин около сорока девочек постарше и детей возрастом до десяти лет (а таких было немного), он раздал ранее конфискованное оружие и заявил, что берет временное командование на себя.

– Вот так они и сидели до самой темноты, – закончил Бортник, – с десяток людей Кравчего и наши. Пока не увидели нашу фуру.

Затем, со слов Бортника, Кравчий сначала умудрился буквально за двадцать секунд сначала выволочь из кабины и крепко его приложить своей пухлой ручкой, при этом отдать приказ своим – не спускать глаз с баб, что в легковушке. И, что самое главное, рявкнуть сюда доктора, потому как женщина сидящая в кабине фуры уже начала отдавать Богу душу. – Ну, а пока доктор летел со шприцом, наполненным живительным адреналином, Кравчий попытался даже провести некие реанимационные мероприятия в виде нанесения пощечин, чередуемые массажем сердца.

Дальнейшее развитие событий свелось к простому квесту, первым и уже пройденным шагом в котором была 'торжественная встреча' диверсионной группы Бортника – Лядовой, и удачная реанимация ее руководителя.

Зато вторым шагом, который сделали Кравчий и Бортник той ночью был их непростой и бурный разговор. Результатом которого стало срывание Сергея Петровича со всей своей наличной командой – к ебеням в черноту ночи – туда, где в 50-60 километрах от Дома еще догорал погребальный костер, а неподалеку стояли две громадные фуры, загруженные чем то хорошим и ценным. – Странным было то, что Кравчий не попробовал взять с собой ни Бортника, ни жену или дочь Геннадия Равильевича. Это наводила на мысль, что расположение группы Ольховского он знал или догадывался, где она базируется.

– Ну?

– Баранки гну! Ввиду того, что группа Ольховского уничтожена в полном составе, эвакуация отсюда становится бессмысленной, особенно в свете того, что мы нашли в 'нашем' трейлере?

Больной нельзя было волноваться, – волнения и срывы предыдущих месяцев изрядно подкосили ее здоровье, и поэтому Бортник не стал тянуть кота за хвост.

– Около тридцати автоматов, – нормальных А-74-М, а не наших укоротов, гранаты, несколько снайперок и много патронов. Очень много. А еще еда – много еды, много витаминов и много лекарств. – Короче, много всего. – Он все еще продолжал оглашать список того, – и что им досталось из трофейного трейлера, и как из Томаковки вернули ранее эвакуированных детей, и что еще и еще, пока не обращает внимание на усталое и изможденное лицо больной. – Лицо у нее было как у только что родившей кошки – непередаваемая смесь усталости, спокойствия, радости, – и все это 'приправлено' ощущением – 'отстрелялась'! – Казалось она его почти не слушает, когда фраза, сказанная Бортником, возвращает больную на землю.

– Он сказал что дней через 7-8 приедет сюда еще раз, когда ты отлыгаешь немного.

– Кто он? Кравчий.

– Угу.

– И что мы будем делать?

– Как я понял, он приедет 'на поговорить'. И, как он сам сказал, приедет 'почти что сам'.

– Игорек, – голос женщины хотя и был все еще слаб, но вид у женщины стал куда спокойнее. – Как его принимать – подумаем...Но, что у нас с пленными 'колобками' и этим 'отцом семейства'.

– Они очень полезные люди, нам с них пылинки надо бы сдувать...именно поэтому я их отпустил.

– Только поэтому?

– Еще бы! Их 'показания' там, – его голова кивает в сторону окна, – для нас стоят гораздо больше, чем их тушки тут. И еще, – Игорь делает паузу, а потом продолжает, – ты очень неосторожна в пометках.

– Блокнот?

– Угу...Зря ты его так оставила. Ты ведь Евгения в роли шахида экспромтом играла, – тебе он нужен был тут как источник информации. – Видя, как больная, молча, чуть заметно ему кивает, он продолжает, – не стоит такие вещи бросать, пусть даже в ящик стола. Я догадался, что означают пометки 'Е 43' и твои тактические схемы стрелочками, так и другие могут догадаться...Ладно уж, агент ты мой недоделанный, – он наклоняется, с нежностью гладит ее волосы, целует в нос и уходит.

