Текст книги "Здравствуйте, Эмиль Золя!"

Автор книги: Арман Лану

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 35 страниц)

«Сударыня,

обстановка там стала несколько спокойней. Я был у них вчера, в понедельник, и попытался их утихомирить. Я понимаю, что это лишь временное явление и что настанет день, когда возникнет необходимость принять окончательное решение. Главное в том, чтобы продумать это решение не спеша, спокойно и не принимать его сгоряча. Но что можно вообще решить? Наша бедная Александрина говорила о своем отъезде, об одиночестве, о том, что она должна работать, чтобы иметь деньги на жизнь…»

Сеар находится в таком же двойственном положении, в котором он окажется в период Дела Дрейфуса. Он не хочет порывать с Золя, продолжает оказывать ему услуги, являющиеся не чем иным, как предательством по отношению к Александрине, но в глубине души его зреет раздражение. Одна фраза из приведенного выше письма отдает завистью: «О, похмелье славы!»

Но, естественно, он умалчивает об этом, когда говорит с Золя. «Итак, Золя, нужно найти решение!»

Эмиль ищет это решение. Он будет пытаться пожертвовать собой и погасить свою любовь к Жанне. Возможно, это и удалось бы ему, ибо он принадлежал к числу тех возвышенно-благородных и наивных людей, которые обычно жертвуют своими чувствами… если бы не новый факт, ставший самым большим событием в жизни Золя – рождение ребенка.

Золя переполнен радостью. Вновь возникает вопрос: следует ли оставить Александрину? Жанна никогда не просила его об этом, хотя была бы счастлива. Но теперь ему уже трудно оставить Александрину, подобно тому как несколько месяцев назад он не мог расстаться с Жанной. Ведь они обе ни в чем не виноваты! 20 сентября 1889 года родилась Дениза, у нее такое же имя, как у хрупкой девушки из бедной семьи – героини «Дамского счастья». Вполне возможно, что это совпадение случайное. Просто Золя нравилось это имя.

О рождении дочери он узнает в присутствии г-жи Золя, которая «всегда недомогает», как говорила с раздражением Эмили. (После смерти матери Золя все время чувствует ее незримую поддержку.) Александрина падает в обморок. Золя сидит у ее изголовья, охваченный нетерпением и чувством сострадания к жене, а в это время на улице Сен-Лазар раздаются первые крики новорожденной. Как только к Сандрине возвращается нормальное дыхание, он оставляет ее и мчится к Жанне. Он смотрит на столь желанную девочку, на Денизу, и на улыбающуюся мать…

– Дениза будет очень красивой, как ты, – говорит Эмиль.

И действительно, Дениза будет очень красивой и серьезной (эту черту она воспримет от своего отца). Осчастливленного Золя снова мучают угрызения совести. Может быть, очнулась от обморока его бесплодная жена… Давид целует сунамитку, целует ребенка и уходит.

И так все дни. Он обретает спокойствие лишь в работе, но оно улетучивается, как только он перестает писать. Несчастен ли он? Возможно. Однако, если бы ему предложили альтернативу: эта беспокойная жизнь или тихая заводь, которая предшествовала ей, он не стал бы колебаться в своем выборе.

Постепенно яростное негодование Александрины утихает. По ее настоянию Золя снимает более просторную квартиру в доме 21-бис на Брюссельской улице. Поруганная жена вознаграждает себя роскошью. Это последняя квартира Золя, в которой побывало наибольшее число посетителей и о которой так много писалось. Все подчеркивали ее откровенно буржуазный характер, чудовищное нагромождение вещей, относящихся к разным эпохам, и стремились показать, что эта квартира неотделима от облика писателя, его привычек и вкусов. В ней безраздельно правила и распоряжалась Александрина. Большую часть рабочего кабинета занимает огромный, подозрительно роскошный стол в стиле Людовика XIII. Парадный стол для романиста, как в «Нана» – парадная кровать. Скопление церковной утвари, чаши для причастия, дароносицы, коробки для облаток, ризы священников, четки – весьма странная для этого сознательного атеиста коллекция, рядом с которой находятся курильницы или псевдоантичные редкости, доспехи и средневековые гобелены.

