Текст книги "Мама (СИ)"

Автор книги: Арсений Меркушев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

– Правильно мыслите. Какой вопрос сейчас и всегда самый важный?

– Не понял? Поясни. – Лица его и двух других 'комендантов' отражали смесь недоумения и заинтересованности

– Что у нас решает все?

– А! Кадры? Как завещал Иосиф Виссарионович!

– Вот именно.

Кравчий встал и подошел к шторке, которая закрывала приготовленную карту, с нанесенными на ней островками спасения, магазинами, продуктовыми базами.

– Вот, смотрите. Людям нужно как-то питаться, и еда есть в городе. Нужно просто пойти и взять ее!

– Если бы! – Грустно отозвался комендант Речьпорта, – Сергей Петрович, разреши свои пять копеек вставлю, – и дождавшись кивка Кравчего, продолжил, – это правило – пойти и взять, работало первые 2-3 дня с начала всего этого, – он махнул рукой в сторону окна и условного 'этого', – пока наша 5-тысячная орава (а у нас скоро таки и больше людей будет) не подъела все, что находилось на расстоянии полукилометра от объекта укрытия. А что дальше то делать?

– А дальше нужно выходить за простреливаемый с крыши объекта периметр и углубляться в город. – С наигранной наивностью в голосе ответил Кравчий.

– Но у нас для этого просто людей! – Подал голос комендант 'речников', и остальные поддержали его кивками.

–А почему нет? Евгений Александрович, на твоем объекте же почти восемьсот человек? – Ну да ладно – 75% из них, если не больше, женщины и дети, но ведь остальные – мужики?

– Сергей Петрович, я смотрю, ты мою цидульку держишь?

–Ну?

– Их шестеро было сначала. Все с оружием, все при голове, и все 'нулевые'. Слукавил я, что они сбежали. Один раз эта команда за продуктами съездила – удачно, второй раз – тоже, а на третий – нарвалась на какой то выводок морфировавших собак в магазине. Ребята потеряли одного человека, но с продуктами таки вернулись.

– И?

–Да ничего. Приехали, выгрузили продукты из машины, четверо внизу осталось, а пятый поднялся, пожал мне руку, и они уехали. Сказали, что насовсем.

– Надеюсь, не останавливали?

– Мы не идиоты.

– Павел Маркович, а у тебя что? -Обратился Кравчий к коменданту 'юристов'

– Трое убитых 'в поле', и около сорока дезертировавших за последние два дня... Но вот число 'активных штыков', которых можно бросить в дело – увеличивалось крайне незначительно, если даже не уменьшатся.

– Евгений Александрович, а у тебя что за последнее время ?

– Один погиб – я про него говорил, и более двадцати просто ушло за вчерашний день, – он хотел продолжить, но Кравчий движением руки остановил его

– Подожди, я об этом сейчас и буду говорить, поэтому я Вас и собрал. То, что 'нулевые' – не самые лучшие 'бойцы', все уже и так поняли?

–Угу. В целом нормальные люди, – были, но я даже рад, что они нас покидают. Очень многие из них, мягко говоря, отмороженные или смерти ищут, или... Да много разных ИЛИ, но для человека потерявшего всю свою семью – чем мы интересны? Ничем!

– А что с семейными?

– В целом, как солдаты или боевые единицы – гамно, – коротко резюмировал Прудников, и продолжил, – даже если они действительно солдаты.

–Тут я с тобой согласен, – поддержал Кравчий Прудникова. А затем его же и спросил, – ты последним прибыл, когда поднимался по лестнице, тот Кинг-Конг с дитем в обнимку в холе еще сидели?

– Да, но его вроде пытались куда то отвести. Кажется неудачно.

– А ведь он пешком с ломом в руках несколько дней шел через пригороды и по железке.

–Пешком!? С ломом?!

– Угу. К семье шел. И нашел. Один сын, правда, уцелел. Он его теперь из рук не выпускает, возможно, слегка тронулся, я не знаю.

– К чему ты это?

– Как вы думаете, смогу я просить его оставить сына на чье то попечение и уехать на задание? Да он же меня прибьет в аффекте! – Ответил Кравчий, повышая голос.