Он уходит, а она засыпает, и сон ее спокоен и долог. Причиной этому могла быть и чистая совесть, и усталость, и доза морфина.– А потом приходит новое пробуждение, и к ней снова приходят 'на прием' ее Игорь, Маша, доктор, Псел и прочие, и прочие, и прочие. – И она снова погружается в круговорот дел, просьб, ходатайств, текущих и срочных проблем, вызовов и архи-срочных задач.

Выныривает она из него лишь затем, что бы окончательно принять решение – абсолютно частное, касающееся сугубо ее, и никого более, но все равно – шокировавшее и потрясшее практически всех обитателей Дома. Впрочем, если мужчины в массе своей хранили потрясенное молчание, то женщины в лице Томы, Маши, Маруси и других, – выражали ей поддержку.

И когда, как и обещал, неделю спустя, приезжает Кравчий, его встречает не то чудо в перьях которое он лупил по щекам, а ухоженная и приведшая себя в порядок, одетая в красивую английскую тройку, женщина лет сорока – Лядова Екатерина Тимофеевна.

Впрочем, и Сергей Петрович, в этот визит решил обойтись без помпезного эскорта, ограничившись одним охранником – водителем.

На официальный визит это мало тянуло. Было видно, что эта неделя нелегко далась Кравчему, – о причинах можно было догадываться, но результаты были на лицо – перед ними стоял уже не очень здоровый человек лет 60, тучный, с маленькими заплывшими жиром глазками, на дне которых было нечто, чему она не могла дать названия.

Много позже, 'обсасывая' с Игорем визит Кравчего она поняла, что подсознательно прочла на дне этих маленьких заплывших жиром глазок. Нет! Там не было мощного интеллекта, звериной интуиции или холодного льда логики. Там было вещи гораздо худшие – опасность и непредсказуемость. Нет! Этот не был мастером шахматной игры или мощным интуитом. Но ЭТОТ же мог в ходе шахматной партии резко поднять ставки...и начать играть в 'в Чапаева'. И этим он и был опасен.

Короткий протокол, во время которого ни одна из сторон еще не знает чего ждать от другой стороны, и как к ней относиться.

От приглашения отобедать гость отказывается, при чем, по видимому, – к радости обоих сторон, но на чашку кофе в кабинете главы 'этого заведения' с удовольствием соглашается.

Горячее сладкое, практически приторное тройное экспрессо – так попросил себе приготовить гость. А потом, после долгого молчания, повернув лицо в сторону окна произносит лишь одно слово – КАК?

И она начинает говорить, – и про то, как чуть не погибли несколько детей от 'предупреждений группы Ольховского', и про девочку, успевшую в последнюю секунду сигануть в дыру уборной, и про их подготовку, про Женю, согласившегося стать "камикадзе", и про саму акцию. – Ее рассказа, кажущийся ей самой таким долгим и подробным укладывается в не более чем в пять минут, после чего в кабинете на достаточно долгое время наступает тишина.

В принципе то, что говорила эта женщина, примерно неделю назад повторял и Бортник, но в тот раз он 'выступал' перед своими – доктором, Машей, Марусей, Прохором, Кореньковым, командой спецов и еще десятком 'ближников'. И говорил он то же, с той лишь разницей, что упомянул о том, что у них теперь появилось и оружие в товарных количествах, и боеприпасы, и много другого разного и вкусного. – Но тогда, в соседнем кабинете было еще трое слушателей взятых в плен при 'зачистке Ольховского' – мать, отец и дебелая девица, приходящаяся им дочуркой.

Тогда, в сущности, все выступление и было затеяно ради этих трех слушателей. – Их, буквально через полчаса после 'отчета о проделанной работе' разделили, отвезя отца семейства в Саивку, а мать и дочь в Адамовку и Царичанку соответственно.

Как потом объяснял ей Бортник, местные бы все равно узнали, что это именно они зачистили группу Ольховского, и то, что у них теперь появилось значительно больше оружия, но, как говорят англичане, дьявол кроется в деталях.

Поэтому очень важно было сделать так, что бы местные пейзане узнали, как далеко лично готово пойти руководство Дома в защите 'своих инвестиций' (вплоть до риска собственной шкуркой), что оно готово и может использовать смертников-камикадзе (а это всегда пугает), и что они теперь имеют не только мощные челюсти, но и зубки в этих челюстях. Ну, еще и то, что Дом вовсе не так сир, убог и беспомощен, каким раньше казался. – Ну а разделение семьи – просто перестраховка, что бы семья мытаря не могла сговориться и выбрать интересную им версию того, что произошло.

