Текст книги "Том 6. Отдых на крапиве"
Автор книги: Аркадий Аверченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)
Страна иностранцев
…Сделка для Петра Петровича была замечательная: за какие-нибудь пустяковые шесть миллиардов рублей он приобретал в полную собственность особняк в Каретном ряду – из четырех комнат с кухней и погребом.
В комиссариате Дырбырщур (неизвестно, что это значило в переводе на русскую речь) ему самодовольно сказали:
– Видите, как теперь все просто в Советской России: приведите только двух свидетелей русскоподданных, чтоб они расписались на этой бумажке, – и вступайте себе спокойно во владение купленным домом.
– Только и всего? – радостно осклабился Петр Петрович.
– А вы думали! Это не то, что в прежнее бюрократическое время: купчие, да мунчие, да ввод во владение… Притащите двух русскоподданных, распишутся, – и домишко ваш со всеми потрохами.
Радостный, побежал Петр Петрович по Долгоруковскому переулку, выбежал на Тверскую, – на ловца и зверь бежит: навстречу Григорий Семеныч Бутылкин идет.
– Гриша, голубчик! Распишись на одной бумажке… Домик покупаю. Требуется русскоподданная подпись.
– Тю, дурной, – усмехнулся Бутылкин. – Хиба ж я русськоподданный?.. Я ж украинец. У меня теперь не паспорт, а тей-те, як его? Чи то оповидание, чи черт ти що. Ты лучше Пузикова позови, – вон издали кланяется.
– Пузиков! Иди сюда. А я, брат, дом покупаю, свидетель нужен, расписаться. Русскоподданный. Распишись, голубчик.
– Какое же я имею отношение?
– Но ты, как русскоподданный…
– Вот что, мой милый… Хотя я у тебя и детей крестил, но если ты еще раз так обо мне выразишься, я так тебя этой палкой по шее огрею! Какое право ты имеешь оскорблять природного лимитрофа и эстонца Пантелея Пузикова?
Заплакал Петр Петрович.
– Пантюша! Да когда же ты лимитрофом сделался?
– У нас это в роду было. Отец даже два раза по делам в Ревель ездил, а у бабки дом в Риге был! Кровь-то, брат, она заговорит! Карамала-бучук.
– Это чивой-то значит?
– По-эстонски: о, моя родина, о моя Эстия! Всех ты улыбкой даришь. По-эстонски оно очень ловко выходит: карасу-барасу бубулдай.
– Здорово. Так где ж мне найти все-таки русскоподданного?
– Господи! В Москве не найти русскоподданных! Да вот тебе Жигулев Васька идет. Тащи его за шиворот.
Васька и сам подошел.
– Здравствуйте, лимитрофы несчастные! Читали, как наш Гардинг отбрил в ноте большевиков?..
– Почему это он «наш»?
– Гардинг-то? А как же: наш, американский. Мы, американцы, вообще…
– Васька! Да неужто ты американец?!
– Уэс! Кис ме квик, как говорят у нас в Белом Доме. Сода-виски! Отныне моя личность неприкосновенна! О, гейша, пой, играй, пляши.
Ударил себя несчастный Петр Петрович в грудь так, что по Тверской загудело:
– Да не будет же того, чтобы я в русской православной Москве не нашел русского человека. Эй, вы, господин прохожий! На минутку… Вы русский подданный?
– Так точно. Чем могу служить?
– Золото мое! Дайте я вас поцелую! Единственного русского по всей Тверской нашел. Пойдем со мной, распишешься. Коробку спичек за это подарю! Вы свободны?
– Гм… Собственно, я немного занят.
– Так я вас тут, на тумбочке, подожду.
– Гм… Едва ли вы дождетесь.
– Да вы куда идете-то?
– Иду по вызову в ГПУ, извините, расстреливаться.
* * *
Три дня у Петра Петровича шли переговоры с голландцем Драпкиным, южно-африканцем Пантюхиным, испанцем Гусевым и другими…
На четвертый день Петр Петрович выехал в Тулу.
