Текст книги "Мама (СИ)"

Автор книги: Арсений Меркушев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

А вот тут, с внутренней стороны у нас будет аккуратная дырочка, из которой будет выступать небольшой шнурок – максимум 4-5 сантиметров. И его аккуратнейшее должны прикрывать, что-то вроде липучки или съемной пуговицы. Конец шнура не должен упасть внутрь. Идея такая – дергаешь посильнее за пуговицу, и выпадает 3-4 сантиметра шнурка. И таких шнурков буде несколько – на всякий случай. Мы должны управиться за 10-12 часов. Вам все понятно?

Тома кивнула, и молча принялась раскладывать свой швейный инструментарий на одном столе, в то время как Семен Маркович начал колдовать на другом.

Бортник уже уходил, когда услышал что Тома, перекраивая добытый им бронежилет ''ОПЕРАТОР' начала тихо шептать молитву 'Отче наш'...

Глупой женщиной она не была, но кто сказал, что умные люди – это сплошь бесчувственные сухари и циники?

Четверг, 17.00 – Странная у них получилась компания. Идея совершить акцию используя Женю и убить по возможности всех или сколько получиться – принадлежала абсолютно гражданской бабе. Мысль с вариантом 'торпеды' посетила Евгения. А вот ему, человеку явно не штатскому пришла в голову абсолютно не военная идея, но не менее амбициозная, чем у Катерины и Евгения. Но и Евгений, и Катерина одобрили ее. Одобрил ее и доктор, что немаловажно.

Дело оставалось за-малым. Бортнику нужно было еще раз выбраться в город. Сама мысль голову ему бы не пришла, если бы он не знал того человека. Но он его знал. Это было еще в прошлой жизни, лет 5-6 назад, когда ему поручили его разработку. За три месяца работы он много узнал о том, чем и как работает Виталий Владимирович Мищенко – скромный украинский миллионер, с кем спит, что есть и что пьет. И слово пьет, было тут ключевым. Господин Мищенко был увлекающимся алкоминималистом, с большими средствами и возможностями. А значит, в подвале его дома могло храниться и что-то уникальное.

Выезд происходил по прошлой схеме – на грузовике, шесть человек в кузове, и два в машине. К дому бывшего алкоминималиста удалось пробились затемно. Было четко видно, что там никого нет. Об этом говорили открытые двери и окна, отсутствовал, как ни странно, и тошнотворный запах 'обратившихся'.

Вся операция заняла около 10 минут: короткая разведка, бросок световой гранаты подвал и быстрый рывок вниз после вспышки. Никого! Многое было вынесено, но Бортник не зря 'разрабатывал' уважаемого негоцианта и гешефтмахера несколько месяцев. Под дверью подвала располагался очень и очень незаметная задвижка, дернув за которую отодвигалась часть стены, и зрителям открывался обычный винный шкаф, но с необычным содержимым.

Одного взгляда на его начинку Бортнику хватило, что бы сказать 'Бинго'!

Четверг, 22.00 - '... полученная мною и товарищем Бортником информация говорит о том, что в том, случае если мы не начнем эвакуацию завтра же, 'сюрвейеры' пойдут на более жесткие меры. Вплоть до насилия... и открытого пролития крови. А у нас – дети!...

.. Я приняла решение: в течении двух-трех ближайших дней состоится плановая эвакуация детей и персонала в центр Спасения Кравчего. По договоренности – весь персонал будет определен на жительство и довольствие в первый радиус, а дети – во второй...

...Завтра в 7.00 утра состоится объемен заложниками, как гарантия выполнения условий с нашей стороны, и безопасности эвакуации – с другой...Прошу собрать личные вещи. Имущество Дома прошу не портить. Это я прошу крайне убедительно..

..на период моего отсутствия, по понятным вам причинам, исполняющим обязанности Дома до его окончательной эвакуации назначается Игорь Владимирович Псел...' – Отрывки диктофонной записи выступления Руководителя Дома перед персоналом.

Четверг, 23.00

– Игорь!

– Да?