То, насколько сработала тактика информирования соседей, показал случившийся через два дня случай на шоссе.– Тогда на дежурную просьбу'дядь, дай че пожрать' со стороны патруля Дома адресованную проезжавшему транспорту мародеров из Царичанки последовала беззлобная ругань и слова 'Кончайте ломать комедию, придурки!'.

Молчание нарушает гость.

– Это все?

– В принципе – да. – На этот раз право отвечать гостю берет на себя Бортник.

– Нет. Не все. Вы сообщили что у вас было четверо пленных...хм...это слишком громкое слово. Пусть будет – задержанных.

– Семья Шамсутдиновых отпущена восвояси. Глава семейства вчера отвезен в Саивку, а его жена и дочь соответственно в Адамовку и Царичанку.

–Зачем такие сложности?...А хотя понимаю...Вы хотели донести информацию о своей готовности отстаивать свои...ммм... инвестиции...назовем так.. до местных, но так что бы 'источники информации' не могли сговориться?...Хм. Вполне разумно. А четвертый задержанный?

К удивлению Кравчего Сергея Петровича принимающая сторона, она же 'хозяйка этого мьзюк холла' Лядова Екатерина Тимофеевна вдруг поднимается и подает ему руку.

– Пройдемте.

– Куда?

– Не бойтесь, – в соседний кабинет, или мою спальную комнату – как вам будет удобнее это называть.

Нельзя сказать, что Сергей Петрович был туповатым солдафоном. То, что рассказывала ему эта женщина он аккуратно, словно пазлы по кусочкам собирал последнюю неделю. Но он должен был услышать и ее для того, что бы принять окончательное решение.

Какое? – Он и сам еще не знал. То, что комбинация Кравчий-Ольховский ушла в небытие стало ясно еще полторы недели назад. Более того, – кое кто на базе стал догадываться о его желании усилить личное влияние таким нехитрым способом...и ему дали понять, что делать это нежелательно.

Но Сергей Петрович был не тем, человеком, который оставляет последнее слово за оппонентом, – последнее слово в этой маленькой пьеске он хотел оставить за собой...

Дверь скрипнула, и Сергей Петрович неожиданно понял что в 'пазле', который он собирал последнюю неделю были пропущено несколько важных элементов.

В комнате была большая полуторная кровать...а еще две детские кроватки и манеж, и двое детей – мальчик и девочка.

– Чьи это? – Он уже догадывался 'чьи это', но хотел услышать от нее.

– Это? Это мои дети – Женя и Коля. Их родители недавно умерли – папа взорвался, а мама...вы знаете. Поэтому их мамой стала я.

Маленькие злые поросячьи глазки Кравчего сверлили нее, а она, словно не чувствуя того негатива, который исходит от ее гостя начала тихо говорить – короткими фразами.

– Я не брошу детей. Ни моих воспитанников. Ни этих, – она кивнула в сторону маленьких кроваток, – тем более этих. Своих у меня уже не будет. Наверное, не будет. Не знаю. А эти? -А это дети которые теперь мои. Отцу Евгении я пообещала заботиться о его дочери, а ...матери Николая я ничего не обещала. Я ее убила. И теперь, теперь я его мама. – Может быть не самая лучшая, но другой у него не будет. И я смогу его защитить, смогу о нем позаботиться.

Человек по натуре гибкое существо, очень приспосабливаемая тварь, котрая может быть хитрой, изворотливой, меняющей приоритеты. – Сергей Петрович был именно таким, – не самым умным, не самым одаренным интуицией, но умеющим вовремя предать, извернуться или подложить соломки. – И именно об этом он думал, возвращаясь к себе на базу в Томаковку.

Его положение оставалось все таким же шатким, и даже ухудшилось, от его группы за последнюю неделю явно откололось еще два человека. А сколько тайно?

Но это враг внешний. А ведь есть еще и враг внутренний?!– Перенесенный года два назад инсульт, два микроинфаркта и диабет напомнили ему, что и он смертен...

Смертен, смертен, смертен....Ему не хотелось умирать. Он хотел жить, дышать воздухом, гладить траву. Просто жить!