Текст книги "Мама (СИ)"

Автор книги: Арсений Меркушев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

– Вопрос, скорее, – подал голос пожилой майор милиции, – мы же тут все не поместимся...

– И? – предложил продолжить ему Кравчий

– Ни я, ни присутствующие не знаем, сколько сейчас в здании точно человек, но мне кажется не менее 300, при чем в значительной степени – гражданские. Нам тут всем тесновато будет.

Кравчий задумался. То, к чему толкал его майор, было на поверхности, но он этот вопрос предвидел. И ИЗБЕГАЛ. Поэтому он сказал:

– Это мы будем решать чуть позже. Давайте лучше прикинем, сколько у нас есть 'штыков'.

Точно ответить, кто из подчиненных членов Совета уже дезертировал, а кто наоборот – прибился, сказать никто не мог, но приблизительно было порядка 200 человек – военных, 'чекистов', пожарных и прочих, – тех, кто при погонах и с оружием. Больше всего людей, причем в массе штатских, было у пожарников, и по самой, что ни есть банальной причине, – у них были лестницы и они могли грамотно проводить эвакуацию с балконов и из окон.

Такой мизер людей в погонах и при оружии, которые остались на своих местах, объяснялся крайне просто: когда враг может быть повсюду, лучше защищать своих родителей и детей, чем непонятных и далеких сограждан. А поэтому скрытое дезертирство, начавшееся уже в первый день, к концу второго приняла обвальный характер. Рядовой и младший офицерский состав разбегался по домам со скоростью лавины, прихватив оружие. Но людей можно было понять. Когда жена кричит по телефону, что с верхнего этажа раздаются крики о помощи, а в глазок видно, как на лестничной площадке соседушка в буквальном смысле, ест свою бывшую супругу, – о каком несении службы может идти речь?! Пока я буду защищать старых маразматичек, моя жена и дети пострадают? – Ну его на хуй такую службу!

– Вот с этого давайте и начинать. Эвакуируем сюда семьи членов совета, а потом всех прочих – по старшинству и полезности.. – Он вдруг вспомнил старую злую шутку -'Найденные экспедиций консервы проверяются на пригодность на наименее ценных членах экспедиции'. И продолжил, – эвакуация Семей членов совета начнется прямо сейчас. – У нас под окном, – Кравчий кивнул в сторону фасада, – стоит БМП. Чей он?

– Теперь наш, – подал голос подпол в форме милиции.

– Отлично. Предлагаю прямо сейчас и начинать эвакуацию в следующем порядке – Семьи Совета, семи военнослужащих, а потом всех, кого сможем... Ну и конечно дать по доступным средствам информации места очагов спасения. Есть у кого предложения? – То, что это предложение будет, он не сомневался. Самый младший и по возрасту и по званию – майор из пожарников, Хруничев, кажется, согласился озвучить его еще до совета. Так что инициатива сходила не от Кравчего. И это было хорошо. И он не ошибся в своем брандмейстере.

–Имеются! – (Надо же, не подвел пожарник?!) – Предлагаю на базе здания СБУ в одном из крыльев организовать временное укрытие для семей и близких членов Совета Спасения, – он сделал паузу, – что бы в случае необходимости – было проще эвакуировать и вывезти безопасное место!

'А так же для того, что бы держать всех вас голубчики за яйца' – про себя подумал Кравчий.

В принципе самое главное за сегодня уже произошло. Его избрали, согласились что он тут самый главный, и готовы были дать ему залож...(некрасиво слово)..-доверить своих близких. Но оставалась мелочь, которую он просто должен был сделать – члены Совета должны были почувствовать свою важность и значимость, поэтому Кравчий продолжил:

– Как правильно заметил (Кравчий на миг сощурил глаз, читая схему расположения Членов) – Григорий Геннадьевич (людям нравятся когда их называют по имени, и Кравчий это хорошо знал), – в самом здании СБУ у нас мало места, и для формулы '300 человек + семьи' , пространства может быть хватит, но больше – вряд ли...Мне НУЖНЫ ВАШИ предложения. Опорные пункты нам нужны! И они должны быть удобными для защиты, близко-стоящие и из которых можно потом эвакуировать людей.