– Это правильно – Слушай и запоминай. Ты, как понял, с завтрашнего утра тут самый главный. Эвакуацию затягиваешь дня на два. Приехавшего представителя 'Сюрвейеров' не обижаешь, даешь возможность регулярно выходить на связь и ловишь момент, когда на связь он выйти не сможет. Если это не будет технический сбой, а в течении, ну скажем часа, а лучше – двух, он не сможет выйти на связь с их базой – арестовываешь его и стопоришь отъезд. До... До того момента, пока или они или мы, не выйдем на связь. Ясно?

– Вполне. Разрешите не по делу...

– Давай.

– Я думаю, что у вас есть очень хорошие шансы, около 10-20%. Я так думаю.

– Спасибо.

Часть четвертая 'Смерть'

Суббота , 3 часа ночи.

Странно, зачем он ее бьет? – Такой большой и красный бьет по щекам эту женщину. Отсюда, с высоты нескольких метров над ними это хорошо видно. Что то кричит... Не пойму. Слова такие глупые. Их трудно понимать. А вот эмоции толстого понимать проще. Он растерян, испуган, он хочет ее разбудить, и хочет сделать ей больно, очень больно. А еще он понимает, что начал ее бояться. Однорукий пытается его остановить, но толстый его отталкивает. У однорукого человека эмоции читаются проще – страх, растерянность, злость...Злость у калеки на себя, а страх за женщину.

Ну а бить то ее зачем, она же вообще мертвая... или не мертвая? Наверное, сама еще не решила. А толстый скорее всего не бьет, – разве избивают только по щекам, – так в чувство приводит... Вот глупый!? – У нее сердце останавливается, а он ее по щекам.. А вокруг полукругом стоят люди-люди-люди. Много детей. Дети плачут. Те, что постарше, стоят группкой отдельно.

А вон к ним бегут двое – девушка и пожилой мужчина на протезах. Как он может так быстро бежать – непонятно. В руках у девушки два шприца. Они собираются ей что-то колоть? – Зачем?! Ей ведь уже хорошо, она так улыбается. Не надо! Пожалуйста, не надо!

Острая боль слева. Почему?! – Это нечестно! – Укол в сердце делают ей, а больно мне. Чувствую, как падаю с высоты прямо на землю. Плашмя. Дышать не могу. Или могу? Открываю глаза. На меня смотрят люди. Кто-то кричат, кажется, что-то насчет воздуха и расступиться.

Однорукий пробивается ко мне, это толстый его, наконец, пропустил, – держит меня за руку. Плачет.

Наверное, нужно всем улыбнуться? – Улыбаюсь...

За двадцать часов до этого.... Пятница, 6.00 – Самурай без меча похож на самурая с мечем, только без меча...Так гласит японская пословица. А в моей голове вертится аналогия этому перлу, когда вижу то, что происходит. Аналогия вертится, да сформулировать не могу. Ну и хрен с ней, с этой аналогией! Но вот сама пословица в мозг въелась, как кислота в железо, и почему то вспоминаю именно ее, когда вижу как знакомый мужик, наш 'куратор – наблюдатель' Геннадий Равильевич идет мимо нас 'сдаваться в заложники' к машине Псела, а мы...А мы не двигаемся, а стоим и ждем. Трудно идти, когда рядом с тобой пару мешков овощей, и клетка с хрюкающим выводком, да чемодан с платьями и носками. Когда возле машины останавливается их машина и оттуда выходят четверо представителей 'сюрвейеров', мы сдаем им наше оружие: я – свою 'берету', а Бортник 'Макарова'. Затем нас обыскивают – долго и нудно. Здоровая баба – щупает меня, а Ольховский лично хлопает по ляжкам Игоря. Потом переходят к Жене. Его штаны не вызывают особых вопросов, как и голый и тощий исколотый торс с надетым на него бронежилетом. Главное, что б они не заинтересовались самим бронником. Семен Маркович решил пойти самым простым путем, а потому – никаких жучков, датчиков или таймеров выявлено не будет. Женя молчит, преданно смотрит на меня, и делает все, что я говорю. Психа он играет грамотно.

А потом звучит ожидаемое требование – расстегнуть бронник. Это – ожидаемо...