– Петрович, я кажется, понял что ты хочешь сказать, – нулевые – это 'отмороженные', 'суицидники' и потенциальные дезертиры, но и с 'семейными' не легче, потому что...

– Тряпки, – ответил Кравчий. – Не в упрек им, но родители, жена и дети, половина из которых уже успела сдохнуть и обратиться, а вторая половина рядом с ними сидит и от страха усирается – это не самый лучший стимул для дальних экспедиций и ближних вылазок. Одни не могут своих бросить, другие готовы, но на них жены висят и волком воют, а с третьими – все и сразу, только бы к уцелевшим детям быть поближе, а от 'обратившихся' – подальше. В лучшем случае их к амбразурам можно ставить, что бы 'тех', что у забора топчутся – отстреливали, да яму для утилизации копать.

– Какую яму? – Уточнил Прудников.

– Евгений Александрович, куда вы деваете тех, кого упокоили? Я имею ввиду тех, что к вам в открытую лезет.

–В реку, ясное дело.

– О! А нам куда прикажете? Со вчерашнего дня все, кто 'не могЕт' работать на выезде, роют яму для утилизации трупов – и у нас, и у 'Юристов', и у 'Двух башен'. С энтузиазмом, я скажу, роют, наперегонки – только бы к семье поближе и за периметр безопасности не выходить.

Кравчий сделал глоток воды, обвел присутствующих взглядом и продолжил, – Господа Енералы, какие будут предложения по кадровому вопросу?– Не кормить, прогонять, расстреливать?

Они еще долго спорят, но все предложения, как отмечал потом про себя Сергей Петрович, сводились к полумерам, не могущим решить принципиальную проблему – проблему еды и безопасности.

Выход из нее наметился лишь неделю спустя, и Сергей Петрович долго потом удивлялся – почему он тогда не увидел такое простое и красивое решение.

Около 23,30 Детский Дом ?5 имени Макаренко - Их было пятеро, и это было ее ближайшее окружение, 'свита', 'рада', малый совет', «ближники» – они называли себя по-разному.

Маша, Маруся, Бортник и доктор – сейчас были ее гостями, и сидели – кто за столиком, кто на табурете, а кто-то тонул в углу кожаного дивана.

Недосып, усталость и нервное напряжение стали привычны для них всех за эти последние дни.

И хотя почти весь Дом, за исключением часовых на мосту, давно уже спал, но сидящие в ее кабинете уходить не очень то и спешили. Такое бывает, когда после окончания тяжелого и напряженного дня впереди еще один не менее тяжкий день, и надо бы идти спать, что бы набираться сил. Но так хочется посидеть лишних минут пятнадцать – двадцать в блаженном ничегонеделании с чашечкой кофе или банкой пива, – когда это уже не работа, но еще и не сон. И именно в таком настроении усталости и отдохновения, человек расслаблен и склонен быть чуть более откровенным, чем обычно...И в один из таких моментов полной расслабленности – Маша и подловила ее на откровенность.

Спокойное перебрасывание фразами, анекдотами или впечатлениями от прошедшего дня – этим люди пытались ограничить свой разговор. И это было разумно и объяснимо: темы связанные с домом, родными или тем, что было еще месяц назад, никто не хотел поднимать, – слишком непредсказуемой могла быть реакция собеседников.

И поэтому вопрос Марии, словно ужом проскользнувший между анекдотом доктора и готовящейся репликой Бортника, достиг цели: в сторону Той, кому был задан вопрос, повернули лица, замерли и умолкли все 'реллаксирующие'.

– А что мы потом делать будем ПОСЛЕ, ну, когда подвалы едой забьем? А дальше – что? – Тихо спросила ее Маша. Девушка не отличалась "ораторским" голосом, но ее вопрос услышали все, кто был комнате.

Увидев оживившееся лицо Самой, Маша продолжила говорить:

– Ну что дальше, к чему готовиться, какие планы. – Потом, выдержав паузу, стала говорить более уверенно, – Я имею в виду – будет ли у нас еще что-то такое глобальное, что ли. Ну не будем же мы, есть тушенку в ожидании, пока сюда не придут какие-нибудь плохие люди, очень плохие.