ОбЧество начало гудеть, и гудело минут 15, пока Кравчий не прервал словами: 'Итак, господа сенаторы, к чему мы пришли?'.

Результатом обсуждение стал выбор едва ли не двух десятков 'зон спасения'. Посмотрев на предложенный список, который написал каждый из присутствующих, Кравчий отметил, что чаще всего предлагали, помимо здания СБ, территорию речного вокзала, комплекс высоток 'Две башни' и казармы Юридической Академии.

– На них этих четырех точках давайте и остановимся, – резюмировал глава.

– А как же остальная территория города? – спросил его единственный в совете МЧС-овец?

– С утра у нас было 200 человек в разных частях города, а сейчас, наверно, человек 20-30 уже успело разойтись по домам...И еще столько же разойдутся, пока мы будем спасать семьи Совета. Мало у нас людей для такой операции, к тому же что-то мне подсказывает, что чем дальше мы будем отходить от реки вглубь города, тем больше мы будем сталкиваться с различными самопровозглашенными и самозваными комитетами спасения и прочими самоспасальшиками. А оно нам надо? Всех мы спасти не сможет – так давайте спасем хотя бы тех, кого реально спасти, – подытожил Кравчий.

На этом выработка глобальных вопрос закончилась, и началось обсуждение банальных тактических вопросов: как стянуть к зданию тех немногих, кто еще не успел заняться самоспасателством, очередность эвакуации, количество эвакуируемых, набор вещей, которые можно эвакуировать (сошлись по чемодану на члена семьи, + все продукты, одежда и оружие какое есть), чем эвакуировать (сошлись на необходимости задействовать БМП – на машине ездить было уже опасно) и еще куче разных мелочей, которые Кравчему в голову бы просто не пришли, займись он этим самостоятельно. А так – спасибо, подсказали!

Когда члены Совета начали расползаться по городу за своим 'приданным' – оставшимися в их прямом подчинении людьми, и просто за СВОИМИ людьми, Кравчий понял, что у него есть пару часов для сна.

Он вышел из кабинета своего бывшего начальника, и, предупредив Женю, где он будет, спустился на этаж ниже, в свой родной и уже бывший кабинет. Там его ждали, и ждали – свои. Сыновья глядели на грузного и усталого отца широко раскрытыми глазами. Раньше Кравчий многое бы отдал за такой взгляд со стороны сыновей-подростков, но сейчас он так устал, что ему было просто все равно. В глазах его 80-летней матери был не детский страх, и лишь Юлечка была спокойна до невозможности. Вернее она была никакая.

Мать, скорее всего ее, накачал валерьяной. На 3-м месяце нервничать – не самое лучшее ,– подумал Кравчий.

Он повернулся и взглянул в зеркало: на него глянуло большое красное и заплывшее жиром лицо 60-летнего мужика, весящего под сто пятьдесят кило, два маленьких и красных от недосыпа глаза, лысина и запах немытого тела, который хоть в зеркале и не отражался, зато самому новоявленному диктатору был прекрасно слышен. 'Ну точно, как свинья' – подумал про себя Кравчий. Но тут же улыбнулся, вспомнив как Юленька, в минуты близости кричала впившись ему в спину – 'ТЫ мой вепрь'. Те же яйца, только с другого ракурса, но гораздо приятнее считать себя грозным вепрем, чем жирной свиньей.

В комнате были его близкие – все кто были у него в этом городе и в этом мире. И они слышали все, что было наверху. Так захотел сам Кравчий. Он понимал, что нынешний исход был самым благоприятным из всех возможных, но ведь были и другие варианты, не самые лучшие, вплоть до – 'кончайте эту наглую суку'. Поэтому, включив селекторную связь со своим кабинетом, он знал, – случись чего, у его родных будет шанс дойти-добежать до их машины и попытаться уйти. Слава Богу – этого не понадобилось.