Совсем другая обстановка у Жанны: простая мебель, сделанные Золя фотографии, репродукции братьев Браун, здесь можно увидеть и репродукцию символического «Разбитого кувшина» Греза, нашедшую наконец свое место, и модные в ту пору репродукции работ прерафаэлитов, картин Боттичелли и Пинтуриккио, которые обожает Жанна.

Среди этих картин царствует его возлюбленная, Жанна, которой иногда он дарит все цветы, вытканные на платье боттичеллевой «Весны», опустошая в таких случаях маленькую тележку цветочницы.

Вот как описал Жанну ее возлюбленный:

«О, женщина Боттичелли, с овальным лицом, чувственным и невинным, с выпуклым животом, скрытым тонкой тканью, с высоким, гибким и легким станом, женщина, доверчиво открывающая постороннему взору свое тело…»

В то время как в доме на Брюссельской улице среди причудливой роскоши, во вкусе буржуа конца века, угасает Золя-натуралист, в пламени любви рождается Золя-символист, вновь обратившийся к своим юношеским поэмам, которые обретают ныне иную форму, Золя, преисполненный нежных чувств и тонких переживаний. Роман «Мечта», который он только что опубликовал, является литературным выражением этой метаморфозы.

«Мечта» представляет интерес лишь с точки зрения освещения интимной жизни ее автора. С Золя приключилась поразительная вещь. Чтобы дать себе отдых после большого умственного напряжения, заполнить в своих «Ругонах» пробел, доставить удовольствие Жоржетте Шарпантье, дочери своего издателя, которую он очень любил, и, наконец, чтобы противопоставить что-то ужасам, изображенным в «Земле» и «Человеке-звере», толстый, страдающий одышкой, угрюмый и одинокий человек создает образ Анжелики, подобно тому как прежде он создал образ Денизы из «Дамского счастья». Он еще не знал тогда Жанны, которую долгое время считали вдохновительницей этого произведения. Писатель похудел, стал нормально дышать, к нему возвратилась былая подвижность, и он вновь обрел любовь к жизни! Писатель должен не забывать того, что он пишет. Многие романисты и поэты знают: то, что рождается в их воображении, нередко происходит в жизни. Это одна из самых волнующих тайн художественного творчества.

Золя так сильно влекло к Анжелике, что женщина, родившаяся в его воображении, стала реальной:

«Девушка была так хороша своей свежестью, затаенным смехом, в котором трепетала вся ее юность! Обрызганная водой, с замерзшими от воды ручья руками, она и сама благоухала чистотой, как прозрачный живой родник, бьющий в лесу среди мхов. Она вся светилась радостью и здоровьем под ярким солнцем. Ее можно было вообразить хорошей хозяйкой и в то же время королевой, ибо под ее рабочим платьем скрывался высокий и легкий стан, а такие удлиненные лица бывают только у принцесс, описанных в легендах. И юноша не знал, как вернуть ей белье, такой она казалась ему прекрасной, прекрасной, как произведение искусства, любимого им»[131]131
  Эмиль Золя, Собр. соч., т. 13, ГИХЛ, М., 1964, стр. 86.


[Закрыть].

Буквально все в этом описании, вплоть до слова «белье», служит как бы предвосхищением Жанны Розеро!

Когда, через несколько лет, романист согласится принять участие в физико-психологических исследованиях ученых во главе с доктором Тулузом, которые уже велись в ту пору, и его попросят сразу, без предварительного обдумывания, составить фразу из трех слов – «женщина», «шелк» и «белье», то он скажет: «Я не требую от женщины, чтобы она была одета в шелковое платье, но мне хотелось бы, чтобы на ней было красивое чистое белье, тонкое и свежее». В течение тридцати лет, до того, как к нему пришла настоящая любовь, он обожал картины Греза; он продолжал восхищаться этим художником и десять лет спустя после того, как впервые познал эту любовь! Смотрительница белья Жанна вошла в его жизнь задолго до своего рождения!