Сидевшая за столом женщина замерла, обдумывая как правильней передать свою мысль, а потом начала говорить:

– Нет, Машенька, мы сделаем все, что бы они не пришли, или чтобы их пришло поменьше. И затем, улыбнувшись своим мыслям, спросила, – Ты французский знаешь?

– Нет, а что.

– Тогда учи его. И местную географию, кстати, тоже учи.

– Зачем?

– Зачепиловка, Саивка, и прочие зажопински. Будешь там твердить 'женемапасижур' – много и часто, со слезами и на коленях. И я тоже буду твердить. Думаю, где-то через пару неделек надо будет уже начинать.

В комнате возникло напряженное молчание, прерванное затем громким смехом. Заржали два – 'сивых мерина' – сначала Бортник, а потом и доктор, почти одновременно понявших замысел своего 'работодателя'.

Это продолжалось около минуты – два уже немолодых мужика ржали, хозяйка кабинета улыбалась, а Главврач Дома и секретарь-распорядитель только недоуменно смотрели на все это, ожидая пояснений.

Первым не выдержал Бортник:

– Ефремыч, а я вот не сплю – думаю, где нам тут ДОТ вырыть, и как шоссе перегородить, короче – в Наполеона играю, думаю мускулы накачивать, а наш командующий решил идти от обратного.

А потом, резко посерьезнев, обратился к той, что сидела за столом:

– Катерина Тимофеевна, если я Вас правильно понял, то мысль неплохая. Но есть один нюанс – окромя элементов из 'Золотого теленка', я бы рекомендовал внести еще и элемент из 'Проверки на дорогах', – тот, где едой внешний вид поправляют. По ее кивку Бортник понял, что Катя оценила его идею.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ – 'Танатос и Эрос' (от одного месяца до двух месяцев с момента катастрофы)

30 апреля 2007г. окрестности Детского Дома ?5. Его звали Игорем Константиновичем, – и уже почти четыре недели так звали.

До этого он был просто Игорьком, 'Горем', 'Горилкой' – сиротой 16-ти лет, около полугода лет пребывающем на полном пансионе в Детского дома.

Впрочем, пареньком Игорь Константинович был вменяемым, с головой дружил, и когда тетя Маруся чуть более месяца назад пришла в их спальню и попросила его и еще троих ребят из их группы помочь, – отказываться он не стал.

К его глубокому удивлению задействован он был на чистке картошки лишь около часа. А потом, когда пришла смена из одногодок, – девчонок Катьки и Виталины, – ему сразу же дали повышение, назначив старостой-воспитателем в младшую группу к пацанам 10-12 лет. Теперь основной задачей его стало смотреть – как бы чего не случилось, что б пацаны не сбежали, не путались под ногами и вели себя тихо.

И примерно через неделю такого руководства он сам для себя неожиданно обнаружил, что уже зовет 'тетю Марусю' по имени-отчеству, и того же требует от своих 'подопечных', рассматривая себя уже скорее как младшего воспитателя, чем как воспитуемого.

Затем, еще две недели спустя, три младшие группы объединили в одну, а его отправили 'поработать руками и ногами', – и он помогал 'спецам' обслуживать 'эту хрень', которая консервировала тушняк.

Игорь Константинович хотел, было, даже возмутится и возбухнуть, но с удивлением обнаружил, что очень непродолжительное руководство коллективом из двадцати пяти детишек его порядком напрягло и притомило, и простая работа по рубке дров или нарезке мяса его вполне устраивает. Пока устраивает, – так правильнее сказать.

'Кутузов' (как подростки стали между собой называть Игоря Петровича Бортника) подошел к нему сразу после окончания последней закладки банок и пригласил его, и еще с десяток таких же, как он – 'на побеседовать'.