Ему сообщили, что в Туле на Самоварной улице у сапожника Водопьянова живет подмастерье, и будто бы отец этого подмастерья – русскоподданный.
Монументальное
Если бы тысяча бессмертных дураков собрались купно, и тысячу лет эта тысяча сочиняла тысячу самых глупых анекдотов, то на всемирном конкурсе первый приз за самый глупый анекдот получил бы: «Автор проекта памятника III-му Интернационалу в Москве».
Прошу еще раз внимательно вчитаться в этот бессмертный памятник пролетарского гения.
По сведениям «Правды» памятник будет представлять собой «колоссальную постройку из камня и стекла, высотою в 650 футов, состоящую из четырех вращающихся частей, расположенных друг под другом. Нижняя часть в форме куба будет служить помещением исполнительного комитета III Интернационала и будет совершать полный оборот в течение года. Следующая часть в виде пирамиды будет совершать полный оборот в течение месяца. Третья часть в форме цилиндра будет совершать свой оборот за сутки. Наконец, четвертая проделает оборот в течение часа».
Для пьяного человека эти башни, налепленные одна на другую и вращающиеся – одна в год, другая в месяц, третья в день, четвертая в час, – эти башни могут быть для пьяного человека самым жутким головокружительным кошмаром…
– Крутишься, сволочь?.. И так всем головы на сторону скружили, а тут еще башню вертячую посередь дороги поставили… Постой, вот я тебе по цилиндру как ахну!..
* * *
Я сидел дома, вертел в руках прочитанную газету и думал как раз о том, о чем написал выше. В дверь постучались.
– Антрэ! – отозвался я.
– Чиво?
– Я говорю – войдите.
– Это дело десятое.
Рыжий детина протискался боком в комнату и, шаркнув ножищей, сказал:
– Дозвольте рикимендоваться: механик-самоучка Веденей Горилов.
– Чем могу служить?
– Так что – затирают. Всякая тебе тля дорогу перешибает. Слыхали про московский интернациональный памятник?
– Только что сейчас прочел.
– Вот вы и возьмите во внимание: Луначарский еще о прошлом годе собрал всех нас, механиков, да и говорит нам: «А что, ребята-товарищи, вы бы не загвоздили памятничка почуднее для-ради третьего интернационалу»?
– «Что ж, – отвечаем, – дело возможное». «И чей, говорит, памятник будет почудней – тот получит первую категорию по пайку, вельветовые штаны, три фунта убоины и картину голландской школы с Третьяковской галереи». Одним словом, выяснилось для нас дело оченно подходячее… Засел я в особняке княгини Голицыной и стал думать, стал думать и удумал я такое, что не приведи Господи!
– А что именно? – с любопытством спросил я.
– А вот этакое: стоит на площади огромадная бетонная манжета, и из ее выходит чугунная рука, вся на шарнирах, дрянь этакая – в любую сторону гнется – только давани кнопочку. И у этой руке, как полагается, пять пальцев. В мизинце по числу сгибов три комнаты, и там помещается малый совет Совнаркомов, в безымянном – три комнаты, и там средний совет Совнаркомов, в среднем большой совет, так что зал заседаний в самую ладонь въехал; в указательном – помещение для Пролеткульта, а в большом, понятное дело, Чрезвычайка. И еще выдумал я такое: на рассвете вся пятерка растопырена, а как солнышко взошло, – так указательный палец машинкой скрючивает, он, проклятый, пригибается к большому, большой за его цепляется, и получается огромадный щелчок в самое небо, потому, как вам известно, большевики с Богом не особо в ладах, – на, мол, дедушка, получай!