Кравчий осел на диван – впервые за три дня, а потом и вовсе лег. Сильно болело сердце и хотелось спать. Мать сняла с него ботинки, а сыновья начали подсовывать под голову ворох из полотенец, символизировавших подушку. Вырубаясь от напряжения, Кравчий успел произнести: разбудить через три часа, или в случае плохих новостей.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ – 'МОЗАИКА – утро, день и ночь'

Часть первая – Утро, 26-го марта

09.00 – Кравчий Сергей Петрович, Днепропетровск, здание управления СБУ - С момента своего демократического самоназначения на пост 'Спасителя Отечества', как он сам себя в шутку называл, прошло лишь несколько дней. И за это время Кравчий не раз и не два с сожалением отмечал, что раньше работу психологов он недооценивал.

Тогда, несколько дней назад, он проснулся гораздо раньше назначенного самим себе срока. Его никто не будил – ни жена, ни мать, ни дети, но трудно уснуть рядом с гигантским муравейником, или громадной мерно работающей машиной.

Краткая пробежка по зданию показала, что люди стали пребывать. Сначала семьи Совета, а потом пришла очередь и семей простых солдат, ментов, мытарей, пожарных, и, как он их про себя называл – примазавшихся к ним лиц, решивших 'сохранять спокойствие' рядом с вооруженными людьми.

К 17.00 того же дня всех кого могли вывезти из гибнущего города по списку ?1 – вывезли. Но вместо 150 человек, как было объявлено в списке, бронетранспортер и машина Управления Безопасности смогли вытащить не более 80 человек. Причем пятеро их них уже были явно укушены, и, распоряжением Жени, были изолированы.– Сам Сергей Петрович уже неоднократно ловил себя на мысли что своего зама он про себе называл с приставкой 'мой', – так словно бы Евгений был продолжением воли и мысли самого Сергея Петровича.

Затем настала очередь 'нижних чинов'. Там процент спасенных был ниже раза в два-три как минимум. И сейчас по зданию бродили 'приведения' – снулые, плачущие, усталые люди, потерявшие своих и свое навсегда.

И отовсюду раздавался плач. И он был разным, этот плач – там были и счастливые всхлипы, и отчаянный нечеловеческий вой от тоски за ушедшими. Сергею Петровичу вдруг вспомнились слова барда 'И отплакали те, кто дождались, Недоедавшиеся отревели...'

Плач и истерика раздражала его уже два дня, а еще более пугали участившиеся случаи попыток суицида. Успешных попыток было уже не менее пяти – только за прошлые сутки. И в четырех случаях – это были мужчины. У женщин психика оказалась видимо, более устойчива, а возможно сказывался материнский инстинкт.

А Медиков у него под рукой не было, равно как и фармацевтов . Единственным, кого удалось добыть – был студент 3-го курса Медицинской академии – Михаил, – неместный парень, имевший глупость, за пару недель до беды поспорить, – среагирует ли Управление на слова 'динамит', 'взорвем', 'убьем' – в его переписке.

К счастью для Миши – бдительное Управление таки среагировало, и тем спасло ему жизнь: первые три дня Беды он провел в комфортабельной 'темнице' Управления, а на четвертой, был безжалостно выдернут из узилища, для того что бы работать по прямой специальности.

И вот сейчас перед Кравчим Сергеем Петровичем лежал список, – как он его сам назвал, список ?1 – ФИО, родственные связи, подлежащих эвакуации в первую очередь....

?1 – Петров Николай Сергеевич, МЧС, майор

Саша, сын, – Э

Галина, жена – Э

Напротив Петрова стояла пометка, что все 'Э', т.е. ЭВАКУИРОВАНЫ.

Затем задумался, и написал Петров – 2 'Э'/ 2 Заявлено = 1.

Словно бы по наитию он посмотрел ниже, уже по-памяти зная, что он там увидит...

?2 – Асадзе Василий Григорьевич, СБУ, майор

Яна, дочь, -Х

Яна, жена – Х

Павел, отец – Х

Крест, напротив фамилии в комментариях не нуждался, но на своем листике ниже он написал

Асадзе – 0 Э / 3 Заявлено = 0

Напротив Асадзе, кстати, тоже можно было уже ставить крест. Слава Богу, хоть в голову стрелял, а не в сердце, – про себя отметил 'спаситель отечества' про вчерашнего самоубийцу.