Прыщавый, утомленный и порядком похудевший парень ожидал всего что угодно, – что его навечно оставят в 'костровых', или вернут командовать старой группой. Но то, что ему предложил этот высокий однорукий человек – его устраивало вполне, – даже более чем вполне. Это была вполне мужская работа – умеренно опасная, серьезная и необходимая. Но в то же время не такая тупая, как работа нарезчика мяса или кострового, и не такая выматывающая, как работа воспитателя младшей группы.

Знаков отличий в общепринятом смысле 'Кутузов' им дать не мог или не хотел, – единственный вариант, который он им предложил, был принят создаваемым Отрядом Обороны и Нападения (сокращено ООН) если не с одобрением, то по крайне мере с пониманием.

А потом потянулись дни занятий, которые их 'Кутузов' обозвал изучением мат-части. В основном все сводилось к сборке-разборке 'ксюхи', стрельбе одиночными на меткость, правилам маскировки и технике безопасности про контактах с 'обратившимися'.

В 'Аттестате зрелости' Игоря Константиновича, как на полном серьезе назвал их однорукий 'генерал' выданный каждому листик, стояло аж 15 пунктов.

Но галочка с неразборчивой подписью 'Борт – к' была только напротив двух из них – ' АКС74У – разборка, сборка, применение' и 'Техника безопасности при общении с внешним миром'.

О том же, что следующими пунктами должны были стать 'Вождение и ремонт машины – ВАЗ'– даже не обсуждалось. 'Солнцеголовые' должны были стать точно что универсальными солдатами, при чем с упором на универсальность. Они не должны были стать самыми-самыми лучшими в мире стрелками, водителями или фельдшерами, но, по мысли 'мамы', они должны были владеть всем на минимально необходимом уровне. Это делало их не такими эффективными по отдельности, но создавало из них реальную силу, с которой стоило считаться.

Изучению и овладение минимумом знаний и практик по остальным 'предметам', типа 'Вождение и ремонт ВАЗ – 3307' или 'Первая и последующая фельдшерская помощь' она планировали уделить едва ли не с-полгода, но случилось то, что должно было случиться – обратившиеся из города стали мигрировать туда, где еще может быть 'еда'. Причем далеко не всегда по дороге.

Игорю Константиновичу и еще паре десятков таких же как он 'солдат ООН' - или 'кандидатов в солдаты' пришлось в авральном делать завалы. А это оказалось очень даже непростым делом: невозможно силами пары десятков подростков сделать надежный и непреодолимый заслон. Поэтому всю неделю вокруг Дома, на расстоянии около километра от него, создавалось несколько периметров завалов из веток и стволов длинной в добрый десятков километров. Они категорически не могли остановить человека, а вот квелого обращенного – вполне, заставляя его обходить линии наваленного сушняка, и направляться туда, где его должны были ждать патрульные 'Кутузова'.

И вот он находится тут и сейчас, со своей 'ксюхой', – единственный вооруженный из трех человек, которые несут свою 6-часовую вахту.

А рядом его подчаски – Кирилл и Павлик, пацаны – 14 и 15 лет, – 'кодла небритая', со своим инструментарием и своими обязанностями. Впрочем, кто тут наиболее авторитетен видно было сразу! И не только по наличию 'Ксюхи' в руках Игоря Константиновича. Даже если бы оружие в руках держал Кирилл или Павлик, сам внешний вид Игоря Константиновича указывал бы на то – кто тут главный.

ОСТУПЛЕНИЕ: Неделю назад.- Любое общество нуждается в структуризации. А структуризация нуждается в признаках, по которым можно отличить ведущего от ведомого, ветерана от новобранца, а орденоносца от штрафника, и, что главное, своего от чужого.

Для обозначения этих различий в армии служили униформа, погоны, петлицы.

Но в более примитивных или ограниченных ресурсами обществах, которые не могли позволить себе тратить ресурсы на пошив кокард или петлиц, к этому относились проще. Узоры из шрамов на теле, татуировки могли быть очень даже "говорящие". Они могли рассказать о принадлежности к той или иной группе, о семье и статусе хозяина шрамов, возрасте, количестве детей и о том, сколько врагов он успел убить. Ну а обитатели Дома должны были выбрать что-то среднее, между ношение формы и нанесением шрамов.