После же того руку мою у сгиба начинает корежить, корежить и поворачивает к полудню на запад ладошкой вверх, будто, дескать, мы у запада товарообмена просим. Потом через часик-другой, когда мы будто товар от их получили, рука закручивается назад, большой палец въезжает между указательным и средним, и выходит так, что они от нас за товар кукиш имеют. Этак – кукишком стоит памятник час. А после того большой палец лезет обратно, все пальцы скрючивает в кулак – и начинает кулак качаться со стороны в сторону – это, так сказать, для населения. Чтоб оно не очень много о себе воображало. А вечером большой палец, у ногтя которого Чрезвычайка, отделяется от остальных, пригибается к земле и, прижавшись к тротуару, как клопов давит всех – кто там ни сидит! Вот оно, господин, как я удумал!! Нешто, плохо? А они меня чуть не к стенке, – ты, говорят, смеешься, что ли, сволочь?! А я, ей-Богу, хотел, как лучше… Вы б господин-товарищ, хучь написали бы в газете, заступились. Потому у нас – самых мозговитых всякая шпана затирает.
Цель моей жизни – помогать угнетенным и заступаться за обиженных.
Обещал рыжему парню возвысить печатно в его пользу свой голос.
Вот – возвысил.
«Коммуненок»
Недавно один беженец из Совдепии привез мне в подарок номер детского коммунистического журнала типа «Игрушечки», «Задушевного слова», «Тропинки» или «Галчонка» – под названием:
– «Коммуненок».
Так как во всяком повременном издании – даже для детей – отражается жизнь страны, – я позволяю себе сделать несколько самых характерных выдержек, дабы познакомить читателя с тем, «как живет и работает совдепская детвора»…
* * *
На первой странице известная картинка: двое деток над пропастью беззаботно тянутся за бабочкой, сзади ангел-хранитель в белой одежде с крыльями заботливо охраняет их.
Подпись:
– «Пролетарский ангел не допустит, чтобы наши дети ринулись в бездну буржуазных сладких посулов. Дети, организуйтесь в ячейки!»
За рисунком на следующей странице – детские стихи.
Дети, в школу собирайтесь,
Петушок пропел давно,
Завтра же в постельках, сколько
угодно, валяйтесь,
Петуха родители съедят все равно!
И еще:
Румяной зарею
Покрылся восток,
В селе за рекою
Потух огонек.
Огонь тот – свободы!
Помещиков жгут:
России народы
Свободу дают!
И еще:
Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?
Ездок запоздалый, с ним сын молодой.
Куда же он скачет, куда так летит?
В коммунистическую ячейку записаться
он спешит!
* * *
За стихами следует проза – маленькие рассказы для детей:
Добрый Володя
Мама дала Володе на леденцы полтора миллиарда рублей. Идет наш Володя и думает:
– На половину куплю четверть фунта леденчиков, а за вторую половину пойду в театр на пьесу Анатолия Луначарского «Королевский брадобрей».
Вдруг видит Володя на перекрестке плакат: «Товарищи! Жертвуйте на пропаганду коммунистических идей в отсталых странах».
Сладко дрогнуло сердце Володи, и понял он тут, что есть на свете нечто выше леденцов и прочих удовольствий.
Вошел он в Агитпросвет и робко протянул свои полтора миллиарда.
И когда он вернулся домой и мама спросила, на что он истратил деньги, и он с пылающим лицом бросился ей на грудь, и она узнала о его благородном поступке, и потом пришел папа, то все целовали нашего маленького героя, а один родственник даже подарил ему книжку «Статистика роста коммунизма на Балканском полуострове».
Так всякое доброе дело бывает вознаграждено по заслугам!
Стихи «Коммунизм на воде»
Ветер по морю гуляет
И кораблик подгоняет…
Поглядите дети – вот
Как хорош наш красный флот!
Вопросы:Почему красный флот побеждает не только на воде, но и на суше? Любите ли вы красных матросов? Хотели бы вы сами быть красным матросом? Как, по-вашему, истребить гидру контрреволюции?
Стойкое сердце
Жили-были пролетарский рабочий мальчик Коля и сын соглашателя Гриша. Отец Коли зарабатывал как рабочий буквально гроши, около 70 миллиардов в год, а Гришин отец саботажем и соглашательством зарабатывал триллионы.