Легкое возбуждение охватило Кравчего Сергея Петровича. Он словно почувствовал, что ухватился за правильную мысль, и боясь ее потерять начал читать дальше.

Следующие фамилии Списка ?1, ?2 и остальных, кто пробивался к ним и просил эвакуировать их близких – очень редко 'давали' единицу. Куда чаще был ноль, или цифра меньшая 0,5.

Руки у Сергея Петровича были цепкими, и если бы ими можно было хватать мысль, он бы сейчас держал ее цепко за горло.

– Женя, буди Михаила, если он еще спит, и давай поднимайся ко мне, – есть срочное дело, – сказал 'спаситель Отечества' щелкнув пальцем по кнопке селектора.

– Что-то взять с собой?

– Бумага и ручка тут есть, а пока больше ничего не надо. Жду! Это очень срочно.

09.30 – Детский Дом им. Макаренко. - Для детей это будет потрясением, – а для нее? А для нее – всего лишь жестокой пьеской, написанной за 5-10 минут, перед тем как забыться перед сном. Это будет прогнозируемым скандалом, или, правильнее сказать, запланированной провокацией. Иной раз события, во имя экономии времени, следует подтолкнуть. И быть готовым платить за такое ускорение. А она готова. Просто потому, что 'ресурс' Томы, Прохора, Маши, инвалидов или даже 'хунвейбинов' – наиболее вменяемых ребят, – стоит гораздо выше той цены, которую она вскоре заплатит. И даже не она заплатит, а кое кто другой.

Ее Четвертая группа была не самой проблемной, скорее на оборот – самой застойной. От 28 пацанов 12-14 лет, ее составлявших, еще не было особых проблем, – но и, что важно, толку особого тоже не было. Это было реальное болото. Но вот, наконец, толк появится и от болота.

То утро в столовой началось как обычно – в ожидании завтрака дети усаживались за стол, шумели, что то обсуждали или просто слонялись по залу. Но столы были пусты, Томы все не было и все внимание детей переключилось на помост, когда там появился один из 'помогальников Мамы' – местный водитель, высоченный и тощего как жердь Кореньков Дмитрий.

Он возник совершенно неожиданно, а поднятая вверх рука – показывала, что он ждет внимания.

– Так, внимание! – Прокричал он, сделал паузу, и продолжил вызубренную речь – Мальчики и девочки, минутку внимания, – Дима опять сделал пауза, просчитал до пяти, как советовала 'мама' и снова продолжил, – большинство рецептов начинаются со слов 'Возьмите чистую кастрюлю...'. А Тамара Дмитриевна готовит вкусно и хорошо. И для того, что бы она продолжала хорошо готовить – необходимо, что бы она и ее помощники не тратили времени на разную мелочь, вроде мытья посуды и раскладки порций по тарелкам.

Дима сделал очередную паузу, ища глазами 'цель', и найдя ее, продолжил говорить.

– Как известно, большинство персонала в первые дни ЭТОГО предпочло взять бессрочный отпуск, и поэтому, с сегодняшнего дня после окончания приема вкусной и сытной пищи, все учащиеся каждой из групп уходя, складывают свои тарелки и прочую посуду со своего стола – в 'грязную' бадью. Ну а от группы остается герой, который перемоет всю грязную посуду, и аккуратно выложит ее на стол своей группы ровной стопочкой. Дежурим по очереди, смена – каждый день, ну а кто за кем – ищите в списках, что я сейчас повешу на дверях столовой. Это распоряжение Екатерины Тимофеевны! И еще! – Что бы не было путаницы и споров, я оглашу фамилии тех, кто моет посуду сегодня.

Кореньков начал перечислять список из десяти 'посудомоек' на 25 марта.

Заводила 4-й группы – 13-летний пацаненок Миша Ященко, был выбран неслучайно: конфликтный паренек, с гонором, который к тому же очень и очень недолюбливал Диму. – Поэтому и фамилию Михаила Ивановича Ященко, гражданин Кореньков был проинструктирован назвать последней и никак не иначе. Что он к своему удовольствию и сделал. Хотя Дима и не блистал интеллектом, но он уже догадывался, что Главная, как он выражался, 'написал махонькую пьеску' и сейчас он играет в ней далеко не последнюю роль.