'...В целях гигиены, экономии моющих средств и горячей воды рекомендуется ограничит длину волос:

1) руководящему персоналу и техническим специалистам:

– Мужчинам – до 0,6 см.

– Женщинам – до 2 см.

2) лицам, зачисленным в Отряд обороны и нападения Дома с правом ношения боевого оружия, – рекомендуемый формат прически – 'под ноль'. Растительность лица – брить не рекомендуется.

3) лицам, принимаемым на испытательный срок, имеющим индивидуальное взыскание со стороны администрации, или коллективную претензию со стороны товарищей – воспрещается ограничивать длину волос до момента снятия взыскания, смягчения приговора или принятия на постоянное проживание.

4) для остальных – формат прически свободный, но не короче 1 сантиметра...

Распоряжение Дирекции от 04.2007г.'

Мнение коллектива бывает действенней, чем уговоры и распоряжения. Никто из младших в тот момент не отнесся серьезно к этому объявлению вывешенному утром на доске объявлений. – И несерьезно относились аж но до обеда.

Коллективный прием пищи в промежутке между 12.00 и 13.00 за последние недели приобрел целое ритуальное и символическое значение: группы и группки, команды и просто воспитанники собирались тут еще за полчаса до раздачи еды – просто для того, что бы обменятся мнениями, поговорить, да и просто посидеть.

Сегодня все было несколько необычно: не было преподавателей, отсутствовали ученики 'Кутузова', не было и технарей-'инвалидов'. Лишь Тома в своем поварском колпаке с девочками на тележке развозили по столам бадьи с уже порядком надоевшей тушеной говядиной и гороховым супом, приготовленным на той же говядине.

'Старшие' появились в самый разгар обеда достаточно неожиданно. Их появление сопровождалось характерным звоном – несколько человек уронили свои ложки. – И ведь было от чего?!! Все как в Приказе: 0,6 сантиметра для мужчины и 2 сантиметра для женщины. Для себя 'мама' тоже не сделала исключения. – Но 'Кутузова' в числе пришедших не оказалось, – он пришел ближе к концу обеда с двумя десятками своих подопечных, и их появление вызвало еще больший вздох: команду 'Кутузова' составляли наиболее взрослые из ребят – 16-17 лет, но теперь их выделяли до зеркального блеска побритые головы и трехдневный пушок на подбородках. Это, а еще выцыганенные у 'томаковских' военных 'камуфляжные' брюки и куртки, делало их вид уже даже не смешным, а скорее угрожающим и брутальным.

Каждый старается чем-то выделятся, но каждый одновременно стремится быть как все. Эта странная дуальноть психики подростка погнала часть детей сразу после обеда в медкабинет, где Главврач Мария обычной машинкой с насадкой 10 мм и начала приводить их бОшки к общему знаменателю.

Добровольцев было поначалу не очень много – буквально с десяток человек за первый час. Но, узнав, что постригшимся дают вволю вымыться настоящим шампунем и в по-настоящему горячей воде под душем, а не в тепловатой, к которой привыкли за последние недели, число желающих утроилось. – К следующему обеду лишь отдельные 'диссиденты' козыряли своим патлами, чем впрочем, давали повод к едким насмешкам в свой адрес.

Сначала они услышали уже знакомый треск ломающихся веток, а минут через десять в ста метрах они увидели и 'клиентку' – тетку лет сорока. Она шла робко, слово слепая, уже знакомо пошатываясь из стороны в сторону.

Инструкцию, вдолбленную им 'Кутузовым' Игорь мог уже петь и рассказывать стихами. И цель тоже действовала 'по-инструкции': на окрик не отреагировала, не остановилась, а предупредительный выстрел, выбивший фонтанчик листвы у ее ног, только прибавил ей ходу и скорректировал курс в сторону стрелков.

Вторая пуля должна была пробить ей голову – тетка не вихляла, а шла на них, не сворачивая с пути. Уже нажимая на курок, Игорь вдруг вспомнил слова песни, которую однажды слышал с раритетной бобинной 'Санды' у своего деда, и тихо про себя повторил:

@Я чуть замешкался и, не вступая в спор,

Чинарик выплюнул – и выстрелил в упор. @

Кончик пули был чуть спилен, что гарантировало более тяжелую травму. Это понижало срок службы ствола, но и снижало риски для стреляющего. – Идущая баба рухнула как подкошенная.