Желание человека помыться – естественно. Но Евгений тут оказывается художником, и являет публике едва ли не главный шедевр жизни. Как может пахнуть тело умирающего человека, последние четыре дня живущего на лекарствах, морфии, и прочих стимуляторах, и ровно такое же время не прикасавшегося к воде? – Я стою в нескольких метра, но когда Женя распахивает свой бронник – его амбре становится слышно даже мне.

Ругаются. Спрашивают – когда он последний раз мылся. Отвечаю, что неделю назад. А запах пота он глушит запахом сигарет, так что пачка 'Camel' и зажигалка в кармане его брюк – это не роскошь, а скорее мера дезинфекции. Так сказать – для вашего же блага...

А вот свежим овощам, молодой картошке, вину и молочным поросятам – уроды радуются как дети. В чемодане Игоря – мои трусики, бюстгальтеры, трусы и носки Бортника, яркая коробка с обручальными кольцами и НАШ коньяк – две бутылки.

'Это наше, – говорит Игорь, с упором на слове НАШЕ,– он редкий. Для нас и для ОСОБОГО СЛУЧАЯ. Не разбейте, пожалуйста. Я саквояж сам понесу'.

Саму эту идею мне подкинул Игорь. – На элитный коньяк в отдельной упаковке могли и покуситься, но если дама держит его между обручальными кольцами, упаковкой презервативов и своими трусами и трусами своего мужчины, то реквизировать бухло как то неудобно...Все равно что из дамской сумочки прокладки украсть.

Мало внимания обращают и на мою сумочку: калькулятор, ножнички, прочая мелочь, включая наполненный шприц для инсулиновых инъекций да с десяток ампул инсулина. Что поделаешь – сахарный диабет с началом Беды не исчез.

Как и в прошлый раз, нам закрывают глаза, и следует несколько часов езды.

Пятница, 12.00 – Их было около тридцати человек. В основном мужчины. Но было несколько женщин, а также подросток и годовалый ребенок. Эта группа объединялась вокруг семи или восьми 'отцов-основателей' во главе с Ольховским.

Последние несколько месяцев они обитали тут. Первоначальная эйфория от 'выживания' закончилась у них через пару месяцев после начала Беды, и сейчас их 'геморрой' сводился к двум проблемам – низменной и высокой: к вопросу жратвы и перспектив. Оказалось, что консервированные продукты в новом мире достать еще вполне и вполне можно, но вот выращиванием свежей зелени и парной телятины вчерашние горожане, оккупировавшие села вокруг городов, не сильно озабочены. А если и выращивают – то сугубо для себя. Выходом выживальщикам виделось занятие какого ни будь хорошего, желательно бесхозного или слабо защищенного, потенциально перспективного ПГТ, рядом с городом, с хорошей местностью, и с возможность подселения туда на правах опекаемых и защищаемых сельских жителей, которые будут возиться в земле...и еще много всяких условий. И как ни странно, они нашли с десяток таких пунктов, но наш им показался пусть и не самым подходящим, но самым беззащитным.

Были и другие пункты. Но все сводилось к проблеме мести. Мало занять пункт, надо еще его и удержать. А если обиженные будут мстить?

В нашем же случае, если весь Сиротариум уходил к Кравчему – то он был бы сам заинтересован в том, чтобы никто не мстил. Зачем ему себя и свой Центр подставлять? Тем более, если под его непосредственное начало попадет около сотни несемейных новобранцев.

И сейчас, в двухстах метрах от домов у дороги стояли три трейлера, куда выживальщики сложили все самое ценное, что они намарадерили за несколько месяцев.

И если их человек в очередные полчаса не выйдет на связь, то они просто сядут и уедут, уходя из-под нашего возможного удара. А потом, с расстояния в пару километров, через день, недельку или месяц, по Дому заработает КПВТ, мстя за своего заложника и обманутые надежды.

А в целом, это были обычные люди, – семейные и холостые, женщины, мужчины, подростки. И все они просто хотели своего места под солнцем.

Впрочем, нервозная обстановка бывшая поначалу, разряжается, когда их человек – Геннадий Равильевич, сообщает о том, что первая группа эвакуируемых (самые маленькие) уже покинула территорию Дома. Эта весть облетает всех почти мгновенно. Шампанское они, конечно, не открывают, но ощущение 'у нас получилось' в воздухе явно стало витать.