Анжелика была героиней слишком ангельской книги. Что касается героя, то Золя изображает его как первого любовника. На создание этого образа писателя вдохновило воспоминание о Фредерике Базиле, «высоком, стройном, белокуром, с изящной бородкой и вьющимися волосами», которого называли по-аристократически Фелисьеном д’Откером, как в романах Оне! Он наделяет этот образ всеми привлекательными чертами, которые отсутствовали в прототипе.

Лишь позднее, убедившись в прочности своей связи с Жанной, он осмелится вывести на сцену молодую влюбленную и пожилого мужчину – доктора Паскаля, в образе которого изобразит самого себя.

В «Мечте» автор пошел на эстетический компромисс, поэтому это произведение чем-то напоминает трогательные, но безликие почтовые открытки той эпохи. Роман «Доктор Паскаль», в котором с гораздо большим художественным мастерством будет рассказана подлинная история двух влюбленных, завершит эпопею «Ругон-Маккары», начатую Золя более двадцати лет тому назад.

В сентябре 1891 года Золя опять прибегает к посредничеству Сеара; он просит его сообщить ему о рождении второго ребенка условной фразой, помещенной в разделе объявлений в «Фигаро». «Если будет мальчик, – писал он Сеару, – то употребите слово фазан, а если девочка – фазаниха, как будто речь идет о вольере». О рождении ребенка он узнает в Биаррице, прочитав извещение, которое Сеар поместил в «Фигаро»: «Фазан благополучно прибыл».

С 19 по 31 августа 1892 года Золя снова в Лурде, на этот раз с Александриной. Он посещает Медицинское бюро, где беседует с докторами о случаях чудесного исцеления и об их связи с неврозами Шарко.

Ему нравилось в Лурде, когда он был там вместе с Жанной. Вот каким предстает он перед нами на рисунке Стейнлена[132]132
  Этот превосходный рисовальщик, творчество которого посвящено социальным проблемам, нашел свое истинное призвание, прочитав «Западню».


[Закрыть], снабженном следующей подписью:

«Г-н Золя наблюдает за всем происходящим с глубочайшим вниманием, и, поспешим добавить, держит он себя великолепно… Он следует за процессией, идет позади дароносицы, помещенной под балдахином. Все его интересует, все возбуждает в нем жгучее любопытство, все восхищает его».

В ту пору все говорят об обращении Золя в веру. Подобные разговоры уже возникали, когда он ходил слушать мессу, которая была необходима ему для «Проступка аббата Муре». Да, действительно, это обращение, но обращение в веру, у которой есть вполне точное название – человеколюбие. И если страницы, которые он посвятит Бернадетту Субиру, относятся к самым трогательным, исполненным наивысшего мягкосердечия страницам в его творчестве, то причина этого в том, что в его жизнь вошли Жанна, хорошенькая Дениза и малыш.

Немногие уцелевшие из его переписки с Жанной письма показывают, что в адюльтер он вносил супружеские добродетели: «Скажи моей маленькой Денизе, что ее папа не приходит к ней оттого, что он очень занят, но что он ее сильно любит. Он думает о ней и обо всех вас каждый вечер и каждое утро».

Под впечатлением окружающей обстановки он добавляет: «Вы моя молитва!»

Пусть не возмущаются иные люди, заявляя, что это, мол, банально. Наивный Золя[133]133
  Точнее – наивный человек, всегда готовый негодовать и восхищаться, каким является Золя, впрочем, весьма рассудительный и осторожный.


[Закрыть] не мог остаться равнодушным к культу Марии и маленькой пиренейской святой. Правда, он видит в них лишь женщин. Ему абсолютно чужды религиозные устремления, но он необычайно остро ощущает то, что всегда волнует в этом культе католиков, являющихся в большей или меньшей степени янсенистами. В представлении этого человека, для которого характерна путаница понятий, смешались Бернадетт Субиру, Клод из «Исповеди» с его страстным стремлением к романтической чистоте, богоматерь и Жанна!