– 4-я группа, дежурный Ященко Михаил....Михаил, Вы меня слышите. Сегодня Вам мыть посуду за своей группой, – и Кореньков в упор глянул на надувшегося воробушком пацана. Не все, но очень многие увидели, что Кореньков и Ященко смотрят друг другу в глаза, словно перед дуэлью.

26.03.2007г., 09.30 – Ольховский, город Днепропетровск, ул. Ворошилова, - Человек откручивал глазок двери своей квартиры. Зайти внутрь он уже не мог себя заставить, да впрочем, и не собирался. Почти все, что было главного в его жизни – находилось по ту сторону двери. Почти, но не все. – Его дочь Ольховская Дарья Андреевна сейчас была в надежном месте – у его друга Коли Мецо. Равно как те, кого он собирал последние три дня. Ну а укол галоперидола гарантировал ее спокойствие еще на одни сутки.

Тогда, несколько дней назад, он получил звонок от Даши, и узнал ЧТО случилось у них в квартире, когда уже прорывался домой. Даша кричала о том, что бабушку и маму кто-то укусил на улице, дома им стало плохо, – а теперь, а теперь!!! Мать, жена, две младшенькие дочери погодки 10 и 11 лет ... и Дашенька. – Она то, единственная из трех его детей, и успела запереться на кухне. И Ольховский, взломав тогда пустующую квартиру соседей, кувалдочкой взятой из багажника, смог за 10 минут разбить 'самодельную' общую стенку кухонной лоджии, сложенную из пенобетона, и вытащить потерявшую сознание от ужаса девочку.

А вот войти в квартиру и взглянуть – во что превратились его родные он так и не смог. – Ни тогда, ни день или два дня спустя.

Он их видел несколько раз в маленький 'театральный' бинокль – четыре неподвижные фигурки, стоящие у окна. Но это были всего лишь фигурки, очень похожие на его бывших девочек, жену и маму. И он хотел запомнить их именно такими, а не теми, во что они превратились. А еще он хотел их похоронить, упокоить, но только не оставлять их тут и так.

Защитой от извлечения дверного глазка снаружи обеспечивается большинство выпускаемых глазков, но около месяца назад какой-то доброжелатель ударом молоточка разбил их глазок, и он сам поставил дешевую китайскую версию. Все равно они с Лидочкой планировали ремонт и вкладываться в дорогую оптику прижимистый Ольховский тогда не стал.

И вот, наконец, глазок был извлечен, и он сразу услышал, как с той стороны двери раздалось мерное топтание, а в нос ударил резкий запах ацетона. Сердце Ольховского сжалось: внутренняя дверь, всегда запертая, сейчас была открыта. Значит тогда, кто-то из девочек успел отрыть первую дверь, но не успел или не смог справиться со второй и выскочить на улицу – к спасению и жизни.

Тоненькая трубочка для перегонки вина, взятая у Коли, была просунута им в образовавшееся отверстие. К концу трубки он прикрепил обычную 'воронку'.

Свет вдоль всего их коридора все еще горел, но двери квартир были заперты. У одной из них стояла обычная кухонная табуретка – очень удобное приспособление для пожилой женщины, которая не хочет ставить сумки на пол, пред тем как открыть дверь.

Вернувшись к своей двери с табуретом и встав на него для удобства, Ольховский начал медленно лить в воронку из тяжелой двадцатилитровой канистры. Потом поставил на пол опустевшую, и взял такую же вторую.

А еще через 10 минут, сидя в Колином Джипе, он смотрел, как погребальный костер хоронит то, что раньше было его семьей и его домом.

26.03.2007г., 09.30 – Днепропетровск, ул. Виноградова, балкон 7-этажного дома, - Его звали Игорем, и ему было 38 лет. Уже вторые сутки он стоял на балконе своего дома. Был он в семейных трусах, футболке и одном тапке. Второй тапок оставался в квартире, где сейчас находились его жена, тесть и теща – голодные и неживые.