Однажды оба мальчика встретились:
– Будь и ты соглашателем, – предложил прогнивший отпрыск мирового буржуазиата. – Саботируй, и ты будешь с нами жить в раззолоченных палатах. Поступай в нашу белогвардейскую банду!
– Нет, – сказал Коля. – Лучше за 70 миллиардов в год глотать черствый кусок хлеба, но состоять в коммунистической ячейке, чем есть роскошную конину и картофель, но пожертвовать своей пролетарской идеологией! И запел мелодичным голосом:
Отречемся от старого ми-ира,
Отряхнем его прах с наших ног!..
И месяц, и звезды, и тучи толпой – внимали той песне святой.
Дети! Будьте Колями, но не будьте Гришами. Организуйтесь, дети, в ячейки!
Партийные сообщения
2-го числа в 10 часов утра выборы учителя арифметики. Товарищи, захватывайте ваши мандаты!
В 12 часов дисциплинарный суд над Рюхиным Андреем, уличенным товарищами в том, что он поздоровался с инспектором. Товарищи! будем беспощадны!
В потребилке 7-й пролеткультской школы получены папиросы и кокаин. Выдача только взрослым, не моложе 11 лет. Представляйте мандаты!
* * *
По примеру «Задушевного Слова» в «Коммуненке» есть и отдел «Переписки юных читателей». Например:
Дорогая редакция! У нас ночью замерзли два дворника: Игнат и Семен. Напишите, дорогие товарищи, у кого еще дома замерзли дворники и как их зовут.
Кока Подрайонов, 9 лет.
Милая редакция! У меня была хорошенькая кошечка Буська, а вчера она пропала. Никто не знает, где она, только дедушка ходит все и облизывается. Не знает ли кто, где я должна ее искать?
Муся Ячейкина, 8 лет.
От редакции: По нашему мнению, здесь не без деда… Организуйтесь, дети!
Дорогие товарищи! Вчера меня мама чуть не убила. Уходя, приказала затопить печку, что я и исполнил: открыл водопроводный кран и затопил не только печку, но и все остальное. Оказывается же – печку нужно затоплять не так. Напишите мне, милые товарищи, как еще можно затопить печку без воды?
Вова Чрезвычаев, 9 лет.
Милые товарищи! Организуетесь ли вы? Я уже сорганизовался. Папа обещал мне елку и сказал, что если не найдет украшений, то повесит на елку первое, что подвернется ему под руку. Теперь я от него прячусь. Соседний приказчик и наша кухарка образовали ячейку. Товарищи, напишите, у кого из вас сыпной тиф?
Абрамчик Комиссариатский, 6 лет.
Дорогая редакция! У нас вчера дома был семейный праздник по случаю того, что у папы оказалась грыжа и ему не надо идти на доблестный красный фронт. Гости поднимали бокалы за его болезнь. Напишите, товарищи, у кого из вас папа с грыжей и на каких дровах вы варите обед. Мама вчера варила на ножке от ломберного стола и на двух рамках карельской березы. Сообщите также, можно ли есть ячейку?
Зюзя Котенкин, 10 лет.
Новая Пасха
Раньше были свои праздничные обиды и огорчения:
– Господи! Опять наступает Пасха! Опять напяливай фрак, лаковые ботинки и ходи, как дурак, от Петра Григорьевича к Зое Николаевне, от Подстеги Петровны к Черту Ивановичу! И хоть бы не угощали, канальи! А то ведь как с ножом к горлу! – «Индеечки кусочек!»
– «Спасибо, сыт. Не могу!» – «А вы через „не могу!“»
– «Увольте!» – «Ни-ни-ни! И мадеркой запейте! Или коньячком? А если нашего кулича и творожной пасочки не попробуете, то хозяйка и вовсе обидится! Ну кусочек! Ну, полкусочка!»