Из-за разгоревшейся ревности Александрины Золя вынужден покинуть Париж и отправиться вместе с ней в большое путешествие, чтобы она обрела хотя бы частицу того внутреннего спокойствия, которое отныне ощущает лишь тогда, когда ее муж находится далеко от ее молодой соперницы. Они побывали в Гавре, Гонфлере, Трувиле. Золя стремится дальше – Марсель, Экс, Ницца и Генуя. Его влечет Италия. Он хочет увидеть Венецию и Рим.

Писатель только что опубликовал «Разгром». Генералы, побежденные в 1870 году, не желающие, чтобы им напоминали о поражении, ополчаются против Золя, прикрываясь заботой о возрождающейся армии и укреплении боевого духа. Это не производит на него почти никакого впечатления. У него есть время, чтобы подготовить ответ. Он сделает это лишь по возвращении в Париж, в октябре. О да! Он изменился!

Вот каким был тогда Золя в собственном изображении.

Одна газета прислала писателю вопросник. Он ответил на все вопросы с той серьезностью, какую проявлял во всем.

«Главная черта моего характера? – Мне это неизвестно.

Качество, которое я предпочитаю в мужчине? – Доброта.

В женщине? – Нежность.

Мое любимое занятие? – Работа.

Мой любимый цвет? – Красный.

Мои любимые вымышленные герои? – Те, кто не являются героями.

Исторические личности, которых я больше всего презираю? – Предатели.

Воинский подвиг, которым я восхищаюсь больше всего? – Подвиг пехотинца, который умирает, сам не зная во имя чего.

Какую смерть я предпочитаю? – Внезапную».

Хотя из скромности и исключительной сдержанности каждого из трех действующих лиц этой драмы, а также из-за «цензурных изъятий», произведенных г-жой Золя, мы лишились важных, уточняющих многое сведений, тем не менее общий характер этого конфликта не может вызывать у нас сомнений. Все трое были благожелательными людьми. На это укажет впоследствии Дениза, в ту пору розовощекий ребенок, лежащий в колыбели на улице Сен-Лазар:

«Жанна Розеро посвятила моему отцу свою пылкую любовь, преисполненную восхищения и нежности. (Нужно читать медленно. Ведь сама дочь выдвинула вопрос о взаимоотношениях между ее отцом и матерью!) Их связь была похожа на жизнь самой дружной супружеской четы, но эти два существа, поклонявшиеся правде, как идолу, страдали оттого, что вынуждены были лгать. Г-жа Золя всегда была преданной супругой и, сделав роковое для себя открытие, что у ее мужа другая семья, она испытала глубокие душевные муки…»

Конечно, трудно было поверить в это проявление добрых чувств в отношении автора «Нана». Впрочем, многие и не верили. Но думать так – значит ничего не понимать: для Золя характерно упорное стремление властвовать над собой во имя идеала, разумеется идеала спорного, но необычайно действенного. Идеал оценивается и с точки зрения его эффективности. Да, этот мужчина и эти две женщины были благожелательными людьми.

И мы располагаем на этот счет убедительными доказательствами.

После смерти своего мужа г-жа Золя, помирившаяся с Жанной Розеро, разрешит обоим детям носить имя Золя и будет следить за их воспитанием и образованием до самой своей кончины 26 апреля 1925 года[134]134
  В связи с этим возникло немало легенд. Между тем г-жа Золя просто исполнила желание, которое отчетливо выразил при жизни ее муж: чтобы его дети носили его имя. Этого нельзя было достичь, если бы г-жа Золя усыновила и удочерила обоих детей, впрочем, Жанна и не согласилась бы на это. Оставалось лишь одно: обратиться в судебные инстанции. Г-жа Золя была официально назначена опекуншей, что облегчило и ускорило выполнение формальностей, связанных с изменением имени.


[Закрыть]. Что касается верности, которую Жанна хранила Золя, то эта верность проявилась в несколько сентиментальной, но тем не менее волнующей форме. Клотильда, героиня «Доктора Паскаля», носила ожерелье под платьем. В романе говорится: «И в том, что она носила эту изящную, красивую вещицу, которую никто не видел и лишь она одна ощущала на теле, была ее заветная тайна»[135]135
  Эмиль Золя, Собр. соч., т. 16, ГИХЛ, М., 1965, стр. 244.