– Идем проверять? – Кирилл явно хотел выслужиться, и весь горел нетерпением.

– Ты помнишь, что я про тестовое время вдалбливал, балбес? – Ждать не менее получаса. Ты пойдешь, а там кто-то еще есть. Жди! – Игорь сделал паузу, а потом, словно вспомнил о чем-то, добавил, – сегодня вечером расскажешь все, что запомнил о 'ксюхе' – в стихах и с выражением.

Педагогическому запалу Игоря Константиновича было вполне разумное объяснение. 'Кутузов', натаскав с пару десятков человек по предмету 'АКС74У' вполне разумно решил, что дальнейшую педагогическую эстафету по обращению с оружием можно передавать тем, кто это уже выучил. Ну а планируемые к введению предметы типа ' первичная и фельдшерская помощь', 'стандартная и полевая кулинария', 'методы партизанской войны' и 'основы агрономии и животноводства', и прочая, и прочая – могут передаться так же как и 'АКС74У': выучился сам – помоги другому. Конечно, после того как сами обучающие усвоят и сдадут экзамен. Рождалась простенькая схема: младшие преподаватели учат, а старшие, в лице Бортника, Маши, Томы и прочих, – проверяют и доучивают. Средний уровень при этом естественно и здорово проседал, но зато Дом выигрывал количественно, а это было сейчас куда как важнее.

К тому же, что было не менее важно, после прохождения теории, новых учеников учили практики и на практике. По крайне мере так было с 'вождением и ремонтом машины – ВАЗ': Бортник, Исаак и Кореньков зашивались около двух недель, пока, наконец не решили, что первая пятерка их солнцеголовых учеников – таки овладела материалом на должном уровне.

Взамен же будущим 'молодым педагогам' прямо и недвусмысленно было обещано очень многое: собственная комната, личное оружие, ну а в далекой, но осязаемой перспективе – и право совещательного голоса при принятии решений. И много других ' сладких плюшек', – в том числе и повышение в звании в случае военного положения, – из 'рядовых' до 'сержантов' .

Прошло уже полчаса, а женщина все так же лежала, уткнувшись тем, что у нее осталось от головы, в ствол сосенки. И только тогда, убедившись, что никого больше нет, подчаски вышли из своего укрытия.

Женщина была гораздо моложе, чем им показалось на первый взгляд.

Для помощников Игоря Константиновича это была работа хоть и неприятная, но дававшая шанс на то, что и им когда ни будь доведется сверкать зеркальной головой и аккуратной бородкой, – такой, как и у их начальника. Да и такого мандража, как при проверке своего первого жмура, они уже не испытывали. Эта, еще молодая женщина, умершая несколько месяцев назад от укуса в руку, была для них, за эту неделю дежурства, уже восьмой.

Надев новые 'ветеринарные перчатки' Кирилл начал шарить по трупу покойницы. Не прошло и минуты, как его добычу уже составили золотое колечко, цепочка, бумажник, маникюрные ножницы и зеркальце. Ощупывание пальто обозначило еще пачку гривен, какое то 'левое' удостоверение и кредитки, но эти предметы были проигнорированы. Все остальное найденное должно было быть аккуратно рассортировано по ящичкам, которые им выдал их 'Кутузов': 'Драгоценности', 'Оружие', 'Письма мертвеца' и 'Прочее'.

Первым идею к разумной утилизации трупов подал еще в первую неделю беды Дмитрий Кореньков, снявший с погибшего довольно неплохую обувь. В ней он потом еще долго щеголял, – пока совсем не потеплело. А окончательно идея закрепилась после того, как к мостику, на котором все еще стояла машина со 'страшной предупреждающей надписью', притопал один из 'обратившихся', – в прошлом милиционер, – и в кобуре у него был отнюдь не огурец или яблоко, а самый настоящий 'Форт-12'.