– Ах, чтоб ты лопнул со своим кусочком! Сыт уже, не лезет, а ешь! Плачешь, а ешь! Рыдаешь в душе, а пьешь: и дрей-мадеру, и го-сотерн и доппель-кюммель! За что они меня будут мучить! За какую провинность напихают в брюхо и во все карманы яиц: желтых, красных, зеленых; всмятку и вкрутую; шоколадных, деревянных, сахарных – за что? А не возьми я его яйца – за личное оскорбление примет!
Еще бывают и такие обиды:
– Фитюков-то, а? Ну не каналья? Не Иуда-предатель? Даже не нашел нужным на Пасху визит сделать!.. Что же, зря я, что ли, хороших куличей напекла, столько, что и девать некуда?!.. Зря я по всем лавкам бегала, чтобы самый сочный окорок купить? Нет, я того мнения, что этот самый Фитюков – форменный подлец. Сегодня он с визитом не пришел, кулича не попробовал, стакан вина у меня не выпил, завтра он кассу чужую взломает, а послезавтра уже и человека ему не трудно зарезать! Рукой подать!
* * *
У нынешних людишек российских тоже есть свои обиды и огорчения, но совсем иного сорта:
– Гм! Вот наступает Пасха, а куда бы мне пойти разговеться – и не знаю… Правда, куличи теперь всюду дрянь: сделаны из кукурузной продмуки и замешаны на комячейке, а, все-таки, заглотать бы кус в полфунтика – было бы совсем не вредно. Да при этом же еще и рюмочку спирта из машинки для завивки волос! Да куда пойдешь-то? Переплетовы за границу бежали, Прыгуновых в расход вывели [3]3
Расстреляли.
[Закрыть], Пеликановы – он и она в Чека сидят… В прошлом году сунулся я было к Мясоед овым, дескать, поздравлю, выпью и закушу, все честь честью… так что ж они сделали?!.. Завалили входную дверь матрацами да и отсиживались так три дня. Хотел я на крышу влезть, да по водосточной трубе спуститься, да через окно и явиться к ним с визитом, будто нечаянно по дороге на огонек зашел, но ничего не вышло: зимние рамы у них были еще не выставлены, и чуть я с трубы не сорвался. Да! Трудно нынче визитеру обычаи седой старины исполнять. А впрочем, попытаюсь к Белобоковым завернуть: авось, если кухарке миллиардишко в руку сунуть, она через черный ход пустит!
А у Белобоковых тоже тревога, тоже сумятица:
– Ну, держись, Марья! – угрюмо говорит Белобоков жене. – Нынче визитер сильно должен напирать. Обголодали очень. Боюсь, как бы они не сорганизовались. Раньше-то, когда в одиночку ходили – легко его, подлеца, было отшить, а теперь они, говорят, стаями стали ходить, как голодные волки… Одна партия даже пулемет завела. Не пустишь – так и начнут по фасаду очередями!
В комнату, запыхавшись, влетел выставленный на улицу махальный – сынишка Белобоковых:
– Идет! Прямо к нам вот так и идет… Синий весь, глаза горят и зубами щелкает…
– Запирай двери!! Гаси огни! Петька, на парадную! Заваливай тюфяками! Кухарка! Если через кухню пропустишь – убью, как собаку. Все в погреб! Забирай провизию, может так три дня отсиживаться придется. Этот Фитюков правильную осаду способен повести. Петька! Тебе поручаю окно, что около соседнего балкона. Будет лезть – бей его по голове цветочным горшком!
До ночи сидели в мрачном, сыром погребе.
А ночью маленькая Катя открыла слипшиеся ото сна глазки, вгляделась при свете сальной свечки во что-то и пролепетала:
– Вон челт. Челт плишел!