Седьмой этаж – плохая высота: слишком высоко для прыжка в низ, и слишком низко для гарантированного самоубийства. Игорь знал это, поэтому от подвигов Тарзана он сразу отказался.

Превалирующим чувством, которое довлело над ним вчера – был жуткий холод. Его не могло ничего перебить – ни страх, ни отчаяние. Ему оставалось лишь мерзнуть и кричать, надеясь на спасение.

Около шести часов вечера он видел, как из соседнего окна попытался вылезти Павлик – мальчишка лет 14. Возможно, он хотел в прыжке достать перил его балкона, но этот прием ему не удался и он упал на землю. Видимо по-своему удачно – криков боли слышно не было.

Это было вчера, – еще вчера ему было очень страшно и очень-очень холодно.

А сегодня эти чувства, как впрочем, и все остальные, его покинули. Навсегда. – Все, за исключением одного – голода.

Пища, которая выпала из окна и упала вниз, была ему уже недоступна, но он знал, а вернее чувствовал, что в той комнате есть еще еда. Не такая крупная, как, та, первая, которая уже досталась другим, но еще есть.

Когда та пища, что осталась в квартире, закричал в очередной раз, он подошел к краю балкона и стал ждать – вдруг прыжок новой пищи будет более удачным. Спешить ему было уже некуда.

09.50 – Днепропетровск, район станции Диевка - К 25 марта система 'свой-чужой' в городе и его окрестностях работала уже достаточно четко: если ты едешь, или передвигаешься перебежками, то ты скорее всего 'свой'. Но если ты идешь пешком, по 'замертвляченной' местности, к тому же едва передвигая ноги, то ты точно, что 'чужой'.

Примерно так попытался сначала подойти к решению вопроса персонал одного из ОЭ – ГБР.

Раньше, это была обычная пожарная машина. Она не обладала броней БТР, ни вместимостью грузовика, или скоростью легковушки. Но она имела два неоспоримых преимущества: люди, в ней сидевшие, водили ее не первый год и хорошо ее знали, и что самое главное, она имела очень длинную пожарную лестницу. А при эвакуации, с этажей начиная с третьего и выше, это было преимущество куда как более существенное, чем броня и мощность техники.

Особая Эвакуационная Группа Быстрого Реагирования – так было написано на их машине. Хотя правильнее сказать – написана была лишь аббревиатура – ОЭ – ГБР.

А всю 'особую группу' составляли лишь три человека – двое вчерашних пожарных – Гриша и Паша (так они обращались друг к другу), 20 и 25 лет соответственно, и приданный к ним в 'усиление' МЧС-овец – уже начинающий стареть дядька, имевший опыт Афганской войны, и поэтому более опытный в умении стрелять.

Выезд группы был неудачен: по заявленному адресу они прибыли точно и вовремя. Но после поднятия пожарной лестницы до 4-го этажа и постукивания окон квартиры, стало ясною, что напротив всех пяти фамилий людей, которых надлежало вывезти, можно ставить жирный 'Х'.

А сейчас они возвращались. Остановка у железнодорожного переезда возле Диевки не была запланирована, но 'чихнувший' и замерший автомобиль дал старт 'второму варианту'. Так троица оговорила свои действия перед самым выездом – что будут делать, если сломается авто: Иван Петрович (как представитель почившего в Бозе Ведомства Ежедневных Ситуаций) занял мест на крыше машины с 'ксюхой', Павел уселся рядом с ним место в качестве наблюдателя, а Григорий начал пытаться реанимировать свою 'деточку'.

Переезд был на удивление пустынным – не было ни машин с людьми, ни шаркающих фигур обращенных. Лишь два сгоревших 'Ланоса' перевернутыми тушами лежали неподалеку от ЖД путей, напоминая о наступившей Катастрофе.

Иван Петрович такой ситуации не то что бы был недоволен, но отсутствие каких бы то ни было раздражителей, с его точки зрения, так или иначе, притупляло бдительность. А это уже есть 'nicht gut'.

И поэтому легкое касание плеча, минут через десять после начала аврального ремонта, его даже немного обрадовало

– Где? – тихо, одними губами спросил он

– Да вон же чучело по рельсам, в метрах трехстах отсюда, в нашу сторону кстати, но не прямо на нас.