[Закрыть]. Это было то самое ожерелье, которое принадлежало Жанне, «тонкая золотая цепочка с семью жемчужинами». Золя сам надел его Жанне на шею. Она будет носить его до самой смерти, последовавшей во время неудачной операции в клинике на улице Ля-Шэз 22 мая 1914 года.

В «Докторе Паскале», как уже отмечалось, частично отразилась их идиллия[136]136
  Лишь в этом плане роман тесно связан с жизнью писателя. Он столь же насыщен впечатлениями о жизни в Эксе, как «Творчество» или «Мадлена Фера». Сын Золя Жак указывал, что дом доктора Паскаля очень похож на домик в Буасси (кабинет, комната Клотильды, колодец, фонтан). Отметим, кстати, что значительная часть топографии «Ругон-Маккаров» остается невыясненной.


[Закрыть]. В этом произведении, в котором необычайно тонко изображены человеческие чувства и переживания, бросается в глаза глубокая озабоченность героя: его страх перед возрастом.

«Нужно изобразить ее очень женственной (Клотильда-Жанна), если я хочу, чтобы она бросилась на шею этому пятидесятидевятилетнему мужчине». (Обязательный возраст. Паскаль существует уже как персонаж.)

Он подчеркивает:

Жанна – олицетворение той «весны, которая пришла к Паскалю с опозданием, на склоне его лет… она вернула ему молодость после его тридцатилетней работы, когда он чувствовал себя уже утомленным и страдал оттого, что так близко познакомился с людскими страданиями…»

Мы видим, что в счастливые дни Золя преисполнен тех мучительных переживаний, о которых говорил Алексис, рисуя его портрет. Этот охваченный тоской и тревогой человек писал 29 июля 1893 года Жанне в Сент-Обен, где она находилась тогда с детьми:

«Мне хотелось бы доставить хотя бы немного радости твоей молодости и не заставлять жить затворницей: как бы я был счастлив, если бы был молод и всегда был вместе с тобой, если бы я помолодел благодаря твоей молодости!.. Именно из-за меня ты старишься, и я постоянно приношу тебе огорчения… Да, да, больше всего меня удручает то, что я не смог стать хорошим отцом для моих дорогих детей. Как был бы я счастлив носить на руках мою дорогую девочку и смеяться вместе с ней, радуясь свежему дыханию моря! Я научил бы Жака строить из песка крепости, которые уносил бы с собой морской прилив».

Такова главная забота этого Сизифа в пиджаке и брюках.

Жанна живет добровольной затворницей. И, кажется, нисколько не страдает от этого. Она встречается лишь с Алексисом, его женой и их двумя дочерьми. Главные события в ее жизни – это визиты Эмиля. С какой нежностью смотрит тогда на Жанну и детей этот человек, который редко смеялся, но который умел радоваться от всего сердца!

Возвратившись из Лурда, Золя снимает в Шевершемоне, в нескольких километрах от Медана, дом, в котором Жанна и дети будут проводить летние месяцы. В 1892 году «незаконный» отец будет в бинокль следить за играми своих малышей и каждый раз поспешно прятать его при появлении в его кабинете Александрины. Бывают дни, когда он в самую жару, раскрыв над головой большой зонтик, проходит через Триель и поднимается на холм, чтобы обнять своих детей. Он вспоминает иной раз о Сезанне, который скрывал от своего отца существование Гортензии Фике и своего сына Поля! Золя чувствует, что теперь он так же смешон, как был смешон в свое время Сезанн. Но он остается тверд в своем стремлении быть справедливым. Он говорит Жанне: «Я не хочу, чтобы угрызения совести омрачали нашу любовь». Она едва заметно вздыхает. Кем восхищаться? Кого жалеть?