Несколько меняется отношение и к нам. По крайне нам уже не дают понять, что мы заложники, а делают упор на слове гости. И как гостья, я намекаю, что неплохо бы перекусить, ведь свинки молочные и до вечера без мамки не доживут. А мариновать их недолго – максимум полчаса... Тем более, что я уже готовила и могу показать.

Игорек же – все время рядом, – изображает влюбленного козлика, только и мечтающего о случке. А Женя, как положено тихому и дисциплинированному психу сидит с краю полянки, стараясь не светить и не пахнуть.

Разводка была тупая и примитивная – шашлык из молочных поросят, свежие овощи, зелень и картошка. Но для людей, чей рацион последний месяц составляли в основном крупы, консервация и тушенка, и чье настроение было на подъеме – этого было более чем достаточно.

Наверное, машина с самыми маленьким была на полпути к Кравчему, когда на полянке, между четырьмя домами, раздался предсмертный визг первого зарезанного поросенка.

А еще через сорок минут порционы куски свинины легли над углями. А уж как готовить – Тома меня научила.

Пятница, 15.00 – Необратимость – это очень страшное слово. Мы сидим за столом, слева Игорь, справа Ольховский. Пора начинать действовать, а я, дура, смотрю на этот стол, мангал, радостных людей, совсем не извергов, и не сволочей, а просто людей, и как молитву вспоминаю про себя старое-престарое стихотворение мертвого поэта:

'Есть в неудачном наступлении

Тот страшный час, когда оно

Уже остановилось, но

Войска приведены в движение,

Еще не отменен приказ,

И он с угрюмым постоянством

В непроходимое пространство,

Как маятник, толкает нас.'

Мое то 'наступление' наоборот – идет вполне успешно, но, Боже мой, как же хочется, что бы его вообще не было.

Тетки, – это сестры или жены этих мужиков, подают поросей. Но компашка вокруг нас в целом таки мужская. Как я понимаю, за эти четыре месяца тут установился жесткий патриархат, а женщин за общий стол, когда сидя мужчины, не приглашают. А я сейчас не женщина, а представитель капитулирующей стороны. Причем капитулянт на почетных условиях.

И вот сидят два капитулянта, два ссучившихся и сдавших своих, руководителя, и жрут шашлык. И глушат на двоих бутылочку коньяка. Не простого коньяка, а – внимательно читаю названии – Remy Martin Cognac Black Pearl Louis XIII.

Если верить Игорю, то его стоимость в ценах старого мира была полста тысяч долларов США за одну бутылку, и что во вкусе этого чуда порядка 1200 вкусов от 40 до 100-летних коньяков которые смешанных вместе. Может быть – может быть. Вкус действительно неплох.

Поначалу на нас с коньяком смотрят искоса. Впрочем Игорь уже скоро толкает короткий тост на тему – что это за хрень, сколько она стоила и чем знаменита и предлагает дегустировать...Первым решается худой мужик, – кажется его зовут тут Деном, а за ним еще несколько человек. Пузырь темного стекла быстро пустеет.

А потом наступает мой выход. Очередной тост и мой капризный и чуть плаксивый тон с требованием еще этого нектара. Знаю чего требовать – бутылка ведь уже пустая.

– Катя, давай я тебе из своего стакана налью.

– Сам пей из своего стакана. Я тост хочу сказать. Не жлобись открывай – новую.

– Эта же последняя...вообще, наверное последняя.

– Так и ты у меня тоже любовь – последняя. Я про тебя говорить буду – открывай!

Бортник нагибается под стол за последней бутылкой, а легкая семейная разборка начинает привлекать внимание. Всегда интересно понаблюдать за сорящимися парами.

Наконец Бортник открывает бутылку и наливает мне полрюмки. Пальцем провожу по срезу рюмки – намек, что бы лил полную. А затем, поднимая стопку, обращаюсь к Бортнику: 'Игорек, это точно последняя бутылка такого...' – взглядом киваю на пузатый черный пузырь стекла.