Увы, эта покойница внесла довольно убогую плату за свое упокоение и погребение: золото собирали скорее по привычке, оружия у нее не было, а 'прочее' представляло довольно таки убогое зрелище.

– Я все! Теперь твоя очередь. – Произнес Кирилл, поднимаясь, и держа вытянутыми вперед руки в данных 'ветеринарных' перчатках так, что бы они не касались тела

– Отходи. – Павел сделал шаг к покойной, а потом, словно о чем-то догадавшись, повернулся к Кириллу. – Хотя, стоп ! Ты ее карманы смотрел?

– Все чисто.

–А это? – Напарник палкой, с деланной брезгливостью, оттянул край платья покойницы, зацепив и часть бюстгальтера. Вместе с иссохшейся и потерявшей свою форму молочной железой на землю выпало нечто: туго завязанный презерватив с вложенным в него блокнотом – прямой кандидат в ящик 'Письма мертвеца'.

Далеко не всегда укушенный человек погибал сразу,– в большинстве случае люди успевали понять и осознать, что умирают. Желание же простится со своими близкими, написать завещание или передать важную информацию бывает очень важным, настолько, что человек, чувствуя что засыпает навсегда, из последних сил пишет прощальное письмо своим детям, жене, отцу, иногда просит его похоронить по человечески, или, в конце-концов, просто просит передать его маме, что он умер. Один покойник, тот самый, что пришел к мостику с 'Фортом', вообще написал хокку, и вложил в ствол пистолета...

'Догорит твоя

свеча – охватят тебя

бред и бешенство.'

Но с точки зрения руководства Дома (и дежурившая троица была с ним полностью согласна) наиболее интересную часть в 'Письмах мертвеца' могла играть ее завещательная часть. Пока что им попалось только четыре таких 'письма', где люди просили по возможности связаться с родственниками и передать ценности хранящиеся в том или ином месте, типа сейфа или тайника дома, завещая неизвестному душеприказчику от 'половины того что, там есть' – до 'столько, сколько позволит твоя честность, сука'. И только один раз тайник, в виде сейфа спрятанного за картиной небольшого дачного домика, оказался достаточно близко для того, что бы туда съездить и проверить содержимое. – Содержимое оказалось набором из бутылки коньяка, пачки долларов и старенького пистолета марки 'Тульский Токарев', в просторечии именуемого ТТ.

– Блядь, ходить тебе вихрастым, Кирюша, – голос старшего из подчасков был по-взрослому зол.

– Паша.

– Ладно... Пошли.

После этого настала очередь Павла: длинной палкой с надетой на конец "разовой" петлей, он потащил усопшую к яме вырытую метрах в 200 от их лежки. В не очень глубокой яме уже были заранее набросан сушняк и ветки побольше, на которых уже лежало с десяток тел. Затем Павел, собрав добытые трофеи в один пакет, перенес их к месту будущего упокоения и там же начал их сортировать. Возле места лежки снятое с трупов не складывали по самой банальной причине – от трофеев таки ощутимо попахивало.

Затем, оценив заполненность братской могилы, он пошел к командиру тройки.

– Игорь Константинович, уже полная, десять жмуров набралось – будем жечь?

–Нее. Десять – это если взрослых, – так Бортник сказал. А тут вон двое шкетов, те, что вчера вдвоем притопали, и шавка, что пришла все погрызенная. Так что еще одного можно. Если до вечера ничего не случиться, то жечь и закапывать несгоревшее, следующая смена будет. – Затем, прислушавшись к возне в кустах, командир тройки повернул голову и зашипел, – Эй, Паша, ты скоро? Потише там! – голос Игоря Константиновича был тих и напряжен.

– Иду...А чё?

– Хуй через плечЁ! Харе там балду гонять....На пост возвращайтесь. Мне тут одному, что ли 'слухОметром' работать?!

– Иду-иду...

– Яма уже почти полная? – Хотя интонация была вопросительная, но Константин скорее утверждал, чем спрашивал подошедшего Павла.

– Еще одного можно положить.