– Где черт? – испугалась мать… – Что ты, милая? Из угла выдвинулась какая-то черная фигура и любезно сказала:
– Простите, Марья Кондратьевна, это никахой не черт, а я, Фитюков. Зашел по дороге к вам с визитом, с праздничком поздравить… Вы не смотрите, что я такой черный… Это я по дороге завернул к вам через дымовую трубу. Звонок у вас, очевидно, испорчен… хе-хе… Так вот я с крыши… Признаться, проголодался ужас как. Сейчас бы кулича хороший кус, да ветчинки. Как вы на этот счет смотрите, многоуважаемая?
– Видите ли… у нас ничего нет… не достали… Скажите, где были у заутрени?
– Дайте!
– Ни крошечки нет! Где были у заутрени?
– А тебе какое дело, бабье разнесчастное?.. Так ничего, говоришь, нет? Эй, Митька! Степа! Все сюда – ищи! Ищи, чем бы разговеться!!.
Топот многочисленных ног наполнил сердца хозяев леденящим ужасом.
– Пощадите! – пролепетал Белобоков.
– Нам, брат, вас щадить – сами ноги протянем! Шарь по всем углам! Это что? Кулич? И полкурицы?
Стой, держи хозяина – кусает за ногу! Свяжите его, пока мы разговеемся, поздравим хозяйку с праздничком…
– Чтоб вы подавились!
– Нечем и давиться тут! Как кот наплакал… В земле ничего не зарыто? Будь бы время, пол бы взрыли, да некогда: еще к Мясоедовым нужно спешить – поздравить с праздничком. А то я их знаю: не придешь с визитом – в претензии будут. А не пустят – ручную гранату в дверь брошу!!!
– Будете вы сидеть за это, – прохрипел хозяин.
– Ей-Богу, некогда сидеть – надо спешить.
– Я говорю – в тюрьме будете сидеть!
– Подумаешь, важность! Все там будем. А пока – всего хорошего. У кого разговлялись? Где были у заутрени? Да ты, собака, что за руку кусаешь?
* * *
Так пышно празднует ныне коммунистическая Русь лучший в свете праздник – Светлого Христова Воскресения!
Опыт
Когда государственному человеку приходит в голову какая-нибудь государственная идея, у него нет времени самому возиться с разработкой деталей проекта.
Для этого есть специалисты, которые должны взять на себя черную работу.
Поэтому я нисколько не был удивлен, когда получил от болгарского премьер-министра Стамболийского такого рода письмецо:
«Дорогой Аркадий Тимофеевич!
У меня есть проект – устроить „опытные коммуны“ для коммунистов. По моему проекту следовало бы огородить какое-нибудь место, напустить туда коммунистов, дать им машины, одежду и продовольствие, а потом – через годик – взглянуть: как расцветает коммунизм в этих идеальных условиях? Вот моя мысль в сухой схеме. Прошу разработать детали».
Считая мысль Стамболийского неглупой, а предстоящую мне разработку деталей очень заманчивой, я с головой погрузился в работу…
– Везут, везут!
– Кого везут?
– А коммунистов!
– Что же, их вешать будут, что ли?
– Зачем вешать, дубовая твоя голова?! Это Стамболийский переносит их в идеальные условия.
– А ограда зачем построена?
– Чтоб со стороны никто не видел. Опять же – чтоб не разбежались.
– Гляди, гляди, ребята, – в клетках они!..
– А как же? Все рассчитано! Каждую клетку вплотную подвезут к воротам, потом откроют ворота, – чтоб по бокам щелей не было, потом поднимут решетку клетки, – они и выпрыгнут внутрь. Ни побега, ни скандала быть не может.
– И как это, ей-Богу, Стамболийскому не стыдно людей мучить?!
– Помилуйте, мадам, – какое же тут мученье?! Наоборот – Стамболийский хочет поставить их в идеальнейшие условия. Ведь раз они коммунисты – они должны быть в восторге от этой идеальнейшей коммуны. Всего предоставлено в избытке – устраивайся и процветай!
– Да ведь они горло друг другу перегрызут.
– Коммунисты-то? Эх, не знаете вы, мадам, коммунистов. Это настоящее братство на земле – как в раю жить будут!