– Снять?

– Не стоит. Вокруг тихо, зачем шум поднимать.

– Логично. Пусть валит мимо, как и валил.

Но идущая неспешным шагом фигура 'валить мимо' отказалась. Увидев машину с двумя стоящими на ней людьми, она резко скорректировала свой курс и бойко зашагала напрямик – прямо к машине спасателей.

Еще через минуту стало ясно, что в оценке дистанции они слегка ошиблись – до фигуры было не триста метров, а добрых полкилометра. Просто идущий по рельсам был на голову выше любого из них, а ширина плеч и мускулатура – вполне соответствовали его росту.

Когда же он приблизился – вся троица 'эвакуаторов' смотрела на него уже во все глаза: по рельсам, пешком, Бог знает сколько времени, топал мужик. Живой! И весьма колоритный. Люди выше метр – восемьдесят бывают, но часто их рост нивелируется худобой. А тут этого не было и в помине. Уже издали глаз Петровича отметил, что товарищ весит за сотню килл, высок, плечист, носит явно негражданскую одежду, а красный берет выдавал нем сотрудника 'Кобры'. Еще больший колорит его внешнему виду придавали, когда-то белые, а сейчас буро-рыжые кроссовки и тяжелый длиннющий лом в его руках. Один из концов лома тоже был бурым.

– Вот ведь, блин, лом народной войны, прошептал Петрович, и услышал, как сбоку от него Павел согласно хмыкнул.

А 'лом народной войны', увидав стоящую у переезда пожарную машину и двух человек с оружием на ее крыше, бойко заковылял к ним.

Заметив направленный в его сторону автомат, он поднял руки вверх, не бросая при этом лома, от чего его вид принял одновременно комичный и зловещий вид, и заорал: мужики, я живой, не стреляйте, пожалуйста! Пожалуйста, не стреляйте! – На лице 'ломоносца' была целый букет эмоций. Самыми легкочитаемыми из них впрочем, были страх и растерянность.

Часть вторая – день, 26-е марта, 2007г.

Около 14.00, ДД им. Макаренко, - Отреагировать на одеяло, наброшенное сзади, он не успел. А то, что сейчас будет – он прекрасно понимал. Поэтому и упал сразу поле первого удара и на левый бок, поджав ноги и закрыв голову руками. Кричать и просить о пощаде он не стал.

Однажды ему уже устраивали 'темную' – не тут и очень давно, но советы данные его тогдашними знакомцами после 'работы над ошибками' Михаил усвоил.

Дети могут быть жестокими, и куда более жестокими, чем взрослые. А еще они не терпят, когда их публично унижают, или, правильнее говоря – 'лошат'. И горе виновнику их унижения!

То, что его будут бить, Миша не то что догадывался, а просто знал. Когда два часа назад его 4-й отряд поднялся в столовую на обед, посуда, сложенная его однокашниками в 'грязной' бадье 4-й группы так и лежала с самого завтрака – грязная и немытая. Его не вымыли ни 'кухонные терпилки', как он про себя звал девочек – помощниц Тамары, ни 'посудомойки' других групп. А за четыре часа остатки еды успели крепко подсохнуть и прилипнуть к тарелкам.

Случилось все так, как прописала в своей 'пьеске' Екатерина Тимофеевна, их директор, или, как многие ее заглаза называли – Мама.

Вода в 'питьевом' кране была отключена, а двери в мойку закрыты, ну а ключ – внизу у Тамары Дмитриевны, которая, произведя раздачу по кастрюлям групп, уже давно спустилась вниз.

Никто из 4-й группы не пожелал есть из грязной посуды, особенно на глазах у остальных, улыбающихся и хихикающих товарищей, подначки которых становились все громче и громче.

Наконец кто-то догадался сбегать за поварихой, которая после недолгих препирательств таки открыла двери в мойку. И вся группа выстроилась дружным гуськом, стараясь побыстрее отмыть свою тарелку и съесть уже тепловатый борщ и кашу. А на самого виновника торжества, Мишу Ященко, никто не обращал внимания,– очень старательно не обращал, и это игнорирование было многообещающим.