– Знаю... Если сегодня никого не будет, то этим завтра Егор со своими займется. А вы...

– Да?

– Ты, Кирюха, рядом со мной лежишь, как и я – молчишь, смотришь и слушаешь. А ты, Паша, уж звиняй, попахивает от тебя, дуй к яме и начинай собирать рядом с ней хворост и сушняк для следующей 'закладки'.

Уходя собирать сушняк для завтрашней кремации, Павел обернулся, – Игорь и его подчасок лежали в траве так, как их обучали 'Кутузов' и Прохор – сливаясь с местностью, стараясь ничем не выдать своего присутствия.

Тоже время, центральная площадь ПГТ Саивка - Пап, эта побирушка снова приехала. – Голос Игорька, чернявого мальчугана 12 лет был не по-детски презрителен.

– Она не побирушка, сынок. Она, – голос отца запнулся,– она просто женщина...которая...которая..– что сказать дальше, он не нашелся, и просто замолк.

Виктор Семенович Сахно тихо и подспудно, не желая признаваться даже самому себе, начинал ненавидеть эту женщину. В отличие от него она не бросила своих, а осталась со своей шантрапой до конца. И вот сейчас барахтается, пытаясь сотворить невозможное. А он, Виктор Семенович, крепкий 40-летний здоровый мужик, помнил, как кричали запертые в своих клетушках соседи 'коммуналки', прося о помощи, умоляя не бросать их и помочь, и проклиная его в спину. И как плакала оставляемая в квартире двоюродная сестра его мамы – тетя Лида, – бездетная женщина души не чаявшая в своем племяннике. А он просто уезжал, спасая сына, и впавшую от пережитого ужаса в ступор жену, – ведь в грузовике ВЧ?25-5, который смог пробиться к ним на 3-й день кошмара, было только два стоячих посадочных места... И поэтому Виктор начинал ненавидеть эту 'побирушку' – она то своих не бросила, хотя и была в куда как более тяжелом положении.

Для Игорька же все было куда как проще, – детская психика намного гибче и пластичнее чем у взрослого. Да – его бабушка сошла с ума после укуса какой то собаки на улице, и они с мамой и бабушкой Лидой более суток просидели в кладовке, пока папа не смог их спасти, да – маму очень жалко, она до сих пор спит (в ступоре – как говорит папа), а тетя Оля – папина хорошая знакомая сейчас готовит им еду, ухаживает за мамой, а ночью...Игорек был достаточно взрослым мальчиком, что бы понять, что папа вовсе не душит каждую ночь тетю Олю. – Но зато они почти все живы, тетя Оля ласкова с ним, а папа раз в одну – две недели грузится на машину, уезжая в сторону города с другими дядьками, и возвращается назад с добычей, или хабаром, как говорят они. – Они уезжают с оружием, рискуют, и мальчик помнил как несколько раз 'добытчики' возвращались или без добычи или вообще не все. И как кричала от тоски их соседка, когда после очередного рейда домой, не вернулся ее сын.

А эта?! – Ее люди не ездят за 'хабаром' и практически не рискуют, а просто униженно клянчат то, что его папка, дядя Гоша – тети-Олин брат, и другие добывают с риском для жизни. Они грязные, худые и голодные, они (под этимимальчик презрительно подразумевал исключительно детдомовцев) дерутся за сухую мивину прямо в кузове и там же ее и жрут.

Мальчик помнил, как эта женщина приехала сюда в первый раз, и как всем поселком ей собрали едва ли полмашины съестного и лекарств. – Как в кузове сидели худющие подростки с автоматами, одним своим видом говорящие что еще немного и могут начать есть друг – друга, а женщина, стоя на капоте машины, просила собравшуюся жиденькую толпу помочь – кто чем может. А два мужика (как он их окрестил) – 'однорукий' и 'с наколками' – помогали тощим парням и страааашненькой худющей девчонке втаскивать в кузов 'пожертвования'.

Он помнил, как почти сразу же среди подростков сидящих в кузове началась потасовка между сторонниками идеи 'жрать хочется' и 'надо бы потерпеть до-дому, а не жрать бич пакеты в сухую'.