Дождавшись его положительного ответа, продолжаю – 'Тогда обнови бокалы. Счастья всем и пусть никто не уйдет обиженным. Тост!'.

Он льет всем, кто протянул свои рюмки. Льет и себе, когда кто заметил, что он сачкует. Дурак! – Мог бы отшутиться.

А теперь мой выход и начинаю говорить трогательные банальности: о том, что произошло, о том, как встретила Игоря, о том, как мы решили быть вместе, и, заканчивая тост, предлагаю выпить за самого лучшего человека на свете которого очень люблю и ни никого не променяю, и за любовь.

Когда дама поет за любовь – принято пить стоя и до дна. Так все и поступают. Даром что дама после тоста слезу от умиления пустила. А потом, начинает реветь как белуга – зрелище не очень приятное, но вполне объяснимое: у влюбленной бабенки от алкоголя, чувств и стресса начало сносит крышу. Ей бы, болезной, успокоиться да в порядок себя привести.

Извиняюсь за столь бурное проявление чувств. Встаю из-за стола, левой рукой беру сумочку, а правой за руку Игоря, и прошу проводить меня в..в..в – 'Может, кто ни будь показать, где тут ванная комната?'.

По реакции Ольховского понимаю, что упредила его распоряжение о навязчивом сервисе.

Встают двое. Один толстый мужик лет сорока, а второй – совсем еще мальчик. Они нам покажут. А потом мы им.

Пятница, 15.30– Ванная. Я и Игорь. И еще пара минут на то что бы попытаться успеть промыть желудок, выпив как можно больше воды, а потом склониться над унитазом, засунув два пальца в горло. Еще раз, и еще ... Процедура повторяется раза три, пока Бортник решает, что пока все, хватит – надо вводить антидот.

Ввожу Игорю раствор атропина и адреналина. Клофелина во второй бутылке коньяка было предостаточно для глубокого сна, а может и для смерти, да и выпила я его больше всех. Атропина мало, – ведь он долен был колоться только мне. По плану и Бортник не должен был пить из второй бутылки, а теперь ведь его ход. И его ход должен быть трезвым, быстрым и жестким.

Ну а теперь вещь необходимая, но неприятная. Этого мы, почему то, не репетировали, но что делать я знаю хорошо. Со своей одной рукой Игорь не смог бы быстро осуществить задуманное, и я ему помогаю: расстегиваю и стягиваю брюки, трусы, а он нагибается...

Как там 'дерни за веревочку, дитя мое, двери откроется...'. Нас обыскивали на дороге, но внутриполостного досмотра, слава Богу, на обочине не устраивали. Начинаю аккуратно тянуть за шнурок и через секунду мне в руки, испачканная в крови, лубрикантах и кале, выпадет 'торпеда' – небольшого размера эластичный фалоимитатор. Эту очередность действий я, хотя и не репетировала, но продумывала разов двадцать:

ПЕРВОЕ – Быстро вымыть, затем насухо вытереть 'торпеду'

ВТОРОЕ – Поднять стельку туфли Бортника или своей – без разницы, – и достать бритвенное лезвие

ТРЕТЬЕ – Сухими руками вскрыть 'торпеду' и вынуть из нее балисонг Бортника (нож бабочку)

ЧЕТВЕРТОЕ – Быстро одеть своего 'торпедоносца'...

Чувствую приближающиеся, но пока еще слабые, симптомы отравления клофелином, – как доктор и предупреждал, – сонливость, сухость во рту, и легкое головокружение. Ладно, свое соло я уже отыграла. Если все пойдет правильно, Игорь откачает, а если нет – так лучше и не откачивать. Но я то, слабая баба, и выпила из бутылки больше всех, а у тех это должно настать с оттяжкой – минут на пять-шесть позже, и не так резко. Так что еще несколько минут у нас еще есть.

Пятница, 15.40 – Пора! За дверью ванной комнаты, находится качок. Ему лет сорок и он весит под сотню килограмм, если не больше. Леней, кажется, его зовут. И надо его надо убить сразу и так, что б он не успел закричать. Внизу еще один, но с этим, возможно, будет проще – ему лет шестнадцать, максимум двадцать. Почти мальчишка.