Около 17.30, те, кто еще подъедал остатки полдника, увидели вошедшего в зал Мишу. Он шел сам и без посторонней помощи, хотя его и слегка пошатывало. Но даже человек не сведущий в медицине отметил бы, что у парня наверняка легкое сотрясение мозга, а гематомы на его говорили сами за себя.

Еще через 30 минут вся грязная 'Полдничная' посуда была вымыта, а воспитанник ДД?5 им. Ященко Михаил Ефремович поковылял в свою спальню – набираться сил перед вечерним дежурством. И он никак не мог знать, что именно в этот момент руководство Детского Дома ?5 обсуждает его скромную персону.

– Катерина Тимофеевна, вам его не жалко – Мы же сами его спровоцировали?

– Жалко, Маша, конечно жалко. Думаю, если бы мы нашего диабетика, Колю Анциферова поставили 'открывать' список 'посудомоек' в 4-м отряде, то все было бы нормально. А если бы посуду не вымыли еще в паре групп, то и свои Мишу бы наказывали не так строго.

– Тогда зачем?

– Манипуляция, игра на чувстве соц. ответственности – тебе что то говорят эти слова?

– Что-то...

– Вот именно. Границы наказания за невымытую посуду сегодня установили сами детки, – сами для себя. Ну и кроме того, они начинают усваивать, что теперь каждый отвечает за свои поступки и неисполнение того, что должен. И в ответе не токмо перед собой, но и пред своими товарищами. Которые спуску за промах не дадут, и спросят.

– Но я ему хоть таблетку дам?

– Это да. Что там у тебя есть – от головы, витамину, – тебе виднее. А на ночь вколи ему аналгинчику, но вопросов – кто бил и за что – не задавай. Не надо этого.

Около 14.30 – Днепропетровск, район станции Диевка - 'Лом народной войны', как окрестил его Иван Петрович, был большим, если не сказать здоровенным парнем в возрасте 35 лет. Звали парня Валерой, и он действительно работал в 'Кобре'.

Несмотря на свой простоватый вид и шкафообразность, 'народный мститель' оказался довольно таки образованным и общительным. И сейчас его буквально распирало – от страха, радости и всего пережитого, он говорил и никак не мог остановиться.

– ..есть семья...жена, дети – двое, -10 и 14 лет,.... мама, бабушка, собака, папа....любит шахматы... имеет высшее образование...он, а не папа...папа у него в Киеве живет, не пенсии...получил диплом в институте 'Физкультуры и спорта' ..занимался штангой...потом в институте что то случилось...сократили...платили мало ...перешел работать в 'Кобру'....детей двое -десяти ,и четырнадцати... уже говорил? – извините...машину водить не умею....шел пешком... едва ли не день целый от собак дохлых на дереве прятался...

От увиденного в пути, и главное, от того, что он в безопасности и среди живых людей, его начало трясти, и здоровенный мужик, с трудом умещавшийся в кабинке их машины едва не впадал в истерику, и все время говорил, говорил и говорил...

История была его в чем-то стандартна, но имела и свою изюминку. Его супруга, женщина по-своему умная еще с вечера 20-го марта начала обращать внимание на странные новости, просачивающиеся из Интернета. И от греха подальше отправила своего благоверного на дачу – проводить 'весеннюю' уборку. А то ведь еще отзовут из отпуска, и бросят в самое пекло. А так, пока сообщат, пока он доедет – глядишь, все само и рассосется? Не рассосалось...

А сейчас Валера уже третьи сутки пробирался назад в город, – к жене, маме и детям. Форму он надел, ту что была у него при себе даче, а из оружия нашел только обычный длинный лом, заточенный с одного конца. Им он и отбивался последние два дня, идя вдоль железнодорожной линии.

– Мужики, вы же сейчас в город, к себе? – вдруг сменив истеричное изложение автобиографии на конструктив, спросил Валера

– А ты как думаешь? – Полувопросительно, ответил ему Гриша.

– Можно я к вам? У вас смотрю побезопаснее будет, а то там, пока шел, такОе видел, – и подбородок Валеры начал трястись, как будто жил своей жизнью.