Однако время – лучший врач – восстановит нарушенное равновесие. Г-жа Золя вынуждена будет в конце концов примириться с создавшимся положением. Однажды Золя, стоя у окна, смотрел на проходивших мимо детей. Александрина подошла к нему и сказала просто: «Позови их в дом». С тех пор Золя по утрам будет работать в квартире на Брюссельской улице, завтракать с Александриной, а после полудня уходить к Жанне. Сидя в большом глубоком кресле с малышами, забравшимися к нему на колени, он вместе с ней пьет всегда очень горячий чай.

Поездки и путешествия он постарается по возможности поделить между обеими «супругами». В сентябре 1893 года Золя, избранный президентом Общества литераторов, отправился на конгресс в Лондон. Его сопровождает г-жа Золя. Он уединяется, чтобы писать украдкой коротенькие письма Жанне. Его глубоко удручает то, что в Англии почта до востребования организована так, что он не может получать ответы от Жанны. Он непринужденно рассказывает грезовской женщине с улицы Сен-Лазар о приемах, банкетах, о своей усталости. Он шутливо описывает фейерверк, устроенный в его честь. 24 сентября четыре тысячи человек, собравшиеся в зале «Хилдхолл», нескончаемой овацией приветствовали французского писателя, не ведая того, что влюбленный Золя с нетерпением ждет момента, когда окажется один, чтобы торопливо написать своей возлюбленной:

«Я рассказываю тебе это, моя великодушная Жанна, так как сейчас думаю о вас, думаю, что где-то во Франции, в затерянном местечке живут три существа, которые дороги мне, и, хотя они остаются в тени, тем не менее они разделяют мою славу (он говорит об этом так естественно просто). Я хочу, чтобы ты и мои милые крошки поделили ее со мной. Настанет день, когда для всех они будут моими детьми… Я хочу, чтобы они носили имя своего отца!»

В «Докторе Паскале» можно обнаружить поразительную ошибку, допущенную романистом-экспериментатором. Речь идет о самосгорании родоначальника династии. Вот что сказано в тексте:

«…сквозь дыру в сукне, ставшую величиной с пятифранковую монету, виднелась обнаженная красная ляжка и маленький голубой огонек.

Сначала Фелисите решила, что загорелось белье, кальсоны, рубаха. Но сомнений быть не могло – она ясно видела голое тело и над ним голубоватое пламя, легкий, танцующий огонек, подобно тому, который скользит по поверхности чаши с горящим пуншем»[137]137
  Эмиль Золя, Собр. соч., т. 16, ГИХЛ, М., 1965, стр. 218.


[Закрыть].

На следующий день от старика остались лишь его трубка, пепел и клейкая копоть на стенах.

Эта невероятная в действительности смерть сильно рассмешила современников, которые упустили из виду, что ошибка Золя имела психологическое значение. Гастон Башелар, психоаналитик и выдающийся толкователь мифов, считает, что эта ошибка прежде всего характерна для мышления человека, стремившегося к научному познанию, но так и оставшегося на подступах к нему. «Экспериментатор» Золя раскрываете целиком и полностью благодаря этому краткому замечанию. Затем, используя этот апофеоз огненной смерти, эссеист доказывает, что Золя был предшественником сюрреалистов и фрейдистов, на что всегда обращалось недостаточное внимание.

В воображении Золя, который считал, что романист должен использовать лишь реальные факты на основе общеизвестных истин, россказней, легенд (независимо от морализирующего антиалкоголизма «Западни», в силу которого он верил), родилась эта поэма безумия, где за наивным образом явственно проступает плохо усвоенная научная идея.

«Доктор Паскаль» посвящен памяти матери и г-же Золя, но в экземпляре романа, отпечатанном на японской бумаге и подаренном Жанне, автор вырвал страницу с посвящением и сделал следующую надпись:

«Моей горячо любимой Жанне, моей Клотильде, которая принесла мне в дар царственное великолепие своей молодости и вернула мне мои тридцать лет…»

Вся его жизнь воплотилась в этом «тройном» посвящении. Весь Золя с его любовью и страданиями, о котором Дениза скажет впоследствии:

«Я так любила отца, который посвящал нам часы своего досуга, и я любила бы его еще сильнее, если бы знала о его тайных мучениях!»

Нам немногое известно о вашей любви, господин Золя.