Ложусь на пол ванной, прикрываю глаза, ноги трагически подломлены.... Слышу, как Бортник тихо просит подойти бугая: ' Мужик, с дамой плохо. Помоги вытащить'.

Сквозь полу прикрытые веки вижу, как он входит в ванну, наклоняется, смотрит. А я, сквозь полуприкрытые веки, смотрю на силуэт у него за спиной.

Пора! Резко открываю глаза и хватаю бугая за уши, а рука Игоря выскакивает откуда то сзади и кажется что только гладит балисонгом горло Илюши, как перышком. Но его кровь упругим горячим фонтаном сразу бьет мне прямо в лицо, а сам он, хотя и не может уже кричать, и быстро слабеет, но еще пытается вырваться. Поздно! – За три секунды во время тренировок Бортник наносил семь ударов ножом по размороженной свиной туше, а балисонг не настолько короток, что бы не достать до сердца жирного. Наконец он падает на меня, продолжая булькать кровью из своей улыбки под подбородком. Когда же я выбираюсь из под его туши, то вижу только сжимающиеся кулаки да мелко дергающиеся ноги в смертельной агонии..

Оружия в карманах убитого нет.

Пятница, 15.42 Молодой парень, стоящий на крыльце был, кажется, племянником одного из 'отцов основателей'. Бортник настоятельно советует жестами мне спрятаться и не маячить. Поэтому наблюдаю за происходящим осторожно – со второго этажа. Оттуда скорее вижу, чем слышу их непродолжительный диалог:

– Парень, тут дело такое деликатное – можешь помочь?

– Да ради Бога...

– У меня шнурок развязался. Я с одной своей рукой – инвалид. Можешь помочь?

Его смерть была практически мгновенной и настигла его в виде удара балисонгом в левый глаз, когда он, преклонив колено, по доброте душевной завязывал узел 'бантиком' на ноге однорукого и 'безоружного' инвалида. Наверное, именно так сразу и попадают в рай. Лезвие его убийцы, пробив глазное яблоко, через глазницу черепа вошло глубоко в мозг и там провернулось.

Как звали мальчишку я не знала, и это было не важно. Важным было другое – но у него на поясе оказалась кобура с АПС.

Пятница, 15.45

Ударом в глаз Бортник добивает жирного. В ванной уже невозможно дышать – у покойника расслабились все сфинктеры. Терплю. Делаю еще одно промывание желудка, а Игорь тем временем приносит из соседней комнаты какую-то банку с непонятным кофе. Растворяю его в банке воды, пью. Спать мне сейчас нельзя ну совсем никак.

Бортник с пистолетом уходит на первый этаж – перекрыть баллон с газом на кухне. На всякий случай, а я топаю за ним. Там, за закрытой дверью, он находит двух теток, которых, почему-то мы не видели среди присутствующих. Вид мужика с пистолетом в комментариях не нуждается, и они не кричат. Старшая, мать, по видимому, хочет помочь Бортнику сделать правильный выбор: 'Внизу есть подвал, мы спустимся, а вы закройте нас. Только не убивайте, пожалуйста, прошу вас!' – Говорит она быстро и шепотом.

Два цветастых мячика, каждый под сотню килограмм, катятся по приставной лестнице вниз, а сверху за ними щелкает защелка, а нам остается только наблюдать за событиями оттуда и ждать нападения. У меня – его нож. Если дело пойдет совсем плохо – то маленький укол в яремную вену решит все проблемы, а больше я сделать уже ничего и не смогу.

Пятница, 15.45 – С улицы слышны крики. Аккуратно выглядываю из-за шторы со второго этажа. Кажется, началось.

Когда было решено использовать клофелина, то это было обусловлено несколькими вещами: его было легко достать, он не чувствовался в коньяке, а его использование давало некоторый шанс исполнителю...Ну, по крайне мере больший чем цианид или мышьяк.

Коньяк пили отнюдь не все. За столом сидело около пятнадцати человек, не считая нас и тех двоих, что сейчас лежат в доме. А дегустировать соблаговолили человек восемь-девять. Много это или мало?