Когда вытряхивали из ворот первую клетку с коммунистами – произошел инцидент, который можно было рассмотреть сквозь прутья клетки: один дюжий парень растолкал всех других внутри клетки, дал кому-то по шее, кого-то сбил с ног и, вскочив в ворота, закричал:
– Стоп, товарищи! Я буду председателем совета народных комиссаров!
– По какому праву? – обиделся другой коммунист.
– А вот по какому, что ты у меня еще поговори. Знаешь, что бывает за восстание против советской власти? Товарищи! Прошу у меня регистрироваться. За нарушение – общественные работы и мытье полов в казармах.
К вечеру все клетки были опорожнены. Любопытная толпа стала задумчиво расходиться.
На другой день у внешней стороны ограды прохожий поднял записку, с камнем внутри для весу:
«Товарищ Стамболийский! Вы говорили, что дадите все, что ни в чем нужды не будет, – и обманули! А где же оружие? Как же совет народных комиссаров будет поддерживать порядок?? Пришлите срочно».
Оружие послали – и ночью случайные прохожие могли слышать, что в присланном продукте действительно была большая необходимость.
Одна стена ограды сделалась совсем красной.
Вторая записка, перекинутая на волю через месяц, была самого отчаянного содержания:
«Не хватает машин и продуктов! Мы трестировали промышленность и социализировали продукты сельского хозяйства – и всего оказалось мало! Считаем это обманом с вашей стороны. Пришлите еще. Большая нужда в машинах для печатания кредитных билетов (прежние износились) и в рулеточной машине. Хотим государственным способом ввести азарт в берега».
Несмотря на то что на вторую записку Стамболийский ничего не ответил, за ней, через месяц, последовала третья:
«Не хватает людей! Людской материал расходуется, а притоку нет. Если можно, пришлите побольше буржуазии. Товарищи коммунисты расхватали командные должности, а над кем командовать – неизвестно! И работать некому. С буржуазией же пришлите и патронов ввиду угрозы буржуазного саботажа. В случае отказа буржуазии явиться к нам, наловите их побольше и пришлите.
С коммунистическим приветом – совет народных комиссаров».
Четвертая, и последняя, записка была всего в три слова:
«Настойчиво требуем интервенции».
Прошел год.
Однажды Стамболийский вдруг вспомнил об опытной коммуне и сказал:
– А как моя коммуна? Пригласите представителей общественности и прессы, любопытно съездить и посмотреть внутрь – что у них там.
Поехали.
Когда подошли к воротам, внутри была тишина…
– Откройте ворота!
Не успели открыть ворот, как оттуда выскочил человек с искаженным от ужаса лицом и помчался по полю, оглашая воздух страшными криками:
– Городовой! Городовой!..
За ним вылетел другой, держа в руках нож и крича первому:
– Стой, дурак! Куда ты? Я только кусочек. Что тебе, правой руки жалко, что ли?
Их поймали.
– Куда вы бежали? Кто этот другой?
– Это командующий вооруженными морскими и сухопутными силами. Он хотел меня съесть.
– Сумасшедший, что ли?
– Какой сумасшедший – есть нечего!
– Позвольте! А ваша промышленность?! А сельское хозяйство?! А мои продукты?!
– Пойдите, поищите. Сначала социализировали, потом национализировали, потом трестировали, так все и поели.
– А где же остальные?
– Да вот остальных только двое. Третьего дня пообедали председателем комитета по распределению продуктов – последнего доели.
– А почему из ворот такая вонь?
– Ассенизации не было! Все сделались председателями, а город чистить некому.
Стамболийский закрыл нос надушенным платком, который ему дала сердобольная дама, покачал головой и задумчиво сказал:
– Такая была простая идея – устроить «опытную коммуну» – и только одному мне она пришла в голову. Закройте ворота. Оттуда тифом несет.
От автора:
– Надеюсь, мой дорогой читатель согласится, что детали проекта Стамболийского разработаны мною совершенно точно.