Для того чтобы убить насмерть сразу и всех – катастрофически мало. Но вот для того, что б через 10-15 минут после поднятой чарки у выпивших начали закрываться глаза, более чем достаточно.

Смех над уснувшими, затем недоумение, затем беспокойство, а как финиш ситуации – паника. Все это происходит буквально за минуту. А дальше счет идет на секунды...

Вон кто-то с криком 'Где эта сука!' буквально летит от мангала в сторону нашего дома. У него в руке револьвер.

Еще несколько человек – в основном женщины бегут в сторону обеденного стола, где уже начали лупить по щекам уснувших, а у некоторых пытаются вызвать рвоту. Да, бегут в основном женщины, но есть и двое мужчин: один движется от трейлеров, второй – от крайнего дома. Во втором я Женю.

В это время раздаются выстрелы. Хотя АПС намного тише 'Макарова', но все равно, его сухой треск заставляет почти всех собравшихся на поляне на мгновение умолкнуть и замереть, повернувшись в сторону нашего убежища. Почти всех кроме Жени: преодолев половину расстояния, он останавливается, левой рукой приподнимает полу бронника, рвет оттуда пуговицу, за которой выпадет короткий шнур, и чиркает зажигалкой. Видно, что она дает пламя не с первой попытки. А затем, он, уже не бегом, а быстрым шагом – что б не сбить пламя, движется в сторону 'круглого стола'.

Пятница, 15.47 Состав C-4 широко известен своей мощностью и пластичностью. А самым надёжным способом вызвать взрыв является применение капсюля-детонатора. Убежать же от взрыва – невозможно. Для стороннего наблюдателя взрыв происходит почти мгновенно: всё хорошо, а потом через секунду всё разрушено.

Одного килограмма C-4 хватает, чтобы взорвать грузовик. А на Жене было около более трех килограммов пластида. Время, когда ему действовать, должен был определить он сам. Так мы с ним решили заранее.

Вижу в его руках зажигалку, и сразу все понимаю. Прыжок от окна, к лестнице, вниз...еще вниз... кричу – 'Игорь, Падай!'.

А потом лежу на нем сверху, – а он такой легкий и щуплый, а у самой глаза закрыты, и уши – руками, а рот открыт,– так как учил наш минный Заратустра, – Семен Маркович.

Несколько секунд спустя что-то горячее бьет меня в бок, приподнимая в воздухе. Эпицентр взрыва находится метрах в ста от нас. Но дом был построен не из фанеры, а из кирпича. И именно поэтому он не обрушается, хотя теряет все окна и часть шиферной крыши.

Пятница, 15.49 – Глаза убитого смотрят на меня. То, что человек мертв – видно сразу: его глаза пусты, и в них нет жизни. Сначала я грешным делом думаю на Игоря, но потом меня отпускает. У моего чекиста волосы черные, а этот рыжий. Наконец пыль оседает, а до меня начинает доходить, что если Игорь и жив, то он подо мной, и точно жив – вон он как пытается меня столкнуть с себя одну контуженую дуру. А это, наверное, это тот, что побежал вести подлых отравителей на суд обЧества или сразу порешить.

В револьвере убитого оказывается четыре патрона. Меньше чем нужно для боя, и больше чем нужно для суицида. Но и это неплохо.

Когда он вламывался в дом, Игорь поступил просто и незамысловато – встал в углу открывающейся двери. А потом – просто выстрелил ему в затылок.

Приподнимаюсь. Пыль душит, но сквозь нее пробивается свет и становится виднее. Хочу выматериться, но мягкая рука Бортника закрывает мне рот. Молчу.

Пятница, 16.00 – Тетки, запертые в подвале, тоже молчат. И то ладушки. Зато орать начинают снаружи. Один дом – сложился от ударной волны. Два остальных, не считая нашего, – устояли. Много трупов, но есть и живые, которые контужены, у многих сломаны конечности. Ждем еще минуты две, и умершие начинают 'обращаться'. Они еще тупы и неповоротливы, но их потенциальная пища сейчас контужена или обездвижена.

На улице начинают кричать – дико и истошно. За минуту криков прибавляется – орут уже несколько человек.

Хочу бежать туда, добить тех, кто еще может оказать сопротивление, но Игорь делает знак губами 'т-сс'.

Еще минута и я его понимаю. Покойный Ольховский не был идиотом, – сюда идет дорога, так или иначе. А на дороге принято выставлять секрет. Много там находиться не может, – скорее всего – больше чем один, но меньше четырех. Так оно и оказывается.

Машина с открытым верхом появляется минуты через три-четыре со стороны дороги. Три человека – двое мужчин, и девушка, практически еще ребенок. Оружие есть у всех, и если бы они знали, точно, что тут произошло, то полумертвой от клофелина тетке и однорукому инвалиду – пришлось бы кисло. Но с их колокольни видно лишь то, что произошел мощный взрыв, что большая часть людей – их людей, мертва, а меньшая находится в жутком бедственном положении и не в состоянии оказать какое-либо сопротивление, и что их людям нужна помощь – тут и сейчас. Если бы это были чужие друг другу люди, они бы, скорее всего, постарались просчитать ситуацию и разобраться, что тут произошло. Возможно, что кто-то из немногих уцелевших, успел бы и смог бы дать им понять, откуда исходит главная для них опасность.

Наверное, все было списано на взрыв газового баллона. А может, они и не строили никаких предположений, а просто рванули назад, когда услышали взрыв, а зрелище, когда твой отец или брат с перебитым позвоночником, контуженый или просто в крови, уже укушенный, пытается отползти от бредущего к нему 'обратившегося', – это зрелище может снести башку кому угодно.

Машина рванула в самый центр двора, а потом загрохотали выстрелы. Не выходя из машины, встав в полный рост двое из трех начали отстреливать бредущих к ним 'обратившихся'. Что бы добить всех кто умер и успел 'вернуться' троице в машине понадобилось около минуты. А потом из развалин полуразрушенного второго этажа на курок пистолета нажал Бортник.

Для того, что бы расстрелять полный магазин в двадцать патронов из АПС поставленного на автоматический режим стрельбы – достаточно двух секунд. Этого времени Игорю хватило вполне.

Пятница, 16.10 – Всего их было шесть человек. Раненый в живот мужик из дальнего дома, две раненые молодые женщины из дома, что поближе, две 'наши' бабы, и 'шкет' лет четырнадцати, да еще ребенок года полтора, не более, но его не в счет... В принципе их 'биомассы' и сейчас хватало, что бы задавить нас, но сказывается лся их шок и наглость Бортника. Пленных можно было понять. Только что они были хозяевами положения, которые крепко взяли за яйца глупую тетку с ее сиротариумом... И вдруг – массовое отравление, затем взрыв, и, как вишенка на вершине пирожного, безоружные заложники вдруг оказываются вооруженными и расстреливают последних их 'бойцов' и копошащуюся внизу биомассу, которая только что была парой десятков крепких вооруженных мужчин и женщин.

Если бы они знали, что их шесть человек, что они со всех сторон окружают дом, а внутри умирающая от яда баба, которая пихает в пустой желудок ложки кофе, да однорукий инвалид с четырьмя патронами в револьвере, – они бы нас просто зачморили. Но... Как там сказано: слова, сказанные перед НО, можно отбросить.

Тихий и уравновешенный Бортник, хороший мальчик-отличник любящей и уже покойной еврейской мамы, человек – самообладание, человек-Штирлиц после первого в своей жизни убийства, начинает ловить кураж, подобно человеку, который уже сорвал куш в казино ставя на два раза на 'зеро', но идет ва-банк и снова играет...Азартно, но дьявольски жестоко и расчетливо.

Когда однорукий мужик без оружия выходит на балкон и кричит, что все кончено, валите сами в свой Центр спасения к Кравчему, – ему никто не отвечает. Но он и не ждет ответа, а продолжает говорить коротко и отрывисто, делая паузы, что бы дошло до всех.

Спрятавшиеся слышат, что у нас еще восемь зарядов (а о каких зарядах – пусть их фантазия сама додумает), что надо сдаваться, и что самое важное – сдаваться будут 'без последнего', то есть последний сдавшийся будет расстрелян.